ям, вы сами бы так относились, если б вели  с
ними дела, и я так и сказал жене: "Черт с ним совсем! Я еще  могу  терпеть
иностранцев в других странах, и тамошние туземцы  мне,  говорю,  нравятся,
только жить не умеют и дела с ними вести невозможно, а все же пусть  лучше
сидят у себя за границей".


   Их  интересы  отнюдь  не  ограничивались  путешествиями.  Они  подробно
обсудили перспективы  охоты  на  фазанов  в  предстоящем  осеннем  сезоне;
продажность  своего  депутата,  за  которого,  впрочем,  снова  собирались
голосовать, чтобы в конгресс не пробрался  какой-нибудь  рабоче-фермерский
демократ; и то обстоятельство, что мистер Джонс  покупает  дом  у  мистера
Брауна, а мистер Браун слишком много пьет. После этого они со знанием дела
сравнивали цены на дамские чулки  в  "Эмпориуме"  у  Тарра,  в  универмаге
"Beauh Arts" и в магазинах Дулута, Миннеаполиса и Сент-Пола,  пока  миссис
Денвер не воскликнула:
   - Боже мой! Мы так хорошо разговорились, я и понятия не имела, что  так
поздно; но что это, Нийл, если я не ошибаюсь, вы хотите уходить?
   Она не ошибалась.



26

   Волны  Верхнего  озера  плескались  среди  темных   обнаженных   корней
прибрежных берез, кедров и сосен, в бревенчатой дачке  пахло  свежестью  и
влагой. Они окунались в холодную воду и выскакивали  на  берег,  визжа  от
восторга, а на маленьких озерах в густом Эрроухедском лесу, где вода  была
теплее, они катались на лодке, ловили окуней и, забрасывая в воду банки от
консервов, стреляли по ним в цель. Но и в этой мирной тишине Нийла  ни  на
минуту не покидала тревога.
   В этих краях когда-то жили чиппева. Ксавье Пик, наверно, проводил  свой
челн вон под теми скалами, когда держал путь на Тандер-Бэй. И  сейчас  еще
вблизи их дачки была небольшая резервация, и Нийл тешил себя  мыслью,  что
он внушит своей Бидди любовь к краснокожим братьям и со временем сможет ей
сказать, что она не только очень славная белая девочка,  но  еще  немножко
чиппева и немножко негритянка, и как это просто и мило!
   Подобно всем любящим родителям во все времена, Нийл утешал  себя:  "Мое
поколение обанкротилось, но это, новое, поколение  изменит  мир,  и  будет
добросовестно ходить на выборы даже под дождем, и  не  будет  пить  больше
одного коктейля зараз, и навсегда покончит с войнами".
   Он сидел с Бидди в машине у въезда в небольшое становище, где женщины и
дети чиппева, поселившиеся на лето в вигвамах, продавали туристам  корзины
и игрушечные челны из бересты.
   - Бидди! Посмотри на маленьких  индейчиков,  правда,  они  хорошенькие?
Хочешь поиграть с ними в следопытов или еще во что-нибудь?
   - Нет.
   - Почему нет, моя хорошая?
   - Они грязные.
   - Маленькие индейские ребятки? Грязные?
   - Да.
   - Ну, может быть, и так, но зато подумай - они знают, как бобры  строят
плотины и... мм... у них головные уборы из перьев. Разве это не интересно?
   - Нет.
   - Что ж такого, если они немножко грязные?  Они  просто  закоптились  у
костра.  Ведь  папина  дочка  тоже  иногда  приходит  домой  не   очень-то
чистенькая!
   - Они похожи на ниггеров!
   - А чем плохи... негры?
   - Я их не люблю.
   - А у тебя есть знакомые негры?
   - Да.
   - Кто же, кроме Белфриды?
   - Девочка Ева.
   - Она вовсе не негритянка. Она белая.
   - Я ее не люблю.
   - А знаешь ли ты, Элизабет, что ты  ведешь  себя,  как  очень  скверный
ребенок?
   - Только что из пеленок?
   - А, черт!
   - Ага, папочка, ты что сказал? Ты  сказал  "черт".  Черт,  черт,  черт,
черт, черт!
   Бидди, чисто по-женски сумевшая использовать его  промах,  была  в  эту
минуту такая беленькая, розовая, веселая,  такая  очаровательная,  что  он
задохнулся от любви к ней и  с  тяжелым  отчаянием  подумал,  что  мелкие,
гаденькие  предрассудки   "порядочных   людей"   обладают   куда   большей
разрушительной силой, чем бомбы и сверхмощные самолеты.
   Оттого, что он две недели мог  ничего  не  делать,  оттого,  что  Вестл
теперь была для него "белой женой цветного мужа", он стал приглядываться к
ней во время прогулок среди устланных лишайниками скал. Она не так умна  и
хуже знает жизнь, чем медсестра Конкорд, думал он, она не такая горячая  и
красивая, зато в ней больше ясности,  сдержанности.  Вестл  -  "прелестный
образец  молодой  замужней  американки"  -  безупречная   жена   и   мать,
спортсменка, начитана (более или менее), интересуется тем, что творится на
свете.  Она  достаточно  благочестива  для  жительницы   Сильван-парка   и
презирает   сантименты.   Короче   говоря,   в   ней   есть   все,   кроме
индивидуальности.
   За несколько коротких недель он познал, что без страданий и сомнений не
может быть полноценной человеческой личности. Вестл  никогда  в  жизни  не
страдала,  кроме  как  во  время  родов,  никогда  не  испытывала  никаких
потрясений и сомнений, кроме как в брачную ночь.
   В одном она,  бесспорно,  была  выше  многих  и  многих  добродетельных
женщин: ей не доставляла удовольствия  сознательная  жестокость.  Но  Нийл
начинал понимать, что и бессознательная жестокость может причинить боль.
   Вестл, вспомнив детство, напевала: "Я черный, черный, черный, ах,  если
бы мне побелеть!"
   "Это  про  меня  и  про   Бидди.   Черный.   Ниггер.   Существо   столь
отвратительное, что утонченная женщина, подобная Вестл, и не заподозрит  в
нем способности чувствовать обиду".
   Примчался Принц, отряхиваясь после купанья в луже,  и  Вестл  побранила
его:
   - Зря мы дали тебе новое имя, собачка! Никакой ты не принц! Ты попросту
грязный, никудышный ниггер!
   И так доверчиво улыбнулась Нийлу.
   Он видел, что Вестл восприняла  бы  его  любовь  к  неграм,  как  смесь
безумия и озорства. Зачем показываться ей в таком  нелепом  свете?  А  две
недели - большой срок для исцеления, когда вас  окружает  северная  феерия
серых скал и  оранжевых  лишайников,  душистых  сосен  и  красных  челнов,
скользящих по серо-синей глади неоглядного озера. Они купались  в  ледяной
воде, бегали взапуски, как дети, несмотря на его хромоту,  и  в  город  он
вернулся излечившимся от своей мании.
   В город вернулся энергичный молодой делец - белый.



27

   Что Нийл будет директором банка, и притом с окладом в десять раз  более
высоким, чем у мистера Пратта, было для Вестл так очевидно, что об этом не
стоило и говорить. Гораздо больше ее занимал  будущий  дом,  достойный  их
нового положения в обществе. Нийл посмеивался над ее честолюбивым планом -
купить у Бертольда Эйзенгерца половину его холма и построить там идеальное
жилище, о котором мечтает каждая женщина.
   А может быть, шутил он, ее заинтересует дом в  стиле  модерн  -  сплошь
стекло и гладкие стены, он видел один такой, когда...  словом,  он  где-то
видел такой дом.
   Ну, нет! Ничего столь холодного и вычурного ей не  надо.  Она  уже  все
придумала  -  каменный  особняк  в  виде  нормандского  замка,  только   с
застекленными  верандами,  огромная  гостиная  с  деревянными  панелями  и
стенным шкафом для напитков и кукольный дом для Бидди, и чтобы в нем - или
это уже глупо? - "была кукольная ванная с настоящим водопроводом!
   - Это для нее очень важно? - спросил Нийл.
   - Ну еще бы! Ведь она только раз в жизни будет маленькой девочкой!
   Работа по проектированию нормандского замка продвинулась уже Настолько,
что они решили купить новую газовую плиту.
   Война с Японией кончилась, и Вестл не скрывала,  что  ее  в  одинаковой
мере радует как предстоящее возвращение друзей и знакомых с Тихого океана,
так и  то,  что  заводы  теперь  переключатся  с  производства  оружия  на
изготовление всевозможных хозяйственных сокровищ - туалетных  столиков  из
пластмассы,  стеклянных  кофейников,  машин  для  мытья  посуды.  Она  уже
обдумывала, какие платья из еще не изобретенных тканей закажет для  Бидди,
когда лет через двенадцать будет снаряжать ее в колледж Брин Мор.
   За утренним завтраком она предложила Нийлу:
   - Давай я сегодня приеду в город, ты меня где-нибудь покормишь, а потом
я покажу тебе ту газовую плиту - предмет моих девических мечтаний. Это  не
плита, а восторг, загляденье, прелесть, роскошь, дуся, идеал, и я ценю  ее
превыше добродетели - во всяком случае, пользы от нее больше.
   Плита действительно оказалась превосходной, и Вестл ликовала:
   - С такой плитой и наша жалкая кухонька станет похожа на тот замок, что
уготовила нам судьба.
   Он вздохнул:
   - Но ты все-таки любишь наш дом?
   - Господи, Нийл, да как бы я ни бредила  будущими  палатами,  я  просто
обожаю наш домик - наше гнездышко, которого не может  у  нас  отнять  даже
самое  взбалмошное  демократическое  правительство.  Наступит   кризис   -
пожалуйста, мы опять переселимся сюда и будем растить лук в ваннах, и  все
нам будет трын-трава - кстати, ты не знаешь, что это за трава  такая?  Ах,
да. - Она указала глазами на продавца, который ждал,  устало  скрестив  на
груди руки. - Они тут любят запрашивать, ты  попробуй,  может,  хоть  пять
долларов выторгуешь?
   В тот же самый день к его столу  в  банке  подсел  Аш  Дэвис  и  сказал
официальным тоном, на случай если кто-нибудь услышит:
   - Можно вас побеспокоить, мистер Кингсблад?
   - Мы здесь одни, Аш.
   - Нийл,  я  опять  с  просьбой.  Скверные  новости.  В  Южной  Каролине
несколько цветных ветеранов арестованы за убийство, которого они не  могли
совершить. Мы с Софи собираем деньги для  приглашения  адвокатов.  Давайте
все, что можете. Но предупреждаю, что, если вы по  недомыслию  дадите  мне
хотя бы один цент, - конечно, мы из вас всю кровь по капле высосем.
   Нийл прикинул, сколько он может дать, и выписал чек на немного  большую
сумму. Он вдруг  затосковал  по  легкой,  иронической,  опустошающей  душу
беседе Аша, Клема, Софи.
   - Когда вас всех можно повидать? - спросил он жадно. - Клем  теперь  не
скоро будет в городе. Но вы приходите как-нибудь к  нам  пообедать,  может
быть, я сумею залучить Софи? Хотите сегодня?
   На этот раз он солгал  Вестл  почти  автоматически.  Но  он  с  грустью
чувствовал, что уже никогда не сможет делить ее восторгов по поводу дивной
газовой плиты. Бедная Вестл - высокомерная, как знатная дама,  доверчивая,
как малый ребенок.
   Сидя с Дэвисами и Софи за столом, который появился из-под книжной полки
и обратил угол пустой и строгой комнаты в столовую, он растерянно  молчал.
Они жили в мире, куда Нашему Мистеру Кингсбладу из  Второго  Национального
не было хода; и чем больше он твердил себе, что Софи для него - табу,  тем
соблазнительнее казались ее нежные коричневые руки, то спокойно сложенные,
то двигающиеся уверенно, как у мастера-краснодеревца.
   Он без аппетита отправлял в рот куски бифштекса (которому предшествовал
отличный грибной суп) и наконец спросил:
   - О чем это вы  спорите?  Кого  вы  называете  "турком",  и  почему  он
мерзавец?
   Софи ответила немного устало:
   - Это один цветной, некий Вандербильд Литч - ростовщик, единственный  в
городе возможный Квислинг из цветных. Но вам это едва ли интересно.
   - Почему?
   - Какое вам, в сущности, дело до наших забот?  Мы  живем  под  вывеской
"Только для цветных", а к вам это не относится, капитан.
   "Только не говори! Не говори ей,  что  ты  цветной!  Молчи!  Не  говори
ничего! Ты уже сказал Ашу и Вулкейпам - хватит. Подожди, подожди!"
   А сам уже говорил:
   - Это относится и ко мне, потому что я узнал совсем недавно, что я тоже
отчасти цветной.
   Губы ее раскрылись, тонкие пальцы с зажатой в них сигаретой  замерли  в
воздухе,  она  часто  задышала,   потом   удивление   сменилось   скорбным
сочувствием. Медицинская сестра, в прошлом -  девушка  из  провинциального
городка, потянулась к нему с ласковым участием, но  заговорила  певичка  с
Бродвея:
   - Ну да?


   Он услышал, что его критикуют, доброжелательно, но твердо.
   - Нет, вот ловкий чертенок, - умилялась Софи,  -  прикинулся  белым,  и
хоть бы что, а я и не догадалась!
   - Но я же говорю вам, я сам не знал!
   - Он, правда, не знал, - сказал Аш тоном школьного учителя.
   - Ах, бросьте! - не унималась Софи. - Да как вы, крошка Нийл, могли  не
чувствовать в себе негритянского ритма? Ведь у кого  кожа  черна,  у  того
душа ясна, в нем кровь кипит и страсть  бурлит,  и  весь  он  полон  этого
самого мумбо-джумбо, которое из Африки!
   - Довольно, Софи! - остановил ее Аш.
   - В общем, вы меня понимаете. Пусть сейчас я просто дурачилась - Гарлем
захотелось вспомнить, - но, клянусь богом, я просто не понимаю, как можно,
нося в себе африканские  гены,  воображать,  что  принадлежишь  к  грубым,
бесчувственным уродам, которые именуют себя белой расой! Во всяком случае,
поздравляю, дорогой!
   - Хватит! - сказал Аш. - Имейте в виду, Нийл, ее африканские страсти  -
чистейшее притворство, как и ее  ненависть  к  белым  -  этой  разнородной
группе населения земного шара, наделенной многими  достоинствами.  Софи  -
обыкновенная добросовестная общественная деятельница. Но...
   Какое-нибудь "но" было во всем, что говорили Аш  и  Софи  (в  том,  что
говорила  Марта,  никаких  "но"  не  было,  потому  что  Марта  ничего  не
говорила). Чем ближе Нийл узнавал их, тем сложнее казалось их двойственное
отношение к нему - как к другу, которого нужно защитить, и как к  неофиту,
которого следует использовать в качестве козыря в интересах всей расы.  Не
считаясь с его чувствами, они высказывали  соображения  вроде  того,  что:
"Даже если это будет тяжко - немного тяжко, только сначала, - может  быть,
вам все же стоит откровенно заявить, что вы негр?"
   Но они решили дать ему еще немного сроку.
   Ему и в голову не приходило, что разглашение тайны, которое покроет его
позором или славой, может зависеть  от  кого-нибудь,  кроме  него  самого.
Теперь он понял, что разоблачил себя опрометчиво и непоправимо  и  что  от
прихоти этих трех человек и Вулкейпов - любого  из  Вулкейпов  -  зависит,
выдать его или нет. Но вместе с легким страхом пришло  облегчение:  теперь
Софи, Аш и Марта ему свои, родные. Когда Софи поднялась, он сказал:
   - Я провожу вас до вашей машины.
   Он сидел с ней в ее стареньком двухместном автомобиле и держал ее руку,
необыкновенно  теплую  руку,  излучавшую  то  особое  тепло,  которого  не
отмечает термометр, которое кажется то прохладным и ровным, то  горячим  и
трепетным.
   Но Софи, только что восхвалявшая вольные радости джунглей, словно  ушла
в себя. Когда он стал допытываться: "Если все узнают, что я негр, обещаете
вы заменить мне тех, кого я потеряю?" - она сердито накричала на него:
   - Да ну вас к черту, никого вы не потеряете, кого бы стоило  сохранить!
Вы уж не ждете ли от нас, чернокожих, жалости  к  человеку,  который  имел
счастье стать чернокожим? - И тут  же,  сменив  гнев  на  милость:  -  Ну,
ничего, ничего,  не  надо  плакать!  -  В  точности  таким  же  тоном  его
уговаривала Вестл. - Мальчика обидели - спеси посбили? Ну, мама утешит.
   Она поцеловала его. Никогда его так  не  целовали  -  так  крепко,  так
нежно, так красноречиво. Но она быстро отодвинулась:
   - Простите, я не целуюсь с белыми мужчинами, а у вас хоть сердце доброе
и черное, мозги еще белые, как у младенца. Спокойной ночи!
   Он смотрел вслед тарахтящей машине:
   "Не могу я обрушить это на Вестл - она так  носится  со  своей  газовой
плитой. Надо выбираться из этого африканского мира. Слишком он сложен  для
простых людей, вроде нас с Вестл. Пратт, я возвращаюсь домой!"



28

   Все уже вернулись с войны, все его друзья: Род  Олдвик,  здоровяк  Джад
Браулер, щеголь Элиот Хансен. Все они вернулись и шумно уверяли, что  даже
в этом свихнувшемся мире старина Нийл не мог измениться и не изменился.
   Дни проходили, а он не встречался ни с Ашем, ни с Софи. К обеду  бывали
гости, то Джад  с  женой,  то  Элиот  с  женой,  и  незаметно  Нийл  вновь
становился по всем статьям Чистопородным  Молодым  Банкиром.  Его  расовый
казус  просто  привиделся  ему  во  сне  или  в  бредовом  кошмаре.  Перед
здравомыслием друзей недавние фантазии показались сентиментальной чепухой,
и он  даже  готов  был  поверить,  что  Родней  Олдвик,  бывший  для  него
неизменным образцом в танцах, в хоккее, в  искусстве  завязывать  галстук,
никогда не говорил тех  злых  и  несправедливых  слов  о  солдатах-неграх,
которые запали ему в память.
   Он слышал, как в Федеральном клубе Род обсуждал поведение этих солдат с
другим демобилизованным офицером, полковником Леви Тарром. Род был  только
майор, но в гораздо большей степени майор, чем Тарр -  полковник;  так  по
крайней мере казалось Нийлу.
   Леви Тарр до  войны  работал  помощником  управляющего  в  "Эмпориуме",
универсальном магазине своего отца. Он был худой, долговязый, носил  очки,
и хотя, по слухам, отличился, руководя  большой  контратакой  в  Арденнах,
было  как-то  трудно  себе  представить  этого  типичного  приказчика   из
галантерейной лавки размахивающим саблей или вообще  с  оружием  в  руках,
тогда  как  Род  Олдвик,  казалось,  должен  был   есть   кашу   кортиком,
почесываться штыком и писать любовные письма шпагой.
   Когда полковник Тарр стал  с  волнением  расхваливать  мужество  черных
солдат, Род захохотал, и Нийл вторил ему, хотя и  не  очень  уверенно.  Но
потом на него опять нашли сомнения, когда  он  встретил  пылкую  защитницу
негров в лице собственной двоюродной сестры  Патриции,  дочери  его  дяди,
Эмери Саксинара, энергичного торговца насосами и  клапанами.  Плат  всегда
была хорошенькая девушка, но немножко дикарка и недотрога.  После  военной
службы  (она  была  младшим  лейтенантом  в  женских  добровольных  частях
Военно-Морского Флота)  она  вернулась  другим  человеком  и  теперь  живо
интересовалась всем, что происходит вокруг. Она горячо расхваливала черных
моряков, а однажды озадачила Нийла таким замечанием:
   - Я решительно опровергаю слух, будто Дочери Американской  Революции  -
это женское отделение Ку-клукс-клана, - ведь в Клане нет ни одного  негра,
а в ДАР их должно быть сколько угодно, раз первый человек, убитый во время
Американской Революции, был негр.
   Вестл возмутилась:
   - Как не стыдно, Пат, вот и пускай после этого женщин на фронт!
   Нийлу стало не по себе.


   К обеду был приглашен Род  Олдвик  со  своей  красивой,  румяной  женой
Дженет. Бидди разрешили попозже лечь в этот  вечер,  и  когда  "дядя  Род"
пришел, она так и повисла на нем. Она  даже  выдвинула  предложение,  что,
если ей дадут посидеть еще полчасика, поговорить с ним о своих делах,  она
обещает два с половиной дня хорошо себя вести.
   - Вы замечательно ладите с детьми, наверное,  и  с  солдатами  тоже,  -
сказала Вестл Роду.
   За обедом Род развивал подробные  планы  относительно  будущего  своего
девятилетнего  сына  Грэма,  чей  жизненный   путь   был   уже   полностью
предначертан. Грэму предстояло, следуя по стопам отца, ехать в Лоренсвилл,
два-три лета провести в Кулверской  Военной  Академии,  успешно  закончить
курс в Принстоне, а затем в Гарварде, по юридическому факультету, вступить
компаньоном  в  фирму  отца,  надеть  мундир  Национальной  Гвардии,  быть
истинным джентльменом, жениться на истинной леди  и,  когда  час  пробьет,
стать  на  защиту  Англо-Американской  Цивилизации,  а  также   Ассоциации
Адвокатов против португальцев, итальянцев, евреев, китайцев, пораженцев  и
панисламистского союза. И если повезет, дослужиться не просто  до  майора,
но до генерал-майора.


   У чувств есть своя логика, мгновенная и непостижимая,  и,  следуя  этой
логике, Нийл обратился  мыслью  к  Уинтропу  Брустеру,  сыну  преподобного
Ивена. Счастливый Уинтроп! Его не отправят в  глазетовом  гробу  плыть  по
волнам Принстона  и  офицерского  клуба;  он  может  с  честью  оставаться
независимым и бедным.
   И,  следуя  той  же  логике,  вопреки  данному  себе  слову   соблюдать
осторожность, Нийл назавтра поехал в маленький домик доктора Брустера близ
Майо-стрит.
   Зачем он это сделал, он сам хорошенько не з