й. Я стояла,  смотрела
на треснувшую раковину и вдруг впервые поняла,  что  человек  чувствует,
когда  случается  сильное  желание  покончить  разом  со  всем.  Это  же
восхитительно - можно напоследок даже  натворить  что-нибудь  запретное.
Можно все, если завтра - конец. Сама выбираешь время и место.
   Накатило...
   Телефон разрывался.
   Не возьму, пока не вымоюсь как следует.
   А теперь не возьму, пока не выпью чаю. Отключить его, что ли? Я стала
думать о телефонном шнуре как о пуповине, протянутой от меня к некоторым
близким людям и к целой толпе совершенно посторонних, плохо меня знающих
и понимающих людей. Пока думала, телефон замолчал. Тогда я взяла  трубку
и позвонила маме - первому и единственному в данный  момент  претенденту
на другой конец моей пуповины.
   - Ну где тебя носит?! - закричала она, захлебываясь  от  волнения.  -
Тебя все ищут. Приезжала дочь Анны, она не может найти мать.  И  Аквиния
тоже пропала!
   - Успокойся, эти милые дамы нигде не пропадут.
   - Но ведь пропали же! Аквиния должна была утром улететь в Америку!  У
ее внука жена рожает, она очень ждала этого. У Анны тоже  было  какое-то
сложное дело, их нет нигде!
   - К тебе приходила дочь Анны?
   - Да, знаешь, она такая странная... Но это  потом,  при  встрече.  Ты
должна сюда приехать.
   - О, нет! Что я могу сделать? Объявить их в международный розыск?
   - Понимаешь. - Мама понизила голос и перешла на заговорщицкий тон.  -
Дочь Анны спрашивала, не знаю ли я, где находится  квартира  Аквинии!  Я
сказала, что узнаю у тебя.
   - Почему - у меня?..
   - Это же тебе старуха отдала ключи и записку  с  адресом!  Я  слышала
все, она громко разговаривает, несмотря на слуховой аппарат в ухе!
   - Ах, да, совсем вылетело из головы. Мама,  я  не  хочу  сейчас  -  в
полночь - ехать смотреть эту квартиру, понимаешь?  И  тебе  не  советую.
Утро вечера мудренее.
   - Если бы ты была дома, а не шлялась неизвестно где, мы бы посмотрели
эту квартиру еще в восемь вечера и вместе с дочерью Анны!
   - Как тебе, должно быть, обидно, да? - не удержалась я от сарказма  и
со спокойной душой, совершенно без единого подозрения ушла спать.
   Еще заводя будильник, я вдруг вспомнила, что знаю историю на  пленке,
которую моя мама собиралась распечатать. Еще  я  вспомнила,  что  Богдан
называл эту историю "убийственной".
 
Богдан родился! 
 
   Тщательно расправив все складочки на простыне,  взбив  подушку  сорок
четыре  раза,  я,  наконец-то,  улеглась  на  спину,  на   ощупь   нашла
выключатель ночника - глаза закрыла до того, как протянула руку.  И  тут
же обнаружила Богдана. Он сидел на полу в позе лотоса, в  своей  длинной
ночной рубашке (Богдан не признавал  пижам,  спал  только  в  рубашках),
растянутой на его торчащих коленях - с закрытыми глазами, с  вывернутыми
вверх расслабленными ладонями на этих коленях; и он улыбался.
   - Представь, Фло, до середины пятнадцатого века люди не  знали  книг.
Все, что считалось необходимым запечатлеть, было рукописно  и  хранилось
при монастырях в свитках.  Если  бы  Иоганн  Гутенберг  не  вознамерился
напечатать Библию, для чего была  сооружена  типография  в  Майнце,  кто
знает, как бы развивалось человечество. Все сведущие  люди  впоследствии
понимали, что на свете должна существовать только  одна  книга  -  книга
книг - Библия,  но  какое  же  это  искушение  -  напечатать,  например,
энциклопедию Дидро и сборник кулинарных рецептов,  а  потом  посмотреть,
что из этого выйдет.
   - Если я открою глаза, ты исчезнешь?
   - А если я открою глаза? - улыбнулся Богдан. - Что будет с тобой? Кто
попутал миры и пришел не в свой?  Может  быть,  ты  умерла,  как  только
трещина в фаянсе объяснила тебе зыбкость и  непрочность  мира?  А  может
быть, я воскрес, родившись где-то  в  Калифорнии  правнуком  Аквинии?  И
сейчас захожусь в плаче, с  ужасом  оглядывая  этот  мир,  -  ничего  не
изменилось! Люди все еще читают книги!
   - При чем здесь ты и правнук Аквинии?
   - О, это занимательная история. Она вышла  замуж  вторично  за  моего
двоюродного брата, за Халея. Надо знать упорство и  волю  этой  женщины,
чтобы представить себе, как  невозможно  трудно  было  найти  в  Америке
кого-то еще с такой фамилией, но ей удалось.  Этот  мой  кузен  оказался
гремучей смесью, представь -  он  сын  казачки  и  ирландца!  Взял  себе
почему-то  фамилию  матери.  А  еще  говорят  о  твердости   ирландского
характера! И как  только  у  Аквинии  родился  первенец,  она  поспешила
сообщить всей родне своей свекрови - то есть оповестить  все  необъятное
Незамаевское о том, что правнука  она  обязательно  назовет  Богданом  и
позаботится, чтобы фамилия у него оказалась - Халей! Почему не внука? О,
она хитра,  она  хотела  жить  долго  и  потому  связала  себя  с  Богом
длительными временными обещаниями. Здравствуй, Фло. Я родился.
   Резко сажусь в кровати и открываю глаза.
   Никого.
   - Ну, здравствуй, - говорю я.
   Встаю,  расправляю  простыню,  взбиваю  подушку,  ложусь  на   спину.
Таращусь в потолок, едва угадываемый в слабом  свете  фонаря  где-то  на
улице.
 
Роковая Матильда Ринке 
 
   Если очень постараться, я вспомню ту историю.  Итак,  Анна  запустила
своей шляпой над крестами русского кладбища в Париже; Богдан вернулся  в
Москву; Аквиния уже собрала чемодан...
   - Ты что, не пытался ее вернуть? - удивилась я тогда.
   - Я уже был занят другой женщиной. Я выискивал  возможности  еще  раз
съездить в  Париж,  и  мне  это  удалось,  пока  развод  с  Аквинией  не
состоялся. Через три месяца я  -  на  месте,  а  Анны  и  след  простыл.
Оказывается, она тоже сообщила своему мужу, что целовалась на кладбище с
племянником Ольги Халей, что это было "жутко романтично", что она уходит
от него и просит ее понять и не устраивать  скандалов  на  международном
уровне.
   Муж Анны оказался, кстати, не послом, как она везде объявляла, а  его
ближайшим помощником. От мысли, что придется ехать в Россию для развода,
у него начинались эпилептические  судороги.  Мы  встретились  в  уличном
кафе. Этот человек мне сразу  не  понравился,  хотя  и  вызывал  смутное
сочувствие и жалость. Больше  всего  ему  хотелось  миновать  как-нибудь
бумажную волокиту, сплетни, слухи и разбирательства на высоком уровне, и
в кафе  он  предложил  мне  оставить  все  как  есть  -  этакий  вариант
гражданского брака с его женой при полной свободе его от Анны.
   - Да где же она и что сама думает обо всем этом? - не выдержал я  его
заговорщицкого вида, постоянных вздрагиваний и нервного шепота.
   Оказывается, - представь! -  она  срочно  устроилась  компаньонкой  к
какой-то богатой американской  даме  и  отбыла  с  нею  в  Италию.  Мужу
объяснила, что это лучший вариант расставания - они привыкнут к мысли  о
разводе, а мне не объяснила ничего. Написала  записку,  которая  и  была
передана мужем с огромными предосторожностями, под столом -  из  руки  в
руку.
   Я ничего не понимал.  Срок  моего  пребывания  в  Париже  был  весьма
короток; из записки я понял,  что  американка  собирается  после  Италии
посетить Россию, и мне была обещана встреча и полное разъяснение  всего,
что происходит.
   Через год молчания и полного отсутствия каких-либо  известий  я  стал
задумываться - да была ли на кладбище женщина в красной шляпе?  Со  мной
такой казус случился впервые - я хотел иметь женщину,  которую  даже  ни
разу не раздел! Что-то  странное  происходило  с  моим  телом,  когда  я
вспоминал ее трепетные лопатки  под  моими  ладонями,  свечение  глаз  и
податливые, на все готовые губы В конце концов, я  не  выдержал  и  стал
наводить справки. С большим трудом - через третьих  лиц  -  мне  удалось
узнать, что помощник посла - товарищ ., все еще сохранил свою должность.
Стало быть, не разведен? Не разведен, - узнал я еще через месяц, - живет
с женой вполне счастливо. Я отчаялся. К тому  времени  меня  за  границу
больше не выпускали - я-то уже был разведен. Я писал и  писал  прошения,
изображал бурную деятельность по устройству каких-то выставок из  Парижа
- ничего не выходило. И вдруг - приглашение в МИД. Я уже и сам не  знал,
хочу увидеть Анну или стоит забыть все как кладбищенский сон. Оказалось,
что некая госпожа Матильда Ринке, 72 лет, желает, чтобы я встретил ее  и
обеспечил приятное времяпребывание в Москве. Почти неделю  я  доказывал,
что не знаю такой; потом меня успокоили - действительно, не знаете  (они
выяснили по своим каналам, что я не встречался ранее с госпожой  Ринке),
тут же поселили меня в эту самую квартиру, полностью обставленную  новой
мебелью,  загрузили  холодильник  и  еще  заставили   сдать   зачет   по
английскому - госпожа Ринке  прибудет  без  переводчика,  но  на  всякий
случай к ней приставят нашего соглядатая в качестве шофера, так что  без
контроля я со своим английским не остался.
 
Был шестьдесят первый год. 
 
   Я ехал в аэропорт со смешанным чувством  -  в  документах  ничего  не
говорилось о компаньонке госпожи Ринке, но  мне  казалось,  что  это  та
самая  дама,  к  которой  устроилась  работать   Анна.   Я   следил   за
спускающимися по трапу людьми слезящимися от ветра глазами.  Шел  мелкий
дождь, от гула самолетов болела голова; Анны среди прибывших не было.
   Ко мне подвели высокую статную старуху с изящной складной (как  потом
оказалось) тростью, в белом длинном платье, синем болеро с вышивкой и  с
невыразимыми буклями на  голове,  сразу  же  вызвавшими  у  меня  душное
воспоминание о парике моей бабушки, который я иногда, шутки ради, цеплял
на себя в детстве. Я даже услышал запах  пыли  из  бабушкиного  сундука,
клянусь. Бабушка Матильда оказалась весьма бойкой, лихо  изъяснялась  на
ломаном русском и потребовала немедленно отвезти ее в настоящую  русскую
"комьюналку", чтобы увидеть, как я живу.
   В  дверях  моей  новой  квартиры  она  весьма  резко  заметила  двоим
сопровождающим, что еще в состоянии обходиться  без  слуг.  Те  лепетали
что-то о службе,  но  она  была  непреклонна,  и  эта  парочка  осталась
ночевать за дверью. Они потом уходили по очереди спать в машину.
   В квартире Матильда молча обошла комнаты, нацепила очки и  придирчиво
осмотрела унитаз и ванну, после чего вдруг пошла на  кухню  и  поставила
чайник. Я совершенно не знал, что мне делать.
   Открыв один из своих  чемоданов,  бабушка  сказала,  что  приехала  в
Россию посмотреть, как у нас работает  косметическая  промышленность,  и
для  лучшего  ознакомления  русских   с   достижениями   французской   и
американской косметикой привезла образцы, которые оказывают  потрясающее
омолаживающее действие на стареющую и совсем морщинистую кожу.
   - Сейчас я вам показывать, - испугала она меня, вдруг показав себе на
спину. - Расстегнуть в помочь!
 
Ужасы и любовь (ужа-а-асная любовь) 
 
   Я  понял,  что  должен  расстегнуть  сзади  молнию  на   ее   платье.
Поколебавшись некоторое время, я осторожно опустил вниз собачку  молнии,
причем Матильда давала указания: "Пониже попка!" Я расстегнул  длиннющую
молнию до конца, до "пониже попка".  Старуха,  не  поворачиваясь,  сняла
платье до пояса и заверила меня, что сейчас я  буду  видеть  невероятное
качество омолаживающих кремов фирмы "Юниус". И  повернулась  передом.  У
меня потемнело в глазах.
   - Нравится? - спросила она странным голосом. Я разглядывал ее девичью
грудь, чудные гладкие плечи и не имел сил ответить.
   - Это мы убирать, - вдруг заявила Матильда и с силой стащила с головы
назад парик.
   Мне стало  нехорошо.  У  нее  совершенно  не  было  волос!  Абсолютно
выбритый череп со странными складками сероватой кожи. Я решил,  что  это
от постоянного закрепления парика клеем.
   - Кремы фирмы "Юниус" делать и лицо юным! - заявила она и вдруг,  как
в кошмаре, стала стаскивать это самое свое лицо с подбородка - вверх!
   Меня отнесло от нее. Помню, что нащупал позади  себя  край  дивана  и
свалился, не в силах вздохнуть. Я не считаю себя слабонервным  -  просто
меня расслабила совершенно чудная и невероятно красивая ее  грудь.  Если
бы бабушка сначала стащила парик и содрала с себя лицо, я бы не  утратил
исследовательской отстраненности, но грудь повернула мои мысли совсем  в
другое русло.
   Когда Матильда со странным звуком хлопнувшей резины сняла с головы  и
лицо, я закричал. Она бросилась ко мне, закрыла рот своей рукой и  вдруг
захохотала знакомым грудным смехом, и в  глазах  моих  красными  пятнами
полетели шляпы над могилами  -  много  шляп  над  множеством  могил.  Ты
поняла, да? Это была Анна.
   - Ничего не поняла! - созналась я. - Почему в виде старухи?
   - Она сказала, что смогла только так попасть  в  Россию,  что  у  нее
здесь дела, - все это шепотом, покусывая мое ухо.
   Мы провели совершенно дикую ночь.
   Наутро в дверь постучали в семь тридцать - "Матильда"  на  это  время
заказала машину. До шести мы с нею кувыркались по  всей  квартире,  а  с
шести часов наклеивали лицо и гримировали руки. В голове моей  творилось
нечто невообразимое - я то и дело срывался на нервный крик. В дверях она
приказала мне сидеть дома и "не отлючаться",  потом  погрозила  пальцем,
напомнив, что в восемь вечера мы должны "кушать  ресторанный  индюшат  и
вам стоит успевать выбрать смокинг"!
   Она спускалась вниз по ступенькам - "я не любить лифты, клаустрофобия
в таких маленьких комнатках, понимаетесь?" - я видел  ее  покачивающуюся
внизу шляпу и бормотал, бормотал как заведенный: "Господи, спаси!"  Двое
дежуривших в подъезде помогли  мне  вернуться  в  квартиру,  уложили  на
диван, быстренько осмотрели комнаты; потом стали  надо  мной  -  строго,
ровно, как над покойником, - и от души посочувствовали: "Ну  ты,  мужик,
попался, так попался! Кто же мог знать, что у американок в семьдесят два
наступает сексуальное бешенство!"
   Когда они ушли, я бросился искать микрофоны.
   Никаких перспектив в бизнесе и ракеты на Кубе
   За неделю  "Матильда"  посетила  косметическую  фабрику  в  Москве  и
Ленинграде, фабрику игрушек и завод  железобетонных  изделий  где-то  за
городом. Я совершенно  не  понимал,  чего  она  добивается.  В  основном
потому, что вообще почти не соображал  -  совершенно  не  высыпался:  по
ночам мы занимались громким диким сексом, а днем я спал урывками -  часа
по два-три. Несмотря на отменную еду, я обессилел, ходил, пошатываясь, с
красными белками - полопались сосуды;  даже  соглядатаи  сжалились  надо
мной и дважды подсовывали Анне неотразимого блондина (он пошел с  нею  в
Большой театр) и жгучего брюнета (соответственно, в консерваторию).  Как
же она потом  веселилась  ночами,  как  хохотала  и  издевалась  над  их
ужимками! Еще она любила пошутить. Могла приказать остановить автомобиль
у перекрестка, выйти, ощупать застывшего  истуканом  постового  и  потом
приказывала прислать его вечером в квартиру в той же экипировке. За  час
до назначенного срока звонила по телефону, отменяла заказ: "У  меня  зуб
вспучился, я не иметь сил отдыхать!" - и мы ставили пластинку с оперой и
запирались в ванной часа на полтора.
   Когда подошло время ей уезжать, я сам не знал -  радоваться  мне  или
огорчаться. В последний наш вечер, под шум включенных  в  ванне  кранов,
Анна в общих чертах объяснила мне полную бесперспективность  вложения  в
России денег во что бы то ни  было.  Она  с  удивительным  знанием  дела
провела анализ развития в  нашей  стране  промышленности,  покритиковала
экономические изъяны пятилеток,  вскользь  посетовала  на  невозможность
обмена опытом с зарубежными фирмами. Потом описала  мне  страхи  Америки
перед Хрущевым, перед его попытками установить ракеты на  Кубе  и,  взяв
мое лицо в ладони, со слезами предложила на  всякий  случай  попрощаться
навсегда, потому что, если Хрущев эти ракеты установит, не будет  больше
ни Америки, ни России.
   Я, естественно, ничего не знал о ракетах на Кубе и из  ее  разговоров
понял только одно - мы можем больше не увидеться.
   "Нет-нет, - заверила меня Анна. - Я обязательно приеду к  тебе  через
год, клянусь! Я найду способ, как-нибудь  все  устрою.  Я  бы  и  сейчас
осталась жить с тобой (от этих ее слов у меня странно заныло в желудке),
если бы знала, что  здесь  есть  куда  вложить  деньги!  Увы  -  никаких
перспектив! Но как  только  я  пристрою  мой  капитал,  я  найду  способ
приехать".
   - Это смешно. Какой капитал? Где  ты  могла  взять  капитал,  который
нужно пристраивать на мировом рынке? - удивился я.
   И   Анна   серьезно   и   многозначительно   ответила:    "Заработала
компаньонкой".
   И уехала. Два года - ни слуху ни духу.
   Я, обеспокоенный, как бы она ни оказалась наследницей миллионера  или
грабителем банков, навел справки о жене помощника  посла  во  Франции  и
узнал много интересного. Она оказалась дочерью русских эмигрантов первой
волны, осевших в деревне на побережье и занявшихся сельским  хозяйством.
Ее отец преуспел в  виноградарстве,  кроме  Анны  в  семье  еще  четверо
дочерей. С шестнадцати лет она  пыталась  сниматься  в  кино,  кое-какие
мелкие роли ей вполне удавались, но после двадцати пяти лет поняла,  что
время ушло, возможности стать великой актрисой тают с  каждым  годом,  и
вовремя  перешла   на   административную   работу.   С   будущим   мужем
познакомилась на кинофестивале - он приехал в Канны из Советского  Союза
с делегацией.
   Что еще меня поразило: дважды задерживалась полицией, один  раз  -  с
пикетчиками возле здания французского парламента - студенты протестовали
против полицейского режима в вузах; а во второй - проходила  по  делу  о
мошенничестве,  до  суда  дело  не  дошло.  Узнать  что-либо   подробней
возможности не было, эти сведения я с  большим  трудом  добыл  в  архиве
МИДа.
   Через два года  случился  следующий  переполох:  с  миссией  Красного
Креста в Москву опять приезжает Матильда Ринке и остановиться она хочет,
естественно, у дорогого ее сердцу Богдана Халея. В  этот  раз  мне  было
выдано особое партийное  поручение.  Я  должен  был  уговорить  Матильду
посодействовать налаживанию связей  с  европейскими  представительствами
этой организации и отговорить  дотошную  старушку  от  посещения  глухих
уголков некоторых союзных республик. Ее пустили в страну только  потому,
что миллионерша  Матильда  Ринке  обещала  учредить  несколько  денежных
фондов.
 
Уникальные кремы фирмы "Юниус" 
 
   С трапа самолета ко мне спустилась изрядно помолодевшая  темноволосая
женщина. Больше шестидесяти ей нельзя было дать. Сопровождающие  дольше,
чем обычно, проверяли документы, я тоже ничего не понимал, а  "Матильда"
взахлеб объясняла свое омоложение уникальными кремами  от  морщин  фирмы
"Юниус". Она стала говорить  по-русски  куда  более  правильно  ("прошла
серьезные курсы"), укоротила длину юбок и всем желающим  объясняла,  что
волосы на голову ей пересадили из одного "очень интимного места" и место
это теперь осталось "совершенно лысым".
   Я не понимал, почему Анна так рискует, пока она не показала контракт,
подписанный  в  Америке  с  фирмой..,  правильно  -  "Юниус".  По  этому
контракту, семидесятидвухлетняя Матильда Ринке, сфотографированная более
двух лет назад - до  употребления  кремов,  лосьонов  и  туалетной  воды
"Юниус" - должна была ежемесячно предъявлять кожу  своего  лица  крупным
планом в рекламных журналах и, чтобы  кожа  эта  постепенно  приобретала
новую молодость, Матильду должен был пользовать целый штат гримеров.
   "Представь их рожи! - веселилась Анна. - Я приезжаю на  съемку  через
месяц, а у меня исчезла половина морщин! Как, отчего?..  Я  твержу,  как
полагается по контракту: "Конечно, из-за кремов "Юниус!" Через полгода я
перестала гримировать руки и  отказалась  от  накладной  жидкой  кожи  -
волшебное действие кремов "Юниус"! Мое  лицо  на  обложках  всех  модных
журналов, у меня берут интервью,  меня  приглашают  на  высокие  приемы!
"Если дело так пойдет дальше, - предупредили меня, -  вы  станете  самой
известной леди и можете баллотироваться в конгресс С