ы
объяснил мне, что он писал ее под воздействием ЛСД26, - поясняла она  Берку.
- И знаешь что! Я начинаю вполне ему  верить,  -  Она  буквально  приползала
каждый вечер домой. Все ее суставы разламывались, и каждый мускул невыносимо
ныл.
   Для  шотландца  потянулась  череда  тоскливейших   дней.   Пока   Роберта
репетировала в театре, он в основном  проводил  время  с  Эллери,  бесцельно
Слоняясь по полицейскому отделению. В конце концов они стали напоминать пару
страдальцев,  с  омерзением  взирающих  друг  на  друга,  но  не   способных
расстаться, словно сиамские близнецы.
   Вот их дежурный диалог:
   - Скажите, Харри: я вам так же осточертел,  как  и  вы  мне?  -  вопрошал
Эллери.
   - Даже больше! - фыркал Берк.
   - Тогда какого дьявола вы не отчалите?
   - Я не могу, Эллери. А вы?
   - Я тоже не могу.
   - О, брат мой по несчастью!
   - Хватит юродствовать, приятель! Тогда Берк швырял сигарету в пепельницу.
В это время инспектор Куин жалобно взывал к районному прокурору:
   - Как насчет того, чтобы прижать этого Армандо хотя бы одного,  без  этой
бабы в вуали? А, Херман?
   Районный прокурор только молча качал головой.
   - Но мы же имеем письмо Глори в завещании! -  горячился  инспектор.  -  И
вдобавок у нас есть свидетельство Роберты Вест!
   Но он с тем же  успехом  мог  убеждать  себя  самого,  ибо  от  районного
прокурора все его аргументы отскакивали, как от стенки горох.
   - Да что с того, что мы имеем, Дик? - наконец невозмутимо пожимал плечами
прокурор. - Все это доказывает только одно лишь намерение с его стороны,  да
еще за полгода до самого преступления. Даже  если  мне  удастся  добиться  у
главного судьи разрешения на арест  и  начало  процесса,  вы  представляете,
какое богатое поле  деятельности  мы  дадим  его  адвокатам!  А  уж  Армандо
постарается нанять самых что ни на есть лучших. И в каком дурацком положении
окажусь тогда я? Да я лучше удавлюсь, чем снова дам какому-нибудь  прощелыге
шанс покрасоваться на людях ценой  моего  поражения!  Нет  уж,  хватит.  Суд
состоится только в одном случае - при наличии полной гарантии обвинения.  То
есть - если мы найдем стрелявшую женщину.
   - Да какую там к черту  женщину!  -  кипятился  инспектор,  -  Я  начинаю
подозревать, что ее вообще не существовало!
   Так или иначе,  но  инспектор  решил  не  сдаваться.  Он  с  убийственной
методичностью вызывал Карлоса Армандо  в  полицейский  участок  на  допросы.
(Чтобы держать порох сухим, как  объяснял  он  свою  странную  настойчивость
Эллери и Берку.) Но если постоянные визиты в полицию призваны были  поиграть
на нервах у Армандо, то на деле страдали нервы одного лишь инспектора. А его
подопечному, казалось, беседы доставляли истинное удовольствие. Он больше не
возмущался и -не кричал об оскорбленном достоинстве и  правах  личности.  Он
весь так и сочился доброжелательностью, его отрицательные ответы  подавались
под соусом изысканного красноречия, он постоянно скалил зубы в  галантнейшей
улыбке и однажды даже любезно  предложил  инспектору  сигару.  ("Я  не  курю
сигар", - отрезал тот. - А если бы и курил, то не пользовался бы  гаванскими
сортами. А если бы и пользовался, то никогда не принял бы ни одной из  ваших
рук, Армандо. А если бы и принял, то отправил бы ее в сортир". Тогда Армандо
невозмутимо  предложил  сигару  Эллери,  который  задумчиво  взял  ее  двумя
пальцами:  "Я  обязательно  предложу  ее  какой-нибудь  крысе,  которую  мне
понадобится отравить", - любезно поклонился он Армандо, не  уступая  тому  в
галантности. Карлос только оскалился в ответ.)
   - Он издевается надо мной! -  стонал  инспектор.  -  А  сам  весь  так  и
лопается от удовольствия! Все время интересуется, сволочь, чего это я его не
арестую! В жизни никто не вызывал у меня такой ненависти, как  эта  скотина!
Уж лучше бы я пошел в ассенизаторы. - И в ответ на удивленные взгляды  своих
слушателей пояснял:
   - Там, по крайней мере, есть специальное оборудование  и  соответствующие
инструкции для обработки  дерьма...  Старик  прекратил  вызывать  Армандо  в
участок. Берк поинтересовался:
   - Что, списали дело в разряд безнадежных?
   -  Безнадежных?  Черта  с  два!  -  инспектор  всегда  прибегал  к  милым
выражениям своей школьной юности, когда был окончательно не в духе.  -  Буду
земЛю рыть носом, а до конца докопаюсь! Просто эти дурацкие беседы пока  что
доводят до инфаркта меня, а не его.  Так  что  нам  на  время  лучше  занять
выжидательную  позицию,  а  он  пусть  почувствует  себя  в  безопасности  и
расслабится,  потеряет  бдительность.  Может,  сделает  тогда   ошибку   или
опрометчивый шаг, что ли... Даст нам хоть какой-нибудь  повод.  Например,  с
женщиной  этой  таинственной  попробует  связаться."  или  она  с   ним.   Я
позаботился о круглосуточном наблюдении.
   Как выяснилось, об этом позаботился не один инспектор Куин. Эллери, теряя
в весе, с опасностью для здоровья на свой страх и риск ежедневно выходил  на
собственную тропу войны. За это время он навидался всякого в  Плейбой-Клубе,
в Гэзлайт-Клубе27, в разнообразных тайных притонах, а также в  Дэнни,  Динти
Мора, Сарди и Линди28. Что касается сумрачного зала Роман-Театр, то он  стал
для  Эллери  просто  родным  домом.  Однако  в  результате  сын   почтенного
инспектора заработал только гастрит и периодические головокружения.
   - Зачем все это? - спрашивал его Харри Берк.
   - Вам известно, что такое надежда? - пожимал  плечами  Эллери.  -  Только
ради нее одной... Охота, как говорится, пуще неволи.
   - А-а, старая знакомая история! - вздыхал Берк. - Ну  что  ж,  посмотрим,
кто упрямее - дичь или охотник. А пока, видно, мучаетесь без толку?
   - Совершенно без толку. Хотите принять  участие  в  очередной  облаве  на
невидимых лис?
   - Нет уж, покорно благодарю. Мой желудок слишком нежен  для  вашей  дичи.
Хотя, попадись она мне случайно, придушил бы с удовольствием. Но я не совсем
свободен в смысле времени - дело в Роберте.
   Дело, конечно же, было в  Роберте.  У  Берка  внезапно  появились  заботы
поважнее, чем целыми днями слоняться без толку, подкалывать Эллери и терпеть
ответные шпильки. Однажды ночью, когда Роберта  притащилась  в  свою  жалкую
каморку после целого дня, проведенного в немыслимом  выворачивании  суставов
на сцене в не менее немыслимом по своей захудалости  театрике,  Берк  выбрал
момент: Роберта была усталой и поэтому  более  чем  обычно  расслабленной  и
податливой.  Тогда  он  вооружился  всем  мужеством,  на  какое  только  был
способен, и подобно своим воинственным предкам, смело ринулся на штурм.
   - Берти. Берт. Роберта. Я больше не в силах все это выносить. То  есть  я
хотел сказать, что тебе все это, может быть, кажется очень  захватывающим  и
важным  -  преступления,  убийства,   расследования,   преследования...   Но
полицейская романтика вызывает у меня головную боль. Я просто тихо  схожу  с
ума в вашем Нью-Йорке. То  есть  я  имел  в  виду,  схожу  с  ума  от  этого
пустопорожнего времяпрепровождения целыми днями...
   - То есть ты имел в виду,  что  просто-напросто  соскучился  по  дому!  -
сказала Роберта слегка повышенным тоном.
   - Совершенно верно! - обрадовался Берк, - Значит, ты поняла меня, правда,
дорогая?
   - О, да! - отвечала Роберта с едва заметным холодком в голосе:  это  была
ее лучшая сценическая манера, к которой она всегда прибегала  в  ролях  типа
Леди Макбет, - О, да. Вне всякого сомнения - я поняла тебя.
   Берк так и просиял.
   - Значит, все улажено! - и возбужденно схватил Роберту за  руки,  -  Ведь
так, Берти?
   - Что улажено?
   - А я думал...
   К его ужасу Роберта разразилась рыданиями:
   - О, Харри, я не могу винить тебя...
   - Берти! Да в чем дело, ради Бога?!
   - Н-ни в ч-чем...
   - Нет, в чем! Иначе бы ты не плакала, черт побери!
   - А я и не плачу! С чего это мне вдруг плакать? Все правильно, ты  хочешь
домой. Ты в чужой стране. Здесь нет ни зля, ни Рокеров, ни Модов29, ни смены
Королевского Караула...  Ах,  оставь  меня,  Харри.  У  меня  болит  голова.
Спокойной ночи,
   - Но... - полупрозрачные глаза шотландца метались в явном замешательстве,
- Но я думал... - и он снова беспомощно смолк.
   - О, да! Ты всегда думаешь! Ты вообще такой вдумчивый парень, Харри!
   Роберта внезапно  подняла  лицо  от  кушетки,  в  покрывало  которой  она
изливала свои рыдания.
   - Ну, что ты думал?
   - Я думал, что тебе будет понятно, что я не имел в виду...
   - Ты НЕ ИМЕЛ В ВИДУ!  Харри,  ты  способен  довести  человека  до  белого
каления! Неужели нельзя выражаться на простом и понятном английском языке?
   - Я шотландец, - набычился Берк. - Возможно, наш  язык  и  отличается  от
вашего, но... но то, что я имел в виду, должно быть  универсальным  понятием
для всех языков. Когда я говорил, что я не имел в виду, то я хотел  сказать,
что я имел в виду, что...
   - Ну так что же, что, Харри?!
   - Да пошло оно все к черту! - борцовская шея  Берка  взорвалась  багровым
румянцем. - Я хотел, чтобы ты поехала домой со мной вместе!
   Теперь Роберта сидела на кушетке и озабоченно пыталась привести в порядок
растрепавшиеся волосы:
   -  Харри,  это  было  бы  чудесно.  Я   хотела   сказать   -   при   иных
обстоятельствах. То есть я имела в виду, что ты, конечно, не  обладаешь  той
сноровкой в ухаживании за девушками, как Карлос  или  даже,  может  быть,  и
Эллери Куин. Поэтому мне следует относиться  к  твоему  предложению,  как  к
комплименту, учитывая, из чьих уст это предложение прозвучало. Ты очень  мил
- на свой собственный манер. Но неужели ты действительно готов раскошелиться
на  наше  совместное  путешествие  в  Англию  в  обмен  всего  лишь  на  мои
неофициальные ласки? Ведь я не могу позволить себе таких трат, как бы горячо
я ни желала увидеть Англию. Честно  говоря,  это  всегда  была  моя  голубая
мечта:
   Стрэтфорд-на-Айвоне и все такое прочее". Но, милый мой, я боюсь,  что  не
вправе так широко пользоваться твоей щедростью. Более  того,  я  подозреваю,
что дала тебе повод составить обо мне немного неверное представление, как об
особе  легкомысленного  склада.  Тот  факт,  что   однажды   под   давлением
обстоятельств я вынуждена была публично признаться, что была в связи с  этим
чудовищем, Карлосом Армандо, вовсе не дает тебе права  считать  меня  вообще
легкодоступной женщиной.  Ты  был  нежен  и  мил,  Харри,  спасибо  тебе  за
несколько незабываемых ночей любви. Но теперь я действительно очень устала и
хочу пойти в постель - одна. Спокойной ночи, Харри.
   - НЕУЖЕЛИ ТЫ НЕ МОЖЕШЬ СПОКОЙНО И  НЕ  ПЕРЕБИВАЯ  ВЫСЛУШАТЬ  ЧЕЛОВЕКА  ДО
КОНЦА?! - проревел шотландец. -  Ни  черта  лысого  ты  не  поняла!  Я  хочу
жениться!
   - Но, Харри! - всплеснула руками Роберта, - Если бы я только знала!
   Если она затем и намеревалась произнести что-либо, то теперь это навсегда
останется тайной, ибо все остальное потонуло в безумных объятиях и поцелуях.
   - Ну, дружище,  -  обратился  на  следующий  день  Берк  к  Эллери,  едва
сдерживая ликование, - мне наконец-то удалось застать ее врасплох и добиться
ответа!
   Эллери криво усмехнулся:
   - Ну и как Роберта отражала ваш натиск?
   - Простите, а чему вы ухмыляетесь?!
   - Да бедная девочка уже не первую  неделю  ждала,  когда  же  вы  наконец
решитесь застать ее врасплох! А скорее всего даже не неделю,  а  месяц!  Это
было заметно любому нормальному человеку,  но  только  не  свихнувшемуся  от
любовной горячки бедняге-шотландцу! Примите мои поздравления, -  Эллери  без
особого энтузиазма пожал Берку руку.
   Влюбленная парочка решила пожениться сразу же, как только Роберта  кончит
репетировать свои убогие галлюцинации, и пройдут запланированные  спектакли.
По расчетам мисс Вест, это должно было произойти довольно скоро.
   - Мы подставим наши шеи под супружеское  ярмо  в  Мерри-Оулд,  -  ликовал
Берк. - Знаете, приятель, я жду этого ВОАС30  как  манны,  небесной.  Честно
говоря, мне ваша славная страна уже порядком осточертела.
   - Иногда, - задумчиво кивнул Эллери, - я и сам жалею, что судьба  привела
вас вместе со мной в Нью-Йорк.
   И он проклял Карлоса Армандо вместе со всеми его  цыганскими  предками  и
вернулся к рукописи своей очередной книги.
   38
   Обзоры ревю Орина Стина в прессе казались набросанными на одном  дыхании,
а каком-то  экстатическом  восторге,  а  не  по  здравому  размышлению,  как
положено критическим статьям. Нынешний театральный сезон  протекал  довольно
вяло,  и  критики,  видимо,  особенно  ценили  редкую   возможность   излить
накопившиеся эмоции.
   А может быть, дело было просто в легендарном везении Орина Стина. Он  еще
ни разу не обманул ожидания публики, всегда (как  говорили)  приберегал  для
нее козырную карту в очередной театральной партии. А  в  замкнутом  недобром
артистическом мирке (где продюсерам приходится  не  только  работать,  но  и
проводить всю свою жизнь) успех всегда язвительно комментируют  в  карточных
терминах, толкуя о Фортуне и  предпочитая  не  упоминать  о  таланте  самого
игрока.
   Но Лоретта Спейнер - другое дело. Исполнитель предназначен исполнять  ему
порученное, и тут уже встает вопрос, насколько хорошо он лично способен  это
сделать. Ответ на этот раз был единодушным,  он  бросался  в  глаза  жирными
заголовками газет и восклицаниями теле- и радиообозревателей. Критики в один
голос провозгласили ее новой богиней Бродвея, "Вэраети" писала:
   "СТИН ОПЯТЬ СОРВЕТ КУШ". Сам Вальтер Кер назвал ее  законной  наследницей
Глори Гилд. "Лайф" поместил краткий биографический очерк Лоретты. В кулуарах
обсуждали: будет ли ее манера намеренно экстравагантной или  она  склонна  к
непринужденной  раскованности?  Перед  театральными   кассами   бесконечными
кольцами завивалась очередь. Не меньшая толпа  осаждала  служебный  выход  в
надежде  заполучить  автограф  Лоретты.  Сельма  Пилтер  заключила   с   ней
долгосрочный контракт - до сих пор старуха вела ее  дела  сугубо  на  основе
устной  договоренности.  (На  что  последовало   немедленное   благословение
Армандо: "Тебе так будет лучше, мое сердечко, а то  в  этой  мутной  водичке
плавает много акул, жадных  до  молодых  талантов!")  Из  Западного  Берлина
пришло нежное напутствие: "Не сдавай позиций. С любовью. Марта".
   Премьера ревю состоялась в четверг вечером. В пятницу после обеда  Эллери
позвонил Кипу Кипли.
   - Слушай, можешь сделать мне два билета на Орина Стина? Я сам  уже  везде
совался, но без толку.
   - Когда ты хочешь? Что-нибудь через полгода-год31? - спросил репортер.
   - В субботу вечером.
   - В ЭТУ сууботу?!
   - В эту.
   - Слушай, ты за кого меня принимаешь? Я что - Джек Кеннеди?  -  заверещал
Кипли. Затем спокойно сказал: - Ладно, посмотрим, сообразим.
   Он перезвонил через десять минут:
   - И чего я только надрываюсь ради тебя, не понимаю! А взамен ты  пичкаешь
меня черт знает каким количеством сладеньких обещаний. Когда же  и  на  моей
улице будет праздник, а?  Их  отложат  для  тебя  в  кассе,  возьмешь  перед
началом.
   - Спасибо, Кип!
   - Засунь свои "спасибо" в одно  место,  шеф!  Дай  мне  матерьяльчик  для
статейки и поскандальнее! И мы квиты.
   - Ах, Кип, я и сам бы хотел дать тебе "матерьяльчик", и поскорее! Да нету
пока. - Эллери вздохнул и повесил трубку. Он говорил вполне искренне.
   Ведь несмотря на очередную  рукопись  новой  книги  и  мертвую  точку,  с
которой не могло сдвинуться следствие по делу об убийстве  Глори  Гилд,  оно
все равно не давало покоя Эллери. Он и сам понятия не имел, с чего это вдруг
загорелся посмотреть ревю. Дело  было  не  в  желании  проверить  истинность
хвалебных отзывов о достоинствах Лоретты: он готов был положиться  на  слово
бродвейских знатоков. И вообще, Эллери, как  правило,  не  жаловал  мюзиклы.
Однако движимый, видимо,  смутным  профессиональным  инстинктом,  всегда  на
всякий случай держать нос по ветру, он схватил за руку своего изо  всех  сил
упирающегося папашу) это дитя чувствительной  эпохи,  похоронившего  мюзиклы
вместе с Флоренс Зигфилд и Эрлом Карролем) и субботним вечером потащил его в
Роман-Театр.
   Их такси мужественно продиралось сквозь обычные автомобильные пробки  (ни
одному жителю Нью-Йорка в здравом уме и твердой памяти не пришло бы в голову
появиться на  личном  автомобиле  в  театральном  районе  города  в  субботу
вечером). Проезжая Таймс-Сквер,  они  в  ностальгическом  порыве  обменялись
ругательствами по поводу нового суетного облика этого славного места.  Перед
окошечком в Роман-Театр с заветной надписью  -  НА  СЕГОДНЯ  -  им  пришлось
выдержать изрядную битву локтями. В конце  концов  они  оказались  в  центре
партера в шестом ряду - местоположение, о котором бушующее море  поклонников
снаружи могло только мечтать.
   - Просто уму непостижимо! - сказал почти  смирившийся  со  своей  участью
инспектор, - Как тебе это удалось? - старик не  был  осведомлен  об  участии
репортера. - Слушай, эти  места  влетят  в  половину  недельного  жалования!
Моего, во всяком случае.
   Эллери назидательно игрек:
   - Деньги, папа, это еще не все,  -  и  поудобнее  устроился  в  кресле  с
программкой в руках. Есть вещи, которые настоящий мужчина не откроет никому,
даже своему отцу.
   И вот долгожданный момент наступил. "Песни. Исполняет Лоретта Спейнер"  -
в конце первого акта. Насколько Эллери  мог  видеть,  все  вокруг  с  самого
начала держали  программки  открытыми  на  этой  странице.  Эллери  повертел
головой туда-сюда - да, именно  так  и  есть.  Примерно  каждые  десять  лет
случалось такое: на горизонте старого театрального мира вспыхивало  нечто...
и в воздухе почти пахло горящей серой. Это  нечто  было  ни  что  иное,  как
рождение новой звезды. Можно было слышать треск рассыпающихся искр.
   Но даже и он стихал в темноте, предшествующей появлению  этой  звезды  на
сцене, оставляя тишину столь весомую, что она, казалось, вот-вот рухнет  под
своей собственной тяжестью.
   Темнота была так же материально осязаемой, как и тишина.
   Эллери заметил, что он инстинктивно подался  вперед  на  краешек  кресла.
Более того, его отец, натура  недоступная  для  впечатлений,  сделал  то  же
самое.
   Никто не смел ни вздохнуть, ни кашлянуть.
   И вдруг на сцене в самом центре зажегся узкий, ослепительный белый конус.
Словно омытая этим переливающимся светом,  возле  огромного  розового  рояля
сидела Лоретта. Ее руки спокойно лежали  на  коленях.  Фоном  служил  черный
бархатный занавес с вышитой на нем огромной американской розой. Девушка была
одета в искрящееся платье с блестками того же цвета,  что  и  вышитая  роза.
Платье наглухо закрывало грудь до самой шеи, спина же  оставалась  полностью
обнаженной. На девушке не было ни одного украшения, а белая кожа  и  золотые
волосы казались вырезанными в черном бархате. Она задумчиво смотрела - но не
на публику, а на свои собственные колени. Создавалось впечатление,  что  она
сидит где-то совсем одна, прислушиваясь к чему-то, недоступному для  простых
смертных.
   Она оставалась неподвижной в этой  сосредоточенной  позе  целых  тридцать
секунд. Затем подняла глаза вверх и перевела их на  дирижера,  находившегося
сбоку. Тот поднял палочку и  застыл.  Потом  внезапно  опустил  ее,  оркестр
взорвался мощным волнующим аккордом звенящей  меди,  и  у  всех  перехватило
дыхание.
   Аккорд тут же перешел в нежную тревожную  мелодию  вступления,  названную
Гауденсом "Где же, о где?" Замерли последние  звуки  вступления,  и  Лоретга
подняла руки к клавишам. Она извлекла быстрое небрежное  арпеджио,  откинула
сияющую голову назад и запела.
   Голос был вроде бы тот же самый, который Эллери слышал не репетиции -  но
в то же время уже и  не  тот.  В  нем  появилось  особое  напряжение,  нечто
неуловимое, что и создает разницу между простым качеством  и  особым  стилем
исполнения. То ли Лоретта действительно решила продемонстрировать  все  свои
скрытые возможности,  то  ли  Марта  Беллина  научила  ее  кое-каким