- С Байроном, - подсказываю я, еще  не  понимая,  какую  игру  затеял
Урса.
   - Я навел справки: ты часто ходишь в этот клуб.
   -  Работа  такая,  сам  знаешь,  кто  мои  пациенты  -  трансвеститы,
гомосексуалисты, - спокойно объяснил Ланский.
   - А Байрон был нормальный. У него семья была, я знаю, -  вставляю  я,
не обращая внимания на тяжелый взгляд Киры.
   - Урса, зачем она здесь? - спрашивает Кира.
   - Она психиатр - можно  сказать,  твоя  коллега.  Она  мне  нравится.
Что-то в ней есть этакое неуправляемое, не подчиняющееся общему ритму.
   - Она выбросила одежду моей матери.
   - Ну, не всю... - философски заметил Урса.
   - А он выбросил мои новые итальянские туфли!
   - Это те самые туфли, которые... Которую - правую - я грыз?..
   - Нет, это другие, но тоже очень мне дороги!
   В дверь позвонили.
   Мы застыли. Никто не двигался.  Ланский  думал  что-то,  заблудившись
глазами на отражении света в стекле бокала.
   - Открыть? - не выдержала я.
   - Открой, - пожал плечами Ланский, как бы говоря,  что  праздник  все
равно испорчен. Я подошла к двери, открыла замки.  В  прихожую  вошла...
Лумумба!
   - Что ты здесь делаешь? - зашипела я и даже попробовала ее  вытолкать
за дверь.
   - Я пришла, а мне не рады? - закричала Лумумба, отталкивая мои руки.
   - Прошу вас, Мария, проходите, знакомьтесь, - появился Ланскии. - Это
мои коллега Урса Венедиктович.
   Лумумба, вероятно, вспомнив мой  психологический  ассоциативный  ряд,
многозначительно посмотрела появившемуся Урсе на  низ  живота.  Что  она
собиралась там разглядеть? Гроздь бриллиантов? Урса, беспокоясь,  что  у
него не все в порядке с застежкой, наклонился и тоже осмотрел себя.
   - Мария, - сказала она, уставясь глазами в глаза Кохана. Тот застыл.
   - А это... Это Фло, моя старая знакомая.
   - А мы знакомы, - кивнула мне Лумумба, отпустив глаза Кохана,  и  тот
вздрогнул и начал глубоко дышать.
   - Вот как? Ну что ж, прошу за  стол.  -  Ланскии  дождался,  пока  мы
пройдем мимо него на кухню, но Урса не дал ему отойти, увлек за собой, и
вот они втроем сидят за столом, а я стою у окна.
   - Мария обещала сюрприз,  -  заметил  Ланскии,  обведя  нас  всех  по
очереди глазами, как будто упрекая в  нетактичном  поведении  -  к  нему
пришла женщина с сюрпризом, а мы тут топчемся.
   - Сюрприз будет в конце, - пообещала Лумумба.
   Кое-что о садистской компоненте и ножах
   Урса, пробуя рыбу, вдруг стал расхваливать голубцы моей мамы:  "такие
восхитительные, что и кетчупа не надо!"
   - Твоя мама все так же живет одна? - поддержал тему Ланскии.
   - Одна пока что. - Я посмотрела на Урсу, он вскинул брови. -  Мы  как
раз с нею только  что  приехали  из  Новгорода.  Смотрели  могилку  Киры
Ланского.
   - И как она? - невозмутимо поинтересовался Кира. - Ухожена?
   - Боюсь, что нет. Раскопана, гроб вытащен.
   - И что ты таким образом доказала? - спросил Ланский.
   - Что ты прислал мне фальшивое удостоверение о смерти моего  любимого
человека.
   - Ну прислал, потому что устал от твоих домогательств!
   -  А  пустой  гроб  ты  закопал  и  камень  на  могилу  заказал   для
достоверности.
   - Точно! - ткнул в мою сторону вилкой Ланский. -  Для  достоверности.
Да, я поступил не совсем законно.  Предпринял,  так  сказать,  некоторые
шаги, противоречащие почитанию традиций. Но это только для  того,  чтобы
ты поверила и забыла меня. Все. Меня больше нет! Я умер.  Отстанешь  ты,
наконец?
   - Ты меня узнал еще там, в комнате под люстрой, да? -  подалась  я  к
нему не в силах больше разыгрывать эту комедию.
   - Нет. Я тебя узнал, когда ты упала вниз.
   - Ты хорошо подготовился к разговору. Это тебе  Урса  рассказал  и  о
поездке моей в Новгород,  и  как  я  отвела  от  самоубийства  Глистина.
Рассказал?
   - А что тут секретного? - не собирается ничего скрывать Урса.
   - Если мы собрались разоблачаться, я хотела бы видеть список, который
просила утром.
   - Список? Ах, список... Где-то был список, вот он. Шестнадцать  имен.
Я тебе говорил, - объясняет Урса Ланскому, - что Фло думает, что  ты  не
психиатр  Ланский,  а  пациент  психиатра  Ланского,   понимаешь?   Вот,
попросила составить ей список его... То есть твоих пациентов в те  годы.
Ты помнишь своих пациентов?
   - Смутно, - глядя в глаза Урсе, ответил Ланский.
   - Но ты же должен помнить старика Халея! Хотя если это был не  ты,  а
тот Ланский...
   - Старика я помню. Это который зарезался?
   - Вот, пожалуйста:  "Геннадий  Блохов,  1964  года  рождения,  невроз
навязчивого состояния средней тяжести, вполне доступен  терапевтическому
лечению. Инцестуозный выбор  объекта  желания  в  возрасте  десяти  лет,
регулярно подвергался избиению матерью - развитие садистской компоненты,
с  возрастом  -  мазохизм  с  женственной  установкой,  что  привело   в
дальнейшем к инфантильной  фиксации  гомосексуальности",  -  зачитала  я
выписку из записок Ланского в 1992 году.
   - Халей не зарезался, он закололся, - поправил Урса.
   - А мне помнится - зарезался, - настаивает Ланский.
   -  Что  это  за  садистская  компонента,  о  которой  писал  Кира?  -
интересуюсь я.
   - Может быть, он  перерезал  себе  вены?  -  вступает  в  наш  бедлам
Лумумба. - Этот старик? Можно ли считать зарезавшимся человека,  который
резал вены? Садистская компонента проявляется как реакция на  насилие  у
любого человека, но потом в период взросления...
   - Он зарезался большим ножом с широким лезвием, я  точно  это  помню!
Это какой-то восточный нож. Сейчас, минутку...Точно! Им режут  тростник!
- радостно сообщил Ланский. Наступила тишина.
   - Насколько мне помнится, я не говорил тебе, чем зарезался  Халей,  -
тихо заметил Урса. - Это была одна из закрытых тем следствия. И нож этот
как вещественное доказательство нигде в отчетах не упоминался.
   Только теперь я поняла, что Урса на моей стороне.
   - Значит, - с легкостью объяснил Ланский, - Халей сам  показывал  мне
этот нож, помнится... Да, помнится, он своим ножам даже давал имена! И я
проассоциировал твое сообщение о подобной смерти и фотографии старика  в
кресле с перерезанным горлом - с ножом, который как-то у него видел.
   - Это все интересно, но ты не мог видеть фотографий старика в  кресле
с перерезанным горлом. Тебя попросили тогда, в 93-м, подготовить  анализ
по медицинской  карте  Халея  на  предмет  возможности  самоубийства.  И
только. Ты не мог участвовать в расследовании, не мог знать нюансов. Ты,
как судебный эксперт, должен был только подготовить  по  карте  пациента
заключение о его психическом состоянии. Что ты и сделал.
   - И все-таки объяснение весьма банально. Вероятно, я  пришел  в  этот
дом, где он жил, услышал разговоры соседей - соседи всегда все опишут  в
малейших подробностях!
   - Да, конечно, соседи, - кивнул Урса. - Сейчас я думаю: неужели это я
стал причиной смерти Богдана Халея? А вдруг, узнав о хранящемся  у  него
ожерелье, ты убил старика?
   - А вдруг это сделал ты? - оскалился Ланский и предложил выпить.
   - А вдруг это сделал Геннадий Блохов! - предлагаю я свою версию. - Он
был на четыре года старше Киры. И о садистской  компоненте  помните?  Он
мог изловчиться и порыться в карточках пациента своего доктора,  узнать,
где живет Богдан, а в доверительном разговоре на сеансе лечения  вызвать
доктора на откровенность - например,  поднять  тему  мнимых  и  истинных
ценностей!
   - Фло хочет доказать, что я -  Геннадий  Блохов,  бывший  пациент  ее
возлюбленного. Маша, - обратился он  к  Лумумбе,  -  ты  уже  достаточно
напрактиковалась, чтобы объяснить это ее навязчивое состояние травмой от
раннего  сексуального  опыта  со  стариком  или  отработкой  потом   его
установки по лишению девственности мужчин?
   - Тут у тебя прокол. Если ты Ланский, то должен помнить, что был моим
первым мужчиной!
   - И почему же я  этого  не  помню?  Коллеги!  -  призвал  он  и  даже
прихлопнул в ладоши. - Пора сменить тему!
   Сменим тему!
   - Я обещала доказать  Кохану,  что  ты  платишь  своим  пациентам  за
самоубийства по договоренности.
   - Ну, сменили, называется! - отмахнулся Ланский. - Опять -  пациенты,
самоубийства... -
   - Ланский, почему ты так беспечен? - не сдаюсь я.  -  Ведь  наверняка
передача дискеты должна  была  произойти  сразу  же  после  самоубийства
Байрона. Или сразу же  после  перевода  ему  денег?  Сколько  тебе  дали
времени на поиски твои заказчики? Два дня? Три?
   - Дискеты? - удивился Ланский. - Какой еще дискеты?
   - Ты искал в квартире с упавшей люстрой документы. Ты искал бумаги  -
папку, сверток, размером с тетрадку. А у нищего Байрона не было  бумаги,
не говоря уже о том, что не было принтера!  Как  бы  он  смог  тебе  это
переписать? Он пошел простым путем и записал все на дискету. Ланский,  я
ее нашла! И жесткий диск нашла там же!
   - Где? - спросил Ланский севшим голосом.
   - На крыше.  Это  было  просто.  Элементарный  анализ  поведенческого
состояния  больного  в   стадии   ментизма.   Помнишь   это   слово?   Я
проанализировала, проверила результаты анализа на  практике  и  нечаянно
угадала!
   - Где она?.. Где эта дискета?
   - Подожди. Знаешь, почему он  убрал  из  компьютера  диск?  Он  хотел
скрыть, каким образом и куда именно перевел поступившие на счет  деньги.
Я осмотрела проводку, которая ведет к его квартире. У Байрона было левое
подключение к Интернету.
   - У тебя ничего нет. Ты блефуешь, да?
   - Диск есть, только я боюсь вам испортить аппетит. - Достаю из  сумки
пакет и вытряхиваю на  тарелку  Ланскому  еще  один  пакет,  перетянутый
резинкой, в слизи и крови.
   - Что это такое? - Он брезгливо кривится.
   - Это дискета и жесткий диск. - Урса,  подвинув  к  себе  тарелку,  с
удовольствием рассматривает то, что я вывалила.  -  Кровь  животного?  -
интересуется он у меня.
   - Голубя. Байрон  засунул  это  в  живот  мертвому  голубю.  На  него
накатило. Он выполнил условия договора, только вот не донес  дискету  до
оговоренного заранее места, так ведь, Ланский? Он подумал, что  ты,  его
врач, запросто догадаешься, где это можно спрятать на крыше! Он  говорил
тебе на сеансах  о  голубях?  Сколько  раз?  И  ты  еще  называешь  себя
психиатром?!
   - Кирьян, ты действительно занимался подобным бизнесом?
   - А ты? - вскочил Ланский. - А весь ваш  отдел?  Ты  думаешь,  почему
тебя допрашивали после траханья с Роней Глистиным? -  повернулся  он  ко
мне. - Потому что ты  сбила  производственный  процесс,  понимаешь?!  Им
можно, а мне, значит, нельзя?!
   - И кого интересовала подобная  информация  об  электродвигателях  на
сверхпроводящих обмотках? Кому ты продал эту страшилку? Какому нефтяному
концерну? - спрашивает Урса.
   - А ты и твой отдел? Кому вы скинули информацию Иеронима  Глистина  о
разработках, подходящих под новый вид биологического оружия? Не  надо  в
меня пальцем тыкать! Есть кому ткнуть в меня дулом!
   - Почему - нефтяному, а не автомобильному? - интересуюсь я.
   - А я уж подумал, что встретил  самую  умную  женщину,  -  ухмыляется
Урса. - Потому что после создания таких двигателей нефть не будет стоить
ничего. И они очень заинтересованы в устранении подобных неприятностей с
новыми разработками или открытиями в этой области.
   - Коллеги! - торжественно просит Ланский. - Продайте мне  этот  пакет
из живота дохлого голубя. За любые деньги. Речь идет о моей жизни. 371
   Девочки уходят, мальчики - остаются
   - Я могу тебе помочь, - вдруг сказала Лумумба. - Если  докажешь,  что
ты действительно Кира Ланский, а моя подруга все это затеяла из мести за
отвергнутую любовь, я уговорю их отдать дискету тебе.
   - Но-но! - погрозил пальцем Урса.
   - Если я докажу, что ты - не Ланский, то смогу тогда сделать так, что
тебе будет обеспечена хорошая защита и убежище.
   Урса на всякий случай забрал с тарелки пакет и, поколебавшись,  сунул
его к себе в карман. Ланский проследил за его рукой обреченным взглядом.
   - Да как ты можешь это доказать, Машенька, радость моя?!  -  закричал
Ланский. - Я уже семь раз вывернулся наизнанку, доказывая это! Отпечатки
пальцев? Извольте, у меня их  брали  три  года  назад,  когда  вербовали
работать на охрану государственных интересов. Сравнивайте!
   - Это не пойдет! - заявила я. - Три года назад не пойдет.
   -  И  допустим,  я  не  тот   Ланский?   -   не   может   успокоиться
предположительно Блохов. - За что меня наказывать? За  мошенничество?  А
кто я?
   - Если ты не Кира, значит, где-то есть то, что от него  осталось.  Уж
теперь-то я позабочусь о законном и дотошном следствии, - обещает Кохан.
- И погожу пока отправлять дело Халея в архив.
   - Да как же это узнать, други мои?! Фло знает, что у меня не осталось
родных!
   -  Это  просто,  -  улыбается  сфинксом   Лумумба.   -   Элементарный
сравнительный анализ ДНК.
   - С чем сравнительный? - не понял Урса.
   - Да, с чем? - напрягся Ланский.
   - Я позвонила тебе сегодня из аэропорта и сделала предложение. Что ты
мне ответил? - спрашивает Лумумба.
   - Я?.. Я ответил, что хочу с тобой встретиться.
   - Я предложила ему до вечера определиться со своей дальнейшей  жизнью
и объясниться с Фло. Он захотел со мной встретиться. Я  приезжаю  и  что
вижу? Ты не  объяснился  с  нею.  Ты  продолжаешь  настаивать,  что  она
ненормальна. Я предполагала такой финал, поэтому последние три дня  тоже
занималась раскопками - и тоже на кладбище.
   - Моя тетрадь! - подпрыгнула я.
   - Точно. Твоя тетрадь. Я выкопала ее, хоть это и стоило  мне  больших
трудов и денег. Казаки люди непростые. Зато теперь мы  имеем  прекрасную
возможность сравнить твою кровь, -  она  кивает  Ланскому,  -  и  кровь,
которой на первой странице написано  это  имя,  -  Лумумба  торжественно
вынимает из сумки тетрадь и раскрывает ее на первой странице.
   - Но это же!.. - начал было объяснять Урса, но я изо всех  сил  пнула
его ступню ногой.
   Хотя это действие и оказалось излишним. Ланский молниеносно  бросился
к тетради,  вырвал  первую  страницу  и  засунул  ее  в  рот,  давясь  и
содрогаясь в рвотных потугах.
   - Ну зачем ты так, честное  слово.  Выплюнь!  Не  можешь  уже?  Тогда
запей, запей!  Сядь,  успокойся.  Ты  проглотил?  Проглотил?  -  ласково
интересуется Урса, дожидается от Ланского кивка головой и объясняет:
   - Ну и дурак! Это не тот блокнот и не та страница! Уж кому знать, как
не мне. - Он долгим взглядом осмотрел меня, вероятно, вспомнив запись на
последней странице. - Ты же на этой странице,
   Кроме  своего  имени,  записал  еще  и  некоторые   размеры.   Цифры.
Понимаешь? Не понимаешь? Значит, дорогой мой Кира, в тетрадке той  писал
не ты.
   - Ладно, коллеги, я - Блоков, но я никого не убивал.
   В полнейшей тишине эти слова прозвучали и повисли надо мной ощущением
тяжелой и окончательной утраты.
   - Ты все-таки убил его, - заплакала я. - Пациент убил  своего  врача.
Подонок, ты убил его и украл имя, работу, дом, жизнь!..
   - Я не убивал,  -  настаивал  Блохов.  -  Хотя  меня  можно  косвенно
обвинить в этой смерти. Вы угадали почти все.  Я  узнал  от  Ланского  о
дорогом ожерелье. Месяц изучал повадки старика Халея, я помню тебя. - Он
кивал в мою сторону, не поднимая глаз. - Девчонка,  ангел-хранитель,  ты
почти всегда была рядом. Пробраться  к  старику  было  трудно,  тогда  я
сыграл через котят. Помню, как в первый свой приход стоял в  квартире  и
слушал почти полчаса невероятный бред этого  помешанного,  вот  тогда  я
понял, что такое сумасшедший. Он говорил настолько  странные  вещи,  что
никакой  доктор  никогда  бы  в  жизни  не  смог  их  квалифицировать  и
обозначить диагнозом, а я стоял с двумя котятами за пазухой и смотрел на
авоську у зеркала в коридоре. Там болтался настоящий пистолет! И думал я
только об одном: заряжен он?.. Не заряжен?.. Смешно, я первый раз пришел
в квартиру старика, чтобы осмотреться, а  мне  в  искушение  в  коридоре
кто-то повесил оружие. Я не собирался убивать, хотя  пистолет,  конечно,
был тяжелым испытанием. Меня это так вывело из себя, что  в  тот  раз  я
ушел. Я не был готов к сомнениям. Почти  неделю  я  успокаивал  себя,  а
потом... Я выпью, если вы не против.
   Блохов встал и достал из кухонного стола бутылку виски. Он отвинчивал
пробку,  глядя  перед  собой  с  напряжением   человека,   вспоминающего
ускользнувшее  слово  -  вот  оно  рядом,  вертится  на  языке,   а   не
вспомнить...
   - Он сказал: "Порядок - это первый закон Неба. И если ритуал является
видимым проявлением внутренней добродетели,  то  ничем  не  сдерживаемая
страсть - проявлением  искренности".  Вспомнил!  -  Блохов  торжествующе
обвел нас глазами. - Понимаете?
   Застыв и почти не дыша, мы смотрели, как он пьет из горлышка.
   - Не понимаете? Это же так просто - ничем не сдерживаемая  страсть  -
это проявление искренности! Он почувствовал  меня  собой  в  мой  второй
приход, он почуял! Он подсказал: страсть -  это  не  порок,  это  только
проявление искренности. Он сидел в кресле и игрался с  ножом.  И  тут  в
дверь постучали. Странно  так  -  короткими  ударами  с  повторениями  и
паузами. И старик загадочно улыбнулся и показал мне жестом уйти в другую
комнату.
   Это была спальня. Шторы задернуты - я с минуту привыкал к полумраку и
слушал странную речь - то ли японский, то ли китайский. Потом  наступила
тишина, я достал свой пузырек с хлороформом, тряпку, приоткрыл  дверь...
Кровь выливалась из него толчками, словно внутри пульсировало море. Лицо
было спокойно - он совсем не испугался смерти, а вот я чуть  не  поседел
от ужаса: сгорбленный старикашка - как мне тогда показалось - в  халате,
что-то рисовал на  одежде  мертвого  сидящего  Халея,  сосредоточенно  и
тщательно. Вы не поверите!.. Он мокал головку высохшей розы в  кровь,  в
разрез на горле! - и  писал  потом  ею  что-то,  сначала  -  на  одежде,
склоняясь по мере написания все ниже и ниже, потом - на полу, отступая к
двери, и каждый раз, когда.., кровь кончалась,  он  подходил,  осторожно
обходя написанное, мокал головку розы в горло, возвращался..,  и  писал,
писал, водя ею как кисточкой... Он так и ушел. Держа розу  перед  собой.
Красную.
   - Суини!.. - простонала я.
   - Су-Инь Кон, - поправил меня Блохов и добавил:
   - Нужно ли говорить, что я не  отважился  тогда  искать  ожерелье.  Я
выскочил из подъезда и некоторое время,  совершенно  не  соображая,  что
делаю, шел за стариком с красной  розой,  пока  тошнота  и  слобость  не
остановили меня.
   - А жизнь  психиатара  Ланского  окончилась  с  такой  же  живописной
страстью? - невозмутимо поинтересовался Кохан. - Ты сказал, что  виноват
в его смерти косвенно, что это значит? - Он на всякий  случай  забрал  у
Блохова почти ополовиненную бутылку.
   - Это значит, что Ланский умер из-за меня.  Я  шантажировал  Кона  от
имени психиатра Ланского.  Это  было  вполне  логично,  так  как  именно
Ланский наблюдал Богдана Халея,  вернее,  изучал  его,  как  невероятный
случай  изобретательной  гениальности  с   отклонениями   в   расслоение
личности. Я выследил китайца, узнал, что он прибыл в Москву  из  Англии,
написал ему письмо с  предложением  выплаты  денег  за  мое  молчание  и
намекнул, что, кроме самой картины смерти Халея, мне отлично известно  и
его, Кона, судьба, поскольку Халей всегда был великолепным рассказчиком.
Кому, как не психиатру, анализировать воображаемые образы пациента...
   - Су-Инь вышел из  тюрьмы  и  сразу  же  поехал  отомстить  Халею,  -
вздохнул  Урса.  -  Он  свел  счеты.  Не  обошлось,  вероятно,   и   без
оскорбленных страданий бывшего любовника...
   - Замолчите, - попросила я. - И что же стало с Кирой Ланским?
   -  Очень  просто.  Дважды  китаец  заплатил  мне,  а  потом  прислал,
вероятно, Ланскому письмо с угрозами. Мой психиатр стал грустен, у него,
к тому же, не ладилось с женщиной, с которой он сожительствовал. И вдруг
в момент накатившего откровения  Ланский  признался  мне,  что  начинает
сходить с ума. Ему везде мерещится старик с  пучком