мой новый  костюм, надеть  очки  и ждать мистера  Шульца  через
пятнадцать минут в лобби. Уже через десять, его мне хватило сбегать в кафе и
перекусить кофе  с булочкой, я стоял на месте  и видел всех, спускающихся по
лестнице. Микки стоял у машины, Лулу - рядом, мистер Шульц и мисс Дрю  сели,
я - запрыгнул за ними.
     Путешествие было коротким, за угол, к Онондагскому Национальному Банку,
узкому,  из  известняка  зданию,  с  двумя  длинными  окнами  в  решетках  и
колоннами, поддерживающими  треугольник крыши над входом.  Микки остановился
посреди  улицы и мы все  посидели немного, обозревая внушительное сооружение
финансов.
     - Я как-то  встречал  Элвина  Пинкуса.  Того, что работал с Флойдом,  -
сказал Лулу, - Превосходный был взломщик!
     - Да? И где он сейчас? - проронил мистер Шульц.
     - Ну когда-то они работали первоклассно...
     - Подумай об этом, Лулу, - сказал мистер Шульц, - Зачем  искать  деньги
там, где они под замком? Надо быть идиотом. Быть  вне закона - значит быть в
стороне от пульса экономики! - добавил он, похлопывая портфель на коленях, -
Ну, пошли, леди и джентльмены!
     Он вышел из машины и подержал дверь для мисс Дрю и меня.
     Я так  и не знал, что мне  делать, но мисс  Дрю,  выйдя наружу, сказала
Шульцу: "Подожди секунду!" и  поправила мой галстук. Я инстинктивно отпрянул
назад.
     - Будь приятным мальчиком, - посоветовал мне мистер Шульц, - Я знаю как
это трудно.
     А  между тем  мои  новые  ботинки уже натерли мне  мозоли  на пятках, а
проволочные  дужки  очков  сдавили  кожу  за ушами. Книгу  я  купить  забыл,
поэтому, как последний шанс, прихватил с собой гостиничную Библию и нес ее в
левой руке. За правую меня взяла мисс Дрю. Переходя улицу вслед за боссом, я
почувствовал как леди сжала ее.
     - Ты выглядишь превосходно! - сказала она.
     Но я не мог отнестись к ее словам с должным пиететом - даже несмотря на
мои высоченные каблуки в новых ботинках, она все равно была выше нас всех.
     -  Это, между прочим, комплимент,  - добавила  она, -  мог хотя  бы  не
хмуриться!
     В банке нас  пригласили в задний  офис,  откуда  вышел сам президент  и
сердечно  потряс  руку  босса,  хотя  его  глаза   холодно  оглядывали  нас,
оценивали. Это был грузный  мужчина с  редким по объему тройным подбородком,
который двигался  как насос, когда он  открывал  рот. Сразу  за  президентом
начиналась та самая  комната со стальной решетчатой  дверью, большой сейф  с
множеством маленьких железных отделений - будто на почте.
     - Прекрасно, прекрасно, -  сказал  он,  после необходимых приветствий и
ознакомлений. Меня мистер Шульц представил как своего "продижи",  а мисс Дрю
-  как мою  воспитательницу. -  Садитесь,  прошу вас. В нашем  захолустье не
каждый  день  встречаешь   таких  знаменитых  персон.  Надеюсь   у  нас  вам
понравится!
     - Вы правы, - ответил мистер Шульц, развязывая ремни на портфеле, - Это
лето на природе - как раз для нас!
     - Да, природа - это наш  конек. Плавание, рыбалка на  стремнинах, дикие
леса...-  на этой фразе его глаза  уткнулись в перекрестье ног  мисс  Дрю, -
...э-э-э, превосходные скалы  для альпинистов, если кто  увлекается.  Свежий
воздух, дыши,  не  надышишься! - сказал  он,  смеясь, будто и  в самом  деле
сказал что-то смешное, и продолжил такой же неспешный и бесцельный разговор,
глазами же  делая  вращательные движения по портфелю, который  мистер  Шульц
приготовился возложить на стол.
     Портфель, уже полностью готовый  к  окончательному открытию, вскоре лег
на стол.  Мистер  Шульц  распахнул его  и пододвинул  к  президенту  - пачки
изумрудных  аккредитивов  высыпались  на  темно-зеленую  ткань   стола.  Рот
президента  остался  открытым,  но  слова  прекратили  свое  порхание, насос
подбородка еще с две секунды забыл захлопнуть нижнюю челюсть вверх.
     Денег было очень  много  -  так  много я  еще никогда  не  видел, но  я
оказался более сдержанным  чем банкир  и ничем  не выдал  своего  удивления.
Мистер Шульц заявил, что желает открыть счет на 5 000 $ и положить остаток в
сейф на депозит. Уже в следующую секунду банкир вызвал звоночком секретаршу,
они  ушли пересчитывать  деньги, а мистер Шульц откинулся в кресле назад и с
ленцой закурил сигару из коробки банкира.
     -  Малыш! - обратился он ко мне, - ты  заметил сколько  кассовых окошек
работает?
     - Одно?
     -  Точно. И всего  один кассир  - вон тот  седой джентльмен, что читает
газету. Друзья Лулу  зайдут  в банк  и  не  встретят даже  охрану.  А знаешь
сколько резервов у банкира? Одни  закладные на фермы со всей округи. Так они
и живут, закрывают фермы и продают графство Онондага  за 10 центов на доллар
стоимости. Уж я то знаю! Сегодня ночью он будет лежать с открытыми глазами и
думать о  наличности  в  депозитном ящике.  Что это значит? Дам  ему неделю,
десять дней. И он мне позвонит.
     - И ты согласишься с тем, что он тебе предложит, - сказала мисс Дрю.
     - В самую точку, мадам. Вы имеете счастье лицезреть милашку благодетеля
всей этой "дыры"!
     Он застегнул пуговицу на жилетке, стряхнул воображаемую пыль с рукавов,
затем затянулся сигарой, наклонился и подтянул носки.
     - Обжиться здесь и можно прямым ходом баллотироваться в Конгресс!
     -  Я  хочу кое-что  сказать тебе,  может  не  по  этой  теме, если дашь
обещание не дуться и не обижаться! - сказала мисс Дрю.
     - Что? Опять мои слова?
     - Протеже. Про-те-же.
     - А я как сказал?
     -   Ты   сказал   немного   другое  слово.  В   английском  оно  значит
"ребенок-гений".
     В этот момент  банкир закончил  подсчет и  вернулся  из  комнаты-сейфа,
сияющий и потирающий руки. Он возложил  почтительно  перед Шульцем несколько
бланков  с просьбой подписать  и  самолично  отвернул крышку  от  авторучки,
протянув ее ему.  Все  это время он что-то говорил. Но лишь только последняя
закорючка на бумаге была закончена, он замолк и все документы тут же унесли,
будто они, как важный правительственный договор, немедленно вступили в силу.
Затем появилась старая секретарша с чеками и книгой записи чеков и работа, с
вербальными  пожеланиями всем  нам  счастья,  по  заполнению чековых  книжек
закипела на несколько минут. Благость прямо-таки растеклась в помещении. Все
закончив,  финансовые  служители  еще раз  рассыпались  в  благодарностях  и
заверениях, что  мы можем  звонить  в любой  момент, что все, что они смогут
сделать, они тут  же сделают. Ну  и так далее.  Деньги воодушевляют, истерия
хороших  чувств  переполняет сердце,  обладатель  денег становится предметом
заботы  и  беспокойства.  Банкир, конечно, никого и  не  замечал  кроме  как
мистера Шульца, но  внезапно почему-то обратил внимание на меня и неожиданно
обратился прямо ко мне:
     - Ну-с, молодой человек, а что молодое поколение читает сейчас? - будто
это было так для него важно.
     Он  повернул  книгу   титулом,  вот  уж  не  знаю,  чего  он  ожидал  -
французского романа, наверно, но его удивлению не было границ.
     - М-м! Замечательно, сынок! - сказал он.
     Он взял меня за плечо, развернул к гувернантке, мисс Дрю, и добавил:
     - Примите мои поздравления, мисс Дрю, я сам предводитель скаутов округи
и  считаю, что за будущее страны нам не стоит беспокоиться, если у нас такая
молодежь!
     Мы вышли из  банка, мраморный пол скользкий, как всегда в банках, вышли
процессией, единственный  кассир  даже  привстал,  когда мы  проходили мимо,
банкир проводил нас до самых дверей.
     - Да хранит  вас  Бог!  - пожелал он на прощание,  помахивая  рукой  со
ступеней.
     Лулу открыл нам дверь в машину, мы забрались внутрь. Микки завел машину
и мы тронулись. И только после этого мистер Шульц раздраженно спросил: "Ну и
какого  дьявола  все  это  значило?",  перегнулся через  колени мисс  Дрю  и
выхватил из моих рук Библию.
     В машине стояла тишина, прерываемая шелестом страниц. Я смотрел в окно.
Машина  ехала  вдоль главной улицы городка,  спускаясь по холму  вниз,  мимо
каких-то  странных  продуктовых  магазинчиков.  Я  сидел  бедро  к  бедру  с
прекрасной  мисс Дрю в  персональной машине  человека, который еще несколько
недель  назад присутствовал в моей жизни недосягаемой  мечтой,  а  сейчас  я
чувствовал,  что более несчастливого и неудачливого парня чем я, на свете не
существует.  Весь путь в  провинцию я держал  окно машины открытым, чтобы не
задохнуться от сигарного дыма  - сейчас  у  меня  не было сомнений,  вот-вот
наступит самое ужасное.
     - Эй, Микки! - сказал мистер Шульц.
     Глаза  Микки, голубые  с  поволокой,  обратились через  зеркало заднего
обзора на шефа.
     - Останови  у  церкви,  вон  шпиль, видишь? -  сказал  мистер Шульц. Он
зафыркал от  смеха.  -  Вот о чем мы совершенно не  подумали, -  сказал  он,
положив  руку на колени мисс Дрю, - Могу я присоединиться к похвалам в адрес
вон того мальчишки, что сидит за вами?
     - Не гляди, босс,  на меня, - ответила  она, - я тут  совершенно ни при
чем!
     Мистер  Шульц склонился  немного  вперед, чтобы видеть  меня. Он широко
улыбался, показывая все зубы, что у него были, превосходные зубы, кстати.
     - Ну что? Я прав? Сам дотукал?
     Я так и не смог ответить.
     - Знаешь, - сказал он,  обращаясь к мисс Дрю, - когда я говорю, я  знаю
какие слова мне употреблять. Этот  малыш - действительно не протеже, а самый
натуральный гений!
     Вот  таким  образом я  оказался записан  в воскресную школу Онондагской
церкви  Святого  Духа,  в  то  нескончаемое  благословенное  лето 1935 года.
Изучать  всхлипы  и  вскрики вожаков  банд, бродивших  в  пустынях  Ближнего
Востока,  их  проблемы  с  Законом,  их  суету   и  суетность,  их  проблемы
взаимоотношений  друг  с другом, грандиозные их цели и задачи, установленные
ими самими - вот была отныне  моя  священная обязанность  в холодных классах
церкви,  под аккомпанемент  влаги,  стекающей  с каменных стен,  и  сопливое
сморканье  моих  одноклассников в  костюмах  или платьях  с  цветочками, как
правило,  на  размер больше  чем надо,  под шмыганье ног по полу, обутых или
голых, каждое проклятое  воскресенье. Да, пройдя такой путь, какой я прошел,
увидев, что я увидел, я мог бы с тем же успехом очутиться и в приюте Макса и
Доры Даймонд.

     Но воскресенье  было  лишь  худшим из дрянного. Всю неделю  мы только и
делали  что  делали  хорошее. Посещали  больницу и несли с собой  журналы  и
конфеты  для инвалидов.  Если попадался  магазин с хоть каким-то товаром, на
запчасти  от  тракторов  у  нас  все-таки  не  хватало духа, мы  заходили  и
покупали.  В миле от городка лежало  запущенное  поле для  гольфа,  вместе с
Микки и Лулу  мы  несколько раз  ездили  туда  и гоняли  шар через маленькие
деревянные ворота в  лунку. Я даже выиграл несколько долларов, было чудесно,
но я больше не  хотел ездить  туда, после одного случая, когда Лулу в порыве
спортивных переживаний от неудач сломал о колено  свою  клюшку. Лишь  только
моя нога ступала за дверь, вся босоногая молодежь городка окружала меня и не
давала без них ступить и  шага. Они следовали за  мной везде и я покупал  им
конфетки, надувные шарики и мороженое, а в  это самое время мистер Шульц под
эгидой Американского Легиона занимался их папами и мамами, устраивал для них
собрания, тянул всех в церковь на благотворительные службы, покупал домашние
торты и приглашал всех откушать эти торты у него на приеме. Из всех нас, он,
казалось,  был  единственным   получающим  истинное   наслаждение  от  этого
скучнейшего времяпровождения.  Мисс Дрю нашла  конюшню и  каждое утро  брала
босса на верховую прогулку -  я  видел  с шестого этажа, как они уносились в
поля Онондаги  и как она  учила  его правильности  посадки.  Почта  работала
каждый день на износ,  получая  товары из  Бостона для мисс Дрю, начиная  от
твидовых пиджаков и перчаток, кожаных налокотников, хлыстов, шелковых шарфов
и темно-зеленых шляп с  перышками, до специальных  ездовых ботинок,  мягких,
как губы  лошади,  и  специальных штанов,  блестевших  особым  кавалерийским
цветом на том  месте  где происходило  соединение задницы  с  седлом.  Форма
сидела на мисс Дрю как  влитая, на мистере же Шульце - все выглядело смешно,
его мощность фигуры  терялась  и  контуры  выступали угловато,  даже  мистер
Берман захотел сказать ему об этом.
     Время, действительно принадлежавшее мне  и я  от  него был в восторге -
только раннее утро. Я вставал раньше всех, заимев привычку  покупать местную
газетенку  "Онондага-Сигнал"  в киоске  за  углом.  Эту  газету я  читал  за
завтраком в одном кафе, которое я  нашел на соседней улице.  Женщина-хозяйка
пекла замечательные булочки,  но я не открывал этих  секретов  никому. Кроме
меня  орган  онондагской  общественной жизни  никто  не  читал,  газета была
слишком  тупа со своими новостями с ферм, житейскими советами на каждый день
и прописными мудростями, но они вставляли колонку комиксов про любимого мной
"Фантома" и это  давало мне хоть  какую-то  связь с реальной жизнью. Однажды
утром  я  прочитал  передовую  статью  о   покупке  мистером  Шульцем  одной
разорившейся фермы и бесплатной отдаче ее в руки бывших хозяев. Вернувшись к
отелю я увидел, что  количество потрепанных автомобилей в округе прибавилось
на порядок,  окружая  вход, сидели  на корточках  мужчины  в  комбинезонах и
женщины  в халатах. Время от времени  из толпы, внутрь отеля или поверх его,
устремлялась  пара внимательных глаз. Иногда несколько  пар одновременно.  Я
заметил, что эти люди если были худы, то были очень худы, а если толсты - то
очень  толсты. Мистер Шульц был дружелюбен с  ними, он выходил на  ступени и
обычно  подзывал кого-нибудь, садился  с  ним за  угловым столом в ресторане
отеля, будто  это был  его офис, слушал  внимательно  и  задавал вопросы. Не
знаю, сколько еще закладных он выкупил, наверняка больше ни одной, но что-то
они  от него получали. Или месячную сумму выкупа, или, что больше похоже  на
правду, пару долларов "чтобы волк у самой двери не сидел", как он выразился.
Работала такая механика следующим образом:  босс  все  выслушивал, приглашал
страждущего  на  следующий  день, а  потом  уже  Аббадабба  Берман  в  своем
маленьком офисе на шестом этаже вручал коричневый конверт с деньгами. Мистер
Шульц не хотел походить на Господа Бога наяву, в этом он проявлял величайший
такт.
     Мне до сих пор непонятно, как такая красивая местность могла быть такой
ощутимо  бедной?  Я  путешествовал  по  округе,  спускался  вниз  по  речке,
переходил мост, бродил  по полям, каждый раз забредая все дальше и дальше, и
обнаружил, что никакого вреда от неба, от цветов и деревьев  мне не будет. Я
встречал  иногда дома, сараи,  даже коров, но и от них исходило  спокойствие
умиротворенности. Посещали  философские мысли о бренности всего  земного,  о
том,  что  жизнь  каждого  города  когда-нибудь  заканчивается  и  возникает
потребность в хорошей дороге. Телеграфные столбы  вдоль свежего асфальта, со
звенящими от пробегающего в проводах  электричества,  звали,  белая  краска,
разграничивающая  середину дороги, виднелась на каждом  мало-мальски опасном
повороте  или спуске, светилась  рачительным отношением к  пути. Я привык  к
соломенному запаху полей и неожиданно-острым волнам аромата  навоза, изредка
кучками появлявшимся на дороге. То, что  я раньше слушал как тишину, на деле
оказалось наполненным звуками природы: ветром,  шорохом, гуканьем, скрипами,
всем, что  было  невидимо.  Я  ощутил, после нескольких таких экскурсий, как
надо слышать  жизнь и чувствовать ее, перед тем, как ты научишься видеть ее,
будто  зрение самое  нелепое из  способностей человека воспринимать  мир.  А
поучиться у развернувшегося передо мной таинственного ландшафта было чему; к
примеру,  не  возникало  дискомфорта   между   простотой  земли  и  огромной
бездонностью  неба,   общее  впечатление  портил  только   безыскусный   вид
человеческих жилищных времянок, их вставленность в  природу. Поэтому я начал
сворачивать  в  леса,  от  дорог подальше,  залезал  в  такие  уголки,  где,
казалось,  не могло быть никого, кроме меня. И однажды, на каменистой тропе,
в  стороне от цивилизации,  я услышал неземной  гул, который  по приближении
становился  все явственнее,  все слышнее, и стал напоминать гудение танковой
армии.  Я поднялся на взгорок  и увидел облако пыли, вздымающееся  с далеких
полей.  Опустив глаза вниз, увидел, что подо мной стоят, у края леса, черные
трактора и грузовики бедняков-фермеров. Вся округа  шевелилась, трактора ели
землю,  вытряхивая пыль в  воздух, шла  уборка  томатов, за  тракторами  шли
грузовики, принимая  с  лент помидоры  в свои  кузова,  за  ними  шли  люди,
наклонялись к земле и поднимали оставшиеся овощи и складывали их в заплечные
мешки, которые  они, впрочем, волочили за собой, некоторые даже тащились  на
четвереньках:  мужчины,  женщины,  дети. В  нескольких  я  признал  учеников
воскресной школы.
     Только на этом холме мне стала ясна стратегия и замысел мистера Шульца.
Я удивился,  почему они  так легко дают себя  одурачить,  ведь  он  даже  не
скрывает того что делает, он не пытается кого-либо обмануть, ему этого  и не
надо, для всех здешних людей не важно, что в Нью-Йорке он  - гангстер первой
величины, для здешних, Нью-Йорк  - клоака, а то,  что  он  здесь сидит,  так
пусть сидит, раз у него есть дела,  зла  он  никому не делает. Им было  даже
наплевать на то, что они знали,  почему  он делал так или иначе, даже на то,
что он,  не скрывая ничего и  ни  от кого, все  равно делал так, как  делал.
Разумеется, его цель была ясна всем,  но так ведут себя все, кому  в той или
иной степени нужно доверие народа,  все строят  дутые замки, чтобы  их  было
видно на всю округу.
     Однажды за ужином он сказал:
     - Знаешь,  Отто, я платил  судье ровно столько, сколько у  меня  уходит
здесь  на все про все!  И судьи такого здесь не сыщешь, только -  дешевле. -
сказал  он, улыбаясь своей мысли, - Я прав, Отто?  Мы работаем напрямую, без
околичностей, свежие яйца прямо с фермы!
     Он расхохотался, все в Онондаге шло так, как он и задумал.
     Но, судя по  виду Аббадаббы Бермана,  тот себя  чувствовал не  в  таком
сангвинистическом  настроении.  "Судьей" именовался мистер Хайнс, человек из
комиссии по  делам, связанным с  организованной преступностью.  До того, как
федеральная  служба налогов смешала  все  карты, мистер  Хайнс отправлял тех
полицейских,  кто подходил  очень близко к  делам  Шульца,  на повышение  на
Стэйтен-Айленд, ближе к  общегородским делам,  а ночных и сменных судей всех
судов района, тех, кто не понимал  ситуации,  увольнял на пенсию, ну  и, как
сливку с пирога,  он просто купил выборы  на место районного судьи - в итоге
стал самым добросердечным и мягким районным  судьей за  всю  историю  города
Нью-Йорка.  Вести бизнес стало  просто. Но "федералы" запутали  все и каждый
начал выворачиваться, как может.  Если к этому добавить тот  факт, что банда
все-таки не входила  естественным  элементом в систему  и крайне нуждалась в
легитимизации, то  на нее нельзя  было естественным образом и  рассчитывать,
только обычным,  бандитским. Третья проблема была мисс Дрю. Мистер Берман не
знал,   что  она  за  фрукт  и  каков  ее  статус  в  банде.  Да,  она  была
высококлассной  дамой,  знала,  как  правильно  делать  благотворительность,
знала, как правильно держать вилки и ложки, знала все "можно" в той или иной
ситуации и все "нельзя". Она  еще добавляла стиль к образу  Голландца, людям
было  трудновато поверить  очевидности того, что  он  - простой гангстер. Но
она, в его понимании мира, была величиной X. Мистер Берман объяснил мне, что
в математике, когда  ты не  знаешь,  что  значит  та  или иная  величина, не
знаешь, плюс она или минус, ты ее называешь  Х. Вместо числа ты присваиваешь
ей букву. У мистера Бермана нет уважения к буквам. Вот и сейчас он глядит на
нее, как на неизвестное. Мисс Дрю, со  смехом, п