азал  провести   тотальную   мобилизацию   и   начать
наступление на Орловско-Курской дуге.
     Танковые заводы начали выпускать машины новейшей конструкции - "тигр" и
"пантера".  В  эскадры  люфтваффе  пришли  усовершенствованные   истребители
"Ме-109" и "Фокке-Вульф-190". Фирма "Хеншель" разработала проект самолета  -
истребителя танков - "Хеншель-129",  поставив  на  них  моторы  французского
производства.
     В  преддверии  гигантской  битвы  на  "Огненной  дуге"  над  Кубанью  и
Таманским полуостровом  разгорелось  еще  одно  воздушное  сражение.  В  нем
участвовало 1200 немецких самолетов, в том числе эскадры "Удет", "Мельдерс",
"Зеленое сердце".

                                   - 1 -

     Возглавив  отдел  в  "Форшунгсамте"   министерства   авиации,   Зигфрид
Коссовски ощутимо почувствовал тяжесть этой работы. В отдел поступало  много
информации. Ее нужно было систематизировать, перепроверять, анализировать  и
составлять четкие сводки для командования люфтваффе.
     Коссовски со всей  своей  пунктуальностью  и  добросовестностью  изучал
материалы о новых видах вооружения у противника,  и  эти  занятия  оставляли
мало иллюзий для уверенности в превосходстве немецкой технической мысли.
     Он  составил  картотеку  по  новым  исследованиям  воюющих  стран.  Эта
картотека росла по мере поступления сведений от агентов и сообщений  печати.
Просматривая полученные документы, Коссовски убедился в том, что и в  Англии
и в Америке стало известно о реактивной авиации Германии.
     Фирма "Пауэр Джетс" построила турбореактивный двигатель еще до войны  и
по указанию министерства авиации лихорадочно  начала  проектировать  самолет
новой конструкции.  Первый  самолет,  получивший  наименование  "Глостер-40"
{Этот образец самолета в настоящее время хранится в научном музее Лондона  -
Южный Кенсингтон}, поднял в воздух летчик Сейер в мае 1941 года.  В  октябре
двигатель и чертежи этого самолета англичане передали янки, и они  построили
самолет "Бэлл-Айркомет". "Глостер-40" достигал  скорости  480  километров  в
час. Для самолета-перехватчика это был весьма скромный  показатель.  Поэтому
англичане разработали вторую  модель  с  двумя  двигателями.  Новый  самолет
"Глостер-Метеор" сейчас был построен и испытан, о чем сообщал Коссовски один
из агентов абвера в Британии.
     Не исключалась также возможность, что "летающие крепости"  намеревались
разбомбить   испытательный   аэродром,   прервать   немецкие   работы    над
"Штурмфогелем"..
     Коссовски  знал,  что  Мессершмитт  работает  над  другим  самолетом  -
бесхвостым  истребителем  "Ме-163  -  Швальбе"   с   жидкостным   реактивным
двигателем. Но этот самолет еще не  достиг  стадии  новорожденного,  и  пока
ничто не заставляло беспокоиться за его судьбу.
     С удивлением и огорчением узнал Коссовски и  о  том,  что  давний  друг
Германии  Чарлз  Линдберг  резко  изменил  свое  отношение  к  нацизму.  Сам
Коссовски  несколько  раз  сопровождал  этого   высокого   голубоглазого   и
чрезвычайно стеснительного американца в его поездках по Германии. Линдберг в
свое время произвел мировую сенсацию: на маленьком самолете без  специальных
навигационных приборов и автопилота он перелетел из  Америки  в  Европу.  Он
стал самым популярным человеком в мире. У себя на родине  "американца  номер
один" преследовала беспокойная слава, толпы репортеров и зевак осаждали  его
дома. Трагический случай,  когда  гангстер  Бруно  Гауптман  выкрал  у  него
ребенка, потребовав невыносимый выкуп, и, не получив его, впоследствии  убил
мальчика, заставил Линдберга  тайно,  ночью,  на  старом  грузовом  пароходе
перебраться с семьей в Европу.
     В Германии он был покорен "новым  порядком"  и  в  печати  и  по  радио
выступал в поддержку нацизма.
     Теперь же, когда США воевали с Германией и немцы разоблачили себя перед
всем миром, Линдберг отказался от прежних взглядов и,  как  знаток  немецкой
военной авиации, консультировал американские авиационные фирмы,  выпускающие
"летающие крепости", "мустанги", "айркобры", "тандерболты".
     Но что бы ни делал Коссовски, о чем бы ни думал,  его  мысли  постоянно
возвращались  к  Марту,  который  жил  в  Лехфельде  и,  наверно,  продолжал
действовать. После гибели Ютты, исчезновения Эриха Хайдте,  ареста  и  казни
Перро-Регенбаха функабвер  больше  не  перехватывал  радиограмм  с  подписью
"Март". Другой контрразведчик, очевидно, успокоился бы... Март  ликвидирован
- им могли быть Ютта или Эрих. Но Коссовски был абсолютно уверен,  что  Март
жив. Судя  по  информации,  которая  адресовалась  Директору,  Март  отлично
ориентировался в деятельности люфтваффе и работах  Мессершмитта  над  новыми
машинами. Досадно  было,  что  соперничество  между  службами  безопасности,
абвера,  "Форшунгсамта",  иностранного  ведомства   Риббентропа   и   других
родственных учреждений часто выливалось в неприкрытую конкурентную борьбу. А
это ослабляло усилия разведки и контрразведки, призванных  оберегать  высшие
интересы рейха.
     Коссовски  поэтому  не  знал,  по  каким  каналам  действует  СС,  тоже
информированное о Марте в Лехфельде. Пока штандартенфюрер Клейн был жив,  он
не допускал к своим делам никого из других  служб.  Зейц  подчинялся  Клейну
непосредственно. Теперь же Клейна не стало, и Коссовски решил договориться о
совместных действиях с его заместителем - оберштурмбаннфюрером Вагнером.
     Они условились о встрече.
     Вагнер обладал  рыкающим  басом.  У  собеседника  по  телефону  мог  бы
сложиться образ  некоего  увальня-медведя.  На  самом  же  деле  Вагнер  был
маленького роста, изящный,  ухоженный.  Из-под  пенсне  весело  поблескивали
глаза. Он постоянно улыбался, но подчиненные, видимо, его  боялись:  ругался
он, как последний портовый бродяга.
     Вагнер полуобнял приехавшего к нему Коссовски, угостил коньяком, уселся
в кресло напротив, словно давно с нетерпением ждал этого визита.
     - Вам, господин оберштурмбаннфюрер, разумеется, известно о некоем Марте
в Лехфельде, - сказал Коссовски. - Поверьте, в его ликвидации заинтересованы
и вы и мы в равной степени...
     - Разумеется,  майор,  я  всегда  стою  выше  наших  междуведомственных
недоразумений, - поддакнул Вагнер, соображая, как бы получше  обвести  этого
человека из "Форшунгсамта".
     -  Сейчас  Март  прекратил  посылать  телеграммы.  Во  всяком   случае,
функабверу еще не удалось нащупать новую станцию. Но Март не  обезврежен.  -
Коссовски сделал ударение на отрицании "не".  -  Несомненно,  он  или  нашел
новый канал в передаче информации русским, или готовит  какую-либо  из  ряда
вон выходящую  диверсию.  Зейц  же,  по  моему  мнению,  проявляет  довольно
странную пассивность...
     - Э, бросьте майор. Зейц как раз не в меру энергичен, - полез в бутылку
Вагнер.
     - По своим каналам мы узнали о появлении в Лехфельде нового инженера  -
Хопфица, - продолжал Коссовски ровным голосом. - Мы договорились с Зейцем  о
совместных действиях. Однако сам Зейц не соизволил уведомить меня об этом.
     - Возможно, у Зейца были свои соображения...
     - В разговоре по телефону он сообщил, что господин Клейн  незадолго  до
смерти послал в Лехфельд своего человека,  чтобы  заняться  этим  невидимкой
Мартом.
     - Да, господин Клейн, видимо, имел на это основания.
     - Вот как! - удивился Коссовски. - Об этом, простите,  я  тоже  не  был
информирован.
     - Господин Клейн позаботился, чтобы о  нем  вообще  никто  не  знал.  -
Вагнер, сложив руки, заиграл пальцами.
     - Я не могу знать его имени?
     Вагнер скосил взгляд на настольный блокнот, где был записан день, когда
он разговаривал с Зейцем о Хейфице, но вслух проговорил:
     - Знаете, я был в это время болен и не могу назвать этого человека.
     - Но у вас, разумеется, хранится копия направления его в Лехфельд?..
     - Мы, черт побери, сломали голову над бумагами покойного.
     Когда Коссовски  вышел,  Вагнер  вызвал  своего  адъютанта  и  приказал
разыскать копию направления в Лехфельд этого треклятого Курта Хопфица.
     Коссовски же, вернувшись к себе,  начал  розыски  инженер-лейтенанта  в
списках личного состава офицерского корпуса люфтваффе.
     Через несколько дней он узнал, что инженер-лейтенант Курт Иозеф Хопфиц,
1910 года рождения, выпускник высшей технической  школы,  служил  в  восьмом
авиакорпусе  резерва  верховного  командования,  в  третьей  эскадре  первой
авиагруппы. После переброски корпуса с  Крита  и  Греции  под  Сталинград  и
захвата нескольких аэродромов эскадры русскими  судьба  Хопфица  неизвестна.
Родителям в Киле - Вальдштрассе, 24 - сообщено о нем  как  о  пропавшем  без
вести...
     Коссовски запросил Киль, но там сказали, что  отец  Курта  Хопфица  был
призван во время последней мобилизации в вермахт и направлен на фронт,  мать
умерла  от  туберкулеза  в  декабре  прошлого   года.   Больше   никого   из
родственников Хопфица в Киле не оказалось.
     "И здесь что-то не то,  -  подумал  Коссовски,  бесцельно  перекладывая
бумаги с места на место. - Настоящий Хопфиц мог попасть к русским в плен,  а
вместо него в Германию проник агент, разумеется, на связь к Марту. Или Клейн
сумел вырвать своего агента из окружения и действительно подключил к Зейцу с
заданием обезвредить Марта?.. Все же мне надо снова выехать в Баварию".

                                   - 2 -

     Над  "Штурмфегелем",  по  существу,   работал   один   Вандлер.   Вилли
Мессершмитт давал лишь самые общие идеи. Их нельзя  было  недооценивать,  но
все же основные поиски лучших решений ложились на плечи профессора.  Зандлер
рассчитывал узлы и детали машины, ставя перед инженерами своего отдела более
мелкие задачи.
     И "Штурмфогель" летал. Правда, Вайдеман жаловался на сложность взлета и
посадки, но Зандлер надеялся добиться лучшей управляемости и устойчивости  в
последующих  испытаниях.  Главное,  обладая  большой  скоростью  и   сильным
бортовым огнем, перехватчик быстро набирал высоту, мог успешно  сражаться  с
"летающими крепостями".
     Но вдруг из министерства авиации за подписью Геринга  пришел  заказ  на
"Штурмфогель" - бомбардировщик. Вилли Мессершмитт  позвонил  Зандлеру,  едва
сдерживая гнев.
     Зандлер было заикнулся, что самолет с самого начала проектировался  как
истребитель-перехватчик, но главный конструктор перебил его:
     - Я сам об этом говорил Мильху. Он  и  слышать  не  хочет  ни  о  каком
перехватчике. "Гитлеру нужен бомбардировщик", - твердит  он.  Боюсь,  что  и
здесь фельдмаршал ставит нам палки в колеса.
     По раздраженному, доверительному тону Зандлер понял,  что  Мессершмитту
возражать бесполезно.
     - Я попробую  снять  пушки  и  испытать  "Штурмфогель"  с  подвешенными
бомбами, - спокойно сказал Зандлер.
     - Делайте, профессор, - разрешил Мессершмитт.
     Один из самолетов разоружили, оставив лишь мелкокалиберный  пулемет,  к
фюзеляжу прицепили две 250-килограммовых болванки,  отлитых  в  форме  бомб.
Вайдеман кричал и ругался:
     - Ты что-нибудь понимаешь, Гехорсман? Это же все равно, что на скаковую
лошадь надеть воловью упряжь. Чудовищно!
     Механик  Гехорсман  помалкивал.  К  стоянке  подъехал  Зандлер,   молча
осмотрел самолет.
     - Я бы с удовольствием сбросил эти болванки кому-нибудь  на  голову,  -
пригрозил Вайдеман. Зандлер поморщился:
     - Не наша вина, Альберт. Давайте посмотрим, с какой  скоростью  полетит
самолет с этими штуками.
     - Я не  удивлюсь,  если  в  один  прекрасный  момент  от  "Штурмфогеля"
потребуют, чтобы он еще нырял, - проворчал Вайдеман, надевая парашют.
     Погрохотав с минуту  двигателями,  Вайдеман  спустил  тормоза.  Самолет
пошел на взлет. Гехорсман заметил, с каким большим трудом  пилот  выдерживал
направление на  разбеге.  Перекачиваясь  с  крыла  на  крыло,  "Штурмфогель"
оторвался от земли и начал набирать высоту.
     Потом с неба донесся нарастающий  грохот.  Вайдеман  пытался  разогнать
"Штурмфогель" на взлетном режиме работы двигателей. Но, видимо, это  ему  не
удавалось.  Он  снова  набрал  высоту  и  снова  ринулся  вниз,  выжимая  из
двигателей все силы. Над старым аэродромом,  где  на  бетонке  был  вычерчен
квадрат, он сбросил  болванки,  набрал  высоту,  перевернулся  через  крыло,
пронесся над Лехфельдом на огромной скорости и нацелился на посадку.
     Когда он открыл фонарь  и  спрыгнул  с  крыла,  Гехорсман  увидел,  что
Вайдеман  находился  в  состоянии  сильного  раздражения.  Он  пнул  сапогом
попавшую под ноги струбцину, подошел к механику:
     - Где машина, черт побери?
     - Вы не просили машины, господин майор,  -  сказал  Гехорсман,  опуская
руки по швам.
     - Так вызови же! И зачехляй самолет, больше на кем я летать не буду.
     По аэродромному телефону Гехорсман вызвал машину. Она увезла  Вайдемана
к Зандлеру. Как и предполагал профессор, результаты испытаний показали,  что
легкий,  стремительный  "Штурмфогель"  никак  не  мог  стать  бомбовозом:  с
подвешенными болванками он терял почти двести километров скорости.
     Услышав об этом, летчики Лехфелъда по-разному обсуждали новость. Только
капитан Новотны высказался определенно:
     - Пусть "Штурмфогель" только поступит в строевые части, а там уж найдут
ему место, будьте спокойны.

                                   - 3 -

     Оберштурмбаннфюрер Вагнер приказал Зейцу установить за Куртом  Хопфицем
слежку, так как в архиве штандартенфюрера Клейна не удалось  отыскать  копии
его направления в Лехфельд. Зейц  извлек  из  сейфа  подлинник  направления,
внимательно осмотрел лист - нет,  с  обратной  стороны  не  осталось  следов
копирки.
     Возможно, Клейн отпечатал письмо в одном экземпляре, хотя это  на  него
не походило. Прошагав из угла в угол некоторое  время,  он  решил  исподволь
расспросить  Хопфица  о  жизни  и  службе,  чтобы  определить  степень   его
благонадежности.
     Шел апрель, на улицах было совершенно сухо. Щурясь  от  яркого  солнца,
Зейц сел в "мерседес". Машина вынесла его на  магистраль,  ведущую  прямо  к
аэродрому.
     Но ехать пришлось долго. Дважды колонны военнопленных из  лагеря  Дахау
преграждали путь. Зейц из-под темных очков  наблюдал  за  чужими  солдатами.
Грязные скелеты двигались стадом, бесцельно глядя под ноги. Солдаты-эсэсовцы
по сравнению с ними  выглядели  великанами.  Небрежно  закинув  автоматы  за
спину, они держали в руках плетки и иногда просто  скуки  ради  хлестали  по
спинам, прикрытым невообразимым рваньем.
     Зейц знал, что в лагерях пленным не сладко. Знал, что их не  щадят.  Но
сейчас, при виде истощенных русских, он вдруг поставил себя на место  одного
из них. Ведь мог же он сам попасть на фронт, потом  в  плен,  валил  бы  лес
где-нибудь в тайге за Уралом и ел похлебку из брюквы. Каким бы бодрячком  он
выглядел тогда? Зейц отвернулся.
     Колонны прошли.
     Зейц нажал на акселератор...

     Начинались полеты, и воздух сотрясался от грохота запускаемых  моторов.
Летчики забирались ввысь, выделывая там головокружительные фокусы. Механики,
техники, инженеры возились у  поршневых  "Ме-109",  меняли  моторы,  ставили
новые пушки.
     Солдат вскинул винтовку "на караул". Зейц козырнул и прошел в запретную
часть аэродрома, опоясанную колючей проволокой. Сильно и крепко пахло лесом.
Сквозь молодую зелень буков пробивалось солнце, ложилось  косыми  лучами  на
прелую землю. Зейц свернул с бетонной дорожки и пошел  к  стоянке  напрямик,
давя сапогами первые летние цветы, вдыхая чистый лесной  воздух.  Лес  давал
ему сейчас такое властное ощущение жизни, что хотелось просто идти  и  идти,
ни о чем не думая, никого ни в чем не подозревая.
     За  свою  жизнь  Зейц  убил  одного  человека,  и   то   своего.   Тень
подполковника Штейнерта, кости которого сгнили под Толедо,  иногда  посещала
его. Она напоминала о  себе  так  ощутимо,  что  Зейц  однажды  проснулся  в
холодном поту. Штейнерт, как и тогда в Испании,  в  отчаянии  теребил  ворот
своего  зеленого  комбинезона  и  спрашивал:  "Неужели  вы  не  верите  мне?
Проводите меня до Омахи, и вы убедитесь в моей правдивости. Только до  Омахи
- это всего десять километров!" В это время слева теснила марокканцев пехота
Интернациональной  бригады,   в   лоб   шли   анархисты,   справа   заходили
республиканские танкетки. "У нас нет времени  провожать  вас,  Штейнерт",  -
сказал Коссовски. "Тогда отпустите меня!" - "У нас нет оснований верить вам,
Штейнерт, - сказал Коссовски. Он наклонился к Зейцу и шепнул: -  Убей  его".
"Хорошо, идите", - сказал  тогда  Зейц.  Штейнерг  недоверчиво  поглядел  на
обоих. Пихт в это время делал вид, что не  прислушивается  к  разговору.  Он
безучастно  смотрел  в  бинокль  на  густые  цепи  республиканцев.  Штейнерт
поднялся и вдруг резво пополз по  брустверу.  Зейц  выстрелил  из  пистолета
всего раз. Пуля попала в затылок. Штейнерт остановился, как будто замер,  и,
обмякнув, свалился обратно в  окоп.  "Так  будет  спокойней",  -  проговорил
Коссовски, вытирая платком мокрую подкладку кепи. Эх,  если  бы  знал  тогда
Зейц, что это "спокойствие" испортит ему всю жизнь!
     Тогда-то и зародилась у Зейца мысль убрать Коссовски  со  своего  пути.
Рано или поздно Коссовски мог сознаться в убийстве Штейнерта. "Конечно, если
когда-нибудь докопаются до этого, вам обоим не миновать виселицы", -  как-то
сказал Пихт. "А тебе?" - взорвался Зейц. "Я-то  в  худшем  случае  попаду  в
штрафной батальон, - спокойно ответил Пихт и, помолчав,  добавил:  -  Но  на
меня ты можешь положиться: я-то буду нем, хоть мне все жилы вытянут".
     В Пихте Зейц не сомневался.
     Приводило в бешенство Зейца и то, что  Коссовски  упрямо  искал  Марта,
нащупывал какие-то нити, за которые он, Зейц, ухватиться не мог.
     "Этот старый шакал думает обойти гестапо, как будто не я,  а  он  здесь
хозяин. Но погоди же, Коссовски..."
     "А если Пихт... - Зейц замедлил шаги. - Если все же меня выдаст Пихт?"
     Зейц  вышел  к  ангару  "Штурмфогеля".  Под  брезентовым   навесом   из
деревянных брусьев был сколочен стенд. На нем  стоял  разобранный  двигатель
"Юнкерс". Хопфиц и Гехорсман молча возились с деталями. Зейц  остановился  и
стал издали наблюдать за инженером. По тому, как ловко он действует  ключом,
Зейц  убедился,  что  Хопфицу  хорошо  знакома   техника.   Изредка   Хопфиц
поворачивался к Гехорсману и что-то показывал механику.
     Минут через десять Зейц вышел из кустарника и громко крикнул:
     - Хайль Гитлер!
     - Хайль! - машинально почти в один голос отозвались Хопфиц и Гехорсман,
вытянув руки по швам. "Нет, он служил в наших частях", - подумал Зейц.
     - Как вас устраивает работа, лейтенант? - спросил Зейц,
     - Работа как работа, господин оберштурмфюрер. - Хопфиц пожал плечами.
     - Отдохните немного, я хочу с вами поговорить, - сказал  Зейц  и  пошел
обратно к лесу.
     Хопфиц догнал его, на ходу вытирая сильные длинные руки паклей.
     - В чем дело, оберштурмфюрер? - проговорил он недовольно.
     - Вы давно знали Клейна?
     - Во всяком случае, гораздо раньше вас.
     - Вы работали в люфтваффе и не порывали с ним связи?
     - Я не понимаю вашего тона, Зейц. Это допрос? - Хопфиц остановился.
     Зейц качнулся с пяток на носки, положил руку на кобуру парабеллума и, в
упор глядя на Хопфица, раздельно проговорил:
     -  Я  звонил  Клейну.  Он  не  знает  вас  и  не  подписывал   никакого
направления. Грубая игра, Хопфиц.
     Зейц считал себя хорошим физиономистом. Он ждал  мгновенно  вспыхнувшей
тревоги, страха, но в глазах Хопфица зажглись лукавые искорки.
     - Слишком топорно, - проговорил инженер. - Удивляюсь примитиву.
     Зейц  уныло  замолчал,  соображая,  как  ему  выпутаться  из   нелепого
положения. Тогда он заставил себя раскатисто расхохотаться:
     - Я пошутил, господин лейтенант. Извините меня.
     - Советую шутки  приберечь  для  дам,  Зейц,  -  жестковато  проговорил
Хопфиц. Зейц сразу стал серьезным.