рийское  величие
казалось искусственно раздутым. Когда он брился, ему мерещилось,  что  она
стоит у него за спиной и ухмыляется. Когда он авторитетно отвечал Бидди на
ее вопросы или объяснял, что боженька велел нам посещать воскресную  школу
(до восемнадцати лет включительно), в ушах у  него  стоял  лукавый  смешок
Белфриды.
   И как раз теперь, когда он, здоровенный сенбернар,  спасовал  перед  ее
комариным ничтожеством, Белфрида вздумала выступить в  качестве  поборницы
расового равноправия.
   В доме уже несколько  лет  жил  черный  кокер-спаниель,  которому  дали
кличку "Ниггер" - просто потому, что так обычно называют черных собак. Это
был ласковый пес с большими печальными глазами, лучший друг Бидди  -  если
не считать Белфриды.
   Незадолго до рождества,  снежным  декабрьским  вечером,  Нийл  в  самом
лучшем настроении вернулся из банка домой. Вестл  отворила  ему  дверь,  а
потом вышла на крыльцо и принялась звать:
   - Ниггер, Ниггер, сюда, Ниг, сюда!
   Собака примчалась и  восторженно  заплясала  вокруг  Бидди,  в  избытке
чувств едва не сбив ее с ног, а молодые родители любовались на эту  сцену.
Это была настоящая семейная  идиллия,  длившаяся,  пока  Белфрида,  черная
роза, непозволительно красивая в  своем  непозволительно  коротком  черном
платье, не нарушила ее замечанием:
   - До чего же вы, видно, презираете нас, негров!
   Ни разу до сих пор им не приходилось слышать, чтобы  негр  в  разговоре
коснулся расового  вопроса;  и  голос  Вестл  звучал  растерянно  и  почти
жалобно, когда она откликнулась:
   - Как, почему?
   - Стоите и кричите на всю улицу: "Ниггер, ниггер, ниггер!"
   - Голубушка, да ведь так же зовут собаку! Обыкновенная собачья кличка!
   - Вот и плохо, что вы так собак  зовете.  Мы,  негры,  не  любим  слова
"ниггер", и тем хуже, если для вас что негр, что собака - все равно...
   Нийл разозлился:
   - Отлично, пожалуйста, мы переменим кличку! Для вас мы на  все  готовы!
Будем звать пса "Принц"!
   Но  его  сарказм  не  дошел;  упоенная  миссионерским  пылом,  Белфрида
милостиво бросила: "Вот и прекрасно!" - и удалилась,  а  Бидди,  беспечный
беленький мотылек, запрыгала и закричала:
   - Не хочу, чтоб меняли кличку! Ниггер, Ниггер, Ниггер!
   Ее звонкий голосок придавал этому слову такую прелесть, что  корректные
родители не могли удержаться от улыбки, и этого было достаточно: маленькая
примадонна почувствовала, что ее номер имеет успех.
   Не слушая ничего, она понеслась по всем комнатам  с  громкими  криками:
"Ниггер, Ниггер!" -  а  спаниель  влюбленно  следовал  за  ней,  несколько
озадаченный этим неожиданным интересом к  его  имени,  но  в  общем  очень
довольный.
   Рассыльного, который явился с рождественскими  покупками,  безупречного
арийца, Билли поспешила приветствовать (к немалой его  досаде)  дружеским:
"Хелло, мистер Ниггер!"
   - Так не нужно говорить, деточка! - сказала Вестл.
   У Бидди был довольно покладистый характер, но это требование она  сочла
бессмысленным.
   - А почему ты и папа так говорите? Почему вы Ниггера назвали  Ниггером?
- резонно спросила она.
   - Мы тоже больше не будем. Мы решили, что, пожалуй, это  в  самом  деле
нехорошее слово. - Голос Вестл звучал уж очень ласково.
   - Нет, это хорошее слово! - сказала Бидди убежденно.
   Заглянул  Роберт  Кингсблад,  старший  брат  Нийла,  в  чаянии  даровой
выпивки, и Бидди встретила его возгласом: "Дядя Ниггер пришел!"
   - Это еще что? - изумился дядя Роберт.
   А Вестл прикрикнула:
   - Бидди! Сию же минуту перестань!
   Но  Бидди,  взбудораженная  общим  вниманием,  расходилась   почти   до
истерики, как это бывает - и всегда некстати - даже с  самыми  хорошими  и
здоровыми детьми; она помчалась в  кухню,  и  через  минуту  они  в  ужасе
услыхали, как она окликнула Белфриду:
   - Хелло, мисс Ниггер!
   В довершение несчастья они услыхали, что Белфрида захохотала в ответ.
   Пришлось объяснить все  братцу  Роберту,  который  был  любопытен,  как
кошка, и примерно так же умен.
   Он тут же высказал свое  авторитетное  мнение  Коммерческого  Директора
Хлебопекарной Компании Остеруд, Производство Хлеба  Витавим,  Несравненный
Вкус и Аромат, Залог Здоровья и Наслаждения:
   - Вас  интересует,  как  поступать  с  неграми,  чтобы  обходиться  без
неприятностей? Могу сказать вам, как поступать с неграми, чтобы обходиться
без неприятностей. Наша фирма не знает никаких неприятностей с неграми,  и
нам никогда не приходится увольнять их, - по той простой причине,  что  мы
никогда их не  нанимаем.  Вот  вам  самый  лучший  способ  обходиться  без
неприятностей. Понятно? А между прочим, знаете ли, немудрено, что Белфрида
разобиделась, когда вы прямо в глаза обозвали ее "ниггером".
   - Да мы и не думали обзывать ее, Боб. Это мы  собаку  звали  Ниггер,  -
объяснила Вестл.
   - Ну, от этого не легче. Факт тот,  что  девчонка  разобиделась.  А  не
нанимали бы вы ее, не пришлось бы ей обижаться. Вот и видно разницу в  так
называемых врожденных умственных способностях у белой и  черной  расы.  Я,
например, и не подумал бы обижаться, если бы  кто  меня  назвал  "ниггер".
Понятно? Ваша беда в том, что оба вы теряли время в колледжах вместо того,
чтобы сразу заняться делом, как я, например. Первое правило -  никогда  не
нанимайте негра. Ну, а дадут мне все-таки чего-нибудь выпить?
   Таков был братец и дядя Роберт Кингсблад, коммерческий директор.
   Хоть Белфрида и посмеялась, когда Бидди назвала ее  "мисс  Ниггер",  за
обедом выражение у нее снова было мученическое и оскорбленное; но во время
десерта из кухни вдруг донесся оживленный шум:  хихикала  Белфрида,  и  ей
вторил глуховатый мужской голос.
   - Господи, что там еще такое! Пойду, налью себе воды, -  решила  Вестл,
хотя прямо перед ее прибором стоял полный стакан.
   Она осторожно пробралась в кухню. Там у яркого  металлического  столика
стоял в небрежной позе высокий негр лет тридцати пяти. Кожа  у  него  была
темная, волосы курчавые, губы довольно толстые, но зато  нос  тонкий,  как
клинок. При взгляде  на  него  приходили  на  ум  не  хлопковые  поля,  но
оперетта, ипподром, веселый стук игральных костей. Его  костюм  составляли
ярко-синие брюки, спортивная  куртка  в  крупную  клетку  и  нежно-розовый
галстук бабочкой. У него были хорошие  руки  и  крепкие  плечи  боксера  в
среднем весе; он был красив животной  красотой,  чуть  даже  страшноватой,
должно быть, от того взгляда, которым он смотрел на Вестл,  -  дерзкого  и
насмешливого взгляда, как у человека, знавшего  всех  женщин  от  Сафо  до
королевы Марии и видевшего их насквозь.  Его  глаза  не  только  раздевали
Вестл; они намекали, что втайне и против воли ей это должно нравиться.
   Она мысленно говорила себе: "Надо же  так  вырядиться,  точно  клоун  в
цирке!" - и в то же время смутно жалела,  что  ее  положительный  Нийл  не
способен надеть такой костюм и остаться романтически привлекательным.
   Белфрида по-приятельски улыбнулась ей и заворковала:
   - Ах, миссис Кингсблад, это мистер Борус Багдолл. Он  владелец  ночного
клуба "Буги-Вуги" - чудное местечко. Мы с ним большие  друзья.  Он  заехал
проведать меня.
   Речь  Боруса  лишь  чуть-чуть  отдавала  сладковатым   южнонегритянским
акцентом:
   - Я много слышал о миссис Кингсблад. Большая честь  для  меня.  Могу  я
рассчитывать, что это не в последний раз?
   "Он в глаза  смеется  надо  мной!"  -  ужаснулась  Вестл  и,  промямлив
какие-то  слова,  которые  едва  ли  могли  служить   доказательством   ее
интеллектуального превосходства, опрометью ринулась из кухни - без воды. В
столовой она, смеясь, посмотрела на  Нийла  и  сказала  негромко  и  почти
добродушно:
   - Кажется, меня только что обхамили, и, кажется, герою это сошло с рук.
   - Кто? Кертис?
   - Нет, цветной джентльмен по имени  Борус  или  Вирус  Багдолл,  мистер
Багдолл, да, да, мистер, и прошу этого не забывать. Борус и Белфрида! Нет,
все-таки комедия с этими неграми! Хотя, впрочем,  почему  комедия?  Ты  не
поверишь, но я, кажется, только  что  удостоилась  чести  познакомиться  с
самым обаятельным и опасным прохвостом, какого когда-либо встречала.
   - Да в чем там дело? Гость какой-нибудь в кухне?  -  терпеливо  спросил
Нийл.
   - Ох, только, пожалуйста, не уподобляйся своему братцу Роберту!
   - Но кто же этот нахал? Пойду посмотрю сам.
   Он отправился в кухню, а Вестл шла сзади, гадая, кто - Нийл или Борус -
останется на поле битвы. Но Борус  исчез,  исчезла  и  Белфрида,  исчез  и
ярко-красный двухместный автомобиль, стоявший у заднего крыльца; только из
раковины уныло выглядывала немытая посуда.


   Добродушная Китти, сестра Нийла, на три года его  старше,  всегда  была
ему ближе всех в семье. Она была замужем  за  Чарльзом  Сэйвордом,  весьма
симпатичным молодым юристом, который один срок занимал должность прокурора
в городском суде. В этот вечер Китти и Чарльз пришли к Кингсбладам,  чтобы
заняться основным делом своей жизни - игрой в бридж.
   Позабыв в священнодействии игры об ужасах домашнего мятежа, Вестл очень
удивилась,  когда  случайно  подняла  голову  и  вдруг  увидела  Белфриду,
делавшую ей знаки из полутемного коридора. Позади  виднелся  сардонический
Борус Багдолл.
   - Вернулись? В чем дело? - сердито спросила Вестл.
   - Ах, миссис Кингсблад, мне очень жаль, но я должна уйти от вас. Совсем
уйти. У меня дома заболели.
   Суровая воительница вспыхнула:
   - То есть как - уйти совсем, в такой час, не вымыв даже посуду?
   Борус вставил небрежно:
   - Вы можете вычесть с нее полдоллара за невымытую посуду.
   Не только Вестл, но и все остальные с  неловкостью  почувствовали,  что
Борус смеется над ними.
   - Да я вымою, - буркнула Белфрида.
   - Нет, вы не вымоете! Я вас прошу уйти отсюда немедленно,  чем  скорее,
тем лучше. Сейчас я расплачусь с вами.  -  Вестл  прошествовала  к  своему
белому письменному столику и нетерпеливо раскрыла аккуратненькую расходную
книжку. - За вычетом  того,  что  вы  взяли  в  этом  месяце  вперед,  вам
причитается шестьдесят три доллара шестьдесят пять центов. Ой! У  меня  не
хватит. - К игрокам: - Есть у кого-нибудь деньги?
   С помощью Нийла и Чарльза  Сэйворда  она  наскребла  шестьдесят  четыре
доллара, но у Белфриды не нашлось сдачи.
   - Для ровного счета пусть уж будет  шестьдесят  четыре,  -  промурлыкал
Борус.
   Нийл  вскочил,  воодушевленный  романтическим   побуждением   выставить
бандита за дверь, но, встретив непринужденно веселый взгляд Боруса, понял,
что именно этого Борус и добивается - для собственного развлечения.
   - Правильно. Пусть, для ровного счета, - сказал Нийл. - Всего хорошего,
Белфрида. До свидания, мистер - э-э - Багдолл.
   Он решительно шагнул вперед и протянул Борусу  руку,  словно  от  имени
немногочисленного, но избранного общества. Последовало короткое состязание
в силе, - стальная хватка  Боруса  против  кулака  Нийла,  -  потом  Борус
улыбнулся. Эта улыбка так понравилась Нийлу, что прошло полминуты,  прежде
чем он вспомнил  о  своем  превосходстве  белого  человека  и  произнес  с
подчеркнутой любезностью, которая сама по себе есть оскорбление:
   - Вы, может быть, посидите  в  кухне,  мистер  Багдолл,  пока  Белфрида
уложит свои вещи.
   - Да, благодарю вас, мистер Кингсблад. Да, я посижу  в  кухне,  пока...
пока мисс Грэй уложит свои вещи. - И исчез.
   Вестл, наблюдавшая за сборами Белфриды, смеясь, вернулась в столовую.
   - Вот черти, все-таки они нас посрамили!
   - Как так? - спросили все.
   - Я была просто в восторге, что с Белфридой покончено и она уезжает.  С
меня словно цепи свалились. И я решила подавить их  своим  великодушием  -
милостивая белая госпожа простила и не гневается. Я думала,  они  сядут  в
машину тихие, пристыженные (между прочим, какая у него машина! Мы  даже  и
мечтать не можем о такой). Ничего подобного! Они  укатили,  крича  во  все
горло: "Прощайте, дорогая!" Потому что, пока Белфрида  наверху  укладывала
вещи, Борус перемыл всю посуду и самым аккуратным образом убрал ее в  шкаф
да  еще  оставил  нам  в  кухне  на  столе  подарок  -  четвертную  бутыль
шампанского! Господи, я до сих пор и не видала  шампанского  в  четвертных
бутылях, разве только на рекламных объявлениях.
   - А какой мужчина! - восхищенно сказала Китти Сэйворд.  -  Как  сложен,
никогда не видела ничего подобного!
   - Да, это мужчина, - рассеянно пробормотала Вестл.
   Но Чарльз Сэйворд, добродушнейший из мужей, запротестовал:
   - Вы что, забыли, что вы белые женщины?  Увидели  какого-то  кабатчика,
шарманщика, сводника, гангстера черномазого и растаяли обе. Честное слово,
половина Америки сошла с ума - женская половина!



6

   Теперь, когда Вестл сама готовила завтраки, они стали гораздо  вкуснее,
и всегда на столе была пепельница и утренний  выпуск  "Знамени  фронтира".
Время от времени Нийл пускался в пляс посреди кухни, напевая:  "Опять  все
это наше!"
   Только Бидди и Принц  с  упрямством,  свойственным  детям  и  животным,
скучали по Белфриде, искали ее по  всему  дому,  укоризненно  смотрели  на
Нийла и Вестл, спрашивали, хотя и  без  слов:  "Что  вы  сделали  с  нашим
другом?"
   Неделю спустя Вестл взяла новую  прислугу  -  Шерли  Пзорт,  двоюродную
сестру Нэнси Хавок.
   Шерли с  энтузиазмом  готовилась  разделить  все  радости  наступающего
рождества; она относилась к хозяевам даже теплее, чем им  хотелось  бы,  и
всегда  звала  Вестл  "золотко".  Это  была  типичная  для  того   времени
"финтифлюшка": почти добродетельная молодая особа, ласковая и  грациозная,
как котенок, больше всего на свете любившая жевательную резинку и танцы.
   С наступлением декабрьских холодов у Нийла  начала  побаливать  раненая
нога, и он все чаще думал о войне, о погибших  товарищах,  о  прошлогоднем
невеселом рождестве на госпитальной койке.  Англичанки  были  заботливы  и
добры, но он тосковал о голосах Среднего Запада, о своей матери,  Вестл  и
Бидди, о сестрах Китти и Джоан. Теперь они все  снова  вместе;  это  будет
первое за три года рождество в кругу семьи.
   Он думал о том, как повлияла на него война. Повлияла ли вообще?
   Когда он лежал в госпитале,  он  был  твердо  уверен,  что,  вернувшись
домой, все молодые солдаты объединятся,  раз  навсегда  забьют  вертящуюся
дверь, на которой с одной стороны написано "республиканская партия",  а  с
другой - "демократическая партия", и подадут свой голос за  справедливость
и процветание и за то, чтобы больше  не  было  войн.  Но,  просидев  шесть
недель в банке и ничего за это время не услышав от банкиров,  адвокатов  и
коммерсантов, кроме предсказаний, что этот субъект Рузвельт  в  1950  году
станет  диктатором,  он  постепенно  скатился  к  своей  прежней  вере   в
незыблемость многозначных цифр.
   Но в последние дни его начали  раздражать  издевательские  разговоры  о
"жидах", которые  он  часто  слышал  в  теннисных  клубах,  Федеральном  и
Сильван-парк. Он думал:
   "Вероятно,  евреям  так   же   неприятна   кличка   "жид",   как   моим
франко-канадским  предкам  неприятно  было  прозвище  "лягушатники".   Мне
нравился молодой лейтенант Розен, который подорвался на мине.  Есть  много
евреев, которые ничем не отличаются от нас, -  наверно,  есть.  Нужно  мне
усвоить либеральные взгляды, пока я еще молод, и потом уж держаться их всю
жизнь, чтобы не попасть в подлецы, когда будешь уже пожилым  и  толстым  и
сделаешься директором этого банка - а может быть, и Первого  Национального
в Сент-Поле".


   Размышлениям этим он предавался за своим столом, под мраморными сводами
операционного зала Второго Национального Банка. Все утро ушло  у  него  на
дела по мелким ссудам; хлопотали о них  преимущественно  демобилизованные,
желавшие  открыть  какую-нибудь  торговлю,  и   Нийл   старался   сочетать
благожелательность с осторожностью. Неверно, будто всякий банкир только  и
думает, как бы разорить все мелкие предприятия, принадлежащие  отчаявшимся
маленьким человечкам с  больными  дочерьми  на  руках.  Не  так  уж  легко
заниматься банковским делом, когда вокруг тебя господствует нужда.
   Перед ним лежала стопка  тоненьких  папок  со  сложнейшими  финансовыми
отчетами, но рядом с воспоминаниями  о  мечтах  военных  дней  эти  отчеты
казались удивительно скучными. Он  вздохнул,  отложил  сигарету  и  угрюмо
покосился  на  изящную  бронзовую   табличку   с   надписью   "Н.Кинсблад,
Пом.Гл.Бухгалтера".
   Когда в  1935  году  он  окончил  Миннесотский  университет,  он  думал
заняться изучением медицины. Но летом он временно поступил  рассыльным  во
Второй Национальный, а потом так  и  застрял  под  сводами  этого  уютного
мавзолея; появилась Вестл, потом Бидди, и  дверь  захлопнулась,  и  он,  в
сущности, не жалел об этом. Он стал читать книги по банковскому делу;  его
повысили - сделали  кассиром;  он  нравился  клиенткам,  любовавшимся  его
улыбкой и рыжей шевелюрой сквозь решетку, которой он не замечал.  Директор
Джон Уильямс Пратт отличал его за усердие, добродушие  и  честность,  и  в
этом году, по возвращении из армии, он был произведен в помощники главного
бухгалтера.
   Мистер Пратт считал, что его молодым служащим полезно практиковаться во
всех отраслях банковского дела, и Нийлу даже теперь приходилось отрываться
от "привлечения вкладов" и деликатных переговоров  со  старыми  клиентами,
превысившими свой кредит, и проверять книги,  подписывать  кассовые  чеки,
учитывать фонды, а чтобы он не терял контакта с вкладчиками, Пратт  каждый
день заставлял его час-два просиживать у окошка кассы.
   Главный бухгалтер, С.Эшиел Денвер, сосед по Сильван-парку, благоволил к
нему не менее мистера Пратта.
   В Гранд-Рипаблик насчитывалось восемь банков, из которых самым  крупным
был Национальный Банк "Блю Окс": Нортон  Трок  -  директор,  Бун  Хавок  -
председатель правления, Кертис Хавок  -  пустое  место.  Но  мистер  Пратт
считал это учреждение,  как  и  двенадцатиэтажную  башню,  в  которой  оно
помещалось, грубо утилитарным. Зато во  Втором  Национальном  (Первого  не
существовало) он видел воплощение истинных моргановских или  тельсоновских
традиций. Его двухэтажный мраморный храм с массивной бронзовой дверью,  на
углу Чиппева-авеню и Сибли-стрит, не имел помещений для сдачи внаем, и там
не   ютились   разноплеменные   массажисты    и    агенты    по    продаже
сельскохозяйственных машин.
   В операционном зале, под церковно-торжественными сводами,  опиравшимися
на мощные колонны  зеленого  итальянского  мрамора,  на  безбрежной  глади
черного мраморного пола с  вкрапленными  в  него  квадратами  и  ромбиками
гранита  и  розового  кварца,  в  этой  храмине,  где  не  хватало  только
песнопений бухгалтерского клира, чтобы довершить  атмосферу  благолепия  и
платежеспособности, Нийл чувствовал себя лишь скромным служкою.
   В сущности, он был просто школьником за партой в ряду других  таких  же
парт.
   Несмотря на бронзовую табличку с  именем  и  ониксовые  комбинированные
часы-чернильницу-календарь-барометр-термометр, стол, за которым он  сидел,
был самый обыкновенный, маленький,  слишком  низкий  по  его  росту,  и  в
качестве единственных личных сокровищ Нийла на нем  приютились  фотография
Вестл и Бидди  в  серебряной  рамке,  трубка  и  кисет  с  табаком,  томик
"Избранных детективных рассказов" и письмо от секретаря Ассоциации  Бывших
Однокурсников с просьбой об уплате очередного взноса.


   Если были у Нийла особые достоинства, то  на  первом  месте  среди  них
стояла верность друзьям.
   Его не покидала мысль, что большинство из  тех  десяти  или  двенадцати
молодых людей, которых он называл своими "близкими друзьями", в том  числе
Элиот, Джад и Род, его  "закадычные",  проведут  рождественские  праздники
по-прежнему в чужих краях, подвергаясь смертельной опасности.
   Элиот  Хансен,  щеголь,  страстный   танцор,   душа   всех   вечеринок,
унаследовал от своего скромного  норвежского  папаши  фирму  "Свежесть"  -
Мороженое и