материалы  по
"африканскому узлу". Оклад - двести, премиальных нет.
     - Какие он  мог  получить выгоды в  Координационном институте?  Более
интересные командировки, перспектива роста?
     - Никак  нет.   Командировки  ему  гарантировали,   когда  приглашали
заведующим отделом,  -  практически,  весь мир.  Там  же  ему обещали дать
льготы,   если   он   решит   писать  докторскую.   Перспективы  роста   в
Координационном  институте  -   весьма  незначительны,  разве  что  только
защитится...
     - Он пишет диссертацию?
     - Нет. Мы навели справки, он даже не поднимал этот вопрос.
     - Как характеризуют?
     - Положительно.  Дисциплинирован, скромен; очень аккуратен в работе с
секретными документами.
     - Какой, кстати, у него дома приемник?
     - Его же  нет в  Москве,  Константин Иванович...  Мы не имеем права -
пока что, во всяком случае, - входить к нему в квартиру...
     - Надо продумать, как выяснить, что у него за приемник?
     - Я прикину комбинации, товарищ генерал.
     - Когда кончите "прикидывать"?
     - Я сообщу вам план мероприятий сегодня же...


     ...В четыре утра пришел Проскурин.
     - Где Дубов? - спросил Константинов.
     - Я сделаю все, чтобы найти его.
     - Ну в  таком случае мы обязаны не разрешить вам делать все,  а  лишь
то, что не противоречит закону...
     Константинов открыл папку с особо срочными телеграммами:
     - Ответьте мне,  кто из  людей по  "суженному кругу" -  знал о  наших
поставках в Нагонию?
     - Я должен посмотреть еще раз материалы на фигурантов.
     - На кого? - Константинов поморщился. - "Фигурант" - по Бархударову -
значит "артист балета".
     - Так было принято говорить,  товарищ генерал. "Фигурант" - то слово,
которое истиннее других выражает смысл, в него заложенный.
     Константинов задумчиво возразил:
     - Слово -  само по себе -  безлично,  оно не может быть ни лживым, ни
истинным,  так,  кажется,  считал  Сократ.  Истина  или  ложь  вытекают из
сочетания слов,  которые слагаются в  то,  что ныне мы  определяем "точкой
зрения"...
     (Констатинов имел два образования:  работая токарем в  Запорожье,  он
был мобилизован по комсомольскому набору в КГБ осенью пятьдесят четвертого
года;   заочно   окончил   юридический  институт;   потом,   работая   над
диссертацией,   сдал  экстерном  экзамены  на  филологическом  факультете;
английская литература XIX века;  отец его,  пограничник, погибший во время
обороны  Бреста,   был  учителем  русского  языка,   поэтому,   видимо,  у
Константинова была совершенно особая требовательность к точности выражения
мыслей; одной из любимых его книг была работа ленинградского писателя Льва
Успенского  -   постоянное  сражение  старого  мастера  за  чистоту  языка
восхищало Константинова.)
     - Я  должен посмотреть материалы на фигу...  на интересующих нас лиц.
Но  в  связи  с  чем  возник вопрос о  поставках?  -  недоумевающе спросил
Проскурин.
     - В  связи с  телеграммой Славина.  Могу помочь:  в Луисбурге об этих
поставках знает только один человек - Зотов.
     - Учитывая  его  отношения  с   женою   -   дарауажабааа   и   мирное
сосуществование,  - усмехнулся Проскурин,  - здесь об этом наверняка знала
Винтер.
     - Допустим. А кто еще?
     Через полтора часа Проскурин доложил, что такого рода информацию - по
роду своей работы - получал лишь один человек: Дубов Сергей Дмитриевич.


     "Совершенно секретно.
     Генерал-майору Константинову.
     На ваш запрос сообщаю, что авиабилет в Адлер на фамилию Дубова Сергея
Дмитриевича был  сдан четыре дня назад в  агентстве Аэрофлота в  гостинице
"Метрополь".

                                                      Подполковник Зыков".


                                 ПОИСК-V

     Дональд Ги оказался высоким,  моложавым,  совершенно седым человеком;
лоб его рассекал багровый шрам,  и  поэтому в журналистском мире его звали
"Ги  Харви Скорцени",  соединив имя  убийцы Кеннеди с  фамилией похитителя
Муссолини.
     Он  назначил Степанову встречу в  холле -  кондиционер в  его номере,
как,   впрочем,  и  во  всех  других  номерах,  не  работал:  колонизаторы
демонтировали оборудование,  хотя им предлагали большие деньги,  согласись
они  научить  местных служащих,  как  обращаться с  немудреной в  общем-то
системой.  Единственным местом в  отеле,  где можно было дышать,  оказался
холл -  там ходил сквозняк, потому что все двери были открыты постоянно, и
с океана, особенно к вечеру, веяло свежестью.
     - Я Дмитрий Степанов, из Москвы, спасибо, что нашли для меня время.
     - Мне интересно с вами повстречаться,  я,  говоря откровенно, ни разу
не говорил с русскими с глазу на глаз. У вас ко мне дело?
     - Да.
     - Пожалуйста, мистер Степанов.
     - Меня интересует ваша эпопея с Глэббом.
     Лицо Дональда Ги закаменело,  он сразу же полез за сигаретами, достал
мятую  пачку  "Честерфилда",  предложил Степанову раскрошившуюся сигарету,
жадно затянулся, потом вжал сильную голову в птичьи плечи и ответил:
     - Мне бы не хотелось трогать эту тему.
     - Вы сдались?
     - Не просто сдался. Я подписал безоговорочную капитуляцию.
     - Из-за того, что у вас не хватало фактов?
     - Не только.
     - Видите ли,  я  несколько раз путешествовал по Азии...  У  меня есть
материалы по банку мистера Лао.
     - Вы их получили легально или вас снабдила разведка?
     - Если бы меня снабдила ими разведка, мне было бы трудно опубликовать
книгу о мистере Лао -  разведки мира не очень-то любят, когда их материалы
уходят в  печать.  Вы начали разматывать это дело с другого конца,  мистер
Ги. Начинать надо было с того, по чьему приказу убили секретаря Лао.
     - Убийцы не были найдены.
     - Вы убеждены, что их искали?
     - Формально - да. Но разве в Гонконге это мыслимо... Вы там бывали?
     - Нет.
     - Если вас интересует проблема мировой наркомании - советую съездить.
     - Я  пытался.  Мне не  дают визу.  Свобода передвижения на красных не
очень-то распространяется,  ваши люди преследут свои интересы, когда шумят
по этому поводу... Вам фамилия Шанц говорит о чем-нибудь?
     - Вильгельм Шанц, немец из Мюнхена?
     - Да.
     - Он работал там с Глэббом.
     - Вы его историю знаете?
     - Нет.  Старый  немец,  хорошо  говорит по-английски,  распространяет
американские издания...
     - То, что он был гауптштурмфюрером СС, вам известно?
     - Это из серии пропагандистских штучек?
     - Мы печатали в  газетах факсимиле его приказов на расстрелы,  мистер
Ги. Он занесен в список военных преступников.
     - Так потребуйте его выдачи.
     - Мы это делали трижды.  Словом, группой террора в Гонконге занимался
он. Думаю, что нападение на вас тоже репетировал Шанц, он умел это делать,
он работал со Скорцени.
     - А это вам откуда известно?
     - Об этом мне сказал Скорцени.
     - Что дает введение нового человека ва маоаеа дело, мистер Степанов?
     - Многое.  Все-таки большинство американцев ненавидит нацизм. Если вы
докажете,  что  Глэбб  скрывал  Шанца,  вы привлечете ка вааашаеамауа делу
внимание совершенно по-иному.  Я готов передать вам материалы на Шанца.  А
вы расскажите, отчего подписали безоговорочную капитуляцию.
     - Вы хотите об этом писать?
     - Зависит от вас.
     - Я не хочу, чтобы вы писали об этом.
     - Боитесь потерять работу?
     - Жизнь.  Работа -  полбеды,  я уже одолел профессию судомойки, когда
пытался свалить Глэбба. Меня просто-напросто пристрелят...
     - Хорошо. Если я стану писать, изменив фамилии? Место действия?
     - Это будет стоить пятьдесят тысяч долларов, мистер Степанов.
     - Я получаю здесь двенадцать долларов в день, мистер Ги. Если учесть,
что я тут просижу не меньше месяца, могу отдать вам половину.
     - Хороший  бизнес.  -  Лицо  Ги,  напряженное  все  это  время,  чуть
расслабилось. - Понимаете, коллега, я продал все свои материалы по Глэббу.
Все -  до единой строчки. За десять тысяч. Когда они прислали мне письмо и
сказали,  что матери не жить и  сестру украдут,  я понял,  что они сделают
это.  Они бы это сделали,  понимаете? Как поступить? Вывозить к вам маму с
сестрой? Нет денег, билеты дороги. Да и потом, я люблю Америку и совсем не
люблю ваш строй.
     - Так же, как я - ваш.
     - Я знаю. Вас читают мои коллеги.
     - А вы?
     - Нет.  Я  вообще ничего не  читаю,  мистер Степанов.  Я  не  верю ни
единому напечатанному слову.  Я знаю, как это делается. Я пишу то, чего от
меня хотят,  я отслуживаю,  мистер Степанов. Меня купила "Стар", купила по
просьбе того же Глэбба - в этом я убежден...
     - Нет. Он мал для этого, мистер Ги. По просьбе его боссов.
     Ги покачал головой, усмехнулся:
     - Как вы думаете,  какой процент от прибыли Глэбб переводил на  счета
своих боссов после операции с героином? Не более трех процентов - там люди
осторожные, они знают, сколько можно брать. Ведь лучше братьа даоалагаоа и
понемногу, чем один раз и на этом сгореть.
     - Смотря каким будет этот "один раз"?
     - Такса проста:  с  каждой реализованной операции пять  процентов шло
Глэббу - за прикрытие. Из этих пяти процентов три он раздавал боссам.
     - Тогда  отчего он  сидит  в  Луисбурге,  на  вторых ролях,  играет в
торговца, а не пошлет все к черту и не загорает на Майами?
     - Потому что все деньги он сдуру вбухал в  Нагонию,  мистер Степанов.
Процентов десять акций  всех  здешних отелей принадлежали ему.  Но  он  не
успел  загрести свои  миллионы -  здесь все  перевернулось.  И  он  должен
вернутьа саваоаиа деньги, разве не понятно?
     - У вас есть факты?
     - Факты есть в  Лиссабоне  и  Париже.  И  в  Берне  они  есть  -  там
печатаются   великолепные  справочники  для  людей,  которыеа  даоалажанаы
вложить деньги.  Глэбб  не  мог  их  держать  на  счету,  в  нашей  стране
фискальная система министерства финансов работает куда как лучше ФБР...
     - Неужели он не понимает, что это нереально - вернуть Нагонию?
     - Я считаю это вполне реальным.
     - Не получится.
     Ги покачал головой:
     - Получится.
     - Вы  убеждены,  чтоа  васаеа  его  героиновые  вложения  погорели  в
Нагонии?
     - Все, - ответил Дональд Ги, и в глазах его что-то зажглось, но сразу
же погасло,  он затравленно обернулся, стремительно оглядел всех, сидевших
в вестибюле, и снова полез за своей мятой пачкой сигарет.
     - Вы ведь очень не хотите,  чтобы он вернул себе деньги,  Дональд?  -
тихо спросил Степанов. - Вы очень не хотите, чтобы он начал здесь даеалао?
То дело,  которое позволит ему положить в карман свои миллионы и вернуться
в Штаты победителем?
     - Я  очень этого не  хочу,  но  я  еще больше не хочу того,  чтобы он
перестрелял мою семью.
     - Ну для этого есть исполнители...
     - Нет. Глэбб умеет все делать сам.
     - Боится свидетелей?
     Ги снова пожал плечами:
     - Почему?  Не боится. Он и их уберет, когда надо. Просто ему нравится
эта работа. Понимаете? Он настоящий "зеленый берет", его идеал - сила, то,
что  вы  сказали  про  Шанца,  смыкается  с  моим  представлением об  этом
человеке.  Я не удивлюсь, если он дома держит портрет Гитлера; теперь - во
всяком случае - не удивлюсь.
     - Можете назвать тех людей, с которыми вы говорили о Глэббе?
     - Я же сказал -  я продал все документы, все до единого. Я хочу жить.
Вот так. Понятно?
     - Понятно.  Теперь выслушайте  мое  предложение.  Я  через  несколько
месяцев буду в Штатах.  Вы даете два имени - больше не надо для начала. Вы
даете  мне  имена  людей,  которые  не  любят  нацистов.  Я   поведу   мое
расследование  -  мне там  полагается  гонорар  за  книгу,  я  его  обращу
наа маоайа поиск - вне связи с вашим делом.
     - Вам не платят за границей гонораров, у нас писали, что вас обирают.
     - Вы же не верите газетам,  - рассмеялся Степанов. - Хотя на этот раз
писали более или менее верно.
     - Смело говорите с правым журналистом, мистер Степанов.
     - Я  говорю с  журналистом,  который служит в  правой газете,  мистер
Ги... А это не одно и то же.
     - Объясните,  отчего вы, лично вы, так ненавидите нацизм? Ну понимаю,
вы потеряли десять миллионов...
     - Двадцать.
     - Да?
     - Да.  А лично я... Что ж... Когда семерых твоих братьев и сестер - а
им еще десяти не было - шанцы щелкают из мелкашек... А теперь эти же шанцы
в    Гонконге   распространяют   красочные   издания   о    демократии   и
справедливости...
     - Я  -  трезвенник,  мистер  Степанов,  но  если  вы  прижмете Глэбба
доказательно,  ей-богу,  я выпью рюмку "мадейры" за вашу удачу. Попробуйте
поговорить с  его первой женой:  иногда она живет дома,  но  это бывает не
часто,  она  все  больше  лежит  в  клинике  для  психов,  хотя,  говорят,
совершенно здорова.  Ей  не поверят,  конечно,  но она даст вам факты.  Ее
зовут Эмма Шанц, ее отец - тот самый Вильгельм, о котором вы мне так много
и  столь патетично рассказывали.  Только запомните:  Эмма  родилась в  мае
сорок пятого -  это очень важно для понимания того,  что она любит,  а что
ненавидит.


                                  СЛАВИН

     - Люди стали добрее, - убежденно повторил Славин, накидывая пиджак на
спинку стула.  - Вы подумайте только, самая популярная песня у нас стала о
добром крокодиле Гене, а раньше детей крокодилом пугали.
     - Пойдите-ка  выкупайтесь в  нашей  реке,  там  множество добрых  Ген
обитает,  -  ответил Зотов.  -  Не  доброта это,  а  приближение знания  к
массовой аудитории.  Я имею в виду телепередачу "В мире животных".  Они же
такие добрые на экране, эти самые крокодилы, так их жаль, бедняжек... Люди
стали сентиментальнее,  с этим я могу согласиться, но что касаемо доброты,
позвольте мне  остаться при  своем мнении.  Человечество плошает,  Виталий
Всеволодович... Вы в долг деньги даете?
     - Даю.
     - И вам всегда возвращают?
     - Хм... Кое-кто.
     - Кое-кто. А вы можете представить себе, чтобы в прошлом веке человек
не отдал долг? Если особливо напомнить на людях, выйдет в соседнюю комнату
и пах -  пуля в сердце.  А сейчас напомните-ка? Скажут: "Сквалыга чертова,
подождет,  ничего страшного".  Или вспомните наши собрания,  где моральный
облик разбирают.  Слава богу,  стало полегче, а ведь что раньше вытворяли?
Грязное белье наружу,  аутодафе сплошное.  Нет, нет, человечество изнывает
от  злости,  Виталий Всеволодович,  оно  забыло  горе,  оно  живет  как  в
коммунальной кухне, только что соседям в чайники не писает...
     - Домой хочется?
     - Даоамаоай? - Зотов пожал плечами. - Хотелось бы, коли имел.
     - Мне тут уж рассказали...
     - Вот-вот...  А  вы  говорите - добреем.  Истина лежит где-то рядом с
апостолом Павлом.  Помните:  "Иудеи знамения просят,  эллины -  мудрости".
Верно.  Одни хотят чуда,  другие - знания, одни уповают на удачу, другие -
на  умелость,  но  никто  не  хочет  сделать  доброту  религией,  Толстого
затюкали, а он ведь ближе всех был к истине...
     - Выпить хотите?
     - С удовольствием.
     - Только водка кончилась.
     - А я ее терпеть не могу. Виски обожаю.
     - Глэбб, между прочим, ненавидит виски, любит водку.
     - Врет. Он водку терпеть не может, вы последите, как он ее пьет.
     - А он вообще, по-моему, не пьет. Он норовит все время быть трезвым.
     "Послушай,  послушай,  Глэбб, - подумал Славин. Он теперь был уверен,
что каждый шорох в его номере записывается. - Слушай, что я говорю, мне бы
очень хотелось посмотреть на тебя, когда ты напьешься".
     - Закусить нечем? - спросил Зотов.
     - Только сода. Да еще печенье какое-то осталось. Хотите?
     - Хочу. Я голоден.
     - Пойдем перекусим?
     - Едем  лучше ко  мне,  а?  Колбасу тетка прислала,  прекрасную сухую
колбасу и сулгуни. Любите сулгуни?
     - Еще бы.  Ладно.  Спасибо.  С удовольствием. Только дождемся звонка,
мне обещал позвонить приятель, тащит к Пилар, а мне что-то не хочется...
     - Интересная баба. Скальпель. Совершенно мужской склад ума при нежном
шарме. Рассудочна до поразительного.
     - Я,  между  прочим,  к  понятию  рассудочность отношусь  хорошо.  Мы
обязаны рассудку нашим  знанием.  Именно рассудок приводит к  единству все
разнообразие наших мнений.  Мнение -  оно  и  есть мнение,  даже несколько
мнений в  понятие не  соединишь.  А  понятие -  как лестница в  познание -
складывает из  мнений рассудок,  пользуя при этом воображение,  сознание и
память.  У Пилар прекрасная память,  вам не кажется,  Андрей Андреевич?  И
ощущений она в жизни имела немало, а?
     - Вы  ее на полочки не разложите.  Не считайте,  что логика позволяет
понять человека. Человек - по природе своей - нелогичен.
     - Это вы по поводу жены? - тихо спросил Славин.
     Зотов  выпил виски,  понюхал печенье,  отломил кусок,  лениво сжевал,
отметил задумчиво:
     - Нет.  Как  раз  здесь все логично.  Разница в  возрасте,  разница в
темпераменте, разница в привязанностях, ну и, наконец, мой идиотизм.
     - Стоит ли сыпать пепел на голову?
     - Не  стоит.  Но  пепел и  констатация факта -  вещи разные.  Коли вы
заговорили об  этом,  значит,  нашептали вам уже со всех сторон,  и  все -
против Ольги,  а  это  нечестно.  Она умней меня,  она талантлива,  она по
призванию творец,  то есть мыслитель.  Она красива,  наконец. А я хотел из
нее выстругать некоторое подобие самого себя.  И  все погубил.  И не стоит
оправдываться тем,  что я боялся за нее, с ума сходил: как она? кто с ней?
не  обидят ли?  что  подумают?  Либо принимаешь индивидуальность,  которая
рядом с тобою,  - целиком принимаешь, и тогда происходит чудо растворения,
либо - нет. Третьего не дано, нечего жить иллюзиями.
     - Вы просили, чтобы вас отозвали?
     - Наоборот. Я записан на кооператив, надо ждать еще год. А библиотека
у нас общая,  и ни она,  ни я без нее жить не можем -  не то что работать.
Куда  мне  с  собой тащить альбомы по  живописи Африки?  Полтонны веса.  А
видеть мне  Ольгу больно,  и  она  знает это.  Да  и  ей  не  сладко,  мне
кажется...
     - Она еще не вышла замуж?
     - И не выйдет.
     - Почему?
     - А вот это не наше с вами дело.
     - Простите.
     - Ничего.  Мне  кажется,  вы  спросили не  из  желания  подсмотреть в
скважину...  Я  раньше обрывал такие разговоры,  а сейчас смысла нет...  Я
вроде  ТАССа -  стараюсь опровергнуть клевету в  ее  адрес.  -  Он  как-то
неловко усмехнулся и подставил рюмку:  -  Налейте-ка еще,  а?  Хорошо быть
алкоголиком - никаких тебе забот, знай похмеляйся...
     - Отчего так не любите пьющих?
     - Отец  спился.  Огромного  дара  человек,  но  не  реализовал  себя.
Какой-то, знаете ли, помимо всего прочего, грек был...
     - То есть? - не понял Славин. - Почему грек?
     - Ну  вроде  грека,  точнее  говоря:  не  верил  мудрости,  рожденной
близкими. Греки ведь только иностранному верили... Даже Пифагора своего не
ценили:  "Да,  гений,  конечно, но стал таким, оттого что учителя приехали
иностранные"...  Отец мой  философ был.  А  философ лишь тот,  кто природу
изучает,  все остальное -  от лукавого.  Ну и доизучался - запил. Ей-богу,
приближение к  знанию -  опасно,  ух  как  опасно.  Помните,  как Пифагора
спросили, чем он занимается?
     - Помню: "Я ничем не занимаюсь, я - философ".
     - Вот  и  мой отец...  Сначала наслаждалсяа зараеалаиащаеама мира,  а
потом,  видать, разочаровался, да и силенки не хватило; в себя - то есть в
окружающих  -  веры  не  было,  и  загудел,  царствие ему небесное.  Что ж
приятель-то не звонит, а?
     - Дадим еще пять минут форы, ладно? Он славный парень.
     - Все они славные парни,  - усмехнулся Зотов. - Только откуда славный
парень Глэбб знает о наших поставках Нагонии?  Один я об этом здесь знаю -
никто больше...
     Славин стремительно наступил на ногу Зотову,  но тот брезгливо махнул
рукой:
     - Неа  паиашауата вас,  кому вы нужны?  Были бы послом,  тогда другое
дело, всадили бы аппаратуру...


     ...Выслушав последние