ут
сравниться с нами. Я это понял в Италии, когда видел, как они спокойненько
занимались разгрузкой судов, в то время как мы, белые  солдаты,  принимали
на себя огонь противника. Или вот Белфрида - желает, чтобы ей платили, как
голливудской звезде, а в двенадцать часов ночи ее еще дома нет!
   Они  пили  коктейли  в  своей  уютной  кухне  с   белой   эмалированной
электрической плитой,  холодильником,  посудомойкой  и  мусоропроводом,  с
красными металлическими стульями и синим металлическим столом - образцовая
кухня, новая эмблема Америки, пришедшая  на  смену  бизону  и  бревенчатой
хижине.
   У Вестл сегодня был день прогрессивных, гуманистических настроений.
   - Я  с  тобой  не  согласна,  Нийл.  Не  нахожу,  чтобы  Белфрида  была
требовательней какой-нибудь  белой  девчонки,  которая  в  пятнадцать  лет
каждый вечер желает иметь в своем распоряжении хозяйскую машину. И не  так
уж весело целый день возиться в чужой кухне, в чаду и капустной вони. Я бы
не хотела. А ты хотел бы, ты, финансовый туз?
   - Да, пожалуй, тоже нет. Но все-таки своя ванная и отдельная комната не
то, что в негритянском квартале, на Майо-стрит, где, я  слышал,  живут  по
шесть человек в одной каморке; спи спокойно, одна,  никто  не  мешает.  То
есть я надеюсь, что Белфрида  спит  одна,  хотя  этот  черный  ход  всегда
внушает мне подозрения. И свободное время с двух до половины  пятого,  как
раз когда у нас в банке голова пухнет от цифр.  И  на  всем  готовом,  при
восемнадцати долларах в неделю.
   - Ты восемьдесят получаешь!
   - Но ведь я должен содержать тебя - и Белфриду!
   - А она  мне  говорила,  что  помогает  деду  -  знаешь  старика  Уоша,
чистильщика обуви в "Пайнленде"?
   - Я понимаю, конечно. - Нийл был в  меру  сердоболен.  -  Наверно,  это
тяжело - всю жизнь нянчить чужих детей. Чарли Сэйворд уверяет, что  придет
такое время, когда на домашнюю работу будут наниматься только на  условиях
квалифицированных специалистов -  пятьдесят  долларов  в  неделю  и  после
работы домой, как банковский кассир  или  водопроводчик.  Но  мне  это  не
нравится! Мне нравилось, когда прислуга получала восемь долларов в  неделю
и все делала - и стряпала, и стирала, и еще пекла пирожки  для  маленького
господина, то есть для меня.  В  хорошем  положении  окажутся  вернувшиеся
герои, если все угнетенные нации, за свободу которых мы дрались,  в  самом
деле  освободятся  и  захотят  сесть  на  наши  места!  Ох,  Вестл,  жизнь
становится слишком сложной для бедного солдата!
   Вестл рылась в кухонном шкафу. Вдруг она жалобно воскликнула:
   - Эта негодяйка, чтобы не возиться, опять испекла два пирога  сразу,  и
второй нам придется есть черствым! Нет, честное слово, я ее выгоню и  буду
хозяйничать сама!
   - Тебе не кажется, что ты  не  очень  последовательна  в  своей  защите
угнетенных?
   - Р-р! Давай заглянем к ней в комнату, пока ее нет.
   С нечистой совестью шпионов они на цыпочках  поднялись  по  лестнице  и
вошли в будуар Белфриды. На неубранной постели - эта  постель  никогда  не
бывала убрана - валялись туфли, белье с розовыми ленточками и киножурналы;
подушка была совсем черная от помады для волос. На ночном столике,  поверх
библии,  лежала  книжка,  озаглавленная:  "Магический   справочник   Джона
Завоевателя: Магниты,  Амулеты  для  наведения  порчи,  Приворотные  Духи,
Колдовские Соли, Корешки Адама и Евы, Древняя Печать  Ноевых  Сыновей".  В
комнате стоял сильный запах духов и курительных палочек.
   - Такая была хорошенькая комнатка! - огорчалась Вестл.
   - Пойдем скорей отсюда. Мне кажется, будто мы попали в притон и  сейчас
кто-нибудь вылезет из-под кровати и бросится на нас с ножом.
   На площадке  они  столкнулись  с  Белфридой,  поднимавшейся  по  черной
лестнице. Она остановилась и недружелюбно взглянула на них.
   - Э-э... хм... добрый вечер! - сказал Нийл с виновато-идиотским видом.
   У Белфриды было очень черное лицо с круглыми щечками и всегда  готовыми
к улыбке губами, но сейчас оно казалось  каменным,  и  супруги  с  позором
ретировались в свою спальню.
   Нийл пробормотал:
   - Она здорово рассердилась, что мы шпионим за ней. По-твоему,  что  она
теперь сделает? Вылепит из воска наши изображения и бросит в  огонь?  Нам,
белым людям, не понять этих ниггеров, чем они живут, о чем думают.
   - Нийл, негры не любят, когда их называют "ниггеры".
   - Ах ты, господи! Что за дурацкая обидчивость! Не все ли равно, как  их
называют. Я же говорю: мы понятия не имеем, куда Белфрида ходит и чем  она
занимается - знахарствует, или колдует, или, может  быть,  она  состоит  в
какой-нибудь негритянской левой организации, которая  замышляет  отнять  у
нас этот дом. Одно только ясно: весь биологический и психологический склад
у этих негров не такой, как у белых людей, особенно у нас, англосаксов (во
мне, правда, есть и французская кровь). Очень грустно, но это так, и ты не
будешь отрицать, что ниггеры... ладно, ладно, негры - не  такие  же  люди,
как я, или ты, или Бидди. Я сам смеялся над солдатами из южан, которые это
утверждали, но, пожалуй, они все-таки правы. Видела, какие у Белфриды были
сейчас глаза - ну точно как у загнанного зверя! Впрочем, я доволен, что  у
нас, на Севере, не существует дискриминации, - и негры и  белые  ребятишки
ходят в школу вместе. Скоро и наша Бидди  тоже  сядет  за  парту  рядом  с
каким-нибудь черномазым карапузом.
   - Думаю, что нашей маленькой задаваке ничего от этого не  сделается,  -
фыркнула Вестл.
   - Конечно, конечно, в школе это все так, а вот согласилась бы ты, чтобы
твоя дочь вышла замуж за негра?
   - Должна сказать, что пока, несмотря на ее опасный возраст, я что-то не
примечала за ней хвоста чернокожих поклонников!
   - Ну да, ну да - но понимаешь - ты понимаешь...
   Честному и наивному Нийлу было тем труднее  сформулировать  свою  точку
зрения на расовый вопрос, что он сам не  знал,  в  чем  эта  точка  зрения
заключается.
   - Я хочу сказать, что мы тут, на Севере, исходим из представления,  что
негр - такой же человек, как и мы, ничем не хуже, и имеет такие  же  шансы
стать президентом Соединенных Штатов.  Но,  может  быть,  это  -  неверное
представление. В армии я познакомился с одним врачом  из  Джорджии,  и  он
меня уверял - а кому и знать, как не ему, он ведь всю  свою  жизнь  прожил
среди негров, и потом сам врач, ученый, - вот  он  мне  и  говорил,  будто
доказано, что у негров объем мозга меньше, чем у нас, и черепные швы у них
облитерируются раньше, так что  даже  если  в  школе  они  сначала  учатся
хорошо, то очень скоро отстают и потом уже лодырничают всю жизнь. Так ведь
это же и значит низшая раса... Черт, ты понимаешь,  не  в  моем  характере
кого-нибудь ненавидеть. Я никогда не чувствовал ненависти к итальянцам или
к фрицам, а вот Белфриду я ненавижу. Чертова девка, она постоянно  смеется
надо мной, у меня же в доме! Только и думает, как бы поменьше  работать  и
побольше выжать из нас, и еще над нами же издевается - за то,  что  мы  ей
платим; нет  чтобы  постараться  приготовить  что-нибудь  повкуснее,  одна
забота  -  как  бы  выговорить  себе  лишний  выходной  вечер,  и   всегда
подсматривает за нами, и высмеивает нас,  и  копит  против  нас  злобу,  и
ненавидит нас!
   Вестл уже спала, а он все лежал и думал:
   "А вот тот парнишка негр, с которым я проучился  вместе  с  первого  до
последнего класса, - как его звали, Эмерсон Вулкейп, что ли? - ведь всегда
держал себя тихо, прилично, а  мне  все-таки  неприятно  было  видеть  его
черную физиономию среди наших белых девочек.
   Собственно говоря, физиономия у него даже не была  черная.  Он  был  не
смуглее меня; мы и не знали бы, что в нем есть негритянская кровь, если бы
нам не рассказали. А все-таки когда уж знаешь, так о  человеке  привыкаешь
думать, как о негре, и я помню, как я, бывало, злился,  когда  он  вылезал
вперед и отвечал на вопросы, на которые Джад или Элиот не могли ответить.
   Или эти черные солдаты-грузчики в Италии - я ни одному из них слова  не
сказал, но всегда в них чувствовалось что-то не то, - и как  они  смотрели
на нас! Да я ни одному заслуженному генералу не позволил  бы  смотреть  на
меня так, как эти черномазые! Да, если мы хотим отстоять достижения  нашей
цивилизации, нужна твердость и выдержка, так,  чтобы  ниггеры  знали  свое
место. Хотя, боюсь, мне не  всегда  удается  проявлять  твердость  с  этой
мартышкой Белфридой!"


   Славный  молодой  финансист-воин,  законный  наследник  шпагоглотателей
Дюма,  философствующих  аристократов  Толстого,  доблестных   джентльменов
Киплинга, ворочался в постели, не чувствуя душевного покоя.



4

   Вновь  они  изведали  предрождественский  праздничный   подъем,   почти
позабытый за эти годы войны. Их друзья и сверстники еще воевали  в  Европе
или на Тихом океане, и Нийл и Вестл думали о них не меньше, чем  о  Бидди,
когда носились по городу в поисках елки чуть не за месяц до рождества.
   Они рассчитывали, что Белфрида, как  добрый  и  преданный  член  семьи,
разделит их святочные утехи, и Вестл с трепетом подступила к ней:
   - Мы с мистером Кингсбладом выбрали чудесную елку,  сегодня  рассыльный
ее принесет. Пока спрячем ее в гараже. Вы нам поможете в устройстве  этого
маленького праздника, хорошо? Елка ведь так же для вас, как и для нас.
   - У нас дома своя елка будет.
   - О, у вас на Майо-стрит тоже бывают елки?
   - Да, у нас на Майо-стрит бывают елки! И семьи у нас на Майо-стрит тоже
бывают!
   Вестл больше рассердилась на себя, чем на девушку. В  самом  деле,  она
говорила с ней так, будто праздник рождества  изобрели  Отцы  Пилигримы  в
Плимуте, вместе с Санта-Клаусом и елкой, а заодно и зимним солнцестоянием,
и  для  лиц  африканского  происхождения  все  это  должно  быть  приятной
новинкой. Она промямлила:
   - Да, конечно... Я хотела - то есть я не хотела - я просто думала,  что
вам будет приятно...
   Белфрида беспечно возразила:
   - Нет, спасибо. Я сегодня иду гулять с моим молодым человеком, - и  тут
же удалилась, оставив Вестл и Нийла в полной растерянности посреди  кухни,
которую они так любили раньше, пока Белфрида не  превратила  ее  в  чужое,
вражеское логово.
   - Скорей уйдем отсюда! Тут все пропахло ею! - вскипел Нийл.
   - Да, мне тоже неприятно стало входить  сюда.  Она  так  держится,  как
будто я - вторгшийся враг, как будто вот сейчас я загляну в холодильник  и
проверю, чисто ли у нее там.
   - Ты в самом деле туда заглядываешь. И там в самом деле грязно.
   - Чего я не выношу, это выражения ее глаз, когда попросишь  ее  сделать
что-нибудь экстренное. Она все сделает, но каждый раз почему-то ждешь, что
она откажется, и как тогда быть  -  выгнать  ее  или  извиниться?  Ах  ты,
господи!
   Нийл похвастал:
   - Ну, на меня эти взгляды больше не действуют, но чего я не выношу, так
это ее манеры никогда не вытряхивать  все  пепельницы.  Кажется,  она  под
страхом смерти и то хоть в одной оставила бы окурки. Честное  слово,  она,
наверно, записывает это себе, чтоб не забыть.
   - Нет, все ничего по сравнению с этим  мрачным  взглядом  -  точно  вот
сейчас она выхватит бритву.
   - Кажется, лучшие черные специалисты отдают теперь предпочтение лому, -
сказал Нийл. - Ох, прости, пожалуйста. Это грубые шутки. Бедняжка Белфрида
- с утра до ночи над грязной посудой. У нас просто развивается негрофобия.
   Но на следующий день, после обеда. Нийл снова забушевал:
   -  Нужно  все-таки  что-нибудь  сделать  с  нашей  Топси.  Может  быть,
действительно пора ее уволить. Такой  гадостью  она  еще  нас  никогда  не
кормила. Мясо как подметка, и потом я всегда считал, что негры  -  мастера
готовить бататы, но Белфрида ухитряется придать им вкус пареной  тыквы.  А
пудинг, по-моему, у нас уже четвертый раз на этой неделе.
   - Второй. Но я все-таки надеюсь,  что  завтра  уговорю  ее  приготовить
что-нибудь другое - ведь у нас обедают Хавоки. Так как я терпеть  не  могу
Кертиса, то тем более обязана угостить его на славу.
   Назавтра Белфрида действительно приготовила кое-что другое. Она  просто
не появилась.


   Кертис, сын дюжего подрядчика Буна Хавока, был недоразумением с  самого
младенчества. Видимо, шумная веселость отца и  крикливость  матери  еще  в
колыбели сбили его с толку. Это был  здоровенный  малый,  недурной  собой,
хоть и сумрачного вида, и у него постоянно водились деньги, но он  никогда
не имел успеха - ни у девушек, чью любовь пытался  купить,  ни  у  юношей,
которых старался залучить в собутыльники.
   В январе 1942 года состоялась свадьба Кертиса с  Нэнси  Пзорт,  дочерью
простого огородника, и в том же месяце у них родилась дочка Пегги,  а  сам
Кертис сбежал в морскую  пехоту.  Хавок-отец  весьма  бурно  негодовал  по
поводу женитьбы сына, его сына,  на  какой-то  нищей  славянке,  но  когда
Кертис после ранения вернулся из армии в  чине  капрала,  он  устроил  ему
номинальную должность в Национальном  банке  "Блю  Окс"  и  купил  молодым
супругам хорошенькую белую виллу, крытую зеленой черепицей, рядом с  домом
Нийла.
   Бидди, в солидности своих четырех лет, считала трехлетнюю  Пегги  Хавок
маленькой, но это не мешало им целые дни играть вместе. Кертис был уверен,
что Нийл, как собрат по профессии и бывший однокашник, должен его любить и
с  удовольствием  выслушивать  его  сальные  рассказы   об   интрижках   с
банковскими стенографистками. Спастись от Кертиса было трудно.
   Он вваливался в дом в самые неожиданные часы, от рассвета  до  глубокой
ночи, твердо рассчитывая на чашку кофе, коктейль и благодарную  аудиторию,
и до того надоел Нийлу и Вестл, что они  особенно  старались  быть  с  ним
любезными. Кроме того, они  от  души  жалели  бедную  Нэнси  Пзорт  Хавок,
беспечное дитя природы, затесавшееся в семью банкиров-разбойников.
   В декабрьский вечер, о котором идет речь, Кингсблады  ждали  Хавоков  к
обеду.
   Вестл относилась  к  этой  перспективе  со  спокойной  решимостью.  Она
съездила на рынок за голубями, каштанами и  грибами  и  в  утро  испытания
обратилась к Белфриде тоном, каким  новоиспеченный  капитан  обращается  к
бывалому старику сержанту:
   - Белфрида, голубушка, я ко второму  завтраку  дома  не  буду,  так  вы
сварите Бидди овсянку. И постарайтесь закатить  для  Хавоков  такой  обед,
чтобы у них глаза на лоб полезли. Времени у вас хватит - целый день.  Стол
накройте вышитой скатертью и возьмите парадное серебро.
   Белфрида молча кивнула, и Вестл уехала в наилучшем  расположении  духа.
Нийл должен был вернуться автобусом; сегодня была ее очередь  пользоваться
машиной, и она являла собой прелестное зрелище,  когда  катила  в  Дамский
клуб на завтрак с бриджем.
   Партию в бридж она выиграла.
   Из клуба она поехала  с  Джинни  Тимберлейн  в  Загородный  район,  где
находился  элегантный  особняк  судьи  Тимберлейна.  Джинни  купила  новый
кротовый жакет, ради которого стоило специально проехаться в такую даль, и
Вестл просидела у нее до шести часов. Она надеялась, что стол  у  Белфриды
накрыт, а голуби выпотрошены и  что  Бидди  отнесется  к  загулявшей  маме
снисходительно.
   Она торопливо вбежала в дом, который казался непонятно пустым и  тихим.
Никто не отозвался на ее "Ау-у!"; внизу, наверху, в кухне никого не  было.
Голуби в своем натуральном виде лежали в холодильнике, а на кухонном столе
валялась  записка,  писанная  рукой  Белфриды  -  аккуратным,  стандартным
почерком:
   "Мой дедушка заболел, я ушла к нему. Бидди отвела к бабушке  Кингсблад,
постараюсь вернуться вечером. Белфрида".
   Вестл произнесла одно краткое, но весьма необычное в устах дамы слово и
сразу же принялась действовать. Она позвонила сестре Нийла,  Джоан,  чтобы
та привела ребенка, затем накинула рабочий халат и стала потрошить голубей
и готовить подливку. Когда явился Нийл, она сказала только:
   - Эта черная потаскушка все бросила и ушла до ночи. Я всегда знала, что
она дрянь. Накрывай на стол. Вышитую скатерть и вообще весь реквизит.
   Его длинные веснушчатые пальцы орудовали проворно и ловко,  он  отлично
справился со своим делом и крикнул Вестл:
   - Когда я останусь без работы, мы сможем вдвоем  наниматься  в  богатые
дома, кухаркой и лакеем.
   - Этим и кончится, вероятно, если демократы и коммунисты не  перестанут
взвинчивать подоходный налог.
   Кертис и Нэнси Хавок прибыли с шумом  и  криками  без  пяти  семь.  Они
опаздывали всюду, но к выпивке всегда являлись раньше времени. Добродушная
Нэнси занялась бататами во фритюре, а Кертис  вызвался  сбивать  коктейли,
что было чревато последствиями, так как его излюбленный рецепт включал  90
процентов джина, 5 процентов вермута и 5 процентов виски.  Когда  сели  за
стол - не позже чем в двадцать пять минут восьмого, -  Кертис  уже  был  в
самом развеселом и боевом настроении.
   - Сегодня же увольте эту черномазую гадину. Я ведь вам всегда  говорил:
все ниггеры сволочи. Без кнута от них уважения не ждите. Черт, до чего  же
я не выношу это черное племя. Есть у меня в Вашингтоне один знакомый  тип,
который все насквозь  знает,  так  он  говорит,  что  конгресс  собирается
восстановить рабство. И правильно сделает. Эх, хотел бы я посмотреть,  как
какого-нибудь черномазого профессора погонят опять в поле собирать хлопок,
а станет фордыбачиться, так разложат на бочке и всыплют пятьдесят горячих!
   - И все ты путаешь, - добродушно вступилась его жена. - Совсем не то он
говорил, а просто, что наши заправилы в конгрессе  надумали  выслать  всех
черных в Африку. Вот это разумно, по-моему.
   Кертис уже был в достаточных градусах, чтобы закричать на жену:
   - Ах ты, полячка паршивая, так я, значит, вру?
   Нийл расправил свои широкие плечи  и  уже  собирался  сказать:  "Хавок,
замолчи-ка ты лучше и ступай домой", - но Нэнси, польщенная  столь  пылким
вниманием, заворковала:
   - Ну что ты, миленький, что ты, разве красиво так говорить! - И тут  же
заулыбалась Вестл: - Правда, вышвырните вы эту мразь  (что  на  нормальном
человеческом языке означало: увольте эту негритянку). Я  вам  порекомендую
девушку - мою двоюродную сестру,  Шерли  Пзорт.  Она  работала  на  заводе
Уоргейта, ее уволили за то, что она самую малость покрутила с мастером.
   Но  это  уязвило  аристократическую  чувствительность  Кертиса,  и   он
возразил:
   - Довольно  с  меня  твоего  папаши-навозника,  не  хватало  еще,  чтоб
потаскуха-сестрица пошла в кухарки к соседям, да еще каким - к  зубодерову
сыну!
   Нийл раскрыл было рот, но Вестл уже торопила всех на кухню мыть посуду,
и добрососедские отношения были спасены, хотя бы и ценой тарелки,  которую
тут же разбил Кертис.
   Не иначе как магия или дар ясновидения помогли Белфриде так  рассчитать
время, чтобы влететь в  кухню  в  ту  самую  минуту,  когда  Нийл  вытирал
последнюю кастрюльку.
   - Добрый вечер, - прощебетала она, и Нийлу показалось, что при этом она
подмигнула Кертису. - Дедушка у меня заболел. Так некстати. Ну,  спокойной
ночи всей компании!
   Если от нее и пахло джином - наверно, пахло! - этого никто  из  них  не
мог бы разобрать. Она юркнула к себе, не потрудившись даже достать  кубики
льда из холодильника, хотя было совершенно ясно, что лед понадобится, если
Кертиса захотят удержать в состоянии полного обалдения, как того требовали
хавоковские представления о гостеприимстве - своем и чужом. Нийл  проводил
ее выразительным взглядом, но Вестл предостерегла его:
   - Шш, шш! Все-таки кой в чем она мне помогает.
   - Да ведь она хочет, чтоб мы ее уволили!  Она  сама  добивается  этого!
Если б я сказал слово, у нее уже было заготовлено  сто  в  ответ.  Зря  мы
лишили ее такого  удовольствия.  А  этот  наглый  взгляд  -  да  я  просто
разорвать ее готов.
   - Ну ладно, ты уж ее не трогай до рождественских праздников, а потом  я
займусь этим и подыщу другую, - пообещала Вестл.



5

   У Нийла постоянно было такое чувство, будто Белфрида где-то рядом, и от
близости этой ехидной маленькой тени  его  бело-розовое  а