раде, а доктор Аш Дэвис, если не  получит  работы  в  химической
лаборатории, может  быть  упаковщиком,  музыкантом,  официантом,  поваром,
учителем, а пожалуй, - со вздохом подумал Нийл, - и актером шекспировского
театра или председателем правления стального треста.
   При  ближайшей  встрече  с  Софи,  Ашем  и  Мартой  бесхитростное  дитя
среднезападной природы, заметно сбавив тон, обратилось к умудренным опытом
столичным жителям с вопросом - где найти работу.
   - Деточка, придется мне, я вижу, заняться вами,  -  вздохнула  Софи.  -
Отправляйтесь на Майо-стрит и берите в оборот  Вандербильда  Литча.  Он  и
ростовщик, и страховой агент, и похоронных дел мастер, и  вообще  из  тех,
кому пальца в рот не клади, кроме того, он единственный  у  нас  в  черном
городе шпион и сплетник, и он, пожалуй, не  поскупится  ради  того,  чтобы
иметь  у  себя  на  службе  цветного,  состоящего  в  родстве  с   местной
сквайрархией.
   - Гм, вы так думаете? - сказал Нийл.
   А про себя решил: "Нет, так низко я не паду",  -  и  тут  же  с  ужасом
понял, что Майо-стрит и негры-дельцы для него все еще "низко"  и  что  Хэк
Райли был прав, когда упрекал его, что он просто играет в негра.
   Но, хотя он еще не отдавал себе  отчета  во  многом,  эта  непрестанная
погоня за работой не была для него игрой.


   Он наведался в типографию своего соседа Тома Кренуэя, но Том и не вышел
к нему. На Лэвериковской Мукомольне Джей  Лэверик,  с  которым  он  сыграл
немало партий в  покер,  предложил  ему  выпить  и  спросил,  есть  ли  на
Майо-стрит подходящие девочки, но когда Нийл заикнулся насчет работы, Джей
вскричал:
   - Тебя? На работу? Ну уж, нет. Принципиально не нанимаем вашего брата.
   И вот он поступил в "Beaux Arts", но вышло это чисто случайно.
   Он брел мимо этого элегантного и дорогого магазина "дамских товаров"  -
платья, духи в золотых и хрустальных флаконах,  поддельные  драгоценности,
джемперы, нежные, как дыхание непорочного младенца, - и вдруг ему пришло в
голову попытать счастья у Харли Бозарда, давнишнего  партнера  по  гольфу,
толстого энергичного человека в очках, гордившегося тем, что его  знают  в
нью-йоркских клубах, и кое-что смыслившего в живописи.
   Нийл отказался от места продавца у Леви Тарра, но он еще наивно  верил,
что    расхваливать    качество    нейлоновых    чулок    женам    крупных
лесопромышленников на палевых коврах "Beaux Arts" лучше, чем продавать  те
же чулки домохозяйкам в ситцевых платьях на голом паркете "Эмпориума".
   Гранд-Рипаблик был, в  сущности,  небольшой  город,  и  за  исключением
магнатов вроде Уоргейта владельцы местных  предприятий  обычно  занимались
наймом служащих сами, вместо того  чтобы  предоставить  это  какому-нибудь
доктору философии, которому психотехнические тесты заменяли  глаза.  Харли
Бозард  в  своем  разделанном   "под   шелк"   кабинете   встретил   Нийла
мужественным, но весьма тактичным приветствием:
   - А, здравствуйте, здравствуйте, дорогой! Не видел вас целых  сто  лет.
Как дела?
   - О делах-то я и хотел поговорить с вами, Харли. Как  вам  известно,  я
довольно хорошо умею считать...
   - Стоп, стоп, стоп, стоп, стоп!
   Харли описал в воздухе магический круг своим фарфоровым мундштуком "и с
трепетом веки смежил, ибо вспоен  росою  медвяною  был"  и  давно  одержим
некоей Идеей.  Он  был  похож  в  эту  минуту  на  рекламного  агента  или
специалиста по внутреннему убранству домов.
   - Нийл! Я до сих пор не развернул как следует  свой  спортивный  отдел,
все ждал Человека с Инициативой - может быть,  вы  и  есть  этот  человек?
Поставить во главе отдела превосходного теннисиста, превосходного игрока в
гольф,  превосходного  лыжника,  превосходного  рыболова,  да  еще  притом
заслуженного ветерана  войны  -  ах  ты  черт!  "Капитан  Кингсблад  овеян
воздухом великих просторов - пользуйтесь  его  консультацией  по  вопросам
спорта!" Потрясающе! Я  мыслю  себе  вас  в  роли  агента  по  закупкам  и
заведующего отделом, разворачивающего работу по своему вкусу и усмотрению,
но для начала вам не мешает изучить на практике профессию  продавца,  и  в
период вашего ученичества я, пожалуй, не  смогу  платить  вам  больше  чем
сорок долларов в неделю - нет, хорошо, сорок пять!  Но  в  дальнейшем  вы,
безусловно, будете зарабатывать не менее  двухсот,  и,  кто  знает,  может
быть, возникнет вопрос об участии б прибылях! Ну, Нийл, идет?
   Нийл сказал:
   - Да, идет, - и побежал звонить  по  телефону  Вестл:  -  Нашел!  Нашел
работу!
   - Милый, как я рада! ты так измучился, и... А что за работа?
   - У Харли Бозарда, нечто вроде реорганизации спортивного отдела.
   - О!
   - Конечно, начать мне придется как бы продавцом...
   - О!
   Более минорного звука он в жизни не слышал. Не  слишком  жизнерадостным
показался ему и последовавший вопрос:
   - А что он сказал по поводу... ну, по поводу цветных кандидатур?
   - Что? Ах, черт, он даже и не говорил об этом. И я сам  начисто  забыл,
что я "цветная кандидатура".
   - И правильно, потому что никакая  ты  не  цветная  кандидатура.  Ты  -
знаменитый капитан К. и моя единственная любовь,  и  прости  меня,  что  я
сразу не выразила восторга. Просто это было для меня немножко  неожиданно,
вот и все. Мы всегда считали Харли грубоватым малым. Но я уверена, что все
будет чудно.
   Нийл теперь был уверен в этом гораздо меньше. Он  вспомнил,  что  Харли
никогда не вызывал у него особых симпатий. Грузная туша в  сером  костюме,
неумело орудующая клюшкой, - вот как представлялся ему в свое время хозяин
"Beaux Arts". Кроме того, Нийл сознавал, что сам он не такой уж знаменитый
воин  или  путешественник,  чтобы  толпы   вздыхающих   дев   искали   его
просвещенного совета относительно фасона корзинки для завтрака.
   "Не справлюсь? Подумаешь! У меня  снова  есть  работа.  Вот  что  самое
важное!"


   Он приступил с  понедельника.  В  воскресной  газете  среди  объявлений
"Beaux  Arts"  появился   столбец,   в   котором   мистер   Харли   Бозард
почтительнейше  уведомлял  покупателей,  что   капитан   Нийл   Кингсблад,
известный своими военными заслугами и спортивными достижениями, согласился
принять участие в деятельности первоклассного Английского Магазина  Игр  и
Спорта, входящего в  систему  "Beaux  Arts",  и  готов  предоставить  свой
богатый и разнообразный опыт в распоряжение всех любителей развлечений  на
свежем воздухе.
   И в тот же вечер химик Коуп Андерсон и преподобный Ллойд Гэд, священник
конгрегационалистской церкви, позвонили и сказали Нийлу о том,  что  Харли
Бозард и его адъютанты носятся по городу и шепчут всем: "Приходите  к  нам
посмотреть Негра-Джентльмена  за  прилавком.  Можете  задавать  ему  любые
вопросы".
   Придя в первый день своей работы в "Beaux Arts", Нийл не увидел уже  ни
кабинета "под шелк", ни улыбающегося Харли; в темном  сыром  подъезде  для
служащих его встретил облаченный в альпаковый пиджак пожилой  мизантроп  с
сальными волосами, который злобно сказал ему:
   - Кингсблад, вы должны приходить вовремя и отмечаться вместе со  всеми.
Ступайте в спортивный отдел, там мисс Гарр  покажет  вам,  как  выписывать
чеки, и научит вас вежливому обращению с покупателями -  поскольку  вы  на
это способны. Вот это будет ваш шкафчик, и, пожалуйста,  чтобы  он  у  вас
всегда был  заперт.  И  чтоб  вы  как  можно  дальше  держались  от  чужих
шкафчиков. Понять не могу,  как  это  допускают  черномазого  одеваться  и
раздеваться рядом с порядочными людьми, но имейте в  виду,  если  у  нашей
администрации мозги набекрень, это еще не значит, что и у нас всех тоже.
   Его взгляд словно говорил: "А ну, ударь, если посмеешь!"
   Мисс  Гарр,  инструкторша  Нийла,  сухощавая,  раздражительная   особа,
заставила его десять минут дожидаться, пока она  окончит  беседу  с  тремя
другими продавщицами. Все они то и дело оглядывались на Нийла и  хихикали,
и он явственно слышал слово "ниггер". Когда мисс  Гарр  принялась  наконец
обучать Нийла высшей математике чеков и умению отличать теннисный  мяч  от
уключины,  она  все  время  заботливо  отодвигалась,  чтобы  избежать  его
нечистого прикосновения.
   Негры умеют молчать.


   Если персонал магазина отнесся без внимания  к  прославленным  заслугам
Нийла, то чудовище,  известное  под  названием  Покупательницы,  напротив,
отнеслось к нему с  величайшим  вниманием,  которое  проявлялось  в  форме
гримас и кокетливых взвизгиваний. Казалось,  все  женщины  Гранд-Рипаблик,
включая даже кое-кого из знакомых, прибежали в "Beaux Arts"  поглядеть  на
него и сказать какую-нибудь фразу, слова которой имели отношение к спорту,
но подразумеваемый смысл был примерно таков: "Верно ли,  что  вы  негр,  и
верно ли, что вы наделены такой  необыкновенной  мужской  силой,  как  мне
говорили, и неужели все, что я тут могу, - это строить вам глазки  и  быть
готовой закричать: "На помощь?!"  Их  вздымающиеся  груди,  остановившиеся
глаза, отвратительно подергивающиеся плечи  -  все  выражало  суеверное  и
непристойное любопытство.
   Они  разглядывали  его  негритянскую  шевелюру  (каштаново-рыжую),  его
негритянское лицо (докрасна выдубленное морозом), его крепкие негритянские
руки (золотистые, в веснушках), его длинные негритянские  ноги  и  крепкий
негритянский торс. И поскольку все негры, как известно, туповаты  и  любят
насмешки, они разбирали его по косточкам, не дав себе даже  труда  отойти,
чтобы он не мог их слышать.
   Его забросали кучей самых диких вопросов. На какую наживку  лучше  идет
лосось в Новой Шотландии? Мог бы Джо Луис  победить  Джека  Демпси?  Какое
место по теннису занял мой двоюродный брат Уильям  В.Гетч  из  загородного
клуба Милуоки? Похожи  ли  китайские  шашки  на  ма-джонг?  Сколько  стоят
шахматы с доской - ну-ну, такие, - все равно какие. Во  сколько  обойдется
будущим летом семейству, состоящему из меня, мужа, двух мальчиков  (девять
с половиной и одиннадцать лет), девочки  (шесть  лет  седьмой)  и  свекра,
который  любит  играть  в  подкову,  неделя  жизни  в  рыболовном   лагере
"Нипписаг" на озере Уиннигигонабаш? Дороже, чем в 1939 году?
   Но его настороженные уши пропустили в мозг один только вопрос, заданный
сорокалетней матроной из породы  меня-не-проведешь  голосом,  напоминающим
колокольчик симментальской коровы: "Скажите-ка, вы все, цветная  солдатня,
очень были рады, когда дорвались до французских девочек?"
   А одна престарелая  молодая  дама,  довольно  причудливой  архитектуры,
потребовала, чтобы он показал ей свитер, хотя они  продавались  совсем  на
другом прилавке, и  кидала  на  него  игривые  взгляды,  поглаживая  рукой
выпуклость, сооруженную, как он заподозрил, из носовых платков. Но его все
же не стошнило.
   В прежней своей жизни белого банковского дельца, персоны с  весом  и  с
положением, он никогда не встречал таких отвратительных женщин. Он  уверял
себя, что это  исключения,  -  есть  же  категория  людей,  которые  жадно
сбегаются посмотреть на дом, где произошло убийство. Но быть в  дальнейшем
приманкой для их нездорового любопытства сулило ему мало радости.
   Многие из них старались придвинуться к нему поближе; другие отскакивали
в испуге, стоило ему взять в  руку  крокетный  молоток.  Но  в  одном  все
сходились: ни разу никто не назвал его "мистер". Он был  Капитан,  он  был
Послушайте, он был Эй-Вы.
   Не лучше женщин были их мужья, которые нередко заглядывали  в  отдел  и
довольно громко бурчали: "Нет, не желаю  я  разговаривать  с  этой  черной
тварью!" - а еще  хуже  был  добрый  дружище  Харли  Бозард,  похаживавший
вокруг,  мысленно  потирая  руки.  Но  несносней  даже,  чем  Харли,  были
демобилизованные  рядовые,  которые  приходили  со  своими   девицами   и,
наслаждаясь  возможностью  унизить  бывшего  офицера,   изощрялись:   "Эй,
капитан,  помогите  подобрать  лыжные  штаны  для  моей  красотки.  Только
смотрите, чтобы хорошо сидели, не морщили сзади, понятно?"
   В какие-то мучительные моменты он замечал  в  последних  рядах  Вайолет
Кренуэй, Розу Пенлосс и Дайанту Марл, которые нарочито старались держаться
подальше от его прилавка, а уж в самом крайнем  случае  торопливо  шмыгали
мимо, словно бы подобрав юбки. Один раз, следя  глазами  за  Дайантой,  он
увидел майора Рода Олдвика; майор стоял у высокой белой  колонны,  выпятив
грудь, скрестив руки, и  наблюдал  за  ним  даже  без  усмешки,  просто  с
интересом. В эту минуту Нийл познал ту слепящую ярость  унижения,  которая
добронравного раба обращает в свирепого убийцу.
   Но ярость растворилась в тоске. Что  ж,  теперь  всю  жизнь  стоять  за
прилавком и продавать свитеры и  рыболовные  снасти?  Он  не  почувствовал
гнева, только вялое безразличие, когда дома Вестл встретила его  холодным:
"Ну?"


   Поток алчной до сенсаций толпы через день-два схлынул. Нийл теперь  все
время без дела простаивал за прилавком, отчего нестерпимо ныли ноги.
   В субботу утром Харли Бозард напустился на него:
   - Нельзя ли торговать побойчее? Я видел,  какой  был  наплыв  благодаря
поддержке, которую мы так великодушно оказали вам нашей рекламой, - и  тем
не менее ваши цифры совершенно  неудовлетворительны.  Вам  нужно  поменьше
думать  о  своей  красоте,  Кингсблад,  и  побольше  о  том,  как  угодить
покупателям.
   Нийл вернулся домой и застал Вестл уже не в тревоге, а в неистовстве.
   - Оказывается,  ты  очень  весело  проводишь  время  там,  в  магазине,
заигрываешь со всякими  языкатыми  дурами,  хохочешь  с  ними  и  вдобавок
пачкаешь меня разговорами о своей семейной жизни! - начала она.
   - Откуда ты...
   - Мне сообщил человек, который отлично знает нас обоих, вот  откуда.  Я
тебе не скажу кто. Ей стало обидно за меня. Она тебя видела в магазине.
   - Ты вот ни разу не пришла в магазин взглянуть, как я там...
   - Еще недоставало!
   - Ты даже не подумала, что, может быть, мне нелегко привыкать к...
   -  Ох,  пожалуйста,  только  не   читай   мне   лекцию   о   социальной
несправедливости, которая кроется в торговле носками!
   Он встал и вышел, не говоря ни слова. Он не вернулся домой к обеду.  Он
устремился в объятия Софи Конкорд.
   Но пока он шагал по заснеженным улицам, его  возмущение  против  Вестл,
возмущение изгоя, улеглось.
   "Ей тоже  нелегко.  Она  очень  дорожит  так  называемым  "общественным
положением". Как и я когда-то. Может быть, для нее лучше было бы  оставить
меня, взять Бидди и вернуться к отцу. Он удалится от дел, уедет с  ними  в
Калифорнию или еще куда-нибудь, и никто ничего не будет знать.  Что  ей  и
Бидди до моей борьбы? И лучше поспешить с этим, пока Вестл не ожесточилась
еще больше, не сказала чего-нибудь еще страшней.  Вестл,  дорогая,  я  так
любил тебя!"


   Дом, где жила Софи, похож был на маленький шумный отель, где за  каждой
дверью гудели веселые голоса негритянского  семейства,  коротавшего  вечер
вокруг миски с гороховым супом. В холле черный дородный негр с  увлечением
читал проповедь пастве, состоявшей из него самого; это  был  Элдер  Майес,
пророк-одиночка, сапожник по ремеслу и основатель храма Наития  Святейшего
Синклита Божией Благодати, пока, к сожалению, не располагавшего помещением
для молитвенных сборищ. В  коридоре  Нийлу  попалось  навстречу  несколько
прожигателей жизни, которые днем были дворниками  и  грузчиками  зерна,  а
теперь, в шесть часов вечера, щеголяли в бежевых модных пальто  и  зеленых
шляпах.
   Он постучал  и,  услышав  в  ответ  протяжное  "войдите!",  ввалился  в
одинокое холостяцкое обиталище Софи. Он уже бывал здесь раньше, но  только
в неловкие минуты прощаний.
   Комната была угловая, квадратная, и следы нищеты смешивались  в  ней  с
остатками былой роскоши. Роль тахты исполняла колченогая  койка,  накрытая
куском красной замши, опущенной потертым и облезлым леопардовым  мехом  от
какого-то старого театрального костюма.  На  длинном  столе  соседствовали
двухконфорочная   керосинка,   чепец   медсестры,   миниатюрная    батарея
флакончиков с косметикой и избранные сочинения Джона Дьюи.  Стены  украшал
вермонтский пейзаж Лучони, какая-то  заковыристая  абстракция,  фотография
девушки-негритянки в бесстыдной сияющей наготе и большой  табель-календарь
с  изображением  котенка  в  корзине,  испещренный  отметками   больничных
дежурств. Посреди этого беспорядка, красноречиво  говорящего  о  том,  что
владелица комнаты слишком занята, чтобы подумать  о  своем  быте,  слишком
полна интереса ко всему живому, чтобы заботиться  о  создании  обстановки,
которая выгодно оттенила бы  ее  женские  достоинства,  -  сидела  Софи  и
полировала ногти перед туалетом, сооруженным из картотечного шкафчика.
   При виде Нийла она поднялась, спокойная, безмятежная, такая же высокая,
как Вестл, в распахнутом на  груди  длинном  халате,  лиловом  с  золотыми
прожилками. Она сдвинула  брови,  заметив,  что  он  почти  шатается,  она
сказала шепотом:
   - Ах, бедный ребенок! - и раскрыла ему объятия, и он спрятал лицо у нее
на груди.
   Когда они уселись на  тахте,  доверчиво  обнявшись,  она  заговорила  с
нежностью в голосе:
   - Досталось вам, бедняге, в этой попугайной  лавке,  а?  Я  нарочно  не
заходила, боялась, что вам будет еще тяжелее.  Но  зато  вы  уже  достигли
предела и ниже падать вам не придется. Вы  первый  раз  заглянули  людской
злобе в глаза. В другой раз это будет уже не страшно. Теперь  я  могла  бы
полюбить вас, могла бы. Но - вы ведь сами сказали - слишком  мало  во  мне
осталось от диких джунглей. Со всем этим я покончила  ради  миссионерского
долга. Да ведь и вы тоже. А потому поцелуйте меня и отправляйтесь домой. О
господи, до чего ж я устала  быть  добродетельной  и  работящей!  До  чего
устала!
   Этому типичному представителю мужского пола до сих пор не  приходило  в
голову, что и у Софи могут быть свои минуты уныния. Слегка удивленный,  он
положил ее голову к себе на плечо, вместо того чтобы сделать  наоборот,  и
ласково погладил ее:
   - Вы просто разнервничались.
   Она из богоматери превратилась в младенца. Она протянула жалобно:
   - Разнервничаешься... За что вы так любите эту женщину?
   - Ну, во-первых, вы же сами сказали: она красива, как скаковая лошадка.
   - Таких ног у нее нет! - Софи говорила без задора, но  вытянула  вперед
блестящую бронзовую голую ногу, по-балетному выгнув подъем.
   - У нее не хуже!
   - Нет, серьезно, за что?
   - Мне кажется, самое подходящее слово для Вестл - "молодец". Она  очень
честная; она всегда за то, чтоб каждый получил, что ему причитается.
   - В том числе и она сама.
   - А почему же нет?
   - Слушайте, дурачок вы мой маленький, я совсем не сержусь, что  вы  так
обожаете Вестл. Уж если она должна отнять вас у меня, - а, видимо, так оно
и будет, - так я хочу, чтобы она была как можно лучше. Я не  желаю  знать,
что меня оттерла какая-то бесхвостая мартышка. - Софи теснее  прижалась  к
его плечу. - Ладно, ладно. Она  -  восьмое  чудо  света.  Ее  единственный
недостаток в том, что она ходила в школу,  вместо  того  чтобы  учиться  у
жизни. Она никогда не принимала ребенка в такси, никогда  не  должна  была
думать о том, как бы выгнать из своей спальни хозяина кафе и при  этом  не
потерять у него работу. Может быть, для вас она именно то, что надо, и...
   Софи помолчала; потом сказала почти робко:
   - Нийл, мне, правда, хотелось бы когда-нибудь с ней познакомиться. Едва
ли это удастся, но бог с ней и бог с вами, и оставайтесь  при  ней...  вы,
плоть от плоти белых банкиров!.. питомец Йеля!
   - Я вовсе не учился в Йеле.
   - О господи!
   - Софи, но что, если она не захочет со мной остаться?
   - Так сумейте заставить ее, черт вас возьми! И не бегайте за советом  и
утешением к  тетушке  Конкорд!  А  то  в  ней  есть  еще  очень  много  от
легковоспламеняющейся девицы  Софи.  Возвращайтесь  к  своей  маме  Вестл,
наследнице пилигримов, и  пусть  вас  выберут  в  члены  общества  Сыновей
Американской Революции! Чучело!
   Он поцеловал ее сдержанн