Страницы: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
16 -
17 -
18 -
19 -
20 -
21 -
22 -
23 -
24 -
25 -
26 -
27 -
ще должна утвердить королева.
- Королева? А, понимаю. Надеюсь, что после этого я не задеру нос.
Знаете, мне как-то довелось показывать членам королевского дома здешние
развалины. Очень милая была пара. Такой же был пикник, как с американским
послом, но они не заставляли меня пить кока-колу. Мне эта семья очень
нравится. Вот уж кто на своем месте!
- И вы никому пока не расскажете... ну, разумеется, кроме вашей
супруги? Ей-то вы можете довериться.
- Думаю, что она этого и не поймет, - сказал Чарли Фортнум.
Ночью ему приснилось, что он идет вместе с доктором Пларром по
бесконечно длинной прямой дороге. По обе стороны, как оловянные блюда,
лежат lagunas [озера (исп.)], при вечернем свете они все больше и больше
сереют. "Гордость Фортнума" вышла из строя, а им нужно добраться в
поместье до темноты. Его мучит тревога. Хочется бежать, но он повредил
ногу. Он говорит:
- Нехорошо заставлять ждать королеву.
- А что делает королева в поместье? - спрашивает доктор Пларр.
- Собирается вручить мне О.Б.И.
Доктор Пларр смеется.
- Орден безнадежного идиота, - говорит он.
Чарли Фортнум проснулся в тоске, а сон стал сворачиваться быстро, как
липкая лента, и в памяти остались только длинная дорога и смех Пларра.
Он лежал на спине на узкой кровати для гостей и чувствовал, что годы
давят на него всей своей тяжестью, как одеяло. Он подумал, сколько лет ему
еще придется лежать вот так, одному, - это казалось такой пустой тратой
времени. Мимо окна мелькнул фонарь. Он знал, что это пошел на работу
capataz; значит, скоро рассвет. Луч скользнул и высветил костыль, который
на фоне стены был похож на вырезанную из дерева большую букву; потом свет
померк и погас. Он знал, что осветит фонарь дальше: сперва купу авокадо,
потом сараи и ирригационные канавы, в сером металлическом свете отовсюду
спешат на работу люди.
Он опустил здоровую ногу с кровати и потянулся за костылем, После
отъезда Кричтона он сообщил Кларе неприятную весть о своей отставке - и
понял, что эта новость не произвела на нее никакого впечатления. В глазах
девушки из дома матушки Санчес он всегда будет богачом. Насчет О.Б.И. он
ей не сказал. Как он и говорил Кричтону, она бы все равно ничего не
поняла, а он опасался, что ее равнодушие сделает это событие менее
значительным для него самого. И все же ему хотелось ей рассказать.
Хотелось разрушить выраставшую между ними стену молчания. "Королева
собирается наградить меня орденом", - слышал он свой голос, а слово
"королева", наверное, даже для нее что-то значит. Он не раз рассказывал ей
о пикнике среди развалин с отпрысками королевского дома.
Фортнум двинулся на своем костыле, как краб, по диагонали вдоль
коридора между гравюрами на спортивные сюжеты; он протянул в темноте руку,
чтобы открыть дверь спальни, но двери не нащупал - она была открыта - и
вошел в пустую комнату. Тишину не нарушало даже слабое дыхание. Можно было
подумать, что он совсем один бродит по каким-то развалинам. Он поводил
рукой по подушке и ощутил прохладу и свежесть постели, на которой никто не
спал. Тогда он присел на край кровати и подумал: она ушла. Совсем ушла. С
кем? Может, с capataz?.. Или с одним из рабочих? Почему бы и нет? Они ей
подходят больше, чем он. С ними она может разговаривать так, как не может
с ним. Он столько лет жил один, пока не нашел ее, неужели как-нибудь не
проживет и те несколько лет, которые ему еще остались? Обходился же он
раньше, убеждал он себя, обойдется и теперь. Может, Хэмфрис снова станет
здороваться с ним на улице, когда его имя появится в новогоднем списке
награждений. Они снова будут есть гуляш в Итальянском клубе, и он
пригласит Хэмфриса к себе в поместье; они усядутся рядом возле бара,
впрочем, Хэмфрис, кажется, непьющий. Чарли стало больно при мысли, что
Пларр мертв. Своим бегством Клара, казалось, предала не только его, но и
покойного доктора. Он даже рассердился на нее из-за Пларра. Право же, она
могла бы сохранить хоть ненадолго верность умершему - ну как если бы
поносила по нему траур недельку-другую.
Он не слышал, как она вошла, и вздрогнул, когда она заговорила:
- Чарли, что ты тут делаешь?
- Ведь это же моя комната, правда? А где ты была?
- Мне стало страшно одной. Я пошла спать к Марии. - (Мария была
служанка.)
- Чего ты боялась? Привидений?
- Боялась за ребенка. Мне приснилось, будто я его задушила.
Значит, она все-таки кого-то любит, подумал он. Это было каким-то лучом
света во мраке. Если она на это способна... Если в ней не все сплошной
обман...
- В доме у матушки Санчес у меня была подружка, которая задушила своего
ребенка.
- Сядь сюда, Клара. - Он взял ее за руку и ласково усадил рядом.
- Я думала, что ты больше не хочешь быть со мной.
Она высказала эту горькую истину как нечто не имеющее особого значения
- другая женщина могла бы сказать таким тоном: "Я думала, что больше
нравлюсь тебе в красном".
- У меня нет никого, кроме тебя, Клара.
- Зажечь свет?
- Нет. Скоро будет светать. Я только что видел, как пошел на работу
capataz. А как ребенок, Клара?
- По-моему, с ним все хорошо. Но иногда он вдруг затихнет, и мне
становится страшно.
Он вспомнил, что после возвращения ни разу не упомянул о ребенке. Ему
казалось, что он заново учится языку, на котором не говорил с детства в
чужой стране.
- Придется поискать хорошего врача, - произнес он, не подумав.
Она испустила звук, какой издает собака, когда ей наступили на лапу, -
был ли то испуг... а может быть, боль?
- Прости... я не хотел... - Было еще слишком темно, и он не видел ее
лица. Он поднял руку и дотронулся до него. Она плакала. - Клара...
- Прости меня, Чарли. Я так устала.
- Ты любила его, Клара?
- Нет... нет... я люблю тебя, Чарли.
- Любить совсем не зазорно, Клара. Это бывает. И не так уж важно, кого
ты любишь. Любовь берет нас врасплох, - объяснял он ей, а вспомнив то, что
говорил молодому Кричтону, добавил: - Во что только люди не впутываются
из-за нее. - И чтобы ее успокоить, сделал слабую попытку пошутить: -
Иногда по ошибке.
- Он никогда меня не любил, - сказала она. - Для него я была только
девушкой от матушки Санчес.
- Ошибаешься.
Он словно выступал в чью-то защиту или пытался уговорить двух молодых
людей лучше понимать друг друга.
- Он хотел, чтобы я убила ребенка.
- Это тебе снилось?
- Нет, нет. Он хотел его убить. Правда хотел. Я тогда поняла, что он
меня никогда не полюбит.
- Может, он начинал тебя любить, Клара. Кое-кто из нас... мы так тяжелы
на подъем... любить не так-то просто... столько совершаешь ошибок. - Он
продолжал, только чтобы не молчать: - Отца я ненавидел... И жена не
очень-то мне нравилась. А ведь они были не такими уж плохими людьми... Это
просто была одна из моих ошибок. Некоторые люди учатся читать быстрее
других. И Тед и я были не в ладах с алфавитом. Я-то и сейчас не так уж в
нем силен. Когда я подумаю обо всех ошибках, которыми полны мои отчеты в
Лондон... - бессвязно бормотал он, не давая замереть в темноте звукам
человеческой речи в надежде, что это ее успокоит.
- У меня был брат, которого я любила, Чарли. А потом его больше не
стало. С утра он пошел резать тростник, но в поле его никто не видел.
Ушел, и все. Иногда в доме у сеньоры Санчес я думала: может, он придет
сюда, когда ему понадобится женщина, и найдет меня, и тогда мы уйдем
вместе.
Наконец-то между ними появилась какая-то связь, и он изо всех сил
старался не порвать эту тонкую нить.
- Как мы назовем ребенка, Клара?
- Если это будет мальчик, хочешь, назовем его Чарли?
- Одного Чарли в семье достаточно. Давай назовем его Эдуардо. Видишь
ли, я по-своему Эдуардо любил. Он был так молод, что мог быть моим сыном.
Он несмело положил ей руку на плечо и почувствовал, что все ее тело
дрожит от плача. Ему очень хотелось ее утешить, но он не знал как.
- Тед и в самом деле по-своему тебя любил, Клара. Я не хочу сказать
ничего дурного...
- Это неправда, Чарли.
- Раз я даже слышал, как он сказал, что ревнует ко мне.
- Я не любила его, Чарли.
Ее ложь не имела теперь никакого значения. Слишком явно ее опровергали
слезы. В таких делах и полагается лгать. Он почувствовал огромное
облегчение. Словно после бесконечно долгого ожидания в приемной у смерти к
нему пришли с доброй вестью, которой он уже и не ждал. Тот, кого он любил,
будет жить. Он понял, что никогда еще она не была так близка ему, как
сегодня.