нгсблад, не  только  унизительность  дискриминации
нас бесит. Плохо еще то, что невозможно угадать, когда именно  твой  самый
пустячный поступок  -  скажем,  поклонился  на  улице  монахине  -  сочтут
преступлением и изобьют тебя до бесчувствия. Вот от этой  неуверенности  и
бывает, что тихий, робкий человек хватается за бритву.
   Есть, конечно, цветные братья, которые хвалят Юг, потому что там  негры
изолированы и кучка  темнокожих  коммерсантов  может  наживаться  на  всех
прочих представителях "избранного" народа. Сейчас  в  негритянской  прессе
даже ведется полемика на тему о том, что лучше - ехать на Север, где  тебя
выморозят, или оставаться на Юге, где тебя сожгут.  Но  так  или  этак,  а
скорее всего тебе несдобровать.
   Клем Брэзенстар вскричал:
   - Это что же, опять, черт  возьми,  расовый  спор  на  всю  ночь?  -  и
поудобнее уселся на кушетке, готовясь принять в нем участие.
   - Меня увольте. Слышать больше не хочу о нашей проклятой расе! - заявил
Райан Вулкейп и тоже устроился поудобнее.
   Нийл сказал поспешно:
   - Прежде чем вы оставите эту тему... - кто-то засмеялся, -  ...я  хотел
бы узнать ваше мнение о письме, которое я как-то давно получил  от  своего
бывшего одноклассника,  он  служил  на  Тихом  океане.  Вы  мне  разрешите
прочесть кое-что оттуда?
   Их гмыканье, видимо, означало: "Разрешаем", - и он начал:
   "Последнее время работаю военным  следователем,  работа  поганая,  и  в
результате сильно изменилось мое отношение к неграм.  Их  здесь  очень  не
любят. Белый солдат более дружески настроен к представителям всякой другой
расы, потому  что  у  негров  по  отношению  к  белым  солдатам  нет  того
товарищеского чувства, какое связывает белых людей, а это очень важно там,
где люди  все  время  вместе.  Среди  негров  безусловно  есть  прекрасные
солдаты.  Но  в  каждой  военной  тюрьме  на  одного  заключенного  белого
приходится три негра -  сидят  за  самовольные  отлучки,  за  неподчинение
приказам, сексуальные преступления, поножовщину, за кражи у других солдат,
и все врут, врут без зазрения совести.  И  получается,  что  наши  ребята,
которые до войны не сталкивались с неграми, вернутся к  гражданской  жизни
сильно предубежденными против них".


   Нийл ожидал взрыва,  но  ответом  ему  было  молчание,  даже  не  очень
взволнованное,  а  потом  задиристый  сержант  Райан  Вулкейп   равнодушно
объяснил:
   - Ваш знакомый - типичный  полицейский  чин.  Хорошие  солдаты  его  не
интересуют, его дело - выискивать плохих. Он и не  слышал  о  бесчисленных
цветных подразделениях, которые покрыли  себя  славой,  -  взять  хотя  бы
семьсот шестьдесят первый танковый батальон. Но будьте уверены, он  знает,
какое впечатление  производит  анекдот,  который  подобные  ему  молодчики
пустили гулять по всей Азии и Европе, -  будто  у  каждого  цветного  есть
хвост! Не это ли должно было вдохнуть в нас бодрое товарищеское чувство?
   Все рассмеялись, а Клем Брэзенстар скомандовал:
   - А ну слазь с трибуны, Райан, дай поговорить специалисту!  Капитан,  в
том, что сказал этот молодой человек, есть доля правды, и чем больше  этой
правды, тем скорее вам, белым, следует предпринять что-то решительное  для
своей же пользы.
   В прежнее время всякие дяди Томы возносили хвалу господу, если  с  ними
обращались не хуже, чем со скотиной, но теперь не то. Наша молодежь читает
книги. Поймите, Новому Негру нужны все права Нового Белого Человека -  все
без исключения, и теперь он их не выпрашивает - он будет за них  бороться.
Вы, белые Яго, создали революционную армию из тринадцати миллионов Отелло,
мужчин и женщин. Вполне понятно, что цветные солдаты  невежливы  с  белыми
господами на войне, куда их послали, не спрашивая,  хотят  они  этого  или
нет. Им ближе их собственная война.
   Люди, которые, как я, выросли в лачугах без отхожих мест, возле грязных
луж, где гнили отбросы и дохлые собаки, люди,  которых  обворовывали,  как
могли, и лавочники с плантации и скупщики хлопка, не давая даже  взглянуть
на их счета, - эти люди иногда крадут у тех, кто их постоянно обкрадывает.
Какой рассадник преступлений создали вы, белые!
   Сегрегация! Для всех - будь то Джон и Мэри, Аш и Марта или такой черный
сапог, как я. Сегрегация. Мы, дескать, вроде свиней, и  с  людьми  нам  не
место, - и после этого ваш приятель из  военной  полиции  требует  от  нас
дисциплины да еще товарищеских чувств.
   Сегрегация! "Отдельно, но с теми же удобствами",  -  новые  вагоны  для
белых и клоповники на колесах для  счастливых  ниггеров!  Новые  кирпичные
школы для ваших ребят, - смотри снимки в воскресных газетах Атланты,  -  а
для нас, для нашей детворы - некрашеные сараи, скамьи без спинок и никаких
парт - пусть черные пащенки пишут у себя на коленях, если  им  обязательно
нужно писать, в чем разумные люди далеко не уверены.
   Сегрегация! Школьные автобусы для ваших драгоценных малюток, а  наши  и
пешком пять миль протопают. Для вас - больницы с кафельными полами, а  для
нас - бойни. Работа - пожалуйста:  самая  тяжелая,  самая  грязная,  самая
опасная, а белые  полисмены  выдумывают  для  нас  особые  законы  и  сами
выполняют функции и провокаторов, и судей, и палачей. И  после  этого  ваш
чувствительный  одноклассник  жалуется,  что  мы  не  доверяем  ему  наших
заветных тайн! Ну, знаете ли!
   И  Клем  расхохотался,  ласково  глядя  на  Нийла.  И  так  же  ласково
заговорила, обращаясь к нему, Марта Дэвис:
   - Мистер Кингсблад, белый  южанин  обязательно  расскажет  вам,  что  в
детстве его лучшим другом был черный постреленок, который научил его  пить
водку и насчет всего прочего просветил. Никогда он, бедный,  не  расскажет
вам, что дружил с черным мальчиком, прилежным и непьющим. Он  и  не  знал,
что среди цветных мальчиков бывают такие - он и по сю пору этого не знает!
   А сколько милых, по-настоящему добрых южанок будут заботливо выхаживать
чернокожую  девушку,  если  она  заболеет  тифом,  но   почувствуют   себя
оскорбленными, если она вздумает изучать психологию.
   На Юге нас угнетает не  только  прямая  опасность  -  страх,  что  тебя
линчуют, сожгут, изобьют. Об этом можно не вспоминать, разве что в  душные
ночи, когда зарницы  полыхают,  как  выстрелы.  Тогда  лежишь  в  темноте,
застыв, и прислушиваешься, и замираешь от ужаса, когда слышишь автомобиль,
шаги, шепот, - от ужаса, что это идут белые, а они никогда не  приходят  с
добром.
   Но главное - не этот страх, а беспрестанные, как будто бы и  незаметные
щелчки. Всякие мелочи - а на Юге так ценятся  мелочи:  розы,  и  дедовская
сабля, и стихи Ланье, и шумные споры о том, давить  или  толочь  мяту  для
джулепа.  Такие  мелочи,  как  надписи:  "Только  для  цветных",  -  чтобы
загордившаяся негритянка вроде меня помнила, что она - нечистая.
   После колледжа я год работала в школе на Крайнем Юге. Мне говорили, что
белые любят, чтобы цветные  учителя  подавали  пример  детям  и  одевались
особенно опрятно и чисто. У меня был  маленький  развалюшка-автомобиль,  я
сама покрасила его в белый цвет. Как-то в субботу я собралась  в  город  и
перед отъездом вымыла машину - она блестела, как зеркало,  -  и  мне  было
очень приятно, что на мне новый белый костюм и белые туфли. И новые  белые
перчатки! Я вышла из машины около аптеки, а  там  стоял  старый,  страшный
фермер - желтый, как червь, - так он  подошел  и  нарочно  выплюнул  целую
струю табачного сока прямо на дверцу  моей  чистенькой  машины.  А  другие
белые мужчины смеялись. Вот тогда я поняла, что над дверью в ад  написано:
"Только для цветных".



24

   Клем Брэзенстар заявил, что, если они будут  говорить  только  о  таких
пустяках и не коснутся более ярких образчиков насилия на Юге,  вроде  того
случая, когда  негру,  вернувшемуся  с  фронта,  выбили  глаз  полицейской
дубинкой, их новому другу станет скучно и пострадает престиж  его,  Клема,
как мужественного южанина.
   Все опять засмеялись, но Нийла пронизала дрожь.
   Он пробовал спорить:
   - Но ведь на Севере негры  ни  в  одном  штате  не  подвергаются  таким
насилиям.
   - Во время расовых беспорядков, - сколько  угодно,  -  спокойно  сказал
Клем. - Но гораздо важнее вопрос о приеме на работу: темнокожим учителям и
стенографисткам прямо говорят, что на работу их не возьмут, -  не  потому,
что они с ней не справятся, а потому, что цвет лица у них неподходящий.  А
рестораны? В этом штате по закону туда обязаны пускать и  негров,  так  их
либо заставляют ждать - авось, уйдут, либо пересаливают им пищу  так,  что
есть невозможно. А военные заводы, где неграм не разрешают пить из  одного
фонтанчика с белыми! Что и говорить, пламенный патриот выйдет из человека,
который любит мыться каждый день, если твердить ему, что он не смеет  даже
пользоваться одним  водопроводом  с  фермером  янки  или  деревенщиной  из
Теннесси, искренне  убежденным,  что  ванны  существуют  для  того,  чтобы
держать в них червей для наживки.
   Нет,  мой   белый   друг,   не   поймите   меня   превратно:   в   этом
ультрадемократическом северном  городе  негров  не  линчуют  -  разве  что
изредка, - но каждый день нам  твердят,  что  мы  грязны,  больны  дурными
болезнями, что мы преступники. И думаете,  они  сами  в  это  верят?  Нет,
конечно. Но они внушают это себе, а потом внушают другим, и таким  образом
оттесняют нас от хорошей работы, на которую сами зарятся.
   Но что особенно восхищает нас здесь, в Гранд-Рипаблик, это что мерзкому
эфиопу не разрешено вступать в члены Христианской Ассоциации Молодых Людей
- щедро субсидируемой организации по распространению христианских идеалов,
- дабы оградить от  скверны  ее  бассейны  для  плавания  и  не  повредить
здоровью этаких-разэтаких сынов белых жертвователей на африканские миссии.
ХАМЛ! Холуйская Армия Мелких Людишек!
   - Я не знал, что в Гранд-Рипаблик  проводится  такая  дискриминация,  -
робко сказал Нийл.


   - Мне обиднее всего было то, - сказал Райан, - что в начальной школе  я
дружил со всеми белыми, и мальчиками  и  девочками,  мы  вместе  купались,
строили крепости из глины, и на коньках катались, и на санках, и я  привык
считать, что они в самом деле мои друзья, а потом, когда мы подросли,  они
обнаружили, что я "цветной", и поспешили мне об этом сообщить, а  когда  я
пошел к одной девочке, с которой мы много  лет  играли  вместе  у  нее  во
дворе, мне сказали, что ее "нет дома", а потом я видел, как она  вышла  из
подъезда с прыщавым белым мальчишкой, которого мы  все  презирали.  У  нас
сегрегация, капитан? Нет, что вы, просто карантин!
   Джон Вулкейп сказал мягко:
   - Мы с Мэри мало ощущаем дискриминацию. Конечно, мне  неприятно,  когда
двенадцатилетний белый малыш заглядывает ко мне в подвал и орет:  "Эй  ты,
чертов  Джонни,  куда  ты  запропастился?"  Но  так  обращаются  со  всеми
дворниками.  А  что  касается  оскорблений  в  ресторанах   и   кино,   мы
предпочитаем не нарываться на них. По вечерам сидим  дома  -  читаем,  или
слушаем радио, или играем в карты с  друзьями  -  и  никогда,  никогда  не
выходим. Мы с Мэри не любим скандалов и крика, и нам так спокойнее.  Никто
не может к нам придраться и попытаться выселить нас из нашего дома. Да, мы
очень любим наш дом, и здесь мы в безопасности.
   - До поры до времени, - грубо сказал Клем. - Сейчас на Юге  стало  чуть
получше, - меньше линчеваний, больше негров получили право голоса, кое-где
даже одинаковая плата для учителей, цветных и белых. Так  зато  на  Севере
стало хуже - иначе бы я остался без работы.
   - Да, - сказал Аш Дэвис. - Северянина  в  роли  синтетического  Роберта
Э.Ли ждет великое будущее. Вот, например, мистер Пит Снитч -  Иллинойсская
Сталелитейная Компания братьев Снитч. Он покупает в Южной Каролине  зимний
дом, и через два года он больше южанин, чем любой уроженец Юга.
   Когда-то он работал у пудлинговой печи, а теперь у него миллион, и  ему
с его женушкой понадобились аристократические  традиции  -  замок,  увитый
плющом, и резвые кони, чтобы совсем как у Вальтера Скотта. И  вот  на  Юге
все это к его услугам - магнолии, и дрозд-пересмешник, и белые колонны,  и
полянка  в  лесу,  где  некогда  местные  щеголи  дрались  на   дуэли,   и
почтительные бедняки, во всяком случае, почтительные на словах.  Последний
отпрыск семьи, в усадьбу которой Снитчи вселились,  как  кукушка  в  чужое
гнездо, работает в какой-то бирмингамской газете,  так  что  мистер  Снитч
вполне может считать, что вместе с домом в  его  собственность  перешли  и
фамильные привидения в кринолинах.
   Он стал помещиком с помощью денег и южанином с  помощью  лингафона.  Но
ему  нужно  доказать  свою  родовитость,  а  лучший  способ  для  этого  -
оскорблять тех, кто  стоит  ниже  тебя;  поскольку  же  нам,  эфиопам,  не
отпущено природой его англосаксонского пивного  румянца,  он  решает,  что
именно мы стоим ниже, и орет на нас громче, чем  какой-нибудь  каролинский
тюремщик, и в любом разговоре в Боллингтон-холле полковник Питерборо Снитч
первый будет кричать истошным голосом: "Не захотите же вы, чтобы ваша дочь
вышла замуж за ниггера!" Да, да, у вас, северян,  богатые  перспективы  по
части феодальных и плантаторских традиций.
   А старую поговорку "С  волками  жить  -  по-волчьи  выть"  я  для  себя
дополнил так: "Только не воображай, что ты первый до этого додумался!"


   Дальше разговор принял несколько истерический и не совсем понятный  для
Нийла характер.  Его  прервало  появление  Шугара  Гауза  с  котелком  для
завтрака.
   Шугар родился на сахарных  плантациях  Луизианы,  но  каким-то  образом
научился  обращению  с  рабочим  инструментом.  Сейчас  он  шел  на  завод
Уоргейта, где работал механиком в ночной смене. Работал  он  безупречно  и
поэтому верил, что его оставят на заводе и после войны, и,  не  уступая  в
наивности Ашу Дэвису, купил двухкомнатный домишко, где жил со своим  сыном
Бобби - отличным танцором-эксцентриком, черным вундеркиндом Файв Пойнтс.
   Говорил он по-южному,  глотая  половину  согласных,  и  Нийл  с  трудом
понимал его. Он был похож на индейца - тонкие губы, тонкий  черный  нос  с
горбинкой,  высокая,  прямая  фигура:  статуя  судьи  Кэсса   Тимберлейна,
высеченная из  базальта.  Одет  он  был  в  синюю  рубашку  и  комбинезон,
живописный, как всякая рабочая одежда.
   Когда его попытались втянуть в обсуждение расового вопроса, он  сказал:
нет, он ничего не знает насчет дискриминации, знает только, что здесь, как
и везде, цветных берут на  работу  в  последнюю  очередь,  а  увольняют  в
первую, так что не все ли равно?
   Нийл спросил его:
   - Но как вы переносите наши холодные зимы?
   - Мистер, в дырявой хижине в Луизиане в сорок градусов  жары  холоднее,
чем в моем здешнем крепком домике в сорок градусов мороза.
   - Шугар довольствуется малым, - сказал Аш. -  У  него  хватает  ума  не
терзаться постоянным ощущением неуверенности и бессилия, которое  удручает
нас с Мартой.
   - Вы, образованные, больно чувствительны, док, - сказал  Шугар.  -  Где
вам знать, что думает рабочий человек!
   - Рабочий! - возмутился Аш. - Я, когда кончил колледж, работал  поваром
в салон-вагоне - в жизни не забуду, какие  там  устраивали  попойки,  -  а
получив ученую степень, пошел служить на  фабрику  патентованных  средств,
изредка выводил формулы, а больше упаковывал ящики и грузил их в машины.
   Клем Брэзенстар начал было возражать Шугару:
   - Станешь чувствительным, когда в автобусе  женщина  пересаживается  на
другое место, если ты сел рядом с ней... Софи! Радость моя!
   В комнату незаметно вошла темнокожая молодая женщина,  и  Мэри  сказала
Нийлу:
   - Знакомьтесь -  Софи  Конкорд.  Она  медицинская  сестра  в  городской
больнице. А это мистер Кингсблад, новый друг.
   - Я видела мистера Кингсблада в банке, -  сказала  Софи  и  добавила  с
совершенно невинным видом: - Эта должность ему очень к лицу.
   Она смотрела на него живым и смелым взглядом, и он подумал, что никогда
еще не видел такой красивой женщины - и такой незамороженной.


   Софи Конкорд, уроженка Алабамы и ровесница Нийлу, была высокого  роста,
как Вестл, и с таким же открытым лицом, но более щедро  наделена  мягкими,
длинными линиями и изгибами, которые произвели впечатление даже на  такого
мирного битюга, как Нийл. У нее был большой рот  и  кожа  почти  такая  же
темная, как у Аша Дэвиса, теплая, темная кожа, гладкая, как  атлас,  и  ее
голые руки цвета полированного ореха оттеняли белую ткань не очень  нового
вечернего платья.
   Когда-то Софи выступала  с  негритянскими  песенками  в  ночных  клубах
Нью-Йорка; ее принимали в богатом веселящемся гарлемском обществе;  но  ей
надоело кривляться на потеху белым ротозеям. Она демонстративно  ударилась
в добродетель, спела под джаз обет целомудрия и после  трех  лет  труда  и
лишений стала медицинской сестрой, умелой, терпеливой  до  самозабвения  и
очень бойкой на язык.
   Она шутливо уверяла, что гораздо приятнее возиться со вшивыми ребятами,
чем с белыми ухажерами. Требовательный Райан Вулкейп  признавал:  "Софи  -
медсестра что надо, хоть  от  нее  и  отдает  духами  Кобра  и  кружевными
подушками".


   - Наш новый белый  друг,  видимо,  хороший  малый,  -  во  всеуслышание
объяснил ей Клем. - Мы тут преподавали ему Доктрину Подрывания  Основ  для
второго года обучения, - он и глазом не сморгнул. Не иначе как в нем самом
есть капелька шоколада.
   Все засмеялись, кроме Вулкейпов и Нийла, которому вдруг стало холодно.
   - Ну, конечно, набросились на несчастного человека, которого интересуют
спортивные рекорды Джо Луиса, и пичкаете его  пропагандой.  Наверно,  ваша
расовая агитация успела надоесть ему так же, как мне,  -  сердито  заявила
Софи, тоже взбираясь на трибуну. - Скажите, мистер  Кингсблад,  вы  что  -
очередной белый турист, изучающий нравы трущоб, или настоящий друг  нашего
народа?
   - Такой настоящий, что вы и представить себе не можете, - ответил Нийл.
   - Он хороший, славный человек, - подтвердила Мэри Вулкейп.
   - Умница, паинька!
   Голос Софи, даже когда она старалась  язвить,  напоминал  Нийлу  летнюю
ночь, пронизанную светлячками.
   - Белые люди часто думают, что мы недоверчивы и к нам  трудно  подойти.
Может быть, они и правы. У каждого из нас есть унизительные воспоминания о
том, как белые прикидывались нашими друзьями,  захваливали  нас,  а  потом
выдумывали о нас всякие гадости.
   На одного такого белого, как Суини Фишберг или Коуп Андерсон,  которым,
если вы друг, безразлично, какого  вы  цвета,  так  же,  как  безразлично,
черные у вас волосы  или  рыжие,  -  найдется  десять  мерзавцев,  которые
набиваются нам в друзья либо потому, что хотят нам что-нибудь  навязать  -
швейную машинку, новую религию или коммунистическое учение - либо  потому,
что они в свободное время  увлекаются  Социальным  Равенством  для  Бедных
Цветных Братьев так же, как подарками для Англии и романами Томаса  Вулфа,
как Сальвадором Дали и монсиньором Шиан. А то еще есть белые неудачники  -
брошенные женщины, безработные журналисты, проповедники без паствы,  -  те
воображают, что могут добиться признания и горячей любви в нашем мире, что
мы только и мечтаем о белом покровителе, который когда-то прочел биографию
Букера Т.Вашингтона. Такие-то  и  отпугивают  нас  от  наших  милых  белых
друзей. Так что видите, мистер Кингсблад, мы присматриваемся к вам с такой
же опаской, как и вы к нам.
   Она проповедовала, как миссионер, а Нийл глядел на нее, как на женщину.
Она двигалась плавно, словно кошка, бронзовая  кошка,  а  если  тронуть  -
бронза станет мягкая и живая. И грудь у нее, наверно, твердая, как  бронза
и шелковистая, как шерсть у кошки.
   Тут он раздраженно тряхнул головой: "Ты, Кингсблад,  неудавшийся  белый
человек, не можешь ты любить этот народ без тоге, чтобы  у  тебя  руки  не
тянулись к его женщинам?"
   Шугар Гауз поднялся, взял свой котелок и сказал нараспев:
   - А мне вот белые у нас на заводе бо