м  вокзалом,  особенно   огромным,
отделанным серым известняком залом ожидания,  со  стен  которого  смотрели
знаменитые пионеры Радиссон и Грозелье, Дэвид Томпсон, Ле Сюэр,  лейтенант
Пайк и сеньор Дулут. Нийл мысленно хорохорился: "Такой  же  был  и  Ксавье
Пик. Нам с  Бидди  эти  герои  ближе,  чем  Пратты  и  Уоргейты  -  жалкие
выскочки!"
   В толпе негров, собравшейся на вокзале, у Аша  и  то  не  было  столько
добрых знакомых, как у Нийла. Вот они, все, с кем он успел  сдружиться  за
эти шесть месяцев: Вулкейпы  в  полном  составе,  Дэвисы,  Тэрустеры,  Фил
Уиндек - одетый с дешевым шиком, подобающим бутлегеру, - Аксель Скагстром,
Борус Багдолл, Уош, Хэк Райли,  доктор  Дариус  Мелоди,  Шугар  Гауз.  Что
касается Софи, то Нийл и сам не заметил, как взял ее под руку, до того это
казалось естественным.
   Дэвисам кричали: "Будем по вас скучать, профессор!",  "Привет  от  меня
Гарлему, Аш!", "Марта, милая, как жаль, что  вы  уезжаете!",  "Возвращайся
скорее. Нора!" Но когда Аш двинулся от них прочь, к выходу  на  перрон,  к
воротам, которые уже никогда не впустят его обратно, в глазах его не  было
надежды. Он покидал не только друзей, но единственное место - в Америке, -
где белые на  короткое  время  разрешили  ему  считать  себя  полноправным
гражданином и ученым.
   Держа за руку  Нору,  Аш  стал  спускаться  по  лестнице  к  поезду,  и
последнее, что запомнилось Нийлу, было виноватое выражение его лица, когда
какая-то белая толстуха обругала его за то, что сама же его толкнула.
   За спиной у Нийла один белый объяснял другому:
   - Этот тип, которого провожали, это тот образованный ниггер, что служил
у Уоргейта - чертежником или еще кем-то, не помню. Значит, одним  ниггером
меньше стало в городе - все-таки легче будет дышать.
   Оба засмеялись, потому что не  чувствовали,  как  под  ними  колеблется
земля.


   В тот же вечер он услышал по телефону незнакомый женский голос:
   - Нийл?
   - Да.
   - Итак, ваш друг Аш смылся из города, а вашему  другу  Гриншо  дали  по
шее. Скоро и ваша очередь, мое золото!
   - Кто это говорит?
   - А вам ужасно хочется знать? Ну, нет, мне  неинтересно,  чтобы  всякие
ниггеры и дегенераты знали мое имечко. Скажите, а правда, что в Вестл тоже
есть черная кровь - с материнской стороны? И чего вы, подлые обманщики, не
уезжаете отсюда? Никому вы здесь не нужны!
   Нийл положил трубку; Вестл он ничего не сказал.
   Позже, когда они оба читали в гостиной,  Вестл  вдруг  сказала  тихо  и
тревожно:
   - Не поднимай голову, кто-то смотрит с улицы в окно.
   Он вскочил с места, вприпрыжку выбежал на крыльцо, но никого не увидел.


   Мистер Седрик  Стаубермейер  спросил  своего  соседа,  доктора  Кортеса
Келли:
   - Вы не согласны со  мной,  что  Кингсблад  попросту  убил  отца  своим
безобразным поведением?
   Тот самый  Келли,  который  в  свое  время  опровергал  эту  остроумную
гипотезу, ответил:
   - Да, пожалуй, вы правы.
   Долголетняя  ненависть  к  евреям  воспитала  в  мистере  Стаубермейере
опытного и самозабвенного Специалиста по Распусканию Слухов. Каждый вечер,
когда  другие  жители  Сильван-парка  говорили:  "Не  вижу,  что  в   этом
Кингсбладе  плохого,  -  как  будто  славный,  тихий  человек",  -  мистер
Стаубермейер заводил свое:
   - Вы разве не знаете, его не только выгнали из банка за растрату, он на
родного отца поднял руку и так бессовестно  кричал  на  него,  что  бедный
старик тут же умер от разрыва сердца. Мне это говорила ассистентка старого
дока Кингсблада - она сама видела.
   - Да ну? Неужели? Ай-яй-яй!



53

   Эпидемия увольнений продолжалась, но не все было  худо  для  Израиля  в
земле Египетской. Нашлись среди ветеранов такие, которые  утверждали,  что
если человек мог идти с ними на смерть в Европе, он может сесть с ними  за
стол в Миннесоте, и их усилиями  Фил  Уиндек  был  избран  в  Американский
легион.
   Однако они проявляли меньше сочувствия,  чем  проявили  бы  в  подобных
обстоятельствах их отцы. Тридцать лет назад казалось, что неграм кое в чем
удалось добиться своего, - вероятно, потому, что  добивались  они  гораздо
меньшего. В то время они требовали только крыши над головой,  солонины  на
обед и чтобы их не линчевали. Теперь они требовали всех человеческих прав,
и те же белые, которые, умиляясь собственной  добротой,  давали  им  миску
холодной картошки, отнюдь не склонны были дать им место  у  станка  или  у
избирательной урны и ворчали:  "Избаловали  мы  их.  Нужно  стукнуть  этих
обезьян по голове, не то они, чего доброго, заявят, что могут работать  не
хуже нас". Никогда еще агитация в пользу негров не была  связана  с  таким
риском, но зато каждая  удача  была  действительно  победой  человеческого
достоинства, а не розовым бантом, нацепленным на кандалы.
   Нийл мог бы порадоваться скромным лаврам Фила Уиндека - он не знал, как
мало они прельщали самого Фила, -  но  Нийла  мучили  домашние  неурядицы.
Вестл так успешно подвизалась у  Тарра,  что  с  полным  основанием  стала
считать себя не  скромной  помощницей  мужа,  а  женщиной,  самостоятельно
делающей карьеру в "искусстве коммерции", как она выражалась. Из  приятной
молодой дамы она превращалась в человека. Она с увлечением сообщала  Нийлу
свои планы: после рождения Букера Т. она наймет  няню,  а  сама  станет  у
Тарра агентом по  закупкам  или  заведующей  отделом,  у  нее  будет  свой
кабинет, командировки в Нью-Йорк в салон-вагоне, шикарные номера в отелях,
деловые обеды.
   "Может, она когда-нибудь  откроет  и  собственное  дело,  а  меня,  как
цветного, возьмет к себе швейцаром. Хорошо ли я поступаю, что не расстаюсь
с ней? Может быть, отказаться от  этого  дома,  от  этой  жизни?  Сумею  я
прожить один? Сумею я выучиться чему-нибудь, чтоб быть  независимым,  хотя
бы как Шугар Гауз? Что ж, уйти? Я уйду, если так будет лучше для нее".
   Но это самоотверженное решение не  вспомнилось  ему,  когда  он  спустя
несколько дней застал дома интересную картину: Мортон Бихаус при поддержке
Оливера и сестры Вестл, приехавшей  из  Дулута,  делал  последнюю  попытку
спасти свою несчастную дочь.
   - А-а, Нийл, добрый вечер. Садитесь, -  сказал  Мортон  Нийлу,  хозяину
дома. - Нам сегодня предстоит выполнить тяжелую обязанность, но, хотя вы и
доказали, что вам не хватает чувства ответственности, я верю в ваши добрые
намерения. Вы, как нам кажется, не понимаете, в каком  позорном  положении
оказались по вашей милости Вестл и Бидди.
   Вестл слушала молча. То ли она была согласна с отцом, то ли обещала  не
перебивать.
   - Если бы вы это понимали, - продолжал Мортон, - вы  приняли  бы  меры,
чтобы немедленно с этим покончить. В том, что вы цветной, они не виноваты,
так с какой же стати им за это страдать?
   Нийл изумился:
   - По-вашему, я должен _просить_, чтоб они ушли от меня?
   Дядя Оливер не выдержал и вмешался:
   - Дорогой мой,  а  как  же  иначе?  Сейчас  еще  не  поздно  спасти  их
репутацию. Но если вы будете тянуть...
   - Нет.
   - Что?
   - Я сказал - нет. Вестл мне дороже всего; я прекрасно понимаю,  что  ей
трудно; я не буду пытаться  влиять  на  нее:  пусть  поступает  по  своему
желанию, которое, между прочим, может не совпасть с _вашим_ желанием. Я не
на вас женился.
   - К счастью! - ответил Оливер столь же неизящно.
   - Но я решил, что раз я негр, то и Бидди и тот ребенок, который  должен
родиться, - негры, и хватит нам стыдиться этого, хватит слушать вас, белых
людей.
   - Так, - сказал дядя Оливер. - Понятно, - сказал дядя Оливер. - Значит,
вы намерены выместить на этих двух невинных младенцах свое  -  мм,  -  ну,
будем называть это печатью...
   - Нет, не будем. Вы одного не хотите понять - я теперь вовсе не считаю,
что они были бы счастливее на положении белых детей. Я не считаю, что  мои
негритянские друзья хуже такого сухаря и тупицы, как  вы.  Не  сочтите  за
грубость, конечно.
   - Так, так. Понятно.


   Нужно заметить, что контора Оливера одно время ведала земельными делами
Эйзенгерца, и Оливер был подробно осведомлен о правах  на  недвижимость  в
Сильван-парке   и   о   так   называемых    "ограничительных    условиях",
представлявших собою джентльменское соглашение, по которому белые, покупая
участок, обязывались ни в коем случае не перепродавать его негру, будь  он
хоть Александром Дюма или св.Августином. Во всех  районах  Гранд-Рипаблик,
кроме Файв  Пойнтс,  Суид-холлоу,  Кэну-хайтс  и  нескольких  заболоченных
пустырей, уже действовали  эти  ограничительные  условия,  в  которых  для
чистоплотных и честолюбивых негров содержался намек, что, по мнению лучших
представителей белой расы, им следует быть грязными, забыть о честолюбии и
держаться подальше.
   Был Оливер осведомлен и о деятельности организации Сант Табак и не  раз
обсуждал ее с  Буном  Хавоком  и  Роднеем  Олдвиком,  хотя  никто  из  них
официально в ней не числился.


   В то воскресенье под вечер Нийл и Вестл услышали, как хлопнула  входная
дверь, а  потом  из  столовой  раздался  громкий  плач  Бидди.  Когда  они
бросились к ней, она подняла голову и сердито посмотрела на них скорбными,
покрасневшими от слез глазами. Потом всхлипнула:
   - Мама, миссис Стаубермейер говорит: я ниггер.
   - Ой...
   - Я разве ниггер?
   - Не больше, чем пала и мама, - поклялась Вестл, -  а  ты  посмотри  на
нас, разве мы плохие?
   - Я такая, как Черный Самбо? Или как тот противный мальчишка на банке с
гуталином?
   - Нет, совсем не такая, как Черный Самбо. Скорее, как дядя Аш  Или  как
Нора.
   - У, они-то хорошие!
   - Бидди! Ну-ка рассказывай. Что случилось?
   - Я играла с Тедди и Тесси  Стаубермейерами,  и  Тедди  сказал,  что  я
ниггер, а я сказала, что нет, а он говорит, его  папа  и  мама  все  время
смеются над моим папой, потому что он ниггер, и я, значит, тоже,  а  потом
он сказал, что если я хочу с ними играть, так чтобы я разделась,  а  я  не
хотела...
   - Что такое? - Нийла душила холодная злоба.
   - Он сказал, и Тесси сказала: раз я ниггер,  значит,  я  раба,  а  рабе
полагается ходить перед своими хозяевами совсем без всего. А потом  миссис
Стаубермейер, она все время стояла на крыльце и слушала.
   - Ах так?!
   - ...она сказала: нет, не надо говорить,  чтобы  я  разделась,  сегодня
слишком холодно, но мне поделом, потому что мой папа очень задается, а  на
самом деле он всего-навсего ниггер,  и  она  сказала,  чтобы  я  убиралась
оттуда и шла домой. Я и пошла.
   Они успокоили и развеселили Бидди, прежде чем уложить ее спать,  и  она
заявила, что  будет  негритянкой,  как  Нора  Дэвис,  и  еще  -  индейской
принцессой по имени Розмэри Киска Солнечный Луч. Она уже вкладывала в  эти
романтические фантазии увлечение, на какое  ее  отец  не  чувствовал  себя
способным.
   Выйдя из детской, Нийл проворчал:
   - Жаль, что она узнала не от нас, а от этих выродков. Пошли. Мы  сейчас
поговорим со Стаубермейерами.
   По дороге он бросил взгляд в открытую дверь  "кабинета"  и  заметил  на
стене свой любимый винчестер. Без прямой связи с происходящим  он  все  же
вспомнил, что стреляет как снайпер и что для этого вида спорта хромота  не
помеха.


   Седрик Стаубермейер, торговец коврами  и  красками,  не  был  похож  на
своего соседа - крепко сколоченного, решительного мистера У.С.Вандера.  Он
был пухлый, надутый, истеричный, но в своей  неуравновешенности  мог  быть
опасен. Увидев у своей парадной двери Нийла и Вестл - дверь была  светлого
дуба, с ромбовидным окошечком, затянутым изнутри кисейной занавеской, - он
как будто смутился и угрюмо буркнул:
   - Войдите.
   Каминная полка в гостиной тоже было светлого дуба,  с  зеркалом,  а  на
столе, покрытом скатертью в псевдовосточном стиле, лежала  брошюрка  Джета
Сну да.
   Миссис Стаубермейер являла собой зрелище  более  воинственное,  чем  ее
муж, - это была мегера с растрепанными седыми волосами. Она стояла  молча,
лихо подбоченясь.
   Нийл заговорил первым:
   - Я  не  буду  грозить,  что  пожалуюсь  в  полицию  и  все  такое,  но
предупреждаю: если еще раз повторится то, что  случилось  сегодня  с  моей
дочерью, я этого так не оставлю.
   - А что же вы сделаете? - спросила миссис Стаубермейер.
   Ответить на этот вызов было трудно,  так  что  Нийл  даже  обрадовался,
когда Седрик пронзительно заорал:
   - Вы не оставите? Скажите лучше - вас  самих  тут  не  оставят.  Да  вы
знаете, как весь район мечтает от вас избавиться? Я первый жду не дождусь.
Я давно подозревал, что вы ниггер или что-то в  этом  роде,  очень  уж  вы
всегда ладили с жидами и с итальяшками!
   Вестл сказала:
   - А знаете вы, культурные христиане, что ваш сын предложил моей  дочери
раздеться догола?
   Смех миссис Стаубермейер напоминал скрежет пилы по железу:
   -  О  да,  он  в  этом  смысле  взрослый  мужчина.  Стаубермейеры   все
развиваются рано. И разрешите сказать вам,  сударыня,  что  мы  больше  не
желаем видеть вашу дочь у себя во дворе, так что можете не беспокоиться!


   Еще долго после этого Бидди и боялась  и  слегка  гордилась,  вспоминая
свое  приключение,  а  во  сне  часто  вздрагивала.  Слухи  о  происшедшем
распространились среди  соседей  в  нескольких  более  или  менее  гнусных
вариантах, по которым почти всегда выходило, что Бидди  вела  себя  крайне
непристойно. Родители старались не выпускать ее за ворота и радовались:
   - Слава богу, есть  хоть  свой  двор,  где  она  всегда  сможет  играть
спокойно.



54

   Мистер Оливер Бихаус пришел к выводу, что, поскольку в 1941 году, когда
Нийл Кингсблад подписывал  контракт  на  покупку  дома,  Сильван-парк  уже
находился  под  защитой  "ограничительных  условий",  вышеозначенный  Нийл
Кингсблад,  утаив  свою  принадлежность  к  "цветным",   совершил   тяжкое
преступление  против  мистера  Эйзенгерца,  мистера  Стопла,   Законов   о
Здравоохранении, Конституции США, Библии и Великой Хартии  Вольностей.  По
расчетам Оливера, его племянница Вестл должна была наконец уйти  от  мужа,
когда он лишится не только работы, но и дома. Оливер хорошо знал налоговое
законодательство, но плохо знал женщин.
   Удивительно плохо знал их и еще один человек, а именно Нийл. Он  решил,
что раз Вестл готова вместе с ним дерзить дяде Оливеру,  раз  она  внушает
Бидди, что ее родители оба "цветные", значит, он всегда и  во  всем  может
положиться на ее преданность и поддержку.
   Но однажды вечером, когда она вернулась с работы, выяснилось,  что  она
вовсе не являет  собой  неиссякаемого  источника  терпения  и  любви.  Она
неодобрительно оглядела его и поморщилась:
   - Ты, кажется, совсем перестал обращать внимание на то, как ты одет.  А
тебе  бы  нужно  особенно  следить  за  собой,  если  ты   еще   надеешься
когда-нибудь получить приличное место.
   - Нового костюма я себе не могу позволить, но этот я все время  чищу  и
утюжу.
   - И на галстуке у тебя какое-то пятно.
   - Я не такой щеголь, как Пратт!
   Это была старая семейная шутка, но Вестл продолжала  наступление,  даже
не улыбнувшись:
   - И вообще ты начал сдавать, и это меня беспокоит. Я вижу это по  тому,
что тебе так часто хочется уйти от меня. Ты столько времени  проводишь  со
своими злосчастными агитаторами, вроде Брустера,  -  так,  кажется,  зовут
твоего проповедника?
   - Да, так, и ты это знаешь. И позволь тебе сказать, что я уделяю  людям
моей расы вчетверо меньше времени (что, кстати сказать,  очень  нехорошо),
чем раньше уделял Джаду и его компании, когда играл с  ними  в  покер  или
ездил на охоту и вообще коптил небо. То, что меня  сейчас  увлекает,  тебе
кажется скучным, а в моих дилетантских занятиях спортом  ты  видела  нечто
мужественное и благородное.
   - И сейчас вижу. Во всяком случае, это  не  сравнить  с  митингами,  на
которых ты и другие такие же дураки занимаетесь переустройством мира.
   - Вестл!
   - Ну да, и мне это надоело, смертельно надоело. Я,  пожалуй,  ненадолго
прилягу до ужина. Все мне надоело. И самое трудное для меня, Нийл,  -  это
что в тебе теперь два человека: тот, за которого я выходила замуж, и негр,
интересы которого мне совершенно непонятны. И кто же из них мой муж?
   Потеряв надежду  уследить  за  настроениями  Вестл,  он  отправился  за
советом к матери.  Стоял  ясный  весенний  день,  белые  облака  играли  в
пятнашки с солнцем,  но  мать  его  сидела  над  пасьянсом  в  комнате  со
спущенными шторами, -  призрак  женщины,  бледный  и  туманный,  как  душа
неродившегося младенца.
   Он взмолился:
   - Мама, как мне убедить Вестл, что ей живется не  хуже,  чем  миллионам
негритянских женщин?
   - Боюсь, что это невозможно, милый, да ей, и правда, живется хуже, если
она сама так думает. И, может быть, твой долг - после рождения  маленького
уговорить ее уехать от тебя, уехать как можно дальше. Ты будешь  одинок  -
до какой степени, ты и представить себе не можешь, - так же одинок, как мы
с Джоан стали из-за тебя. Но думаю, что с Вестл у тебя ничего  не  выйдет.
Она женщина с характером. Может быть, лучше, чтобы она уехала до того, как
отношения у вас совсем испортятся.
   - Может быть.


   К концу весны, когда с неба время от времени еще сыпался редкий снежок,
припудривая сирень, цветущий миндаль и бутоны  на  сливовых  деревьях,  но
листва  зеленела  уже  почти  по-летнему,  тучный  экс-дипломат   Бертольд
Эйзенгерц покинул свою флоридскую виллу и отбыл домой, словно  удаляясь  в
изгнание.
   Устремив  взор  на  портрет   с   автографом   его   превосходительства
достопочтенного сэра Реджинальда  Уайдскома,  кавалера  ордена  Михаила  и
Георгия первой степени, водруженный на столе красного дерева в  библиотеке
Хилл-хауза, сложив вместе кончики пальцев, каждый из  которых  был  словно
миниатюрной копией его холеной лысой головы, мистер  Эйзенгерц  слушал,  а
мистер Уильям Стопл  разъяснял,  что,  продав  участок  Нийлу  Кингсбладу,
известному негритянскому агитатору, они нарушили "ограничительные условия"
и посягнули  на  права  ни  в  чем  не  повинных  белых  домовладельцев  в
Сильван-парке. То, что они не были осведомлены  о  расовой  принадлежности
этого субъекта, едва ли послужит им оправданием в глазах закона, а главное
- и это много серьезнее, чем любой юридический промах,  -  если  не  будут
предприняты экстренные меры, можно опасаться, как бы  остальная  земельная
собственность мистера Эйзенгерца, еще подлежащая продаже, не упала в цене.
   - Может быть, уже упала? - обеспокоился мистер Эйзенгерц.
   Нет, пока еще нет, но, безусловно, упадет, ибо всем известно,  что  где
негры,  там  грязь  и  шум,  и,  хотя  он,  мистер  Стопл,   свободен   от
предрассудков, так же как и он, мистер Эйзенгерц, все  же  факты  остаются
фактами. Не так ли?


   Берти Эйзенгерц очень нежно относился к мулатке, которая два года  была
его  любовницей,  когда  он  состоял  членом  дипломатической   миссии   в
Португалии, и вся эта тупость его раздражала, но ему  нужны  были  деньги,
ему всегда нужны были деньги для поддержания в себе непрочного  убеждения,
что он большой человек. И хотя он искренне любил своего Ренуара и собрание
сочинений Генри Джеймса с авторской надписью, все же не следует  забывать,
что  дедом  его  был  Саймон  Эйзенгерц,  самый  ловкий  и  беззастенчивый
захватчик лесных угодий индейцев в Северной Миннесоте.
   И в итоге:
   Нийл получил письмо от юридической конторы, где  одним  из  компаньонов
был Родней Олдвик, с кратким приглашением зайти.
   Он с опаской вошел в кабинет Олдвика, но тот  непременно  хотел  пожать
ему руку и вообще был чрезвычайно весел и мил.
   - Понимаешь, Нийл, я лично считаю, что все это  дело  -  совершеннейшая
чепуха, но, к несчастью, на основании  "ограничительных  условий"  и  твои
соседи и фирма бедняги Стопла могут подать на тебя  в  суд  за  обман  при
покупке дома, поскольку ты все время знал, что ты - ну, скажем, цветной.
   Он посмотрел на  Нийла  ясными  глазами,  словно  предвкушая,  как  тот
рассердится и начнет орать, что во