зареве солдат фатерланда.
     Площадь Звезды... Расходятся, разбегаются асфальтовые  лучи...  И  один
луч, пересекая Германию, пересекая всю Европу, тянется к России,  к  Москве,
на Красную площадь.
     Март пошел на восток по  бульвару  Гюисманса.  Пошел  навстречу  своим,
ожидая их, воюя рядом с ними.  Так,  навстречу  своим,  он  будет  идти  всю
войну...


        " Глава четвертая ПРЕКРАСНАЯ ЭРИКА И РЮБЕЦАЛЬ "

     Осенью 1940 и зимой 1941  годов  в  войне  наступило  затишье.  Солдаты
вермахта и люфтваффе отдыхали.  Ремонтировались  танки,  самолеты  и  пушки.
Только генералы не знали покоя. Они разрабатывали новые планы. Один  из  них
носил название "Морской лев"  ("Зеелеве").  В  нем  предусматривался  захват
Британских островов.
     Уже печатались на немецком и  английском  языках  распоряжения  будущей
оккупационной армии, планировалось строительство концентрационных лагерей.
     Создавалось даже специальное  десантное  соединение  под  командованием
гауптштурмфюрера СС Отто Бегуса.  Оно  должно  было  захватить  Букингемский
дворец и пленить королевскую семью. Вместо арестованного  Георга  VI  Гитлер
собирался посадить на престол своего кандидата - герцога Виндзорского.
     Некоторые политические деятели Англии уже собирались  эвакуироваться  в
Канаду.
     Но Гитлер и его штаб задумались  о  дне  Икс.  Разгром  Великобритании,
предполагал Гитлер, скорее будет на руку  США  и  Японии,  которые  растащат
империю Альбиона по кускам, пока Германия будет  воевать  в  Европе.  Своими
раздумьями Гитлер как-то поделился с Муссолини: "Мы в положении человека,  у
которого в винтовке один патрон".
     Этот патрон он предназначил Советскому Союзу.

                                   - 1 -


По утрам оберштурмфюрер Вальтер Зейц настраивал себя на такие  мысли  и
поступки, которые были присущи только должностному лицу. Даже поиски невесты
он рассматривал как сугубо служебное дело.
     Рабочий день его начинался кропотливым  разбором  почты.  Самому  Зейцу
мало кто писал: родных не осталось,  берлинские  приятели  не  вспоминали  о
нем... Мешок писем и бандеролей  приносил  ежедневно  одноглазый  солдат  из
военной  цензуры.  Осуществляя   негласный   надзор   за   душами   служащих
Мессершмитта,  Зейц  был  в  курсе  многих  глубоко  интимных  дел   жителей
Лехфельда. По утрам он подыскивал  себе  невесту.  Просмотр  корреспонденции
лехфельдских девиц заметно сузил круг претенденток. Все  чаще  его  внимание
задерживалось на письмах Эрики Зандлер.
     Дочь профессора  вела  исключительно  деловую  переписку:  обменивалась
опытом с активистками Объединения немецких женщин. Среди ее  корреспонденток
была  сама  фрау  Шольц-Клинк,  первая  женщина  Новой  Германии.  Из  писем
явствовало, что фрейлейн Эрика готовит себя в образцовые  подруги  истинного
рыцаря третьего рейха.
     Личные наблюдения еще более расположили Зейца к Эрике. Будущая  невеста
была пышна, строга, выдержана в лучших эталонах арийской красоты.
     Зейц уже предпринял ряд шагов  к  сближению  с  прекрасной  Эрикой.  Он
буквально вынудил профессора пригласить его к себе в дом, зная, что  Зандлер
испытывал перед гестаповцем непоборимую  робость.  Зейц  не  помнил  случая,
чтобы его ученый коллега хоть раз осмелился взглянуть ему в глаза. Он  снова
и снова  возвращался  к  профессорскому  досье.  Нет,  у  Зандлера  не  было
абсолютно никаких причин тревожиться за  свое  прошлое.  У  него  даже  были
заслуги перед фюрером: он был одним из  первых  конструкторов  Мессершмитта,
вступивших  в  нацистскую   партию.   Его   партийный   формуляр   отличался
исключительной аккуратностью, свидетельствовал о безупречном выполнении всех
партийных распоряжений.
     "Поведение на службе и вне службы - корректен, безупречен.
     Денежные дела - долгов не имеет.
     Личные качества - мало активен, выдержан, целеустремлен.
     Душевная бодрость - выражена слабо.
     Мировоззрение - здоровое".
     И так далее.
     Никого,  кроме  сослуживцев,  профессор  не  принимал,  ни  с  кем   не
переписывался... Что это? Страх?  Антипатия?  Глубокое  подполье?  Нет,  для
подпольщика он трусоват. Во всяком случае, Зейц был уверен,  что  стоит  как
следует нажать на профессора, и он расползется студнем...
     К сожалению, Зандлер и дома оставался таким же бесхребетным  существом.
Отцовская власть не отличалась деспотизмом. Главе семьи разрешалось  обожать
свою Эрику. Не больше. Дочь с пятнадцати лет росла без матери  и  если  кому
доверялась,  то  разве  что  секретарше  Ютте,  девице,  на  взгляд   Зейца,
малопривлекательной, к тому же излишне острой  на  язык.  Своенравная  Эрика
возвела Ютту в сан домашней подруги и наперсницы. Эта "кукольная демократия"
особенно злила Зейца, когда перед посещением  дома  Зандлера  он  покупал  в
кондитерской не одну, а две коробки конфет. Но  что  делать!  Претендент  на
руку прекрасной Эрики должен покорить сразу два сердца.
     Машинально сортируя конверты, Зейц думал о том, что стоило  бы  сегодня
вечером  намекнуть  Ютте  на  солидное  вознаграждение  в  случае   удачного
сватовства. Неплохо бы и припугнуть девчонку. Кстати, при  умелой  обработке
можно было бы использовать ее и для слежки за домом Зандлера. Мало ли что...
Уж больно пуглив этот профессор. Из его бюро давненько не поступало заявок -
на обеспечение секретности испытаний. Чем они только там занимаются?
     Какую чепуху пишут люди друг другу!  Находят  время  на  всякий  вздор.
Натренированный глаз Зейца,  равнодушно  прочитывающий  письмо  за  письмом,
вдруг зацепился за нужный адрес. Фрейлейн  Ютте  Хайдте  пишут  из  Берлина.
Любопытно!
     Ну конечно, тетя! Кто же еще? Отчего  бы  бедной  девушке  не  иметь  в
Берлине такую же бедную тетю? Тетя Хайдте обеспокоена здоровьем своей крошки
и просит ее не забыть день памяти бедного дядюшки Клауса, который  очень  ее
любил и всегда читал ей сказки  о  Рюбецале,  гордом  и  справедливом  духе.
Маленькая Ютта, оказывается,  горько  плакала,  слушая  эту  сентиментальную
размазню! Рюбецаль! Уж сегодня из фрейлейн Ютты слезы не выжмешь. Разве  что
ему самому взяться за это дело? Рюбецаль, Рюбецаль!..  Надо  будет  заняться
племянницей. Рюбецаль! Лезет же в голову всякая дрянь!..
     Зазвонил телефон. Говорил секретарь Мессершмитта. Шеф приглашал к себе.
Зейц подобрался. Подобные приглашения случались не часто.  За  полтора  года
службы  Зейц  так  и  не  уяснил  себе  истинного  отношения  к  нему  шефа.
Мессершмитт всегда принимал и  выслушивал  его  с  исключительно  серьезным,
деловым видом. Ни  проблеска  улыбки.  Эта-то  серьезность  по  отношению  к
довольно мелким делам, о которых был вынужден докладывать Зейц, и заставляла
его подозревать, что шеф просто издевается над ним, по-своему мстит  за  то,
что не может ни уволить его, ни заменить, ни  тем  более  ликвидировать  его
должность. Между тем за полтора года Зейцу так  и  не  представилось  случая
доказать свое рвение. В тщательно  отлаженном  механизме  фирмы  он  казался
ненужным колесом. Всех недругов, как явных, так и тайных, Мессершмитт выгнал
задолго до появления Зейца в Лехфельде. Случаев саботажа и диверсий не было.
За  политическим  настроением  служащих  следил,  опять  же  помимо   Зейца,
специальный контингент тайных доносчиков. Взять контроль над ними  Зейцу  не
удалось, и он начал исподволь плести свою  сеть  осведомителей.  Из  Берлина
штандартенфюрер Клейн регулярно высылал выплатную ведомость на  агентуру.  И
хотя Зейц давно привык считать особый фонд своей добавочной  рентой,  список
завербованных на случай ревизии должен быть наготове. Каждый раз, перед  тем
как идти к шефу, Зейц на всякий случай пробегал список глазами.  Кадры  надо
знать.
     В кабинете Мессершмитта Зейц неожиданно увидел старых знакомых -  Пауля
Пихта и Альберта Вайдемана.
     Мессершмитт всем корпусом повернулся навстречу  Вейцу.  Как  видно,  он
только что закончил демонстрацию своей победоносной панорамы.
     - Господин Зейц, насколько я понимаю, нет необходимости знакомить вас с
нашим новым служащим  капитаном  Вайдеманом.  Я  полагаю,  вы  знакомы  и  с
лейтенантом  Пихтом,  который,  увы,  никак  не  соглашается  отказаться  от
берлинской  суеты  ради  наших  мирных  сельских  красот.  Я  попрошу   вас,
обер-штурмфюрер, взять на  себя,  неофициально  конечно,  опеку  над  своими
друзьями. Господину капитану  не  терпится  взглянуть  на  нашу  площадку  в
Лехфельде. Господин лейтенант также выражает  желание  совершить  загородную
прогулку.  Поезжайте  с  ними.  Кстати,  представьте   господина   Вайдемана
господину Зандлеру.
     Капитан   прикреплен   в   качестве   ведущего   летчика-испытателя   к
конструкторскому бюро Зандлера.
     - Простите. Разве господин Зандлер делает самолеты? Что-то я  не  видел
его продукцию.
     - Увидите, Зейц. Увидите. За полтора года вы могли бы заметить, что мои
заводы делают  самолеты  и  только  самолеты.  И  все  мои  служащие  заняты
исключительно этим высокопатриотическим делом. Господин  Вайдеман,  господин
Пихт, буду счастлив видеть вас у себя...

                                   - 2 -

     В машине было душно. Вайдеман  опустил  стекло,  подставил  голову  под
прохладную струю ветра. С шелестом взлетали прошлогодние листья.
     "Расцветает, расцветает, и сильнее солнце греет, но  не  знает,  но  не
знает,  что  весною  воздух  веет..."  Этот  пустой  детский  стишок   вдруг
развеселил Вайдемана.
     - А ведь хорошо, друзья! - воскликнул он.
     - Великолепно! - поддержал Зейц.
     - Сентиментальный бред, - отозвался Пихт.
     Вайдеман обиженно замолчал.  Мимо  проплывали  холмистые  дали,  темные
буковые и дубовые леса. Мелькали деревушки - в палисадниках дремали  домики,
придавленные черепичными крышами; сонные коровы  брели  по  асфальтированным
улочкам, так же сонно били в  колокол  кирхи,  и  крестьяне  лениво  убирали
навоз...
     Посреди деревень на площади стояли увитые  лентами  столбы  -  "Майское
дерево". "По дедовским заветам, стою на месте этом, в честь наших девушек  и
жен, в знак дружбы до конца времен, чтоб жили мы семьей одной, верны Баварии
родной..."
     - Здесь есть любопытный обычай испытывать силу  и  ловкость,  -  сказал
Зейц. - Кто заберется по такому столбу, тот получит награду -  кофейник  или
кастрюлю, а если смельчак достигнет самой верхушки, заработает сапоги.
     По окраинам городков и деревень к часовенкам лепились  кладбища  -  над
строем крестов возвышались  монументальные  памятники  воинам,  погибшим  на
полях сражений, "умершим для того, чтобы жила Германия"...
     "Все складывается как нельзя лучше.  Главное  -  обжиться.  -  Вайдеман
покосился на Пихта. - Зачем он дразнит Зейца?"
     - ...А тебе бы надо подумать об этом, Вальтер, - донеслось до  него.  -
Здесь, в добрых старых пивных этих  деревушек,  рождалось  наше  движение...
Почаще вспоминай об этом...
     "Какие пивные? А-а, вот он о чем..."
     Машина шла мимо старинного высокого здания из красного кирпича, увитого
до крыши плющом и виноградником. Над аркой висела декоративная бутылка  вина
с вывеской: "Спеши на огонек".
     - Остановимся? - предложил Пихт.
     - Надо спешить, - сказал Вайдеман.
     - Ну, черт с вами, - махнул рукой Пихт и снова вцепился в  Зейца.  -  И
вообще, Вальтер, по старой дружбе скажу, что дела у тебя  здесь  незавидные.
Ты политический руководитель, а Мессершмитт играет тобой, как кот  мышкой...
Нет, нет, не отрицай! Не с него, а с тебя спросят, как  выполняются  приказы
фюрера.
     - Я лучше тебя разбираюсь в своих делах!
     - Успокаивай себя, Вальтер, успокаивай...  Но  если  вдруг  Мессершмитт
поскользнется, он свалит всю вину на тебя и глазом не моргнет.
     - Я не хочу говорить об этом! - не выдержал Зейц и так крутнул баранку,
что "мерседес", рванув в сторону, с визгом пронесся по обочине.
     - Ты ни черта не знаешь, что творится  у  тебя  под  носом.  Чем  занят
сейчас Мессершмитт?
     - Он делает самолеты.
     - Он пытается модифицировать свою единственно  удачную,  но  безнадежно
устаревающую модель, как пожилая модница  свое  последнее  платье.  А  между
прочим, сидящий рядом со  мной  капитан  Вайдеман  будет  заниматься  совсем
другим.
     - Чем же? - заинтересовался Вайдеман.
     - А разве Зейц тебе ничего не объяснил? - лукаво спросил Пихт, поглядев
в красный затылок коротко остриженного Зейца.
     - Откуда мне знать, чем занимается этот старый бобер Зандлер, - буркнул
оберштурмфюрер.
     - Вот об этом я тебе и толкую, Вальтер...  Ты,  Альберт,  будешь  иметь
дело с новыми реактивными  самолетами.  Дело  это  пустое,  но  рискованное.
Хейнкель уже обжегся на нем.
     - Объясни толком, Пауль! Ни Мессершмитт, ни  Зейц  ничего  об  этом  не
говорили.
     - Тебе, очевидно, расскажет тот, кто непосредственно  занимается  этими
самолетами, - Зандлер...  Я  же  немного  знаю.  Известно  только,  что  они
дьявольски быстроходны. У них нет винта. Вместо винта развивают тягу и несут
самолет  вперед  реактивные  двигатели...  Когда   пушка   стреляет,   ствол
откатывается назад...
     - Третий закон механики...
     -  Вот-вот.  Машина  с  реактивным  двигателем  может  достигнуть  даже
звуковой скорости! Хейнкель первым сделал такую  штуку,  но  его  испытатель
Варзиц наложил в штаны, когда  самолетик  непроизвольно  втянуло  в  пике  и
затрясло, как пневматический молоток.
     - Что с ним произошло?
     - Он попал во флаттер... Ну, да ты с этим флаттером еще встретишься.
     - А Варзиц погиб?
     - Пока  нет.  В  тот  раз  он  выкрутился.  Ему  удалось  выпрыгнуть  с
парашютом... Так вот, после Хейнкеля за эти самые реактивные  штучки  взялся
Мессершмитт... - Пихт снова  посмотрел  на  багровую  шею  Зейца  и  добавил
громче: - Но у Мессершмитта есть такой олух, как Зейц, и ему  все  сходит  с
рук.
     Зейц заерзал на сиденье.
     - Ты не нападай на Вальтера, - сказал Вайдеман примирительно. - Ну, что
сделает Вальтер в своем положении? Мессершмитт вхож к самому фюреру, а  Удет
ему первый друг.
     - Ошибаешься, Альберт, - скрипнул зубами Зейц. - Я могу сделать то, что
и Пихту не снится.
     "Мерседес"  вылетел  на  развилку.  На  левой  стрелке  указателя  было
написано: "Дахау", на правой  -  "Лехфельд".  Зейц  свернул  вправо.  Дорога
нырнула в буковый лес. Промелькнул позеленевший от  мха  замок  с  затянутым
ряской болотцем, через который был переброшен полукруглый  каменный  мостик.
Блеснула вывеска: "Добрый уют".
     - Когда-то  в  подвалах  таких  развалин  мастера  ковали  доспехи  для
рыцарей, - проговорил Пихт.
     -  Один  Лоренц  Хельмшмидт  чего  стоит!  -  добавил  Зейц,   стараясь
примириться с Пихтом.
     - Кто этот парень? - спросил Вайдеман.
     - Он ковал великолепные латы, - сказал  Зейц.  -  Экстра-класс!  Их  не
могли сравнить ни с нюрнбергскими, ни с венскими, ни с итальянскими.
     - А Лоренц Розенбаум?!
     - Это был гений! Как прелестна его "Юдифь"! Тончайшая работа! - Зейц на
мгновение повернулся к Вайдеману. - Он ее  выбил  на  медали  получше  этого
маляра-итальяшки Кастельфранко, Альберт. Да, на  аугсбургской  земле  всегда
находились умельцы. Раньше ковали латы, теперь самолеты...
     Из полусумрака леса машина выбежала на равнину. Впереди острыми зубьями
крыш краснел Лехфельд. Но первое, что  бросилось  в  глаза  Вайдеману,  было
кладбище. Огромное кладбище, как бы выставленное  напоказ.  Рядом  с  белыми
каменными крестами стояли самолетные винты,  указывающие  на  принадлежность
усопших  к  авиации.  Вайдеман  с  опаской  покосился  на  эти  могилы,  что
ускользнуло от глаз Пихта. Пауль похлопал его по плечу:
     - Это неудачники, Альберт... А нам пока везет.
     Зейц свернул к авиагородку, застроенному однотипными  домиками.  Только
несколько особняков нарушали однообразие. Сам аэродром был огорожен с фасада
кирпичной стеной.  Солдат  у  проходной  беспрепятственно  пропустил  машину
Зейца. "Мерседес" подкатил к бетонному  одноэтажному  зданию  с  маленькими,
словно бойницы, окнами. У входа стоял часовой.  Увидев  офицеров,  он  бойко
вскинул винтовку "на караул".
     Вайдеман, выпрямившись, шагнул вслед за Зейцем.  "Ну,  теперь  держись,
раб божий!"
     Все трое прошли по темному коридору в самый конец  и  открыли  тяжелую,
обитую кожей дверь. Первое, что почувствовал Вайдеман,  -  это  был  тяжелый
запах прокуренного кабинета.
     - Вы поторопились, господа. Похвально, - сказал Зандлер.
     Вайдеман почувствовал, как сухая рука Зандлера  стиснула  его  руку,  а
выцветшие светлые глаза вонзились в его лицо.
     "Вот кому я доверю свою судьбу".
     -  Вам,  капитан,  сейчас  придется  позаниматься.  Вы  должны  изучить
совершенно новые области аэродинамики  и  устройства  самолета,  на  котором
будете летать. Время у вас пока есть.
     - Не совсем понимаю вас, профессор.
     - Потом поймете. - Зандлер положил руку на мускулистое плечо Вайдемана.
- Вам не терпится поглядеть на самолет? Идемте.
     Профессор повел гостей в ангар, охраняемый двумя солдатами.
     - Обождите меня здесь.
     Вайдеман, Пихт и Зейц остановились  у  входа.  Зандлер  приказал  снять
чехлы, потом подошел к распределительному щитку и включил  рубильник.  Яркий
свет залил ангар. У Вайдемана перехватило  дыхание  -  в  центре  ангара  на
высоко поднятых шасси стоял серебристый самолет.
     -  Вот  он,  "Штурмфогель",   -   торжественно   объявил   Зандлер,   и
металлическое эхо прокатилось по ангару.
     Крылья "Штурмфогеля" уходили назад. Акулоподобный нос как  бы  рассекал
воздух. Фонарь плавно закруглялся, так что летчик хорошо мог просматривать и
переднюю и заднюю полусферы.
     Зандлер любовно провел рукой по отглаженному, с заточенными  заклепками
крылу самолета.
     - Как видите, "Штурмфогель" создан для большой  скорости.  Стабилизатор
поднят, чтобы не попадал под горячие струи двигателя. Киль,  как  и  крылья,
скошен назад для уменьшения лобового сопротивления воздуха. Корпус машины  -
планер готов выдержать скорости, близкие к  звуковым,  а  также  перегрузки,
которые могут возникнуть при флаттере или при выходе машины из пике.
     Вайдеман поднялся по стремянке, открыл фонарь и опустился на прохладное
твердое  сиденье.  Яркие  зеленые  стрелки  мерцали  на  черных  циферблатах
приборов.  Высотомер,  компас,  радиокомпас,  указатель  скорости,   счетчик
боезапаса... Все на месте. Но где  указатели  работы  двигателей?  Ага,  вот
они... Но совсем не похожи на те, что  привык  он  видеть  на  винтомоторных
машинах. Вместо сложной системы секторов с рукоятками  шага  винта,  газа  и
качества топливной смеси здесь был только один легко  передвигающийся  рычаг
подачи топлива. А работа двигателей контролировалась указателями температуры
газов за турбинами, маметром {М а м е т р - прибор, показывающий  силу  тяги
двигателей} и керосиномером.
     Ногой Вайдеман надавил педаль - она послушно  подалась.  Покачал  ручку
управления - на концах крыльев колыхнулись элероны...
     - Хорош "Штурмфогель"!  Пора  посмотреть  его  в  воздухе.  За  чем  же
задержка, профессор?
     Зандлер похлопал рукой  по  обтекателю  двигателя.  Гулко,  как  бочка,
отозвалась пустота.
     - Нет моторов, капитан. Они нас чертовски держат...

                                   - 3 -

     Да, двигатели сильно задерживали работу  Зандлера  над  "Штурмфогелем".
Это была ахиллесова пята новой реактивной авиации. Десятки экспериментальных
моторов, закупленных в различных фирмах, разлетались в прах  на  испытаниях.
Инженеры искали надежный металл и горючее. Искали и гибли,  как  погиб  Макс
Валье, опробовая ракетные автомобили  и  дрезины,  как  взорвался  вместе  с
лабораторией и лаборантами университетский друг Зандлера  Тиллинг  во  время
опытов с горючим.
     Двигатель  Охайна,  рассчитанный  на  тягу  1120  килограммов,  как