ля  в  Берлине
Пихт?" - подумал Коссовски.
     Некоторое время он раздумывал, потом взял телефонную  книжку  и  набрал
нужный номер.
     -  Господин  Пфистермайстер?  Вас  беспокоит   капитан   Коссовски   из
научно-исследовательского отдела министерства авиации.
     - Слушаю вас, - поспешно ответил Пфистермайстер.
     - Не могу ли я поговорить с вами, скажем, через тридцать минут?
     - Хорошо, жду у себя в конторе.
     Когда-то  господин  Пфистермайстер  выглядел   шустрым,   преуспевающим
старичком, с плутоватыми, близко посаженными глазками. Сейчас  же  навстречу
Коссовски семенил глубоко увядший старик в простом пиджаке,  без  знаменитой
золотой цепочки на пенсне, согбенный и утративший, казалось,  все  жизненные
силы.
     Два его  сына  -  правда,  интенданты  -  служили  в  Богемии.  Но  там
партизаны,  а  их  пули  мало  разбираются  в  должностях  и  чинах   солдат
фатерланда.
     - Чем могу служить? - спросил Пфистермайстер.
     - Не припомните ли  вы,  господин  Пфистермайстер,  с  какой  целью  вы
посещали адъютанта Удета?
     - Адъютанта Удета? Назовите, пожалуйста, его фамилию.
     - Пихт, Пауль Пихт.
     - Ах, отлично помню этого  молодого  и  чрезвычайно  предупредительного
офицера. Н-но... мы говорили... о сущих пустяках.
     - Нам важно знать подробности этого разговора,  более  строгим  голосом
проговорил Коссовски.
     - Не помню... Нет, не помню. Кажется,  я  передал  какое-то  письмо  по
просьбе господина Хейнкеля.
     - Письмо? Вы не знали его содержания?
     - Простите, но это секрет фирмы, - посуровел Пфистермайстер.
     - Я выполняю важное государственное задание.
     - В таком случае спросите об этом самого доктора Хейнкеля.
     Пфистермайстер  хотел  узнать,  не  случилось  ли  чего  с  Пихтом,  но
Коссовски его опередил:
     -  Пауль  мой  хороший  знакомый,  даже  друг,  сейчас  он  работает  у
Мессерпшитта.
     - Тогда спросите Пауля, -  проговорил  Пфистермайстер  и  встал,  давая
понять, что больше он не может задерживать гостя.
     Коссовски ничего не оставалось делать, как выйти.
     "Все ясно. По тому, как вдруг уперся этот старый ослик, видно, что Пихт
кормится у Хейнкеля. Неудачи у Мессершмитта выгодны ему. А  возможно,  он  и
сам подстраивает эти неудачи..."
     Последняя мысль показалась Коссовски кощунственной.
     Вернувшись к себе, он снова достал личное дело Пихта  и  пытался  между
строчек справок, сухих  документов  и  характеристик  найти  лазейку,  чтобы
проникнуть в истинную душу Пихта.  Деятельность  в  Швеции  и  Испании  была
безукоризненной.  Франция?  Францию  следует  проверить.  Ведь  и   он   был
свидетелем случая в "Карусели", и к  нему  могло  относиться  слово  "март".
Заметил  Коссовски  и  такую  особенность:  как  только  начались  испытания
реактивных самолетов, Пихт развил чрезмерную  активность.  Он  присутствует,
правда с  Удетом,  на  испытаниях  "Хе-176"  в  Ростоке,  затем  в  Рехлине.
Приезжает на испытание "Штурмфогеля" к Мессершмитту...
     Вдруг какое-то необъяснимое чувство заставило Коссовски рассердиться на
самого себя:
     "Дался мне этот Пихт. Стареешь, друг. Из ума  выживаешь!  Вот  справка.
Пихт передал в фонд авиации 20 тысяч марок. Не из жалованья же. Ясно,  такие
деньги он мог получить от  Хейнкеля.  И  Пфистермайстер  их  вручил  Пихту".
Коссовски снова позвонил представителю Хейнкеля. И тот  наконец  подтвердил,
что вручил премию Пихту, как, впрочем, и другим энтузиастам реактивной тяги.
     "Нужно немедленно выехать в Лехфельд.  Кстати,  проверю,  чего  добился
Флике", - решил Коссовски и пошел к Регенбаху.
     - Да, да, я уже знаю о катастрофе, -  встретил  его  майор.  -  Что  вы
собираетесь делать?
     Коссовски хотел отделаться общими фразами, но Регенбах вдруг потребовал
рассказать обо  всем  самым  подробнейшим  образом.  Он  задавал  вопрос  за
вопросом, и хотел этого или не хотел Коссовски, но ему пришлось изложить все
подозрения, которые касались Вайдемана, Зейца, Пихта, Гехорсмана,  инженеров
Зандлера.
     - А Март, а  радиостанция  в  Аугсбурге  и  Брюсселе?  -  сухо  спросил
Регенбах. - Мне кажется, ищейка пошла по ложному следу.
     - Можете на  меня  положиться,  господин  майор,  -  официальным  тоном
проговорил Коссовски.
     Регенбах близко подошел к капитану и внимательно посмотрел ему в глаза.
     - Вы хороший шахматист, Зигфрид? - задал он неожиданный вопрос.
     - Играю немного.
     - Тогда вы, конечно, должны знать, что такое гамбит.
     - Начало партии, когда один из противников жертвует  пешку  или  фигуру
ради быстрейшей организации атаки на короля.
     - Совершенно верно. Слово "гамбит" происходит от итальянского выражения
"даре ил гамбетто" - подставить ножку. Так  вот,  Зигфрид,  чтоб  подставить
ножку этому самому Марту, нам придется разыграть оригинальный гамбит.
     - Чем же мы пожертвуем?
     - Внезапностью.
     Коссовски непонимающе поглядел на Регенбаха.
     -  Мы  сообщим  по  каким-либо  каналам   всем   подозреваемым   важные
государственные тайны. Разумеется, разные.  И  вполне  правдоподобные.  Если
кто-то из них  агент,  он  не  сможет  не  воспользоваться  радиостанцией  в
Аугсбурге. На это уйдет несколько дней, но мы  не  будем  горячиться,  будем
просто ждать.
     - Не ново, однако попробовать можно, - сказал Коссовски.
     В кабинете Коссовски между сейфом  и  окном  за  шторкой  висела  карта
Европы вплоть до Урала. Коссовски отодвинул шторку и стал изучать обстановку
на Восточном фронте. Потом он сел за стол и стал писать:
     "Для Вайдемана - на  Восточный  фронт  в  район  Дона  вылетает  особая
эскадра асов "Удет". Плата за  боевой  вылет  там  увеличивается  на  триста
пятьдесят марок.
     Скажет ему об этом офицер штаба  люфтваффе,  который  на  испытательных
аэродромах вербует добровольцев среди пилотов и техников.
     Для Зейца - 17 сентября в Ростов-на-Дону вылетает  рейхсмаршал  Геринг.
Самолет  -  "Ю-52"   с   обычными   армейскими   опознавательными   знаками.
Сопровождение - двенадцать "Ме-109".
     Источник информации - один из пилотов Геринга, приехавший в Лехфельд  в
краткосрочный отпуск.
     Для Пихта -  готовятся  к  отправке  на  русский  фронт  в  район  Орла
пятьдесят новейших истребителей "Фокке-Вульф-190".
     Операцию  проведет  ас-пилот  Вендель,  которого  якобы   отзывают   из
Лехфельда для сопровождения этой истребительной эскадры..."
     Коссовски сделал подобные наброски для Гехорсмана,  Зандлера  и  других
инженеров Лехфельда, которых можно было так или иначе подозревать в связях с
русскими.
     Дня два он составлял подробнейшие инструкции  для  лиц,  участвующих  в
операции. Утром третьего дня перед Регенбахом он положил  папку.  На  черном
коленкоре была приклеена полоска бумаги с надписью: "Операция "Эмма".

                                   - 6 -

     Ютта получила телеграмму из Берлина. Тетя просила достать очень  ценное
лекарство. Даже в столице его найти невозможно, а она так страдает  от  язвы
желудка. Если лекарство будет, то пусть Ютта не  посылает  его,  а  подождет
тетю. Она собирается навестить Эриха и Ютту в самые ближайшие дни.
     Днем позже Эрих получил письмо от  фронтового  друга.  Телеграмма  Ютты
давала совершенно новый, более сложный код к  расшифровке  письма.  Невинная
болтовня друга открывала тревожное сообщение Перро. Он написал о подозрениях
Коссовски, о скором приезде капитана в Лехфельд, а также о  том,  что  Марту
будет подсунута в ближайшее время фальшивка якобы  важного  государственного
значения. Пусть  он  ее  не  передает  Директору,  а  Ютта  отстучит  ложную
телеграмму с таким текстом: "ХРС  52364  72811  63932  29958  19337  27461".
Необходимо обезвредить Коссовски, но не в Лехфельде или Аугсбурге, а  где-то
в Берлине. Возможно, следует Марту запросить у Директора группу  обеспечения
для проведения этой операции.
     Эрих немедленно отправился к тайнику и  вложил  записку.  На  следующий
день пластмассовая коробочка в дупле старого дуба была уже пуста.

                                   - 7 -

     В три часа ночи капитана функабвера Флике разбудил дежурный  солдат.  В
районе  западной  окраины  Лехфельда  заработала  подпольная   радиостанция.
Мониторы устремились туда, но на полдороге радист оборвал связь.  Телеграмму
он передал предельно короткую. Службе перехвата все же удалось  ее  принять.
Как и ожидал Флике, она была закодирована. Опытный дешифровальщик определил,
что агент воспользовался неизвестным кодом.
     Флике передал телеграмму в различные дешифровальные отделы, в том числе
и в "Форшунгсамт" люфтваффе.
     Коссовски не на шутку взволновался.  Ее  содержание  с  головой  выдаст
таинственного Марта. В том, что  агент  попал  в  силки,  им  расставленные,
Коссовски  не  сомневался.  Операция  "Эмма",   несмотря   на   простоту   и
неоригинальность, по-видимому, сработала безукоризненно.
     Об этом он доложил Регенбаху.
     - Посмотрим, - уклончиво ответил Регенбах. -  Как  только  заполучу  от
дешифровальщиков настоящий текст, я немедленно вызову вас.
     Коссовски пытался  сесть  за  работу,  но  не  мог  сосредоточиться.  В
кабинете было солнечно и жарко. Он снял френч.  Высокий,  чуть  сутуловатый,
седой, он среди серых казенных стен казался чужим человеком.  Но  эти  стены
надежно оберегали его на протяжении многих лет. Он  входил  сюда  мучительно
долго,   прокладывая   ступеньку   за   ступенькой   в   свирепых   джунглях
подозрительности,  взаимной  слежки  и  вероломства.  Все  это   скрывалось,
разумеется,  за  тщательно  отрепетированным  дружелюбием,  простотой,  даже
фамильярностью подчиненных и начальников.
     Коссовски был слишком умен и осторожен, он  умел  вовремя  предупредить
надвигающуюся опасность. Сейчас же он вдруг  почувствовал,  что  она  где-то
рядом, но с какой стороны ее ждать, не знал.
     Так	прошел день. Сумерки накрыли город; Стало тише и прохладней. Где-то
далеко прокатывался гром. Коссовски задернул черную штору, положил  руку  на
включатель электрической лампочки, но света не зажег. Так и остался сидеть в
своем жестком кресле.
     Давно Коссовски не ощущал такого мерзкого состояния. В  последний  раз,
пожалуй, тогда, в Испании. Правда, с тех пор этот  кошмарный  страх  посещал
его по ночам. Смертельная опасность лавиной надвигалась  из  темноты,  и  не
было сил пошевельнуться, защитить себя. Кончалась жизнь. Но он не  мог  даже
крикнуть. И никто не услышал бы крик обреченного.
     От ночных кошмаров оставалась на  утро  настороженная  тень  в  глазах.
Откуда надвигается роковая беда?
     Беда таилась повсюду.
     Тогда, в Испании, он не уступил страху. Не  выдал  себя.  Но  внезапный
холод опустошил сердце и все тело, едва он услышал  протяжный  голос  Зейца:
"Выбора  у  тебя  нет,  приятель.  Нам  деваться  некуда,  и  тебе  придется
послушаться  нас.  Или...  Впрочем,  какое  дело  мертвецам  до  того,   что
происходит с живыми. Трупы не любопытны. И неразговорчивы..."
     Он не мог ничего ответить. Он знал, что  любой  ответ  приведет  его  к
гибели.
     Тогда его спас Пихт. Сейчас надеяться можно только на себя. К  тому  же
сила, навалившаяся на него теперь,  была,  очевидно,  беспредельно  огромнее
той, что угрожала ему в Испании...
     Вдруг сон улетучился, как паутина, сорванная ветром. Коссовски вспомнил
день, когда Регенбах как бы между  прочим  сказал:  "А  старикашка  Хейнкель
потихоньку лепит самолет-гигант с  четырьмя  реактивными  моторами".  Неделю
спустя служба радиоперехвата расшифровала телеграмму с подобным  сообщением.
Она была подписана именем Март... Почему пришло на память именно это?
     От резкого, короткого звонка Коссовски вздрогнул. Он поднял  телефонную
трубку и услышал голос Регенбаха:
     - Коссовски, немедленно едем в абвер к Лахузену.
     "Вот откуда началось", - подумал Коссовски.
     "Оппель" бесшумно мчался по широкой Вильгельмкайзерштрассе. Всю  дорогу
Регенбах молчал. Взвизгнули тормоза. Открылась и  закрылась  дубовая  черная
дверь.
     Коссовски вошел в кабинет начальника второго отдела абвера и доложил  о
прибытии. Регенбах отошел в тень. "Значит, он уже был у Лахузена", - подумал
Коссовски и снова ощутил на  сердце  мерзкий  холодок.  Опасность  огромная,
безжалостная.  Он  сам  был  ее  частицей  и   потому   хорошо   знал,   что
сопротивляться бессмысленно, если приговор уже вынесен. А приговор  вынесен.
Он прочел его в глазах Лахузена.
     Полковник  Лахузен  не  смог  скрыть  того  профессионального,   слегка
сострадательного любопытства, какое всегда испытывает охотник  к  смертельно
раненному зверю, сыщик - к пойманному с поличным вору, палач - к  смертнику,
а контрразведчик - к допрашиваемому шпиону.
     Лахузен заговорил  о  лехфельдской  радиостанции.  Начало  беседы  мало
походило на допрос. Полковник, казалось,  советовался  с  младшим  коллегой.
Советовался, мягко и настойчиво загоняя Коссовски  в  только  ему  известную
ловушку. Коссовски понял, что он  может  никогда  не  узнать,  какая  вполне
невинная фраза окажется для  него  роковой.  Когда  полковник  обмолвился  о
Регенбахе, присутствующем тут же, Коссовски уже знал точно, что  ему  нечего
надеяться на спасение.
     Лахузен поднялся, и лицо  его,  вначале  освещенное  слабым  отражением
настольной лампы, скрылось в тени.
     - Майор Регенбах сказал мне,  -  неожиданно  ласковым  тоном  заговорил
полковник, - что вам не терпится выехать в Лехфельд и самому поймать шпиона.
Поезжайте, Коссовски, ловите...
     - Да, но... - Коссовски так оглушило это разрешение, что  он  не  сразу
пришел в себя.
     - За чем же задержка? - спросил полковник.
     -  Мне  важно  знать,  расшифровали  или  нет  ту  телеграмму,  которую
перехватили после осуществления операции "Эмма".
     - Понимаю... Вам знать важно.  -  Лахузен  подошел  к  Коссовски  почти
вплотную и вдруг круто вильнул в сторону. - К сожалению, мы расшифровать  ее
не сумели. Вы свободны, капитан. Извините за поздний вызов. Такова служба...
Вы, майор, останьтесь...
     - Значит, Коссовски? - Лахузен взял текст расшифрованной телеграммы.
     Он гласил: "От Марта Перро. Предупреждение получил. Жду  срочно  лично.
Март".
     Телеграмма о том, что Хейнкель работает над созданием  четырехмоторного
реактивного самолета была послана Центру  и  подписана  Перро.  Лахузен  сам
просил Регенбаха намекнуть об этом Коссовски за несколько дней раньше.
     Но обвинение в  шпионаже,  считал  Лахузен,  слишком  серьезное,  чтобы
немедленно арестовать такого человека, как Коссовски.  И  поэтому  он  решил
выждать, когда тот сам выдаст себя и заодно  Марта,  с  которым  постарается
встретиться в Аугсбурге или Лехфельде.
     В ту же ночь, после ухода  Коссовски  домой,  был  вскрыт  его  сейф  и
изучено дело, которое он вел, расследуя аварии и катастрофы "Штурмфогеля".
     За Коссовски решено было установить самую тщательную слежку.
     Возможно, Лахузен имел бы больше оснований для ареста  Коссовски,  если
бы он знал о том, что произошло в Испании  в  жаркий  полдень  августа  1937
года.
     Но Лахузен об этом не знал. Знали трое: Зейц, Пихт и Коссовски.  И  все
молчали.


        " Глава десятая ДЕНЬ КАТАСТРОФЫ "

     Как и в 1941 году, Геббельс стал вещать  об  окончательной  победе  над
Россией.  Горно-егерские  части   генерала   Дитля   рвутся   к   Мурманску,
единственному незамерзающему порту  на  советском  Севере.  Рейдер  "Адмирал
Шеер", войдя в арктические  моря,  потопил  легендарный  у  русских  пароход
"Сибиряков" и обстрелял порт  Диксон  в  устье  Енисея.  Ленинград  зажат  в
железных тисках блокады.
     Наступление на  юге  идет  с  блистательным  успехом.  Громадные  армии
Паулюса и Гота продвигаются все дальше  и  дальше  к  Сталинграду.  Операция
"Брауншвейг" осуществлялась без особых изменений. Для поддержки  наступающих
немецких войск с  воздуха  сюда  брошен  восьмой  корпус  генерал-полковника
Рихтгофена. Корпус в три-четыре раза превосходит силы советской  авиации  на
юге. В ночь с 22 на 23 августа 1942 года его эскадры получили приказ Гитлера
о тотальном разрушении Сталинграда.
     Бомбардировщики шли волнами, шли так тесно,  что,  казалось,  временами
заслоняли небо. Миллионы бомб сыпались на город, превращая его в руины.  Они
постепенно  перемещали  удары  к  Волге,  давая  свободу  действий  наземным
войскам, завязавшим кровопролитные уличные бои.
     В эти дни сверхдальний бомбардировщик "Юнкерс-390", вылетев из  Берлина
и приземлившись в Токио, привез германскому послу Отту шифровку о  том,  что
Германия после  захвата  Сталинграда  надеется  на  вступление  в  советское
Приморье Квантунской армии. В императорском кабинете министров генералу Отто
дали понять, что японский солдат с радостью пожмет руку германскому  солдату
на транссибирской магистрали.

                                   - 1 -

     "Испания, чертова Испания... Пихт привел этого самого Штайнерта к  нам,
- думал Коссовски. - Я не поверил его документам. Зейц застрелил  Штайнерта.
А ведь Штайнерт нес от Канариса секретный пакет Франко. Откуда я  тогда  мог
знать, что Штайнерт подполковник и что он хотел предупредить  о  наступлении
красных под Валенсией?! А мы не хотели тащиться с ним по жаре и горам. Когда
я получил приказ о розыске Штайнерта, я разрыл его могилу и труп  сбросил  в
реку. Но дело было сделано..."
     Лехфельд после духоты и столичной суеты всегда казался Коссовски чем-то
вроде  домика  его  старой  бабушки.  Такой  же  опрятный,  позеленевший  от
старости, тесный и добрый. Когда с аэродрома не  разносился  душераздирающий
вой турбин, над городком воцарялась глубокая, почти сельская тишина.
     Коссовски захотел немного освежиться и выпить пива.
     Размявшись после долгой дороги, он вошел в  пивную  "Фелина".  Час  был
ранний, и кельнер еще убирал низкий, отделанный под дуб зал с антресолями  -
там были номера. Извинившись, кельнер заковылял к стойке.
     - Вы были на фронте? - спросил Коссовски.
     - Да, ранен под Смоленском.
     - Бедняга...
     -  Почему  же,  господин  капитан?  Зато  меня  не  пошлют  обратно,  -
простодушно ответил кельнер.
     Коссовски усмехнулся, глядя на доверчивого  конопатого  парня,  и  стал
пить прохладное, крепкое пиво.
     - Вы больше ничего не будете заказывать?
     - Пожалуй, сосисок.
     Кельнер отварил сосиски и подал на маленькой картонной тарелочке.
     - Если позволите, я продолжу уборку, - попросил он.
     - Пожалуйста.
     Коссовски медленно жевал мясо и думал, с кого же начать разговор?
     "Пожалуй, с Зандлера. Этот старый тетерев  все  выложит  как  на  духу.
Чего-то он боится. Боится всю жизнь. Видимо, в молодости кто-то  его  сильно
напугал".
     После разговора с Лахузеном Коссовски понял,  что  должен  любой  ценой
найти этого самого Марта.
     На карту поставлена его жизнь. По тому, как изменил отношение Регенбах,
как говорил с ним Лахузен, а главное,  как  сильно  было  его  предчувствие,
Коссовски понял, что на нем лежит какое-то подозрение. Отвести его  от  себя
можно только в том случае, если Март попадет ему в руки живым или мертвым.
     Покончив с пивом и сосисками,  Коссовски  расплатился  и  направился  к
машине.
     - На аэродром, - бросил он.
     Шофер повел машину на большой скорости, петляя по узким улочкам.
     - Вы хороший водитель, - похвалил Коссовски ефрейтора.
     Шофер ухмыльнулся, но промолчал.  У  него  было  сытое,  широкое  лицо,
навыкате глаза  и  абсолютно  белые  ресницы.  Пилотка  неуклюже  прикрывала
большую голову.
     - Вы недавно служите в министерстве? - спросил Коссовски.
     - Давно. Просто я обслуживал другие отделы, - ответил шофер.
     Коссовски подумал, что этот шофер может работать и в абвере. А может, и
правда этот парень  послан  следить  за  ним?  Он  снова  ощутил  на  сердце
неприятный холодо