л руку на пульсе этой идеи,
но  так и не знал и до сих  пор не понимал, а в чем она собственно  состоит,
эта идея?
     Не  могу сказать точно,  сколько  прошло минут.  Дверь распахнулась и в
проеме появился  Лулу, он манил к себе  пальцем. Я оставил оружие и поспешил
за ним  в номер  мистера Шульца. Мебель  была  сдвинута, стулья раскиданы  в
разные углы, а  этот  самый Жюли Мартин лежал всей своей необъятной тушей на
кофейном  столике  в большой  комнате. Он еще не  умер, дышал прерывисто. Он
лежал на  животе, голова повернута  вниз, под  щекой  - свернутое полотенце,
другое полотенце заботливо свернуто и положено сзади головы, чтобы принимать
текущую кровь. Оба полотенца медленно розовели, из рта с выдохами шла кровь.
Обе руки двигались по бокам, ища опоры,  колени - на полу, он  съезжал вниз,
один ботинок  слетел,  другой медленно  сползал с ноги,  когда  он  двигался
назад. Зачем  он  шевелился,  исчезнуть  бы ему не  удалось?  Хотел  уплыть?
Убежать? Его  движение напоминало выползание змеи из  кожи, он будто пытался
неспешными выдохами избавить  себя от  себя, поднимал немного корпус,  затем
опускал его бессильно. Ирвинг следил за кровью и  полотенцами, он клал новые
на пол, рядом со столиком, куда начала капать красная жидкость. Мистер Шульц
стоял рядом и  рассматривал  огромное черепашье тело,  оглядывал  пытающиеся
подняться  руки,  пытающиеся  рассмотреть  что-то  глаза...  Он  сказал мне:
"Малыш, у тебя хорошее зрение. Мы никак не можем найти гильзу! Не  мог бы ты
поискать ее?"
     Я  поползал на коленях вокруг  и  под диваном  нашел  закатившуюся туда
бронзовую гильзу, все еще теплую. А сам пистолет виднелся у него из-за пояса
в распахнутом  пиджаке. Галстук у Шульца съехал  набок и вниз, но  почему-то
именно он привносил в общую картину беспорядка и вот-вот смерти  спокойность
и умиротворенность. Сам Шульц был задумчив, он  любезно поблагодарил меня за
гильзу и опустил ее в брючный карман.
     Дикси  Дэвис, обхватив  себя  руками, сидел в углу и стонал, будто тоже
имел  пулю в животе.  Мягкий  стук в  дверь - Лулу открыл и  впустил мистера
Бермана. Подпрыгнув, Дикси заверещал:
     - Отто! Посмотри что он наделал! Что он мне сделал!
     Шульц и Аббадабба обменялись взглядами.
     - Дик! - сказал мистер Шульц юристу, - Прости меня, пожалуйста.
     - Втянуть меня в такое...! - отчаянно завопил Дикси, заламывая руки. Он
был бледен и дрожал как в лихорадке.
     - Извини, адвокат! - сказал мистер Шульц, - Этот сукин сын украл у меня
пятьдесят тысяч долларов!
     - ...  Члена коллегии! - обратился Дэвис  к  мистеру  Берману,  который
смотрел на агонию толстяка, - Представляешь, он прямо при мне..! Мы говорим,
а он прервал наш разговор выстрелом! Всадил ему пулю в рот!
     - Успокойся, юрист, -  сказал мистер Берман, -  Успокойся. Никто ничего
не слышал. Все спят. В Онондаге рано ложатся спать. Мы обо всем позаботимся.
Иди к себе, закройся, ложись в постель и забудь обо всем.
     - Меня с ним видели за ужином!
     - А он уехал сразу  после  ужина,  - скосив глаза на умирающего, сказал
мистер  Берман,  - Собрался  и  уехал.  Микки отвез его. Микки  не  будет до
завтра. У нас и свидетели есть.
     Мистер Берман  подошел к окну, поглядел за  занавеску и  опустил  шторы
вниз. Потом подошел к другому окну и сделал то же самое.
     -  Артур! -  взвыл  Дикси, -  Ты  отдаешь себе  отчет  в том, что через
несколько часов сюда нагрянет масса народа, в том числе юристы из Нью-Йорка,
с федеральной службы налогов? Ты что  забыл, что  суд  всего лишь  через два
дня? Через два дня!
     Мистер Шульц налил себе из графина.
     - Малыш, - обратился он ко мне, - проводи  мистера Дэвиса  в его номер.
Уложи его в постель. Дай ему стакан молока. Теплого.
     Комната перепуганного юриста была в  конце холла, у окна. Мне  пришлось
действительно помочь ему дойти,  он трясся и  стонал, будто старик. Его лицо
было серым от страха.
     - Боже мой! Боже мой! - выстукивал он зубами.
     Вся его залихватская прическа  свалилась на лоб, он был потный, из  рта
его воняло  луком. Я усадил его на стул возле  кровати. На письменном  столе
были свалены  стопки бумаг касающихся предстоящего суда. Он посмотрел на них
и принялся ожесточенно грызть ногти.
     - Я  - член коллегии адвокатов Нью-Йорка, -  прошептал  он, -  Участник
суда. Прямо на моих глазах. Прямо на моих глазах.
     Я подумал, что, наверно, все-таки мистер Берман  прав - нигде ни звука,
ни стука.  Если  бы  выстрел был  слышен на нижних  этажах, то  привлеченные
звуком, здесь ходили  бы любопытные. Но их не было. Значит никто  ничего  не
слышал, а если слышал - то не придал значения. Я выглянул из окна в коридоре
-  на  улице было  пусто.  Скучно  светили  уличные фонари.  Я услышал,  как
отворилась дверь и повернулся. Вдали,  из своего номера, освещенная изнутри,
в одной ночной рубашке из белого  шелка, стояла  Дрю Престон. Она почесывала
свою голову и заулыбалась,  увидев меня. Я не стал ей говорить  ни  про  мои
мгновенно  вспыхнувшие чувства,  ни про  что иное,  я  втолкнул ее обратно в
комнату  и закрыл  дверь.  Сказал ей, чтобы  она легла спать, и провел ее до
постели. Босиком она сравнялась со мной по росту.
     - А что случилось? - сонно попробовала она узнать про реальность.
     Я сказал  ей, чтобы утром она не вздумала  задавать вопросов о событиях
сегодняшней  ночи, просто  сейчас спать, спать и все, все забыть, забыть.  Я
запечатал свою инструкцию  на завтра крепким  поцелуем в  губы, уложил ее  в
постель, запечатлев в памяти волшебный запах ее тела и сна, подержал руки на
ее  крепких грудках,  она мгновенно  потянулась  и  заулыбалась  с закрытыми
глазами,  затем быстро вышел и закрыл дверь. Едва я отошел от ее номера,  на
другом конце коридора дверь лифта открылась.
     Микки выходил из лифта  задом наперед и следом за  собой тащил тележку.
Он очень  аккуратно и по возможности беззвучно проделывал все это. Я подумал
о мальчишке-лифтере и спрятался за шторы у окна, но Микки подогнал лифт сам,
и,  когда  он вытащил тележку в  коридор,  то сам  задвинул решетку лифта  и
погасил в нем свет.
     Банда  вела себя  как ей и подобает: просто. Если  ты -  бандит,  то  в
случае  смерти  кого-либо,   спокойно   работаешь   над  заметанием  следов.
Нормальный человек  так  бы  себя  не  вел, даже я -  ученик,  полубольной и
ошалевший, еще был как-то  способен вести себя как  они, мог думать  и  даже
что-то  там предполагать. Не знаю,  что они  сделали с Жюли, но он уже лежал
полностью мертвый,  Ирвинг разворачивал  газеты и  устилал ими  дно тележки,
затем  кто-то сказал: "Раз, два,  взяли!"  и мужчины  рывком уложили тело на
тележку. Смерть это  - грязь, это -  мусор,  и у  них было такое  же  к  ней
отношение. Лулу морщил нос, а Микки отворачивал голову, когда они укладывали
труп. Мистер  Шульц сидел в кресле, скрестив руки как Наполеон  и  думал, не
трудясь  больше  разглядыванием  бывшего  компаньона.  Планировал что  будет
дальше? Убежденный в своем инстинктивном гении экспромта, как бы ни внезапен
для  всех акт убийства  ни был, он снова  выбрал правильный момент, и именно
поэтому  все  великие  гангстеры никогда  не  ловятся  на таких  делах.  Они
попадаются в сети закона только через хитрые ловушки цифири и бумажек, через
все  эти  отчеты,  балансы и  прочую  аморальную  абстракцию, тогда  как  на
убийствах их еще никто никогда не ловил. За уборкой следил мистер Берман, он
внимательно оглядывал место, шагая по краю ковра, шляпа - на затылке, из рта
торчит вечная сигарета,  это он догадался положить трость мертвеца рядышком.
Он  сказал мне: "Малыш, спустись  вниз и сделай  так, чтобы никто  внизу  не
заметил по стрелке лифта, что он двигается."
     По пожарной лестнице я понесся вниз, три ступени в один прыжок, крутясь
на  поворотах  и  выскочил  в лобби  -  мальчишка-лифтер сладко посапывал на
стуле,  склонив голову на грудь, сложив руки на своем мундире. Клерк спал за
своей  стойкой.  В  лобби  стояла  тишина.  На  улице  тоже  было ни  единой
шевелящейся  души.  Я  посмотрел,  как стрелка лифта  подвинулась  по кругу,
проехала первый этаж, опустилась в подвал, затем снова - на первый этаж.
     Позади отеля  они, наверно,  уже  подогнали автомобиль, да и о  чем там
было думать  -  наверняка все  было как в  хорошо  отлаженной машине, каждый
делает свое дело. Вот и я, мне  даже понравилась эта  мысль, стою и выполняю
свою  роль. Лифт вернулся на первый  этаж, открылась  дверь  и оттуда  вышел
Микки, он приложил палец  к губам, оставив  лифт в точно таком же положении,
как и было,  и направился к пожарной  лестнице. Спустя  минуту я  кашлянул и
разбудил мальчишку-лифтера, им, кстати, был старик-негр  с  седыми волосами,
он доставил  меня на  шестой  этаж  и пожелал  спокойной ночи.  И  я мог  бы
поздравить себя за блестяще сыгранную мной роль, за спокойствие, если бы  не
последующие события.  В  офисе  мистера  Шульца  Лулу  двигал мебель,  чтобы
поставить ее  точно  на  свои  места, пришел  мистер  Берман,  принес свежие
полотенца, в руке у него была связка ключей от кладовой этажа - я восхитился
их профессионализмом, я  подумал о преступлении как о чем-то нарисованном на
большом блокноте для детей - вырываешь  листок с рисунком,  и  снова блокнот
чист. Будто  очнувшись ото  сна, мистер  Шульц  встал и  походил по комнате,
приглядываясь  к  наведенному  порядку.  Затем   он  остановился  и  пытливо
посмотрел на ковер около кофейного столика - там чернело пятно,  вокруг него
еще несколько мелких  пятнышек, как планеты вокруг  светила -  кровь бывшего
президента ассоциации владельцев ресторанов и кафе; Шульц подошел к телефону
и набрал номер:
     -  Это мистер  Шульц. У  нас  тут  произошла неприятность  и нам  нужен
доктор. Да, как можно быстрее. Спасибо.
     Я был озадачен и немного встревожен -  мой мозг  пытался понять то, что
было для меня тайной и поэтому естественно внушало опасение. Остальные члены
банды расслабились и сидели вокруг. Мистер Шульц стоял у окна и  смотрел  на
улицу. Как только снизу послышался  звук подъехавшей машины, он повернулся и
велел мне встать у  кофейного  столика. Мистер  Берман зажег новую сигарету,
только что докурив старую, затем Лулу подошел ко мне, будто хотел помочь мне
встать около кофейного столика правильно, я стоял как-то не так по их плану.
Он  поправил  меня и  продолжал держать за  плечи.  В этот  момент, когда  я
немного успокоился,  но еще  не успел  осознать,  что меня поставили сюда не
зря, я увидел его золотозубую улыбку и наверно, хорошо, что ничего не понял,
потому что, когда он врезал  мне  по носу, я стоял полностью расслабленный и
подчиненный  их  воле.  Ну  кому еще можно  было  разбить  нос  по  иерархии
взаимоотношений, как не мне? В долю секунды у меня промелькнуло это в голове
и следом за  мыслью  все  пронзила острая боль! Глаза озарила искра, как там
пишут бывшие боксеры, меня скрючило и затрясло, я  схватился за  лицо обеими
руками  - мой бедный нос, моя  гордость, из него полилась кровь прямо на уже
испачканный ковер. Так я внес свою лепту  в  проставлении последней точки  в
деле  убийства.  Моя  кровь смешалась с кровью  убитого  -  все. Униженный и
страдающий от невыносимой боли я услышал стук пришедшего врача.

     Я помню,  что сделал  этот удар -  обезобразил меня,  но в  ту минуту я
также понял, что он останется  надолго и станет  старой заслуженной раной, и
во мне  возникла ярость, та ярость,  которая  будто говорила  мне,  что надо
отомстить,  ух,  как   я  им  всем  отомщу,  придет  время.  Все  эти  мысли
промелькнули  у меня  в  голове -  хорошие  мужские  мысли. Выстрел  дал мне
понять, что он напрямую связан со мной, но сломанный нос  не был  следствием
того выстрела,  он  был  всего лишь жалкой  случайностью.  Я  расстроился  и
чувствовал  себя использованным, как  предмет, как неодушевленное нечто, моя
смелость  ушла  куда-то   вместе   с  гневом,   перевоплотилась  в  безликую
правильность моих внутренних жизненных устремлений. Всю ночь я  держал кусок
льда на лице, чтобы утром от  испорченного носа хоть что-то  осталось, чтобы
Дрю Престон  не подумала, что  мое лицо безнадежно испорчено. Ночное  бдение
дало свои  результаты - осталась синева под глазами, всю опухлость я задавил
холодом. Ну а синеву всегда можно отнести на предмет обильных возлияний!
     Завтрак прошел как обычно, жевать лишь было больно, да побаливала губа,
но я решил, что для всех я стану привычным пай-мальчиком каким был  всегда и
никаких намеков, воспоминаний - ничего. И выбросил образ  мертвого  толстяка
из своей головы и памяти.  Проходя после завтрака мимо открытой  двери офиса
мистера Бермана, я поймал его взгляд. Он мотнул  головой,  приглашая зайти к
нему.  Он  зажал  телефонную  трубку между  головой и  плечом,  в руке  были
какие-то  листки  с  телеграфа,  шла  обычная  проверка  данных  с  каким-то
неизвестным  мне абонентом по ту сторону линии. Когда  он закончил разговор,
он показал на стул, как клиенту.
     - Мы переезжаем, - сказал он, - сегодня вечером. Здесь  остаются только
мистер  Шульц  и  юрист.  Послезавтра начнется  отбор  жюри  присяжных.  Сам
понимаешь,  что если  наши ребята будут в это время крутиться вокруг, то для
прессы - лучшей темы не найти!
     - Здесь будут газетчики?
     - А ты как думал? Их столько сбежится, как  мух на... Они будут глядеть
в оба и лезть во все дыры.
     - И "Миррор" тоже?
     - Что значит "Миррор"? Конечно, всякой твари по  паре. Журналисты - это
вся земная тухлятина, у них нет чувства достоинства,  нет чувства чести, они
абсолютно не знают,  как  себя правильно вести.  Если  бы суд происходил над
Артуром Флегенхаймером, думаешь они бы сюда приехали?  Но для заголовков имя
Голландец Шульц - это что-то!
     Мистер  Берман покачал головой  и поднял руку, пытаясь что-то  сказать,
но, видать забыл, и рука упала ему на  коленки. Я еще  никогда не  видел его
таким расстроенным. От яркости его всегдашнего  облика не осталось  и следа:
он был в пижаме, подтяжках и ужасно небритый. На ногах - шлепанцы.
     - На чем я остановился? - спросил он.
     - Мы переезжаем.
     Он изучил мой нос.
     -  Практически  не заметно, -  сказал  он. -  Шрамы красят мужчину.  Не
болит?
     Я покачал головой.
     - Лулу занесло. Он должен был раскровянить тебе  нос, а не сломать его.
Все на нервах.
     - Нет, все нормально, - ответил я.
     - Нет нужды говорить о том,  насколько все  это было некстати, - сказал
он, повертывая голову  к  столу, ища  сигареты.  Он  закурил  и вытянулся  в
кресле,  держа зажженую сигарету в своем любимом месте - около уха. - Иногда
так случается, что нельзя сделать жизнь еще насыщенней и интересней, чем она
заставляет.  Все  сказанное  относится  именно  к  нынешнему  периоду.  Наше
существование  здесь  неестественно.  Мы  должны  вернуться назад  как можно
скорее, поскольку там -  наш дом. И вот  об этом как  раз я и хотел сказать.
Начиная  с  сегодняшнего  дня  мистер  Шульц  будет  очень  занят, он  будет
постоянно под прицелом прессы и полиции. Ежеминутно. Поэтому мы хотим, чтобы
его больше ничего не волновало, кроме суда. Чтобы он больше не тратил ни  на
что времени. Тебе понятно?
     Я кивнул.
     -  Тогда почему  она  это  не  понимает? Наш бизнес серьезен, серьезней
некуда. Мы не можем позволить себе ошибок. Мы должны предусмотреть все. Все,
что я от  нее хочу,  это уехать  отсюда на пару дней. В Саратогу, на скачки.
Разве это так невыполнимо?
     - Вы имеете в виду мисс Престон?
     - Она хочет присутствовать на процессе. А ты представь, что произойдет,
едва она переступит порог суда! Ну, неужели ее не волнует, что ее фотография
тут   же  появится  во  всех   газетах  с  припиской  "таинственная  подруга
гангстера"?  Ее муж все  сразу  узнает. Не  говоря уж  о том,  что у мистера
Шульца есть своя жена.
     - Мистер Шульц женат?
     - Да. Его жена - очаровательная женщина.  Ждет и  волнуется  за  него в
Нью-Йорке. Да. Зачем ты задаешь такие вопросы? Мы все семейные люди,  малыш,
у нас полно ртов, которые надо кормить, у нас семьи, которые надо содержать.
Онондага  - это  не  отпуск,  а  испытание для всех нас, и если  любовь  все
покорит, то дела пойдут прахом.
     Он  смотрел очень на  меня  очень  напряженно.  Изучал  мои сокровенные
мысли, читал по моему лицу.
     - Я знаю,  - продолжил он, - что  ты проводишь  с мисс Престон  гораздо
больше времени, чем я или кто из парней. С той самой ночи как  ты завозил ее
в квартиру, помнишь? Тебе мистер Шульц приказал следить за ней? Я прав?
     -  Да, -  ответил я с пересохшим горлом. Я не мог сглотнуть, потому что
он бы увидел движение моего адамового яблока и обо всем бы догадался.
     - Я  хочу, чтобы ты переговорил с ней, - сказал он, - объяснил  ей, что
сейчас надо полежать на дне - это в интересах мистера Шульца. Поговоришь?
     - А сам мистер Шульц хочет, чтобы она уехала?
     -  И хочет,  и не хочет. Оставляет принятие решения  за ней. Ты знаешь,
есть женщины...- он помедлил, будто мыслил вслух, -  Есть женщины... Знаешь,
сколько я его знаю, таким я его еще не видел. Что, он не  понимает, не хочет
признаться себе, что  для нее мужчины - это булавки на ее  прическе!  Что  с
ним?
     Зазвонил телефон.
     - Ты меня  еще  ни разу  не подводил. - сказал он  мне, поворачиваясь к
аппарату.  Затем  остро взглянул на меня через очки. - Не подведи и на  этот
раз!

        x x x

     Я ушел  к себе  в  номер  и  стал  думать.  Что могло быть  еще лучше и
совершеннее  чем   это,   словно  устами  мистера  Бермана   было  высказано
подтверждение моего  желания освободиться от такой жизни, получить такое вот
задание, более того, я совершенно  четко  знал, как и что  я ей скажу. Не то
чтобы я не понимал опасность. И были ли это мои собственные мысли  о свободе
или я вел себя так под его влиянием? Это было действительно  опасно, они все
- женатые люди, полные сил и непредсказуемых желаний. Взрослые, сумасшедшие,
дикие люди с бог знает какими порочными наклонностями, они - живут тяжело, и
поэтому  бьют неожиданно. И мистер  Берман не сказал мне всего. Что бы он ни
сказал,  я не знал, говорит ли  он от своего  лица, или еще от  лица мистера
Шульца.  Я не знал также, надо ли  мне  будет и в  этом  случае  работать на
мистера Шульца, снова выполнять его тайное задание.
     Если мистер Берман говорил  мне от себя, минуя босса, я должен быть ему
благодарен  за оценку меня как  продукта  деятельности отличного  мозга.  Он
давал мне такое задание, которое  никто вообще  не мог выполнить кроме меня,
включая даже  его  самого.  Но  если  для него  не  составляло  секрета  что
происходит между мной  и мисс Престон,  то... он и сказал бы то, что сказал.
Без экивоков. Если нас  с  ней собираются убить,  то не лучше ли это сделать
где-нибудь в другом месте, не в Онондаге? Может  она не нужна больше мистеру
Шульцу? Может и я встаю  ему дороговато? Он  всегда  убивал  людей,  которые
работали от его имени на расстоянии от него. Я знал, что он может убить меня
просто потому, что понял, кто у меня в сердце, я уезжаю с ней -  он убивает,
или  он может убить меня,  потому что, вот, я  уехал  и это возбудило  в нем
подозрение. Результат один и тот же, знает он или нет.
     С  другой стороны, а чем, собственно, являются мои подобные измышления,
как не симптомом состояния моего ума? Я бы не смог думать ни о чем подобном,
если бы моя  совесть была чиста перед ним и мои устремления лежали бы только
в плоскости  еще  большего  сближения  с ним.  На этой мысли я  с удивлением
заметил, что  начал собираться. У меня теперь было вещей в достатке,  был  и
замечательный  кожаный  чемодан с латунными  застежками.  Я упаковал  одежду
очень тщательно,  появилась такая новая привычка, и стал думать  о  том, как
мне предстоит говорить с мисс Престон, когда наступит  такой момент.  Тут же
появились признаки  простуд