к, как за несколько часов до встречи с Лахузеном.
     Профессор Зандлер  принял  Коссовски  учтиво.  Они  были  почти  одного
возраста, и скоро между ними установилось взаимопонимание, разумеется, в той
мере,  какая  может  быть  в  отношениях   профессора   и   конструктора   с
контрразведчиком.
     Коссовски стал расспрашивать о делах, о людях, с которыми работает.  Но
скоро он заметил, что профессор старается быть предельно кратким.
     - Простите, господин Зандлер, - перебил  его  Коссовски.  -  Мне  нужны
детали даже незначительные. Ведь вам приходилось встречаться с журналистами,
они тоже просили деталей, чтобы более правдоподобно обрисовать ту  или  иную
картину. Кроме дочери, в вашем доме живет секретарша Ютта Хайдте?
     - Да. Но у меня нет никаких оснований подозревать  эту  старательную  и
милую девушку.
     Его длинные, в синих жилках пальцы дрожали. Он опустил руки на  колени,
стараясь скрыть это от Коссовски.
     Коссовски тоже смутился и опустил  глаза.  Ему  вдруг  стала  неприятна
собственная роль. "Человек изобретает, творит, отдает своему делу и нервы  и
жизнь. И вдруг мы объявляем его же работу секретной,  присваиваем  его  мозг
себе и вдобавок его же караем, если он  не  выполнил  нами  же  составленных
инструкций", - подумал он.
     - Кто часто посещает ваш дом, господин профессор?
     -  О,  многие  люди,  и,  как   вы   убедились   однажды,   разглядывая
фотографическую галерею моей дочери, известные, -  с  достоинством  произнес
Зандлер.
     - Я подразумеваю завсегдатаев вашего дома.
     - Ну, Вайдеман, Зейц, Пихт, Вендель, иногда Эрих.
     - Кто такой Эрих?
     - Хайдте, брат Ютты.
     - Вот как! Откуда он?
     - Был ранен. Сейчас содержит фотолабораторию напротив моего особняка.
     - С кем он живет?
     - Один. Впрочем, в одном доме с Зейцем.
     Новое имя насторожило Коссовски. "Ютта - Эрих...  Зейц!  Неужели  Зейц!
Или он профан, или очень умный разведчик?.."
     - Итак, господин профессор, 25 ноября 1941 года на высоте сорока метров
отказал правый двигатель? Зандлер кивнул.
     - Как раз тот, который был неправильно отрегулирован?
     - Да.
     - Испытывал Вайдеман?
     - Разумеется.
     - Вы не вспомните, как вел себя Вайдеман перед полетом?
     - Как обычно. Был деловит, весел и, я бы сказал, спокоен.
     - Он не ожидал аварии?
     - Странный вопрос, господин капитан. Какому летчику-испытателю  хочется
отправиться на тот свет, пока не призовет его бог?
     - Простите, господин профессор. Теперь поговорим о том дне, когда вы на
испытательных стендах у моторов заметили постороннее лицо.
     - Да, я вошел, и мне показалось, что один из двигателей работает не  на
обычном, а на взлетном режиме. Я подошел к пульту, дежурный инженер спал.  И
тут  я  увидел  промелькнувшую  тень.  Сам  включил  сирену.  По  тревоге  в
мастерскую сбежались все, кто  был  на  аэродроме.  Даже  пилоты.  Но  мы  в
мастерской никого не нашли.
     - Где сейчас инженер?
     - Он был уволен и послан на фронт. Кстати, это был  порядочный,  крайне
добросовестный человек. Я ничем не могу объяснить его сон на дежурстве.
     - Кого из пилотов заметили вы?
     - Пихта и Вайдемана.
     Коссовски  не  делал  пометок.  Его   натренированная   память   крепко
схватывала все, что могло относиться к делу. Просто на  листке  блокнота  он
чертил  замысловатые  фигурки,  что  делал  всегда,  когда  в  работе  решал
какой-нибудь ребус. Когда Зандлер произнес фамилии  пилотов,  завитушка  под
карандашом круто взбежала вверх.
     - И еще вопрос, господин профессор, - проговорил  он,  помолчав.  -  Вы
можете предположить, что рядом с вами действует иностранный агент?
     - Агент - могу. Иностранный - сомневаюсь. Может быть, антифашист?
     - Вы были в социал-демократической партии?
     Лиловые веки Зандлера вмиг одрябли. "Ага,  вот  чего  боится  профессор
Зандлер", - отметил про себя Коссовски, а вслух проговорил:
     - Меня вам нечего опасаться, я же не штурмовик и не гестаповец...
     - Да, я придерживался до 1920 года демократических взглядов, -  выдавил
из себя Зандлер.
     - Ну, кто из нас не был романтиком, - усмехнулся Коссовски.  -  Я  тоже
протестовал, когда убили Либкнехта  и  Люксембург.  И  даже  был  молодежным
функционером демократов.
     - Да, времена меняются, - вздохнул свободней Зандлер.
     - Ну, у меня  все...  Извините  за  эту  крайне  неприятную  беседу.  -
Коссовски простился и поехал в общежитие летчиков.
     Авиагородок располагался за Лехфельдом: прямой проспект с особняками  и
виллами,  в  которых  жили  служащие  Мессершмитта.   У   самого   аэродрома
выстроились бараки, одинаково длинные  и  низкие,  с  редкой  зеленью  перед
окнами. А за кирпичным забором с колючей  проволокой  тянулся  испытательный
аэродром.
     ...Вайдеман играл в джокер, когда в общежитие пилотов вошел Коссовски.
     - Зигфрид! Ты имеешь обыкновение  появляться,  как  дух,  бесшумно.  По
каким делам сюда?
     - Проездом, Альберт. Некоторым образом я теперь отвечаю за Лехфельд.  А
заодно решил навестить друзей.
     "Надо быть начеку с этим волкодавом", - подумал Вайдеман.
     - Кстати, ты хорошо выглядишь, - сказал Коссовски.
     - В двадцать восемь лет рано жаловаться на здоровье.
     - А почему же тогда, в Рехлине, у тебя вдруг повысилось давление?
     - Ах, вот ты о чем...  Честно  говоря,  меня  преследовала  неудача  за
неудачей. Много раз смерть заглядывала мне в глаза. Я испугался.
     - Ты не пил накануне?
     - Кажется, пил.
     - С кем?

     - С Пихтом, конечно.
     - Ты дружишь с ним?
     - Как сказать?.. Вначале были  дружны,  сейчас,  по-моему,  между  нами
пробежала какая-то кошка.
     - Почему?
     Вайдеман пожал плечами.
     - Раньше вас что-то объединяло. А сейчас дороги расходятся? - Алый шрам
на лице Коссовски напрягся сильней.
     - Да нет, ты неправ, Зигфрид, - набычившись произнес Вайдеман.  -  Я  и
сам не могу объяснить это. Хотя у него сейчас свои увлечения, у меня - свои.
     - Ютта?
     - Откуда ты узнал? - Шея Вайдемана сделалась пунцовой.
     Коссовски рассмеялся:
     - Уж если одна девица занята Пихтом, то другая...
     - У меня серьезно.
     - А у Пихта?
     Вайдеман вдруг разозлился:
     - Откуда мне знать, что у Пихта?! "Значит, Ютта - ее брат Эрих Хайдте -
Вайдеман", - мысленно протянул ниточку Коссовски.
     - Слушай, Зигфрид,  если  ты  приехал  сюда  искать  шпионов,  так  ищи
где-нибудь в другом месте, а не среди нас.
     Коссовски засмеялся:
     - Ну что ты, Альберт, в самом деле... Наоборот, я хочу вас  обезопасить
в случае чего. По старой дружбе.
     ...Вечером Коссовски уехал к Флике. Капитан функабвера жил  в  походной
мастерской мониторов.
     - Станция водит меня за нос, - пожаловался Флике. - За  все  месяцы  мы
смогли только определить район,  где  действует  передатчик.  Это  Лехфельд.
Близко от аэродрома. Может быть, авиационный поселок. Три  монитора  день  и
ночь дежурят в том районе,
     - Вас никто не может обнаружить?
     -  Нет.  Мониторы  скрыты  палатками  над  канализационными  колодцами.
Солдаты и офицеры переодеты и делают вид, что ремонтируют канализацию.
     - Вы хорошо придумали, Флике.
     - Но радист замолчал... Последняя радиограмма, кажется, расшифрована.
     - Да? - Коссовски чуть не выронил планшет, который держал в руках.
     - А вы разве не знаете? - удивился Флике.
     - Я уехал до того, как расшифровали  телеграмму,  -  медленно  произнес
Коссовски.
     "Они следят за мной, - подумал он. - Неужели стало что-либо известно об
Испании? Кто выдал - Пихт или Зейц? Или оба вместе?"

     Коссовски несколько раз хотел рассказать в абвере об убийстве  связного
Канариса подполковника Штайнерта,  но  не  хватало  духа  пройти  всего  три
квартала до всемогущего  управления  разведки  вермахта.  Несколько  раз  он
садился за бумагу и рвал ее, не дописав  строчки.  Из  троих  он  был  самым
виновным. Он приговорил Штайнерта,  Зейц  исполнил  приговор,  Пихт  остался
свидетелем... Если кто-то из них связан  с  Мартом,  Коссовски  будет  очень
трудно их обвинять.
     Впрочем, нет. Коссовски найдет выход, лишь бы только  напасть  на  след
этого Марта. Резидент в Аугсбурге и, возможно, другой  в  Берлине  снимут  с
него вину пятилетней давности. Даже сам Канарис...
     Он простил бы Коссовски за поспешное решение в Испании. Ведь в  Испании
все было очень сложно и запутано. Друг оказывался красным, красный переходил
на сторону Франко, как анархисты под Толедо. И откуда  знал  Коссовски,  что
Штайнерт не красный с поддельными документами? Его  никто  не  предупреждал.
Притом убивала жара, горы плавились от  зноя,  а  с  трех  сторон  наступали
республиканцы и теснили фалангистов.
     Нет,  Коссовски  сумел  бы  оправдаться,  если  бы  нашел  Марта,   его
радиостанцию.
     На следующий день Коссовски, переодевшись в штатский  костюм,  зашел  к
Эриху Хайдте. Фотоателье помещалось в довольно просторном  холле.  Коссовски
заметил две двери. Одна, вероятно, вела в фотолабораторию, другая - в  жилую
комнату.  Из  жилой  комнаты,  услышав  звонок,   вышел   довольно   молодой
седоволосый человек с тростью в руке, в голубом френче люфтваффе.
     У него были внимательные серые глаза, белый лоб.  Он  мало  походил  на
Ютту.
     Коссовски изъявил желание сфотографироваться.
     - Мне кажется, вы родственник Ютты? - спросил он, усаживаясь  в  кресло
перед аппаратом.
     - Да, ее брат.
     - Приятно познакомиться, Ютта меня знает.  Я  бывал  в  доме  Зандлера,
когда по делам министерства авиации приезжал в Лехфельд.
     Коссовски назвал свою фамилию. Эрих - свою. Только как  внимательно  ни
наблюдал за ним  Коссовски,  он  все  же  не  заметил  бледности,  мгновенно
покрывшей лицо Эриха. Возможно, этому помешали вспыхнувшие софиты, на минуту
ослепившие Коссовски.
     "Надо предупредить Марта, а может, он знает? Нет, все равно я  вложу  в
тайник  записку",  -  подумал  Эрих,  рассматривая  через   матовое   стекло
серьезное, немного грустное лицо Коссовски, его  опущенные  седеющие  усики,
шрам на щеке.
     - Вы часто видитесь с Юттой? - спросил Коссовски.
     - Нет. У нее свои дела. Не понимаем мы друг друга...
     Эрих вставил кассету и нажал спуск.
     - Готово. У вас не найдется сигареты, господин Коссовски?
     - Пожалуйста.
     Эрих с удовольствием закурил и присел на подоконник. Он хотел поболтать
с новым человеком.
     - Признаться, тянет на фронт. Встретить бы там старых друзей. Может, со
временем я бы окончил офицерскую школу.
     - В каком чине вас уволили?
     - Я был фельдфебелем. Летал на "дорнье". Но однажды какой-то  отчаянный
англичанин обстрелял нас, и вот... - Эрих показал на свою ногу.
     - А почему все же у вас разлад с Юттой?  -  спросил  Коссовски.  -  Она
придерживается совсем других взглядов, чем вы?
     - Да нет. Примерная девушка Германии...
     - А вы?
     - Я-то... - Эрих сделал вид, что смутился, но потом овладел собой. -  Я
не верю в богов. Я могу уважать вождя, но отдать жизнь хочу не за него, а за
родину, у которой есть этот вождь.
     - Вот вы какой! - улыбнулся Коссовски. - Но знаете, обожествление вождя
- это государственная политика.
     - Я солдат и мало что смыслю в политике. Отправили бы меня на фронт,  и
там бы я на деле, а не на словах показал, как я люблю Германию.
     "Нет, этот парень, пожалуй, не  может  быть  агентом  или  каким-нибудь
антифашистом: он слишком простодушен", - подумал Коссовски.
     - Вы часто встречаетесь с Зейцем и Пихтом?
     - Зейц - мой сосед, вполне порядочный  человек,  он  живет  наверху,  а
Пихт... Я его видел мимоходом. Он какой-то... заносчивый. Таких не люблю.
     - Почему же?
     - Слишком хвастлив. Как же, бывший  адъютант  Удета...  Таким  в  штабе
кресты вешают направо и налево.
     - Э-э, вот вы и ошиблись,  господин  Хайдте.  Он  был  отличным  боевым
летчиком и  крест  получил  за  храбрость.  Не  помню  точно:  или  он  спас
знаменитого Мельдерса, или Мельдерс спас его (Коссовски умышленно путал), но
крест он заработал честно.
     - Ну, да мне все равно, - махнул рукой Эрих.
     - А что вы думаете о Вайдемане?
     - Дубина. Волочится за Юттой и надеется, что она согласится  стать  его
женой. Уж если она пойдет замуж, так за Зейца.
     - А что у нее с Зейцем?

     - Да пока ничего. Но, кажется,  Ютта  предпочитает  черные  мундиры  СС
голубым люфтваффе.
     - Ну что ж, желаю вам всего доброго, - сказал Коссовски, поднимаясь.  -
Надеюсь, мы будем встречаться даже после того, как я получу снимки?
     - Буду рад. - Тяжело наваливаясь на  трость,  Эрих  проводил  гостя  до
дверей...

     После Эриха Коссовски навестил Зейца.
     - У вас под носом работает подпольная станция, - прямо  объявил  он,  -
загадочный Март шлет в Москву телеграмму за телеграммой, в Лехфельде  авария
за аварией... Чья это работа? Вайдемана?
     - Я не понимаю вашего  тона,  Коссовски.  С  каких  пор  гестапо  стало
подчиняться контрразведке люфтваффе?
     - Говорю я об этом потому, что у нас с вами одна  задача  -  обеспечить
секретность работ на заводах  Мессершмитта.  Мне  необходимы  все  данные  о
служащих фирмы.
     - Я не могу их дать вам, Коссовски.
     - Меня интересует весьма узкий круг лиц,  так  или  иначе  связанный  с
секретными материалами, - как бы не слыша, продолжал  Коссовски  настойчивым
тоном. - Весьма узкий...
     - Кто же, если не секрет?
     - Зандлер, Вайдеман, Вендель, Гехорсман, секретарша Зандлера, Пихт.
     - По-вашему, кто-то из них шпион?
     - У меня нет еще доказательств. Но если  вам  дорога  ваша  голова,  вы
поможете их достать...
     Вдруг в кабинет вошел шофер и молча протянул Коссовски  радиограмму  от
Лахузена. Начальник  отдела  абвера  требовал,  чтобы  Коссовски  немедленно
выехал в Берлин.
     От перегретого мотора тянуло теплом,  О  том,  что  может  произойти  в
Берлине, Коссовски решил не думать. Мало ли какая идея осенит  Лахузена?  Он
перебирал в уме впечатления от Лехфельда. Обескураживал Коссовски  вчерашний
разговор с Пихтом. Пауль вел себя в высшей степени высокомерно.
     - Может быть, тебе стоит вспомнить Испанию? - спросил Пихт прямо.
     - Это  уже  давно  забылось,  -  стараясь  быть  спокойным,  проговорил
Коссовски.
     - Напрасно ты так думаешь, Зигфрид. - Пихт кольнул его взглядом.
     - Сейчас меня интересует авария в Рехлине, - насупился Коссовски. -  Ты
знал, что должен лететь Вайдеман?
     - Разумеется. Я же его сопровождал в первых испытательных полетах.
     - Но почему перед полетом вы напились?
     - Напился не я, а Вайдеман. Он боялся этих испытаний.
     - Тогда пусть он  поищет  для  себя  более  спокойное  место.  Вайдеман
говорил об испытаниях в Рехлине? - спросил Коссовски.
     - Я не интересовался. Кроме того, ты осведомлен, разумеется, о приказе,
запрещающем должностным лицам разглашать время и место испытаний?
     - Но Вайдеман мог поделиться об этом с другом...
     - Коссовски, ты считаешь меня  за  дурака.  Вайдеман  всегда  выполняет
любой приказ с безусловной точностью, независимо от того, пьян он или нет.
     - Ты допускаешь возможность, что в Рехлине самолет взорвался  от  мины,
скажем, с часовым механизмом?
     Пихт откровенно захохотал, глядя на Коссовски:
     - Тебе ли не знать, Зигфрид, о том, что с тех пор, как появился  первый
аэроплан, в авиации потерпело аварию две тысячи триста семнадцать самолетов.
Не сбитых в бою, а просто потерпевших аварию  из-за  туманов,  гроз,  плохих
аэродромов,  слабой  выучки,  а  главное,  от  несовершенства   конструкции.
"Штурмфогель" - нечто новое в самолетостроении. И я  не  знаю,  сколько  еще
аварий и катастроф произойдет с ним, пока он научится летать. И  если  такие
бдительные контрразведчики, как капитан Коссовски, будут искать в них мину и
подозревать пилотов в шпионаже, клянусь, он никогда не взлетит...

                                   - 2 -

     Машина со скрежетом остановилась. У шлагбаума  стояли  два  жандарма  с
блестящими жестяными нагрудниками на шинелях. Шофер предъявил пропуск.
     Жандарм осмотрел машину и, козырнув, разрешил ехать дальше.
     Берлин, как обычно, был погружен во тьму. Машина помчалась мимо  черных
громад зданий.
     - Остановитесь у абвера, - сказал Коссовски, когда "оппель"  выехал  на
Вильгельмкайзерштрассе.
     Коссовски думал, что Лахузена он не застанет, но тот, оказывается, ждал
его.
     Лицо полковника абвера выражало крайнее недоумение.
     - Проходите и садитесь, капитан, - проговорил Лахузен, собирая со стола
документы.-Вы устали, конечно, но придется еще поработать. Невероятное дело.
Из ряда вон...
     - Не понимаю вас, господин полковник.
     - Ах да! В руки гестапо попал человек. У него выколотили признания.  Он
оказался связным "Роте капеллы" - красной подпольной организации. Он  шел  к
Перро. И знаете, кто им оказался? Майор Эвальд фон Регенбах!
     Если бы Коссовски не сидел в кресле, у него, наверное,  подкосились  бы
ноги. Он мог подозревать  Регенбаха,  как  подозревал  в  измене  и  второго
коричневого фюрера - Гесса,  когда  тот  перелетел  в  Англию,  но  то,  что
неуловимый,  всезнающий,  загадочный  Перро  -  это   Регенбах,   никак   не
укладывалось в его сознании.
     - Мы узнали об этом утром. Канарис уехал к Гиммлеру,  потом  докладывал
рейхсмаршалу Герингу. Ведь Геринг рекомендовал  Регенбаха  на  высшие  курсы
штабных офицеров люфтваффе. Тот дал согласие на  арест  совсем  недавно:  от
улик не уйдешь.
     - Какая же роль уготовлена мне в этом деле? - спросил Коссовски.
     - Самая первая. Гиммлер обещал Канарису передать Регенбаха нам. За  его
домом установлена слежка. Вы проникнете к нему, скажем, с важным  сообщением
и арестуете его. А то,  не  дай  бог,  он  вздумает  застрелиться.  Нам  он,
конечно, нужен живым. Действуйте сейчас же.
     - Неужели даже среди таких немцев могут быть красные?
     Лахузен развел руками.
     - Теперь от Перро нас поведет прямая дорога к  Марту  с  его  рацией  в
Лехфельде... - жестко проговорил Коссовски.
     - Вот поэтому мы и решили дать вам первую роль,  так  как  вы  наиболее
преуспели в этом деле, - сказал  Лахузен.  -  Оттого,  насколько  удачно  вы
проведете операцию, будет зависеть ваше повышение по службе.
     - Я всегда служил рейху и фюреру... - начал, поднявшись, Коссовски.
     - Да, да... - перебил его Лахузен. - Вы были исполнительным работником.
Только не поскользнитесь сейчас. Регенбаха,  повторяю,  нужно  взять  живым.
Пароль: "Изольда".
     Лахузен нажал на  кнопку  звонка.  В  кабинет  вошли  трое  сотрудников
абвера. Одного из них Коссовски уже знал - это был шофер, который возил  его
в Лехфельд.
     - Довольно шустрые ребята, - порекомендовал Лахузен.  -  Вы  поедете  с
ними, капитан. Да! И как только возьмете Регенбаха, сразу же позвоните  мне.
Я буду вас ждать.
     ...В два часа ночи машина остановилась  у  подъезда  аристократического
особняка недалеко от Тиргартенпарка. Из темноты выросли две тени в штатском.
Коссовски назвал пароль.
     - При любом подозрительном шорохе ломайте  дверь  и  берите,  -  сказал
Коссовски абверовцам. - Я же позвоню ему из автомата.
     "Если Регенбах еще ни о чем не догадывается,  попробую  взять  его  без
лишнего шума, а то и вправду, чего доброго, он вздумает пустить себе пулю  в
лоб", - подумал он, опуская в автомат десятипфенниговую монету.
     В трубке довольно долго раздавались гудки. Наконец кто-то поднял трубку
и держал ее в руке, словно раздумывая, отвечать или не отвечать.
     - Господин майор? - спросил тогда Коссовски.
     - Да, - сонным голосом ответил Регенбах.
     - Извините за поздний звонок, но я только что вернулся из  Лехфельда  и
привез ошеломляющее известие, которое не терпит отлагательств.
     - Что случилось? Вам удалось выудить Марта