овал из дома в одинаковых ботинках
и закутанный шарфом.
   В тот вечер он вернулся поздно, и с испугом увидела  что  на  нем  не
было ни шарфа, ни пальто.
   "Боже мой, Энн, ты совершенно права. Я снял их перед тем, как полезть
в пещеру. Там всегда перепачкаешься".
   Я с жаром кивнула, вспомнив случай,  когда  папа  вернулся  буквально
покрытый с головы до ног жирной плейстоценской глиной.
   Главной причиной того, что мы поселились  в  Литтл  Хемпсли,  явилось
соседство Хемпслийской пещеры, богатой отложениями ориньякской культуры.
В деревне был крошечный музей, и его хранитель и папа проводили  большую
часть времени под землей, перемазываясь глиной всех эпох и вытаскивая на
свет божий останки волосатого носорога и пещерного медведя.
   Папа сильно кашлял весь вечер, а на следующее утро я обнаружила,  что
у него поднялась температура, и послала за доктором.
   Бедный папа,  ему  уже  нельзя  было  помочь.  Началось  двустороннее
воспаление легких. Четыре дня спустя он умер.

Глава II

   Все окружающие были очень добры ко мне.  Как  я  ни  была  ошеломлена
случившимся, я оценила их внимание. Сокрушительного горя я  не  ощущала.
Папа никогда не любил меня Я хорошо это знала. Если бы он любил меня, я,
должно быть, отвечала бы  ему  взаимностью.  Нет,  между  нами  не  было
большой любви, но мы хорошо уживались,  я  заботилась  о  нем  и  втайне
восхищалась его познаниями и бескомпромиссной преданностью науке. И  мне
было больно от того, что папе суждено было умереть как раз тогда,  когда
его  жизненные  интересы  достигли  апогея.  Я   чувствовала   бы   себя
счастливее, если бы могла похоронить его вместе с орудиями из  кремня  в
пещере с рисунками, изображающими оленей, но сила  общественного  мнения
вынудила меня похоронить его в аккуратной могиле (под мраморной  плитой)
в ужасном дворике при нашей местной  церкви.  Утешения  викария  хоть  и
произносились из добрых побуждений, ничуть меня не успокоили.
   Потребовалось некоторое время, прежде чем я поняла, что обрела  столь
желанную свободу. Я осталась сиротой, практически без пенни за душой, но
свободной. В то же время мне открылась необыкновенная доброта окружающих
меня милых людей. Викарий делал все возможное,  убеждая  меня,  что  его
жена крайне нуждается в компаньонке. Нашей крошечной местной  библиотеке
внезапно понадобился помощник библиотекаря. Наконец, меня посетил доктор
и после всевозможных нелепых извинений, что не смог  представить  точный
счет, он долго мямлил что-то и вдруг сделал мне предложение.
   Я крайне удивилась. Доктору было ближе  к  сорока,  чем  к  тридцати.
Кругленький, бочкообразный маленький человечек, он совершенно не походил
ни на героя "Памелы в опасности", ни тем более на сурового и молчаливого
родезийца. Я немного поразмышляла, а затем спросила его, почему он хочет
жениться на мне. Этот вопрос, по-видимому, весьма взволновал его,  и  он
пробормотал, что для  практикующего  врача  жена  -  большое  подспорье.
Положение показалось мне еще более лишенным романтики, чем раньше, и все
же что-то мне подсказывало ответить согласием. Безопасность  -  вот  что
мне предлагалось. Безопасность и уютный  домашний  очаг.  Обдумывая  это
сейчас, я считаю, что была несправедлива к маленькому человечку. Он  был
действительно искренно влюблен в меня,  но  неуместная  деликатность  не
позволяла ему добиваться благосклонности, говоря о своих  чувствах.  Так
или иначе, моя любовь к романтике взяла верх. - Вы очень добры ко мне, -
сказала я. - Но это невозможно.  Я  никогда  не  смогу  выйти  замуж  за
человека, в которого я не буду безумно влюблена.
   - Вы не думаете, что...
   - Нет, не думаю, - сказала я твердо. Он вздохнул.
   - Но, мое дорогое дитя, что вы собираетесь делать?
   - Искать приключений и познавать мир,  -  ответила  я  без  малейшего
колебания.
   - Мисс Энн, в вас еще столько детства. Вы не понимаете...
   -  Практических  трудностей?  Прекрасно   понимаю,   доктор.   Я   не
какая-нибудь  сентиментальная  школьница  -   я   практичная   корыстная
проницательная женщина! Вы узнали бы это, если бы женились на мне!
   - Я хотел бы, чтобы вы передумали...
   - Не могу.
   Он снова вздохнул.
   - У меня есть другое предложение. Моя тетя, которая живет  в  Уэльсе,
нуждается в услугах молодой женщины. Может быть, вам подошло бы это?
   - Нет, доктор, я еду в Лондон. Если что-то где-нибудь и случается, то
только в  Лондоне.  Я  буду  держать  глаза  открытыми,  и  вы  увидите,
что-нибудь да подвернется! Вы еще услышите обо мне в Китае или Тимбукту.
   Следующим меня посетил мистер Флемминг, папин лондонский стряпчий. Он
специально приехал из города повидать меня. Сам - страстный  антрополог,
он всегда  восхищался  папиными  работами.  Это  был  высокий  худощавый
мужчина с тонкими чертами  лица  и  седыми  волосами.  Он  поднялся  мне
навстречу, когда я вошла в комнату и, взяв обе мои руки  в  свои,  нежно
похлопал их.
   "Бедное мое дитя, - сказал он. - Мое бедное, бедное дитя".
   Не лицемеря, я вдруг ощутила, что усваиваю манеру поведения брошенной
сиротки.  Мистер  Флемминг   просто   загипнотизировал   меня.   Добрый,
милосердный, отечески заботливый, он,  без  малейшего  сомнения,  считал
меня совершенной глупышкой, оставленной  наедине  с  недобрым  миром.  С
самого начала я поняла, что абсолютно бесполезно пытаться убедить его  в
обратном. В дальнейшем  события  развивались  так,  что  это,  вероятно,
оказалось и к лучшему.
   - Мое дорогое дитя, считаете ли вы себя в состоянии  выслушать  меня,
пока я попытаюсь прояснить для вас некоторые вещи?
   - О, да.
   - Ваш отец, как вы знаете, был великий человек.  Следующие  поколения
оценят его. Но он не был силен в делах.
   Я знала об этом не хуже, если  не  лучше,  чем  мистер  Флемминг,  но
воздержалась и ничего не сказала. Он продолжал: "Не думаю, что вы  много
смыслите  в  подобных  вещах.  Я  постараюсь   объясниться   как   можно
доходчивее".
   Его объяснения были излишне пространны. Суть их  заключалась  в  том,
что мне предстояло вступить в жизнь с суммой в 87 фунтов 17 шиллингов  и
4 пенни. Такой итог не мог удовлетворить меня. С  некоторым  трепетом  я
ждала, что последует дальше. Я боялась, что у мистера Флемминга окажется
тетя в Шотландии, нуждающаяся в расторопной молодой компаньонке.  Однако
я ошиблась.
   - Вопрос в том, - продолжал он, - каково ваше  будущее?  Насколько  я
понимаю, у вас нет родственников?
   - Я одна в этом мире, - ответила я и вновь поразилась своему сходству
с героиней кино.
   - У вас есть друзья?
   - Все были очень добры ко мне, - сказала я с благодарностью.
   - Кто же не был бы добр  к  столь  юной  и  очаровательной  особе?  -
галантно произнес мистер Флемминг. - Ну,  ну,  моя  дорогая,  мы  должны
обсудить, что можно сделать. Он поколебался с минуту, а затем сказал:
   - Как вы посмотрите на то, чтобы пожить некоторое время у нас?
   Я ухватилась за эту возможность. Лондон!  Место,  где  всегда  что-то
происходит.
   - Очень мило с вашей стороны, - сказала я. - Вы серьезно? Я пожила бы
у вас, чтобы оглядеться. Ведь  я  должна  начать  зарабатывать  себе  на
жизнь, вы понимаете?
   - Да, да, мое дорогое дитя. Я  все  понимаю.  Мы  подыщем  что-нибудь
подходящее.
   Я бессознательно почувствовала, что представление мистера Флемминга о
"чем-нибудь подходящем" сильно отличается от моего собственного, но был,
безусловно, неподходящий момент для обнародования моих взглядов.
   - Тогда  договорились.  Почему  бы  вам  не  поехать  со  мной  прямо
сегодня?
   - О, спасибо, но не будет ли миссис Флемминг...
   - Моя жена будет счастлива приветствовать вас.
   Интересно, действительно ли мужья знают своих жен так хорошо, как они
думают? Если бы у меня был муж, я не хотела бы, чтобы он приводил в  дом
сирот, не посоветовавшись сначала со мной.
   "Мы пошлем ей телеграмму со станции", - продолжал адвокат.
   Вскоре  мои  немногочисленные  пожитки  были  уложены.  Я  с  грустью
рассматривала свою шляпку перед тем, как надеть  ее.  Первоначально  это
была, как я называю, "шляпка для Мэри", такую шляпку  должна  бы  носить
служанка в свой выходной день, но, конечно, не носит! Нечто бесформенное
из черной соломки, к тому же с обвислыми  полями.  Однажды  почувствовав
вдохновение, я поддала ее ногой, два раза ударила кулаком, вдавила тулью
внутрь и прикрепила к ней что-то похожее на яркую морковь в  воображении
кубиста. Получилось очень шикарно. Морковь я, конечно, уже выбросила,  а
теперь до конца уничтожила остатки моего творчества. "Шляпка  для  Мэри"
приобрела свой прежний вид, но выглядела столь измятой,  что  стала  еще
более унылой, чем раньше. Я, должно быть,  являла  собой  идеальный  тип
сироты. Меня немного беспокоило, как примет меня миссис Флемминг,  но  я
надеялась, что мой вид обезоружит ее.
   Мистер Флемминг тоже волновался. Я поняла это, когда  мы  поднимались
по ступенькам высокого дома на тихой Кенсингтон-сквер.  Миссис  Флемминг
встретила меня достаточно любезно. Полная  спокойная  женщина,  типичный
образец "хорошей жены и доброй  матери",  она  провела  меня  в  сияющую
чистотой спальню со шторами из английского ситца, выразила надежду,  что
у меня есть  все  необходимое,  сообщила,  что  чай  будет  готов  через
четверть часа, и предоставила меня самой себе.
   Я услышала ее голос, звучавший на слегка повышенных тонах, когда  она
вошла в гостиную внизу на втором этаже.
   "Но, Генри, с какой стати...". Остальное я не расслышала, но резкость
тона была очевидной. А несколько минут спустя до меня  донеслась  другая
фраза, произнесенная еще более язвительно: "Я  согласна  с  тобой!  Она,
безусловно, весьма миловидна".
   Жизнь действительно очень сложная  штука.  Мужчины  не  будут  к  вам
хорошо относиться, если вы не миловидны, а если вы миловидны,  не  ждите
расположения женщин.
   С глубоким вздохом  я  занялась  своей  прической.  У  меня  красивые
волосы. Они черные -  по-настоящему  черные,  а  не  темно-каштановые  -
растут назад со лба и спускаются на уши. Безжалостно я  зачесала  волосы
кверху. У меня уши как уши, но прическа с открытыми  ушами,  безусловно,
сегодня вышла из моды С такой прической я  стала  невероятно  похожа  на
сироток, идущих гуськом в маленьких капорах и красных плащах.
   Спустившись вниз, я заметила, что миссис Флемминг посмотрела  на  мои
открытые уши вполне доброжелательно. Мистер Флемминг был явно  озадачен.
Я не сомневалась, что он говорил про себя. "Что дитя сделало с собой?"
   В целом остаток дня прошел хорошо. Было решено, что  я  должна  сразу
начать подыскивать себе какое-нибудь занятие.
   Перед сном я принялась старательно рассматривать свое лицо в зеркале.
Действительно ли я миловидна? Честно говоря, я так не считала! У меня не
прямой греческий нос или рот, похожий на свежий бутон розы, и  вообще  я
не обладаю качествами, присущими миловидной  девушке.  Правда,  помощник
приходского  священника  однажды  сказал  мне,  что  мои  глаза  подобны
"солнечному свету,  заточенному  в  сумрачном  лесу",  однако  помощники
приходского священника всегда знают  множество  цитат  и  выпаливают  их
наудачу. Я гораздо больше предпочла бы иметь ирландские  голубые  глаза,
чем темно-зеленые с  желтыми  крапинками!  Хотя  зеленый  цвет  подходит
искательницам приключений.
   Я туго обмоталась черной тканью,  оставив  руки  и  плечи  открытыми.
Затем причесала волосы и снова закрыла ими уши, сильно  напудрила  лицо,
отчего кожа стала еще белее, чем обычно. Поискав, я нашла старую  губную
помаду и жирно намазала губы. Потом  я  подвела  глаза  жженой  пробкой.
Наконец, я надела красную  ленту  через  обнаженное  плечо,  воткнула  в
волосы алое перо и сунула сигарету в уголок рта. Результатом я  осталась
очень довольна.
   "Анна - искательница приключений", - произнесла  я  вслух,  отвешивая
поклон своему изображению. - "Анна - искательница приключений" Серия 1-я
"Дом на Кенсингтон-сквер".
   Девушки - глупые создания.

Глава III

   В последующие недели я умирала от скуки. Миссис Флемминг и ее подруги
казались мне в высшей степени неинтересными. Они часами говорили о  себе
и своих детях, о том, как трудно доставать для них хорошее молоко,  и  о
том, что они сказали  молочнице,  когда  молоко  оказывалось  прокисшим.
Затем они переходили на слуг и говорили о том, как трудно нанять хороших
слуг, и о том, что они сказали женщине в регистрационном бюро и  что  та
ответила  им.  Они,  по-видимому,  никогда  не   читали   газет   и   не
интересовались происходящим в мире.  Они  не  любили  путешествовать  за
границей - там все было совсем не так, как в  Англии.  Ривьера,  правда,
составляла исключение - ведь там они встречали своих друзей.
   Я слушала и с трудом сдерживалась. Многие из женщин были богаты. Весь
прекрасный мир принадлежал им и ждал их, а они сознательно оставались  в
грязном скучном Лондоне и разговаривали о молочницах и  слугах!  Теперь,
оглядываясь назад, я думаю, что относилась к ним слишком  нетерпимо.  Но
они действительно были глупы  -  даже  в  том,  чем  они  занимались:  у
большинства из них книги расходов на  домашнее  хозяйство  велись  самым
неподходящим образом и находились в полном беспорядке.
   Мои дела продвигались не слишком быстро. Дом и мебель были проданы, и
вырученных денег как раз хватило для уплаты наших долгов. Пока что я  не
преуспела  в  поисках  места.  Во  всяком  случае  такого,  какое   меня
действительно устраивало бы. Я была твердо убеждена,  что,  если  искать
приключение, оно само встретится мне на полпути. По  моей  теории  -  вы
всегда получаете то, что хотите.
   И вскоре моя теория подтвердилась на практике.
   Это случилось в январе, 8-го числа, если быть точной. Я  возвращалась
после  неудачной  беседы  с  дамой,  нуждавшейся,  по   ее   словам,   в
секретарше-компаньонке,  но  фактически,  по-видимому,  желавшей  нанять
крепкую  поденщицу  для  домашней  работы,  которая  трудилась   бы   по
двенадцать часов в день за 25 фунтов в  год.  Расставшись  с  ней  после
взаимного обмена скрытыми колкостями, я прошла  по  Эджвер-роуд  (беседа
происходила на Сент-Джон вуд) и пересекла Гайд-парк в  сторону  больницы
св. Георгия. Там я вошла на станцию подземки "Гайд-парк корнер" и  взяла
билет до Глостер-роуд.
   Оказавшись на платформе, я прошла в самый ее  конец.  Мой  ум  сыщика
жаждал убедиться, действительно ли сразу за  станцией  в  направлении  к
Даун-стрит находились стрелки и проход между двумя туннелями. Я испытала
глупое удовольствие, убедившись  в  своей  правоте.  На  платформе  было
немноголюдно, а в самом конце ее стояли только я  и  еще  один  человек.
Проходя мимо него, я невольно принюхалась. Если есть запах, который я не
выношу, так это запах нафталина! Им просто  разило  от  тяжелого  пальто
того человека. Но ведь большинство людей начинают носить  зимнее  пальто
еще до января и, следовательно, запах уже  должен  был  бы  выветриться.
Человек стоял на некотором расстоянии от меня, ближе к  началу  туннеля.
Он, видимо, был погружен в свои мысли, и я могла внимательно рассмотреть
его,  не  показавшись  невежливой.  Он  был  невысокий,   худой,   очень
загорелый, со светло-голубыми глазами и небольшой темной бородкой.
   "Только что приехал из-за границы, -  решила  я.  -  Вот  почему  его
пальто так пахнет. Он приехал из Индии. Не офицер, иначе у него не  было
бы бороды. Вероятно, чайный плантатор".
   В этот момент человек повернулся как будто для того, чтобы проследить
свой путь вдоль платформы. Он взглянул на меня, а затем на нечто за моей
спиной, и его лицо исказилось от страха.  Он  был  в  панике.  И  потому
сделал шаг назад, как бы невольно  отшатываясь  от  какой-то  опасности,
забыв, что стоит на самом краю платформы, и упал вниз.  Произошла  яркая
вспышка, и раздался сильный  треск.  Я  пронзительно  закричала.  К  нам
побежали люди. Два станционных служащих появились как будто из-под земли
и стали распоряжаться.
   Я оцепенела, словно прикованная к своему месту, во  власти  какого-то
страшного наваждения. Часть моего существа была в  ужасе  от  внезапного
несчастья, в то же время другая - равнодушно  и  бестрепетно  наблюдала,
как человека поднимали с рельсов на платформу.
   "Пропустите, пожалуйста. Я врач".
   Высокий  мужчина  с  каштановой  бородкой  протиснулся  мимо  меня  и
склонился над безжизненным телом.
   Когда он  обследовал  его,  мною  вдруг  овладело  странное  ощущение
нереальности. Что-то было не так. Наконец доктор  выпрямился  и  покачал
головой.
   "Никаких признаков жизни Ничего нельзя сделать-".
   Мы все сгрудились  вокруг,  и  удрученный  служащий  подземки  громко
сказал: "Послушайте, отодвиньтесь-ка назад. Что толку толпиться тут?"
   Внезапно меня затошнило, я отвернулась и побежала вверх по ступенькам
к лифту. Я  чувствовала,  что  происшедшее  слишком  ужасно  и  что  мне
необходимо выбраться на свежий воздух. Доктор, обследовавший  тело,  шел
как раз передо мной. Один лифт  должен  был  вот-вот  начать  подъем,  а
другой только шел вниз, поэтому доктор  бросился  бежать.  При  этом  он
уронил клочок бумаги.
   Я остановилась, подняла его и побежала вдогонку.
   Однако двери лифта лязгнули у меня перед носом, и я осталась внизу  с
бумажкой в руке. Когда второй лифт поднял меня на улицу, этого  человека
и след простыл. Я подумала, что потеря не  была  для  него  сколь-нибудь
существенной, и впервые рассмотрела  ее.  Половинка  листа  обыкновенной
почтовой бумаги с нацарапанными карандашом какими-то цифрами и  словами.
Вот их факсимильное изображение:
   17
   1 22 Килморденский замок
   На первый взгляд могло показаться,  что  записка  не  имеет  никакого
значения. И все же что-то удержало меня от  того,  чтобы  выбросить  ее.
Вертя бумажку в руках, я непроизвольно поморщилась.  Снова  нафталин!  Я
осторожно поднесла бумажку к носу. Да, она сильно пахла  нафталином.  Но
ведь...
   Я аккуратно сложила ее и положила в сумку. Потом медленно пошла домой
и по дороге размышляла о случившемся.
   Я  объяснила  миссис  Флемминг,  что  стала  свидетельницей  ужасного
несчастного случая в подземке, немного расстроена и хотела  бы  пойти  к
себе и лечь. Добрая женщина настояла, чтобы я выпила  чашку  чаю.  После
этого я была предоставлена  самой  себе  и  приступила  к  осуществлению
плана, разработанного по дороге домой. Я хотела понять, чем было вызвано
то странное  ощущение  нереальности,  которое  охватило  меня,  когда  я
наблюдала, как доктор осматривает тело. Сперва я легла  на  пол,  приняв
позу трупа, затем  положила  вместо  себя  диванный  валик  и  принялась
копировать, насколько могла припомнить, каждое движение и жест  доктора.
Мои старания не прошли даром, я нашла то, что искала. Я села на пятки и,
нахмурившись, уставилась на противоположную стену.
   Вечерние газеты поместили короткую заметку о  гибели  неизвестного  в
подземке и выразили сомнение по поводу того, было  ли  это  самоубийство
или несчастный случай. Таким образом, мне стало ясно, в чем состоял  мой
долг, и, когда мистер  Флемминг  прослушал  мой  рассказ,  он  полностью
согласился со мной.
   "Несомненно, вы понадобитесь при дознании. Вы говорите, что больше не
было никого, кто находился  бы  достаточно  близко,  чтобы  видеть,  что
произошло?"
   "У меня было ощущение, что кто-то шел за моей спиной, я  не  уверена,
но в любом случае он был дальше меня".
   Дознание состоялось. Мистер Флемминг уладил все формальности  и  взял
меня с собой. Он, кажется, опасался, что  это  будет  для  меня  тяжелым
испытанием, и мне пришлось скрывать от  него,  что  я  полностью  владею
собой.
   Покойный был опознан как  Л.  Б.  Картон.  В  его  карманах  не  было
обнаружено ничего, кроме ордера, выданного агентом по сдаче домов  внаем
для осмотра дома у реки возле Марлоу. Ордер выдан на имя Л. Б.  Картона,
гостиница  "Рассел".  Клерк  из  регистра