он  недолюбливал  и  конструкторов  и
инженеров. Ему казалось, что они слишком много времени проводят за бумагами,
а не около своего самолета. Но Мессершмитт в это время глядел  за  аэродром,
туда, где начинался кустарник.
     - Надеюсь, прошлой ошибки не  повторится.  Ребятишки  Юнкерса  сделали,
кажется, неплохой мотор... Можете готовиться к полету.
     - "К несчастью", "кажется"... - проворчал Пихт, когда они с  Вайдеманом
отошли. - Не завидую тебе, Альберт. Когда-нибудь ты наладишься в лучший мир.
     Вайдеман шел задумавшись.
     - И там передашь богу привет от меня, грешника, - продолжал Пауль.
     - А бог есть? - вдруг серьезно спросил Вайдеман.

     - Нет, бога нет, - ответил Пихт.
     Вечером  Вайдеман  зашел  в  ресторан  "Хазе"  и  там  встретил  Пихта.
Несколько рюмок он выпил одну за другой и захмелел.

     - Пожалуй, хватит, Альберт, - остановил его Пихт, -  тебе  ведь  завтра
лететь.

     - Чепуха! "Штурмфогель" взлетит у меня, как стрекоза.
     - Ну, тогда выпьем за то, чтобы ты завтра не сломал себе шею.
     - Если признаться по совести, я все-таки боюсь этой  машины,  Пауль,  -
нахмурился Вайдеман и  опустил  голову.  -  Я  не  знаю,  когда  она  начнет
взбрыкивать, Я делал на ней подлеты. Треску много, а сил нет.
     Пихт подлил вино в рюмки:
     - Это я виноват, что впутал тебя в эту историю.
     - Брось... Это все же лучше, чем на фронте. Здесь мой  враг  -  мой  же
самолет... Я не знаю, в какой момент он подставит подножку.
     Вайдемана уже заносило, и он начинал повторяться.  Вдруг  Пихт  заметил
Гехорсмана,  который  решительно  пробирался  через  толпу  танцующих  к  их
столику. Добравшись наконец, он шумно засопел:
     - Господа, завтра полеты, а вы...
     - Пошел вон, рыжий пес! - закричал Вайдеман.
     - Как вас развезло. А ну, вставайте!
     Огромными руками, как клешнями, Гехорсман обхватил Вайдемана и  потащил
к выходу. Пихт отворил дверцу своего "фольксвагена". Гехорсман  приложил  ко
лбу Вайдемана платок и вылил на голову  остатки  сельтерской.  Тут  Вайдеман
пьяно всхлипнул:
     - Милый рыжий песик, ты всегда шел со мной  рядом.  Испания,  Польша...
Господи, я никогда не мог пожаловаться на  мою  машину.  Я  знал  ее  каждую
косточку. Ты истинный немецкий мастер. Такие вот руки, - Вайдеман  попытался
схватить руку Гехорсмана, - всегда умели держать молот и винтовку...  Дай  я
тебя поцелую, рыженькая моя собачка...
     -  Хватит  лизаться,  -  легонько   отталкивая   Вайдемана,   проворчал
Гехорсман. - Я тебе не девчонка, а отец семерых детей.
     - А где они?
     - Солдаты фюрера, бьют русских...
     - Дай мне еще выпить за твоих солдат, Карл.

     - Э, нет. Я провожусь с вами всю ночь, но к утру  сделаю  трезвым,  как
стеклышко...
     Потому, что вчера перепил, Вайдеман и был в миноре.
     - "К несчастью",  "кажется"...  -  повторил  Пихт,  явно  смакуя  слова
Мессершмитта.

     - Чего ты заладил одно и то же? - раздраженно спросил Вайдеман.
     - Когда-нибудь мне придется раскошеливаться на цветы  к  гробу  лучшего
друга...
     - Прекрати! - оборвал Вайдеман, кривясь от головной боли.  -  Что-то  я
все хуже и хуже стал тебя понимать.
     Пихт и сам почувствовал, что сказал не то.
     - Нервы, наверное, сдают. Гибнут люди - сначала Удет,  потом  Мельдерс,
потом...
     - Прошу. Давай перед полетом не будем говорить о смерти. Я ее, курносую
ведьму, сам боюсь.
     Вайдеман пошел к своему самолету, Пихт - к своему.
     - Ну, рыжий дьявол, снаряжай! - крикнул, стараясь  казаться  беспечным,
Вайдеман.
     Карл Гехорсман помог ему надеть парашют и взобраться на крыло. Вайдеман
с облегчением опустился на сиденье и осмотрел  кабину.  Все  в  порядке.  На
привычных местах замерли знакомые  стрелки.  Они  оживут,  когда  загрохочут
моторы. Впереди, сквозь прямоугольник броневого стекла,  была  хорошо  видна
бетонная полоса.
     Вайдеман покосился на  узкие,  уходящие  назад  крылья.  Далеко  вперед
из-под них высовывались круглые, сигарообразные двигатели. "Черт знает,  что
можно ждать от вас?" - подумал Вайдеман и устало провел рукой по лицу.
     Сухо щелкнул переключатель рации.
     - Я "Штурмфогель", к полету готов, - пробубнил Вайдеман.
     - Хорошо, Альберт. Вы пристегнули ремни?
     Необычная забота Мессершмитта в первое мгновение  озадачила  Вайдемана.
"Покойнику всегда говорят ласковое". Он дотронулся до плеча и  с  удивлением
обнаружил, что забыл застегнуть привязные ремни.  Вайдеман  торопливо  нашел
их, стянул концы у замка. С лязгом металлические кольца  вошли  в  гнезда  и
зацепились за зубья.
     - Готов, - еще раз проговорил  Вайдеман.  Гехорсман  опустил  фонарь  и
помахал пилоту. Шум запущенных двигателей показался Вайдеману более  глухим.
Но тяга увеличивалась. "Штурмфогель" качнулся на носовое  колесо.  "Придется
брать ручку больше на себя", - подумал Вайдеман.
     - Прошу взлет! - крикнул он.
     - Взлет, - донеслось из наушников.
     Турбины сорвались на вой. Самолет начал разбег. Вайдеман  одним  глазом
покосился на указатель скорости. Стрелка уже перевалила за 150 километров  в
час. По расчетам, сейчас самолет должен оторваться от земли. Но по тому, как
тяжело он приседал и выпрямлялся на швах бетонных плит, Вайдеман понял,  что
"Штурмфогель" и на этот раз не взлетит! Он энергично потянул ручку на  себя,
стараясь увеличить угол атаки крыльев. Машина приподнялась, словно собираясь
выстрелить в воздух. Поздно! Скоро конец полосы. Вайдеман рывком убрал  тягу
подачи топлива и нажал на тормоз. Только сейчас он поблагодарил Мессершмитта
за напоминание о привязных ремнях. Его бросило на приборную доску,  ремни  с
хрустом впились в плечи...
     К самолету, как всегда, первым подбежал Гехорсман. Он привычно выдернул
Вайдемана из кабины и бережно опустил на землю.
     - Вы ударились? Вам нехорошо? - бормотал  он.  -  Не  нужно  было  пить
вчера.
     Вайдеман вдруг поднял на него налитые  кровью  глаза  и  с  неожиданной
силой ударил кованым ботинком по  колену  Гехорсмана.  Старик  скривился  от
острой боли. Его замызганная пилотка свалилась, болезненно вздрогнула  рыжая
с сединой голова.  Карл  медленно  выпрямлялся.  Удар  показался  ему  таким
несправедливым, что по глубоким черным морщинам потекли слезы.
     - За что? - прошептал он побелевшими губами.
     Вайдеман отвернулся.
     Подъехала машина Мессершмитта. Конструктор спрыгнул с подножки и быстро
подбежал к испытателю:
     - Что случилось, капитан?
     - Я не набрал нужной скорости. Это было невозможно.  Машину  все  время
тянуло на нос. Она не слушалась рулей.
     - Понятно. - Мессершмитт выпрямился и посмотрел  на  Зандлера,  который
уже успел подъехать на санитарной машине.

     - Что скажете, профессор?
     - По-видимому, для самолета с носовым шасси мала взлетная площадка.
     - Правильно. Но мне нужен солдатский самолет - простой в  управлении  и
обслуживании, умеющий взлетать с самых малых фронтовых аэродромов.
     - Необходимо сделать кое-какие расчеты.
     -  Делайте,  профессор!  Думайте,  впрягайте  своих  инженеров,  только
быстрей, быстрей!
     Мессершмитт сел в свою машину и пригласил Зандлера.
     - И еще одно обстоятельство, - проговорил он, когда  "мерседес"  набрал
ход. - Подумайте о замене Вайдемана. Психологическая  травма...  Вы  знаете,
что это такое, Иоганн?
     - Весьма относительно.
     - Это самое страшное для испытателя. Вайдеман дважды попадал в  аварию.
Дальше он будет бояться своей машины, потому что испугался ее еще до  начала
полета.

                                   - 2 -

     После неудачных испытаний "Штурмфогеля" Вайдеман не находил себе  места
несколько дней. Пихт пропадал у Эрики или отсыпался в общежитии, и его никак
не удавалось встретить одного.
     Странные чувства одолевали Вайдемана. Будущее вдруг заслонилось,  стало
страшным и черным. Настоящее уперлось в тяжелую дилемму:  продолжать  полеты
или отказаться, пока не сыграл в ящик? Зандлер предложил подумать.  Вайдеман
думал. Советов Пихта он стал почему-то остерегаться и,  однако,  нуждался  в
них. Особенно сейчас. Летать его обязывал долг, которому он служил уже много
лет. И в то же время он не хотел рисковать собой, так как  был  уверен,  что
может сделать что-то еще более значительное.
     Как-то вечером Вайдеман не выдержал одиночества. Он вышел  на  улицу  и
позвонил в дом Зандлера. Ответила Ютта.
     Вайдеман почувствовал, как от волнения вспотела чзрубка в его руке.
     - Что же вы, Альберт, не предложите мне свидания? - засмеялась Ютта.
     - У меня было много дел в последние дни,  Ютта,  -  глуховатым  голосом
проговорил Вайдеман. - Пауль у вас? Да? Попросите  его  заехать  за  мной  в
общежитие. Я его жду у подъезда.
     - Хорошо. До свидания, Альберт.

     В трубке загудели короткие сигналы, но Вайдеман долго еще стоял, прижав
ее к уху. Робость старого холостяка не позволяла сказать ему о своей любви.
     Пихт подъехал на своем светло-сером "фольксвагене" и открыл дверцу.
     - Я был излишне резок с тобой в тот день,  когда  собирался  лететь  на
"Штурмфогеле", - проговорил Вайдеман, усаживаясь.
     - И я.
     Стало сразу легко. Оба посмотрели друг другу в глаза и расхохотались.
     - Эх, старые козлы! - Пихт крутнул баранку влево к лесу, где за арочным
мостом возвышалось  красно-кирпичное  здание,  увитое  плющом,  с  вывеской:
"Добрый уют".
     Вайдеман заказал пива.
     - Кажется, ты отговариваешь меня летать на "Штурмфогеле"? - спросил он,
когда бармен отошел от столика.
     - Нет, - прямо ответил Пихт. - Ты будешь летать на "Штурмфогеле". Но  я
боюсь тебя потерять. Пока нет хороших двигателей, эта  машина  действительно
будет взбрыкивать, и неизвестно, в какой момент свернет тебе шею.
     - Зандлер предложил мне перейти на другую машину.

     - Откажись.
     - Хорошо, но тогда мне придется лететь снова.
     - На какое число назначено испытание?
     - На одиннадцатое августа. В Рехлине. Пихт  долго  барабанил  по  столу
своими длинными пальцами.
     - И все же в полете одиннадцатого августа  я  участвовать  не  буду,  -
вдруг решительно произнес Вайдеман. - Скажем, заболею. Или у меня поднимется
давление. А?
     - Кто может заменить тебя? Вендель? - спросил Пихт.
     - Нет, Фриц в это время будет испытывать другую модель "Штурмфогеля" на
основном аэродроме в Аугсбурге.
     -  А-а,  тогда  полетит  Франке.  Ты  видел,  он   вчера   приехал   от
Мессершмитта?
     - Наверное, он. Во всяком случае, его поставят запасным.

                                   - 3 -

     У Эриха Хайдте уже давно зажила нога, но на людях он ходил,  по  совету
Перро, тяжело опираясь на трость. По мере  того  как  все  глубже  и  глубже
уводил его лес, он ускорял шаги. В том месте, где автострада описывала дугу,
неподалеку от пивной "Добрый уют", на опушке рос старый дуб. Если  тщательно
обследовать потрескавшуюся, пепельно-серую кору, то опытный глаз заметил  бы
крохотную шляпку ржавого гвоздя. Стоит потянуть  ее  ногтем,  и  кусок  коры
отделится от ствола, открыв дупло.
     Лес посветлел. Скоро будет опушка. Эрих огляделся и пошел медленней. По
автостраде с шумом проносились машины, но здесь было тихо. Тяжелый, нагретый
солнцем лес, приглаженный и  вычищенный  от  листьев,  безмолвствовал.  Эрих
опустил руку в дупло и извлек маленькую пластмассовую коробочку,  обклеенную
красной лентой. Между концами ленты оставался зазор. Эрих  приложил  спичку.
Примерил. Зазор скрылся. Значит,  никто  посторонний  коробку  не  брал.  Он
натянул резиновые перчатки, которыми пользовался, проявляя  снимки,  и  снял
крышку.  Записка  была  предельно  краткой.  "Сообщите  Перро  для   Центра:
испытания 11.08. Для меня не позднее  десятого  достаньте  тепловую  мину  {
Мина, взрывающаяся от резкого перепада температур} или с часовым механизмом.
Оставьте здесь же. Март".
     "Придется ехать к Перро", - подумал Эрих.
     С тех пор как Эрих прибыл в Лехфельд, с Перро он встречался  дважды.  В
первый раз передал пленки с заснятыми боевыми самолетами люфтваффе. В другой
- большое зашифрованное письмо и микропленку "Штурмфогеля" от самого Марта.
     "Все-таки  интересно  было  бы  встретить  Марта.  Кто  он  такой?  Как
выглядит?" - подумал Эрих. И жгучее любопытство,  смешанное  с  уважением  и
гордостью за единомышленника по борьбе, наполнило его.


                                   - 4 -

     В пять часов утра  11  августа  1942  года  инженеры  и  техники  стали
готовить к полету новую модель "Штурмфогеля".
     На  этот  раз  "Штурмфогель"  испытывался  в  Рехлине  -  на  имперском
аэродроме.  Мессершмитту  не  терпелось  показать   самолет   высшим   чинам
люфтваффе, чтобы заручиться поддержкой и как можно скорее получить кредит на
продолжение работ над своим реактивным чудом.
     Генералы люфтваффе и Мессершмитт прошли на трибуну.  Руководил  полетом
Зандлер.
     В шесть должны были приехать Вайдеман и его дублер  Франке.  Но  пилоты
задержались где-то. Зандлер позвонил в санитарную часть.
     - Да, у нас, - ответил врач. - У Вайдемана повышенное давление...
     - Видимо, парень волнуется, и, естественно, у него повысилось давление,
- проговорил Зандлер как можно  более  спокойно:  он  хотел,  чтобы  сегодня
испытывал "Штурмфогель" Вайдеман, а не второй пилот, Франке.
     Но врач заупрямился:
     - Сейчас мы проведем дополнительное обследование, но  Вайдемана  я  все
равно не допущу к работе.
     - Тогда мы  рискуем  сорвать  испытания  в  присутствии  столь  высоких
наблюдателей.
     - Почему же? Пилот Франке здоров и скоро будет у  вас.  Вы  же  отлично
знаете порядки, утвержденные рейхсмаршалом.
     Зандлер бросил трубку. Техники вывели самолет  из  ангара  на  взлетную
полосу и стали заправлять баки горючим. Зандлер включил радио:
     - Франке ко мне!

     Через минуту летчик-испытатель Франке появился в диспетчерской.
     - Что с Вайдеманом? Серьезно?
     - Просто немного повысилось давление.
     - Он бурно провел ночь?
     - Нет. Отдыхал.
     - Тогда полетите вы, Франке. Инструкцию и план испытаний  усвоили?  Вам
надо поскорей забраться на высоту... От удачи сегодняшнего испытания зависит
вся наша работа.
     - Понимаю.
     -  А  эта  машина  пока  единственная,  годная  в  полет!  -  почему-то
разозлился Зандлер. - Идите одеваться!
     Франке, обескураженный суровым тоном профессора, вышел.
     В восемь утра Зандлеру доложили, что  самолет  и  летчик  к  испытаниям
готовы.
     Красный свет маяка в конце взлетной полосы сменился на зеленый.
     До Зандлера донесся мягкий, вибрирующий звук  -  заработал  компрессор.
Через минуту раздался громкий выхлоп. Из турбин вырвались облако белого дыма
и струи сине-алого пламени.
     - Создаю давление, - передал Франке.
     Инженеры и техники бросились к автомашинам, чтобы сопровождать  самолет
во время разбега и следить за работой турбин.
     Истребитель с грохотом двинулся вперед. Вот машины  отстали  -  самолет
заметно прибавил скорость.
     - Франке, дайте полную тягу! - закричал Зандлер в микрофон.
     - Тяга полностью, - передал Франке.

     - Как взлетите, сразу убирайте шасси!
     "Штурмфогель" тяжело повис над землей, вяло качнул  крыльями.  И  вдруг
сильная белая  вспышка  кольнула  глаза  Зандлера.  Через  несколько  секунд
долетел грохот взрыва - стекла в  диспетчерской  со  звоном  рассыпались  по
полу.
     Завыли  сирены.  Пожарные  машины   рванулись   к   месту   катастрофы.
"Штурмфогель" горел, окутываясь черно-желтым пламенем.
     - Франке! Франке! - тряс микрофон Зандлер, не  отдавая  себе  отчета  в
том, что летчик уже погиб.
     Когда он понял это, то уткнулся в пульт  управления  и  судорожно  сжал
виски.
     В толпе генералов, которые молча расходились к  своим  машинам,  понуро
шел Мессершмитт. Главный конструктор понимал, что теперь  ни  поддержки,  ни
тем более кредитов он не получит.

                                   - 5 -

     Коссовски получил известие  о  рехлинской  катастрофе  в  тот  же  день
вечером. Он взял из сейфа папку с  материалами  об  испытаниях  "Ме-262".  В
первой тетради были записаны все аварии и катастрофы,  которые  произошли  с
тех пор, как Мессершмитт начал заниматься реактивной авиацией.
     Двигатели не развили тяги. Авария. Испытатель Вайдеман... "Штурмфогель"
с  добавочным  поршневым  мотором  взлетел.  Прогар  сопла  левой   турбины.
Испытатель Вайдеман...
     На высоте 40 метров обрезало правый двигатель.  Испытатель  Вайдеман...
Взрыв  мотора  "брамо"  на  испытательном  стенде.  Причина  не  выяснена...
"Штурмфогель" с трехколесным шасси не  развил  взлетной  скорости.  В  конце
полосы Вайдеман затормозил...
     И  вот  11  августа  взорвался  самолет.  Испытатель  Франке  погиб.  У
Вайдемана было повышенное давление. О дне испытаний знали Зандлер, Вайдеман,
Франке, Гехорсман и другой обслуживающий персонал.
     "А  таинственное  исчезновение  мощного  передатчика  с   транспортного
"Ю-52"? - подумал Коссовски.
     В вечерние часы  его  мозг  работал  с  завидной  четкостью.  Вайдеман,
Вайдеман... В тот  момент,  когда  произошла  катастрофа,  у  него  внезапно
повысилось кровяное давление... Слишком прозрачно. Впрочем,  нет.  Если  так
настораживает  Вайдеман,  значит,  не  он.  Чутье  опытного  контрразведчика
восставало против Вайдемана. Кто же рекомендовал его в  Лехфельд?  Удет?  Но
Удет - это Пихт. Вайдеман - Пихт. Это Швеция, это Испания, Франция... И  еще
Зейц. И еще Гехорсман... Гехорсман - Зейц - Вайдеман - Пихт...  Тьфу!  Какое
смешное сочетание.
     Коссовски обратил внимание, что в  любых  раскладках  появляется  Пихт.
Пихт - это Испания, Железный крест, Мельдерс, Удет, Геринг... "Любопытно,  с
кем в последнее время встречался Пихт? - подумал Коссовски. - Встречаться он
мог где угодно. На ипподроме, в театре, кино, ресторане,  просто  на  улице,
даже на службе, пока работал  у  Удета.  На  службе?  Это  можно  проверить.
Конечно, это соломинка..."
     Коссовски написал заявку в бюро  пропусков.  Там  хранились  корешки  с
фамилиями посетителей министерства авиации и указывалось, к кому шел тот или
иной человек.
     Коссовски раскрыл окно. Большой  черный  город  спал.  Ни  огонька,  ни
единой души на улицах. Берлин  в  затемнении.  Ночной  прохладой  тянуло  от
Тиргартена, главного парка берлинского центра.
     "Пожалуй, надо идти домой.  У  сына  простуда.  Странно,  так  жарко  в
августе - и простуда..."
     Коссовски отдал ключи дежурному офицеру и пошел в настороженную,  почти
непроглядную ночь, только сверху накрытую редкими звездами.
     ...Утром, бреясь, Коссовски внимательно посмотрел на свое изображение в
зеркале. Волосы у лба начали редеть. Шрам - дань лихим юнкерским временам  -
прятался уже за глубокими  бороздками  морщин.  Кончики  усиков  опустились;
придется их подровнять  в  парикмахерской  господина  Бишофа  -  у  него  он
подстригался всю жизнь.
     Без четверти восемь Коссовски съел бутерброд  с  колбасой,  поджаренные
ломтики белого хлеба с ячменным кофе.
     Без пяти спустился к зеленому армейскому "оппелю",  курсирующему  между
квартирами сотрудников "Форшунгсамта" и министерством авиации.
     В свой кабинет он вошел в тот момент, когда большие электрические  часы
в коридоре с глуховатым перезвоном пробили восемь ударов.
     Минуту спустя штабс-фельдфебель из бюро пропусков принес ему объемистый
пакет с корешками пропусков.
     - Я могу предложить свои услуги, - сказал фельдфебель.
     - Нет, благодарю. - Коссовски никого не хотел  посвящать  в  тот  план,
который созрел в его голове.
     Через два часа несложного,  но  довольно  утомительного  перелистывания
корешков Коссовски наткнулся на фамилию Пфистермайстера, который посетил  28
августа 1939 года Пауля Пихта.
     "Зачем же потребовался постоянному  представителю  Хейнке