Синклер Льюис.
    Кингсблад, потомок королей

   -----------------------------------------------------------------------
   Пер.- Е.Калашникова, М.Лорие.
   Авт.сб. "Кингсблад, потомок королей. Рассказы". М., "Правда", 1989.
   OCR & spellcheck by HarryFan, 12 July 2001
   -----------------------------------------------------------------------



1

   Мистер Блингхем, чтоб ему  жариться  на  вечном  огне,  был  помощником
казначея в компании  "Деликатес".  Он  ехал  из  Нью-Йорка  в  Уиннепег  в
сопровождении  своей  жены  и  препротивной   дочки.   Разумеется,   истых
нью-йоркцев только деловые надобности могли заманить в такую глушь, и все,
что лежит  западнее  штата  Пенсильвания,  вызывало  у  них  презрительное
фырканье. Они потешались  над  тем,  что  Чикаго  посмел  завести  у  себя
небоскребы и что Мэдисон претендует на звание университетского  города,  а
при въезде в Миннесоту, увидя плакат, рекламирующий "Десять  Тысяч  Озер",
даже остановили машину и завопили от восторга.
   Мисс Блингхем, которую называли "Детка", заметила:
   - Нужно обладать настоящим нью-йоркским чувством юмора, чтобы  оценить,
до чего смехотворна эта афиша.
   Когда показался первый  степной  поселок  Миннесоты  -  шесть  домиков,
гараж,  магазин  и  высокий  краснокирпичный  элеватор,  миссис   Блингхем
хихикнула:
   - Смотрите-ка, да у них тут свой Эмпайр Стэйт билдинг!
   - И все  Свенсоны,  Бенсоны  и  Хенсоны  каждый  вечер  отправляются  в
ресторан "Радуга", - отозвалась Детка.
   Им хватило веселья на сотню миль, пока не пришло время завтрака. Миссис
Блингхем склонилась над картой:
   - Гранд-Рипаблик, Миннесота.  Миль  сорок  отсюда.  Большой  город,  не
шутите - восемьдесят пять тысяч жителей.
   - Там и остановимся. Найдется же у них отель, где можно  перекусить,  -
протянул мистер Блингхем, зевая.
   - Цвет местного общества питается в убежище Армии Спасения, -  объявила
миссис Блингхем.
   - Ой, не могу! - пискнула Детка.
   Когда с крутого берега Соршей-ривер перед ними открылся  вид  на  белую
башню  Национального  Банка  "Блю  Окс"  и  на  корпуса  Деревообделочного
Комбината Уоргейта, выросшие после 1941 года - сплошная сталь и стекло,  -
мистер Блингхем сказал:
   - А приличный у них тут военный заводик.
   За годы второй мировой войны  население  Гранд-Рипаблик  увеличилось  с
85.000 до 90.000. Для девяноста  тысяч  бессмертных  душ  здесь  находился
центр вселенной, и все расстояния измерялись отсюда; Москва  была  городом
за 6100 миль от Гранд-Рипаблик,  Саудовская  Аравия  -  рынком  сбыта  для
уоргейтовской  сухой  штукатурки,   пропеллеров   и   стандартных   домов.
Блингхемы, твердо знавшие, что центром  солнечной  системы  является  угол
Пятой авеню и Пятьдесят седьмой улицы, пришли бы в  негодование,  услышав,
сколько в этой долине простаков, которые  воображают,  что  весь  Нью-Йорк
состоит из отелей, мюзик-холлов, гетто и Уолл-стрита.
   Миссис Блингхем торопила:
   - Едем. Не стоять же нам тут целый день, любоваться на  эту  свалку!  В
путеводителе сказано, что лучшая  кухня  в  отеле  "Пайнленд".  Поехали  в
"Пайнленд".
   На пути к "Пайнленду" им наверняка попалось несколько  вилл  затейливой
архитектуры  восьмидесятых  годов,   итальянская   католическая   церковь,
ломбард, где лесоруб-литовец только что заложил револьвер, из которого  он
застрелил  кашевара-сиамца,  ателье  дамских  нарядов,  лучшее   на   всем
протяжении от Форт-Уильямса до Далласа, летчик с орденом Креста Виктории и
негритянский священник со степенью доктора философии, -  но  ничего  этого
они не заметили.
   Тормозя  перед  девятиэтажным  мозаичным   фасадом   отеля   "Пайнленд"
(архитекторы Лефлер, О'Флаэрти и Мюллер из Миннеаполиса), мистер  Блингхем
сказал с сомнением в голосе:
   - Н-ну, надеюсь, что-нибудь съедобное здесь найдется.
   Их очень насмешило претенциозное название более фешенебельного из  двух
ресторанов "Пайнленда" - "Фьезоле", но им вовсе не показалось бы  смешным,
если б они узнали, что местные жители произносят это слово "Физоли", - они
сами произносили его точно так же.
   Дух Ренессанса в "Фьезоле" долженствовали создавать стены, раскрашенные
под помпейские фрески, майоликовая посуда, две испанские  винные  фляги  у
входа  и  фриз,  изображающий  древнегреческих  бегунов,  работы  местного
художника-портретиста.
   - Однако и задаются же в этом самом - фу,  опять  забыла,  как  его?  -
воскликнула Детка.
   - Гранд-Рапидс, - сказал мистер Блингхем.
   - Ничего  подобного,  Гранд-Рапидс  -  это  откуда  тетя  Элла.  А  это
местечко, - авторитетно объявила миссис Блингхем, справившись по карте,  -
называется Гранд-Рипаблик.
   - Идиотское название! - изрекла Детка.  -  Хорошо  еще,  что  не  "День
Независимости". Ох уж эта провинция!
   Метрдотель,  высокий,  степенный  негр,  голова   которого   напоминала
коричневый бильярдный шар, церемонно повел их к столику. Они не знали, что
это Дрексель Гриншо, лидер консервативного крыла негритянской  общины.  Он
был похож на епископа, на генерала, на сенатора - на любого из тех, кем он
мог бы стать, если бы избрал себе другую профессию - и другой цвет кожи.
   Мистер Блингхем заказал гуляш по-венгерски. Миссис Блингхем  отважилась
на жаркое из молодого барашка. Детка выбрала куриный салат  и  прикрикнула
на чернокожего официанта:
   - Да нельзя ли, чтоб туда попал хоть кусочек курицы!
   Их ужасно развеселило, что официант поклонился и сказал:
   - Слушаю, мисс.
   Что тут было смешного, они затруднились бы объяснить. Но как  они  сами
говорили: "Надо родиться в Нью-Йорке, чтобы оценить  нью-йоркское  чувство
юмора. Черномазый лакей в какой-то захолустной обжорке, а фасону  -  точно
служит у Ритца!"
   Правду сказать, в Нью-Йорке, решив  покутить,  они  отправлялись  не  к
Ритцу, а в один из ресторанчиков. Шрафта.
   Небрежно ковыряя вилкой свой салат - который она, однако, съела дочиста
и даже хлеба не оставила, - Детка свысока оглядывала зал:
   - М-м, м-м! Почтенные предки, поглядите-ка направо. Видите за  соседним
столиком мальчика? Я хочу, чтоб вы мне его купили.
   Объектом ее лестного внимания был молодой человек лет тридцати,  весьма
приятный на вид - широкие плечи, сильные руки в веснушках и  та  особенная
белизна кожи, которая часто встречается у рыжих. Сразу приходила  мысль  о
футболе, позднее сменившемся более изысканным теннисом. Но больше всего  в
нем привлекал удивительно ясный взгляд  голубых  глаз  и  ясная,  душевная
улыбка.
   - Похож на офицера шотландского  полка,  -  одобрила  Детка.  -  Только
юбочки не хватает.
   - Ну что ты, Детка! А  по-моему,  он  похож  на  продавца  из  обувного
магазина, - процедила миссис Блингхем.
   И они тут же забыли  об  этом  молодом  человеке,  который  не  был  ни
продавцом из  обувного  магазина,  ни  шотландцем  -  разве  что  на  одну
четверть.  Его  звали  Нийл  Кингсблад,  он  служил  в  банке  и   недавно
демобилизовался из армии в чине капитана.
   Продолжая после завтрака  свой  путь  на  север,  Блингхемы  сбились  с
дороги. Они считали ниже своего достоинства расспрашивать диких туземцев и
долго кружили по застроенному нарядными виллами кварталу  Оттава-хайтс,  а
потом среди гонтовых кровель,  разноцветных  фасадов,  бетонных  террас  и
зеркальных окон нового жилого района,  носившего  название  Сильван-парка.
Сворачивая с Липовой  аллеи  на  Бальзаминовую  тропу,  они  не  приметили
новенький,  чистенький,  свежеоштукатуренный  коттедж,  в   "колониальном"
стиле,  с  голубыми  жалюзи  и  белыми  дощатыми  панелями,  стоявший   на
северо-западном углу, и не взглянули на высокую красивую молодую женщину и
четырехлетнюю, всю золотисто-розовую девчурку, спускавшихся в это время  с
крыльца. А между тем именно в этом доме жил капитан Нийл Кингсблад, и  это
были его жена Вестл и дочь, резвушка Бидди.
   -  Придется  все-таки  спросить  дорогу.  Интересно,  тут  по-английски
понимают? - раздраженно сказала миссис Блингхем.
   Вечером, подъезжая к Крукстону, пункту, намеченному для ночлега, мистер
Блингхем задумчиво произнес:
   - Как называется этот городишко, где мы завтракали сегодня, ну вот, где
мы еще заплутались, когда выезжали на шоссе?
   - Вот  забавно,  никак  не  припомню,  -  сказала  миссис  Блингхем.  -
Биг-ривер, что ли.
   - Где был тот симпатичный молодой человек, - сказала Детка.



2

   У Нийла  и  Вестл  Кингсблад,  на  редкость  покладистых  хозяев,  были
неприятности с прислугой, и это не следует понимать  как  обычную  комедию
домашних неурядиц. Даже колониальным виллам молодых финансистов  не  чужды
свои трагедии, хотя бы и в миниатюре.
   Казалось, Нийл Кингсблад не был создан ни для трагедий,  ни  для  особо
выдающихся удач. Рыжий, кудрявый, голубоглазый, рослый, веселый, в  равной
мере далекий от книжной премудрости и житейского коварства, Нийл в  ноябре
1944 года  занимал  должность  помощника  главного  бухгалтера  во  Втором
Национальном Банке Гранд-Рипаблик, где директором был мистер  Джон  Уильям
Пратт.
   Он любил свою семью, своих друзей, свою работу, рыбную ловлю,  охоту  и
гольф, любил удочки, ружья, лодки и другие простые и замечательные вещи, с
которыми связаны эти виды спорта. Но теперь он уже не мог странствовать по
лесам и озерам Северной Миннесоты. Год назад,  когда  его  пехотная  часть
занимала одну итальянскую деревушку, он был ранен в правую ногу.
   Эта нога навсегда осталась на полдюйма короче, но хромота уже почти  не
мешала ему передвигаться, и он твердо рассчитывал, что к весне 1945  года,
хоть и вприпрыжку, а выйдет на теннисный корт.  Его  репутация  одного  из
самых красивых мужчин в  городе  не  пострадала;  хромота  даже  придавала
что-то забавно-милое его походке, а плечи и грудь у  него  были  такие  же
могучие, как и раньше.
   Прошлое рождество он промучился в военном госпитале в  Англии;  зато  в
этом году он встретит рождественские  праздники  дома,  со  своей  любимой
Вестл, высокой, жизнерадостной, ласковой, но вполне рассудительной молодой
женщиной, и с дочуркой Элизабет, все четыре года своей жизни известной под
именем Бидди, - прелестной умницей Бидди, у которой кожа точно клубника со
сливками, а волосы цвета шампанского.
   Нийл родился в 1914 году,  когда  мир  лихорадило  предвестиями  первой
мировой войны; он верил в  священный  характер  второй  мировой  войны;  а
теперь, за коктейлем в Теннисном клубе Сильван-парка, он смело утверждал -
да и сам готов был поверить, - что третьей мировой войны не будет и  можно
спокойно растить сына, если милостью богов (его бог был баптистский, а бог
Вестл - епископальный) у них родится сын.
   Его отец был известный  зубной  врач  доктор  Кеннет  М.Кингсблад,  еще
благополучно здравствующий и практикующий (прием в Доме Специалистов, угол
Чиппева-авеню и Вест-Рэмси-стрит), а его дед с материнской стороны - Эдгар
Саксинар, в прошлом агент телефонной компании, теперь живший  на  покое  в
Миннеаполисе. Таким образом, он происходил из весьма  почтенных  ученых  и
деловых кругов, но что касается имущественного и общественного  положения,
то в этом, нужно признаться, его семья далеко уступала семье Вестл,  отцом
которой был Мортон Бихаус, президент Акц.  О-ва  Энергосвет  Прерий,  брат
Оливера Бихауса, главного юрисконсульта уоргейтовских предприятий. Когда в
Гранд-Рипаблик говорят "Бихаус" - это звучит, как  "Адаме",  "Сесиль"  или
"Пиньятелли".
   Вестл в свое время была президентом Лиги Образованных  Молодых  Женщин,
чемпионкой  по  гольфу  загородного  клуба  "Вереск",  лучшим   в   округе
добровольным агентом по распространению военного займа, секретарем Гильдии
св.Ансельма,  председателем  Программного  Комитета   Дамского   клуба   и
победительницей турнира по бриджу в Космополли (приз - кофейный сервиз  на
шесть персон). При всем том она сохранила человеческие черты.
   Она окончила Свит-Брайер-колледж в Виргинии, и  считалось,  что  у  нее
более утонченный вкус, чем у Нийла,  который  в  бытность  свою  студентом
Миннесотского  университета  не  поднимался  выше  дешевых   пансионов   и
пивнушек. Но она говорила о себе: "Я не претендую на интеллектуальность. В
душе я домашняя хозяйка".
   У нее  было  узкое,  продолговатое  лицо,  освещенное  веселыми  серыми
глазами, и волосы заурядного каштанового оттенка, но удивительно густые  и
пышные. Руки у нее были шире,  чем  у  Нийла,  у  которого  сильная  кисть
оканчивалась длинными  тонкими  пальцами.  Вестл  смеялась  легко,  но  не
слишком много. К Нийлу она чувствовала любовь, уважение, нежность; в кино,
во время сеанса, часто держала его руку в своей, и  супружеские  отношения
не  стали  для  нее  простой  привычкой.  До  его   ранения   она   любила
странствовать с ним на лодке по пустынным северным озерам;  она  разделяла
его Здравые  Консервативно-Республиканские  Взгляды  на  банковское  дело,
налоги и вероломство профсоюзов.  Это  было  в  полном  смысле  Счастливое
Американское Супружество.


   Хотя  Вестл  выросла  в  сером  каменном   Бихаусовском   особняке   на
аристократической Белтрами-авеню, ей сразу пришлась по  душе  замысловатая
простота Сильван-парка. Там "лесные  кущи,  древние,  как  мир,  смыкались
вокруг  солнечных  прогалин",  которые  мистер  Уильям  Стопл,  Продажа  и
Управление Недвижимостью, не щадя затрат, распланировал  в  виде  участков
прихотливой формы.
   Вестл питала нежность к  своему  беленькому  домику,  к  его  нарядному
полукруглому крыльцу  со  стройными  колоннами.  Гостиная  в  домике  была
обставлена скромно,  но  все  в  ней  радовало  глаз  -  низкие  стулья  с
темно-синей обивкой, терракотовые занавеси, часы  с  боем,  ярко  пылающий
камин (электрический, со  стеклянными  углями),  а  на  каминной  полке  -
немецкая  каска,  считавшаяся  боевым  трофеем   Нийла.   Но   еще   более
выразительно говорила о благоденствии хозяев стеклянная веранда,  где  пол
был  выложен  красными  плитками  и  стояла  зеленая  плетеная  мебель   и
холодильник для бутылок и откуда для вящего аристократизма открывался  вид
на холм, на вершине которого высился Хилл-хауз; сказочная вилла  Бертольда
Эйзенгерца.
   Подобное  великолепие  было  явно   не   по   средствам   обыкновенному
банковскому кассиру, а Нийл до недавнего времени был всего лишь  кассиром.
Это тесть помог ему устроиться  на  столь  широкую  ногу  и  даже  завести
прислугу - самая большая  роскошь  американской  цивилизации,  в  условиях
которой вы можете иметь "кадиллак", но обувь должны себе чистить  сами.  К
слову сказать, не такая уж это плохая форма цивилизации, раз она позволяет
вам помыкать только механическими слугами.
   В Сильван-парке не встретишь ни садов с кирпичной оградой, ни шоферов с
кирпичными физиономиями, которые украшают собой Оттава-хайтс. Соседи Нийла
наслаждаются  жизнью  в  стандартных  коттеджах,  семикомнатных   шале   и
каркасных  домах.  Вдоль  серповидных  Аллей  и  Троп  красуются   веселые
фонтанчики,  а   центральная   площадь,   именуемая   "Пьяцца",   окружена
квазииспанскими аркадами, где расположены нарядные магазины.  Но  по  этой
бутафорской Гренаде неистово носятся ребятишки, матери возят  колясочки  с
младенцами и отцы сгребают опавшие листья.
   Мистер  Уильям  Стопл  (не  забывайте,  что  недавно   он   был   мэром
Гранд-Рипаблик) конфиденциально  обращает  ваше  внимание  на  то,  что  в
Сильван-парке вы избавлены от  евреев,  итальянцев,  негров  и  назойливых
нищих, равно как и  от  шума,  комаров  и  скучной  прямолинейности  улиц.
Официально же он возвещает:
   "КУДА исчезли юношеские грезы и видения девичьих  снов?  ГДЕ  романтика
минувших лет, ГДЕ лилейно-белая дева у зеркальной глади пруда,  под  сенью
зубчатой башни с гордо реющим флагом? В ВАШЕЙ  власти  воскресить  сегодня
эту мечту. Сильван-парк - вот место, где сбываются  сны,  где  гармоничный
быт, живописный ландшафт, новейший комфорт, все блага Американского Образа
Жизни к Вашим услугам по исключительно недорогой цене и на самых  льготных
условиях, справки письменно и по телефону, по средам контора открыта до 10
ч. веч.".
   Нийл и Вестл смеялись над  этим  образцом  поэзии  нашего  времени,  но
Сильван-парк  они  и  сами  считали  раем,  в   высшей   степени   разумно
организованным раем - и деньги  за  их  домик  были  уже  почти  полностью
выплачены.
   Рядом с супружеской спальней (при ней была изразцовая ванная с лотосами
и морскими коньками по стенам) находилась детская Бидди - кролики и  Микки
Маусы, -  а  дальше  шла  тесная  комнатушка,  вся  в  углах  и  выступах,
заставленная и заваленная  всяким  ненужным  хламом,  которая  именовалась
"кабинетом" Нийла и в случае надобности служила комнатой для гостей.  Сюда
Нийл приходил созерцать свои удочки и клюшки, кубок "За меткую  стрельбу",
который он выиграл в 1941 году, и свою  любимую  коллекцию  огнестрельного
оружия. У него было охотничье ружье компании  Гудзонова  залива,  пистолет
45-го калибра, из каких стреляла Канадская  конная  полиция,  и  полдюжины
современных винтовок. Он всегда мечтал о жизни фронтирсмена, какого-нибудь
агента пограничной фактории Астора в Миннесоте 1820 года и любил календари
с заметками о байдарочном спорте и о повадках лосей.
   И тут же была его личная, не  слишком  обширная  библиотека.  Сочинения
Киплинга,  сочинения   О'Генри,   похождения   Шерлока   Холмса,   история
банковского дела, переплетенные комплекты  "Национального  географического
журнала" и руководства Бизли по теннису и Морисона по гольфу.  Среди  этой
солидной продукции затерялся где-то в углу томик  стихов  Эмили  Дикинсон,
подаренный ему еще в  колледже  девушкой,  имя  и  наружность  которой  он
позабыл, и Нийл иногда доставал этот томик, листал его и удивлялся.


   В конце узкого коридора находилось помещение, которое они устраивали  с
особенной заботой - спальня и отдельная ванная их прислуги, мисс  Белфриды
Грэй, молодой особы негритянского происхождения.
   Помня о том, как трудно в это тяжелое военное время удержать  прислугу,
они не жалели средств,  чтобы  получше  обставить  помещение  Белфриды.  В
комнате было радио,  вышитое  покрывало  на  кровати,  несколько  выпусков
"Спутника домашней хозяйки", а однажды Вестл, в припадке  безумия,  купила
Белфриде настоящую  английскую  люфу.  Белфрида  приняла  ее  за  какую-то
высохшую нечисть и чуть не потребовала расчета, когда Вестл преподнесла ей
этот подарок.
   От розового банного мыла в виде  утки,  предложенного  Вестл,  Белфрида
тоже отказалась, объяснив, что ее кожа не переносит  другого  мыла,  кроме
"Gout de Rose", доллар кусок. "Gout de Rose" было немедленно доставлено, и
все же Белфрида подумывала об уходе. При желании она могла  быть  отличной
кухаркой, но как раз в данное время у нее этого желания не было.
   Белфриде шел двадцать второй год, и в ее упругой  гибкости  была  своя,
особая красота. Она упорно не признавала чулок,  даже  когда  подавала  на
стол, и ее великолепные ноги, точно  из  теплой  атласистой  бронзы,  едва
прикрытые развевающейся юбкой, постоянно смущали Нийла и его гостей,  хотя
дальше смущения дело не шло.
   Знакомство с Белфридой, убедившее Нийла и  Вестл  в  том,  что  держать
прислугу стоит больше нервов,  чем  самим  заниматься  хозяйством,  могло,
конечно,  породить  в  них  определенное  предубеждение  против  негров  -
впрочем, они также не отличались особым юдофильством и не  питали  горячей
симпатии к индейцам, яванцам или финнам.



3

   - Нет, - сказал Нийл своей жене, - я всегда говорил, что  мистер  Пратт
чересчур уж консервативен. Он считает людьми только таких, как мы, ведущих
свой род от англичан, французов  или  немцев.  А  скандинавов,  ирландцев,
венгров, поляков ни во что не ставит. Он не хочет понять, что мы  живем  в
новой Америке. Я лично враг всяких предрассудков, однако это не мешает мне
видеть, что есть вещи, в которых  негры  не  могут  и  никогда  не  смог