часов  он  сдал  все  папки в  отдел,  проверил,  как  точно
секретчица отметила время, и пошел на профсоюзное собрание.
     Дубов,  в отличие от других, был подчеркнуто внимателен; когда кто-то
из выступавших поднимал острый вопрос, он переглядывался с теми, кто сидел
в  президиуме,  в зависимости от реакции там,  соответствующим образом вел
себя:  лицо его менялось, словно человек примерял маски античных актеров -
недоумение, радость, возмущение, снисходительность, интерес...
     После собрания Дубов поехал домой.  Он поднялся в  лифте на четвертый
этаж,  открыл дверь и  почувствовал на  плечах руки:  рядом с  ним  стояли
Проскурин и  Гмыря;  около двери -  три чекиста;  понятые -  две женщины и
мужчина со  странной бородой;  она  показалась Дубову отчетливо клетчатой;
седина - внизу, потом клочья черных волос и рыжий отлив возле ушей.
     - В  чем дело,  товарищи?  -  спросил Дубов,  чувствуя,  как лицо его
сделалось багровым; горло перехватило; тяжелый комок мешал дыханию.
     - Мы войдем к вам и там все объясним,  -  сказал Гмыря.  - Открывайте
дверь своим ключом.
     Дубов не мог сдержать дрожь в руке, ключ никак не попадал в скважину.
     - У меня кто-то уже был-ыл,  -  скачал он себе самому,  - я чувствую,
тут уже был кто-то...
     В  комнате ему  предложили сесть,  обыскав предварительно:  лицо  его
сделалось бледным, сразу же обозначились синяки под глазами.
     - Ознакомьтесь с постановлением на обыск, - сказал Гмыря.
     Дубов никак не мог прочитать, строчки двоились.
     - Вы можете искать,  но что только?  -  сказал он. - Мне сдается, что
случилась-ась  какая-то  ошибка.  Или  нарушаются  нормы  социалистической
законности-ти.
     Следователь,  капитан  Анибеков,  подвинул себе  стул,  сел  напротив
Дубова:
     - Вы не хотите признаться во всем чистосердечно?
     - В чем?
     - Подумайте. Чистосердечное признание всегда учитывается.
     - В  чем-ем я  должен признаться-аться?  -  тяжело заикаясь,  спросил
Дубов.
     - Умели напачкать, сумейте и отвечать, Дубов, - сказал Гмыря.
     - Мне признаваться-аться не в  чем.  И напрасно ваши люди угоняют мою
машину.
     Проскурин глянул на Гмырю -  машину действительно отгоняли; надо было
срочно проверить, нет ли в ней тайника.
     - Что ж,  приступайте к обыску, - сказал следователь Анибеков, - а мы
пока посидим...
     Наблюдая за тем,  как чекисты приступили к обыску, Анибеков рассеянно
взял фонарь, стоявший на столе, вытащил батарейки, две отодвинул, а третью
начал сосредоточенно вертеть в руках.
     Дубов неотрывно следил за  его пальцами -  лицо его снова покраснело,
язык сделался сухим; он казался ему невероятно тяжелым.
     Следователь отложил  батарейку,  закурил,  подвинул себе  пепельницу,
аккуратно  положил  обгоревшую спичку,  посмотрел  на  Дубова;  тот  сидел
напряженный, чуть откинув голову, губы его тряслись, побелели.
     Анибеков снова взял батарейку,  отвернул дно, выложил на стол капсулу
с пленкой, глянул на Дубова.
     - Значит, знаете-аете...
     - Знаем, - ответил Анибеков и достал из портфеля камень: булыжник как
булыжник,  только легкий,  нажми невидимую кнопку - откроется; этот тайник
только что обнаружили в гараже...
     Дубов посмотрел на Гмырю и Проскурина, которые сидели рядом с ним, на
ручках кресла,  так,  чтоб  он  не  мог  встать,  потом  перевел взгляд на
Анибекова:
     - Если вы хотите использовать меня для работы,  прикажите вашим людям
немедленно вернуть машину на место:  каждая парковка контролируется людьми
из посольства, можете сорвать следующую встречу...
     Проскурин поднялся, вышел из комнаты, на его место сел Трухин.
     - Но машиной мы не отделаемся,  -  продолжал Дубов. - Я также являюсь
объектом постоянного наблюдения людьми из посольства,  следовательно,  моя
жизнь имеет товарную ценность.  Гарантируете жизнь?  Тогда проведем все  в
лучшем виде.
     - По поводу жизни суд будет определять, Дубов, - ответил Гмыря.
     - А без суда нельзя?
     - Нет, - сказал Анибеков. - Нельзя.
     - Напрасно-асно... Я могуа дааатаьа очень много; то, что я могу дать,
никто не сможет...
     - Что ж, давайте, - сказал Гмыря. - Послушаем.
     - Я лучше напишу-шу... х-хотите?
     Он  поднялся,  легко взял ручку из кармана пиджака,  который висел на
другом  стуле,  потянулся  к  бумаге,  что  лежала  стопкой  возле  лампы,
размашисто написал:
     "Я, Дубов Сергей Дмитриевич, считаю своим долгом заявить следующее по
вопросам, связанным с моей работой на ЦРУ..."
     На мгновение Дубов задумался,  поднес ручку ко рту и свалился на пол,
лицо  его  стало  синеть;  "скорая помощь",  вызванная из  Склифосовского,
констатировала отек  легких;  три  часа Дубова пытались спасти.  В  десять
часов он  умер;  вскрытие показало идентичность яда,  от  которого погибла
Ольга  Винтер и  он,  агент  ЦРУ,  "Умный".  Доктор,  проводивший вскрытие
Дубова,  потерял сознание,  вдохнув пары  яда;  вторая  бригада работала в
противогазах.


                               КОНСТАНТИНОВ

     Он  оглядел собравшихся,  откашлялся,  но  говорить не  начал;  долго
раскуривал сигару, даже после того, как пустил струю голубого легкого дыма
прямо  перед  собою,  словно отгонял на  осенней охоте  последних комаров,
самых злых и надоедливых.
     - Нуте-с, - наконец выкашлянул он, - с чем пойдем к руководству?
     - С трупом, - выдохнул Гмыря. - Провал полнейший, что и говорить.
     - Я бы так резко вопроса не ставил, - заметил Проскурин. - В конечном
счете агент выявлен,  утечка информации остановлена,  инструкции ЦРУ у нас
на руках. Разве этого мало?
     - Зачем себя успокаивать?  -  Коновалов пожал плечами,  прислушался к
бою  курантов -  отзвонило два  раза,  два  часа ночи.  -  То,  что сказал
подполковник,  -  само собою разумеющееся, но главного мы не выполнили: мы
не имеем изобличенных с поличными разведчиков.
     - Верно,  -  согласился Константинов. - Снова провал. Но мы должны их
изобличить.
     - Как же без Дубова мы их теперь возьмем?  -  спросил Проскурин. - Не
следует обольщаться, надо довольствоваться тем, что есть.
     - Давайте проанализируем,  что мы  имеем,  -  сказал Константинов.  -
Начинайте, товарищ Гмыря.
     Тот поднялся:
     - Мало что имеем.  В наших руках инструкции: послезавтра Дубов должен
встретиться   с   неизвестным  разведчиком,  скорее  всего  с  Лунсом  или
Карповичем.  Место сигнального пароля  для  машины  Дубова  -  стоянка  на
"Паркплатц".  Где эта стоянка,  нам неизвестно.  Неизвестно и точное место
встречи в парке,  а он - громаден. Чтобы вывести работников ЦРУ на встречу
с  Дубовым у объекта "Парк",  мы должныа ваыасачаиатааатаь,  где находится
"Паркплатц". Пока - все.
     - Вы? - обратился Константинов к Проскурину.
     - Согласен с Гмырей.
     - Товарищ Коновалов...
     - Если мы  хотим выйти послезавтра в  "Парк",  надо продумать легенду
для исчезновения Дубова, столь внезапного: разведчики смотрят не только за
машиной, но и за ним самим.
     - Все? - спросил Константинов. - Спасибо. Итак, первое: подразделение
товарища Гмыри разрабатывает и обеспечивает легенду "срочной командировки"
Дубова на Дальний Восток,  на конференцию по проблемам,  связанным с зоной
Тихого  океана.  Второе:  подразделение Проскурина  продолжает  работу  по
аккуратному  опросу  всех  знакомых  Дубова:   маршруты  поездок;   время;
привычные места  парковок.  Третье:  подразделение Коновалова готовит  все
материалы о маршрутах выявленных сотрудников ЦРУ - не было ли пересечений,
снятия сигналов с дубовских мест стоянок, вроде той, у МГИМО, это, видимо,
парольный сигнал,  полученный им в  прежней инструкции,  очень похоже:  он
оставил там  машину чуть  более  чем  на  полчаса,  встретил Ольгу,  а  на
следующий день пошел на контакт в Парк Победы.
     - А как же мыа ваыачаиасалаиама "Паркплатц"?  - вздохнул Проскурин. -
Никаких зацепок...
     - Вызывайте Ольгу Вронскую к девяти утра,  -  сказал Константинов.  -
Попробуем с  ней побеседовать.  Пригласите Парамонова,  он  ведь и  Дубову
делал профилактику.


     В четыре часа утра Константинов отправил сообщение Славину:
     "Попросите Глэбба о содействии в вызове Зотова в Союз.  Дайте понять,
что от  вас требуют это;  таким образом,  вы еще раз подтвердите успех его
"операции прикрытия". Фотографию с Пилар считаю нецелесообразным вводить в
мероприятие. Полагаю, что этот документ нам пригодится позже".
     В пять часов утра Константинов утвердил макет "Парка Победы", который
делали весь день:  надо было продумать,  как расположить оперативные силы,
ибо  оцепить следовало огромный район,  точное место встречи в  инструкции
указано  не  было;   в  течение  дня  нужно  было  передислоцировать  туда
сотрудников,   расставить   специальные  телекамеры,   аппаратуру  ночного
видения, разместить штаб операции по захвату разведчика ЦРУ.
     В   девять  утра  Ольга  Вронская  вошла  в   кабинет  Константинова,
улыбнулась  ему,  ни  тени  недоумения не  было  на  ее  лице,  совершенно
спокойна.
     - Здравствуйте,   мне  сказали,   чтобы  я   приехала  к   четвертому
подъезду...
     - Здравствуйте. Садитесь, пожалуйста. Успели позавтракать?
     - А я сегодня вообще не буду есть - только холодная вода.
     - Держите разгрузочные дни?
     - Третий раз в жизни.
     - С врачом посоветовались? Это, говорят, не всем показано.
     - Мой  друг  прекрасно знает  йогу,  он  убежден,  что  голодный день
необходим, - Ольга глянула на часы.
     - Уже захотелось поесть? - спросил Константинов. - Ждете вечера?
     - Нет, я должна позвонить на работу.
     - Как вы думаете, почему вас пригласили ко мне?
     - Наверное, в связи с выездом за границу...
     - Вы собираетесь за границу?
     - Да. С Сережей... С моим будущим мужем, - пояснила она.
     - Понятно.  Нет,  я пригласил не в связи с этим,  хотя...  Я хочу вас
спросить:  как  бы  вы  отнеслись к  человеку,  которого мы  подозреваем в
шпионаже?
     - Так  же,  как  и  вы,  -  легко  ответила  Ольга.  -  Шпион  -  это
отвратительно.
     - Почему?  - поинтересовался Константинов.  - Тоже все-таки работа...
Есть плотники, есть летчики, есть шпионы...
     Ольга рассмеялась:
     - Хорошенькая работа!
     - Высокооплачиваемая.  По  нынешним  временам шпиону  "за  вредность"
хорошо платят.
     - Я  помню,  мама  читала  стихи  в  детстве:  "Наемник вражьих банд,
переходил границу враг,  шпион и  диверсант".  Я после этого с бабушкой по
лесу боялась гулять, за каждым кустом шпион и диверсант виделся.
     - Любите бабушку?
     - Обожаю.
     - Больше, чем маму?
     - Так нельзя спрашивать...
     - Почему?
     - Потому что обидно придется отвечать или лживо,  а  я  ни  того,  ни
другого не хочу.
     - Понятно.  Оля,  простите за прямоту вопроса:  вы Сергея Дмитриевича
любите?
     - Очень-очень.
     - Не просто, а "очень-очень"?
     - Да.
     - Работа ваша нравится вам?
     - Нет.
     - Отчего?
     - Скучно.  Я знаю, что могу больше дать, а никому вроде бы этого и не
надо.
     - Вы предлагали?
     - Что?
     - Дать больше и лучше?
     - Это неудобно... Как будто навязываешься.
     - Навязываются  -   это  когда  просят.  Когда  предлагают  -  совсем
другое... Кого из писателей любите?
     - Ну... Многих... Горького... Маяковского, конечно...
     - А что у Маяковского более всего нравится?
     - Как - что? "Стихи о советском паспорте".
     - А у Горького?
     - Песня о Буревестнике.
     Константинов, легко усмехнувшись, вздохнул.
     - Сергей Дмитриевич к медицинской литературе вкус вам не привил еще?
     - Он мне рассказывал про йогов. Очень интересно.
     - Про голодный день - это он?
     - Конечно.
     - Ну я понимаю, ему надо, а вам-то с вашей фигуркой зачем? Рано еще.
     - Сережа считает,  что  уже с  юности следует готовиться к  старости.
Распустишь себя сейчас, а потом трудно войти в форму.
     - Вообще-то  верно.  Еще  один  вопрос:  за  что  вы  полюбили Сергея
Дмитриевича?
     - Он  очень умный.  Сильный.  Наше  поколение тянется к  сорокалетним
мужчинам,  сверстники  какие-то  дебилы,  маменькины сынки.  А  почему  вы
спрашиваете об этом?
     - Вы же сами определили, почему я вас вызвал. Вы давно с ним знакомы?
     - Нет.  Хотя теперь кажется,  что вечность, я и на работе все время в
окно смотрю,  чтобы не мешали мне представлять его лицо,  а  то сослуживцы
мелькают перед глазами, мелькают...
     - Как вы с ним встретились?
     - Совершенно  случайно.   Я  потеряла  подругу,  договорились  вместе
отдыхать,  а она не прилетела. А он пригласил меня провести с ним день, мы
так  красиво завтракали,  я  не  знала,  что  завтрак может быть  таким же
интересным, как ужин: торжественным, со значением...
     - Вы его за завтраком и полюбили?
     - Вам этого не понять, хотя я знаю, отчего вы так спрашиваете... Ну и
потом море, солнце...
     - Море и солнце - одно дело, любовь - другое.
     - Может быть...
     - А почему сверстники кажутся вам дебилами?
     - Ну  не знаю...  Это трудно объяснить.  Они какие-то ленивые,  цветы
никогда не подарят, не умеют интересно говорить, объясняются как-то робко,
а по глазам сразу видно, чего хотят.
     - Неужели ленивы?
     - О,  еще как!  Спросите,  кто из  них умеет себе брюки погладить или
рубашку постирать, спросите! Скажут: "А мать для чего?"
     - Наверное, вам просто не везло, Оля.
     - Ничего подобного, я пыталась найти хорошего парня...
     - Смотря  где  искать.   Хорошо,  времени  у  меня  в  обрез:  вы  бы
согласились помочь нам в нашем деле?
     - Конечно.
     - Вы не хотите спросить - "в каком именно"?
     - А я вам верю, в плохое же вы меня не пригласите.
     - Мы хотим, чтобы вы помогли нам разоблачить шпиона.
     - Я согласна.
     - Подумали?
     - И думать нечего, это мой долг. Что я должна буду делать?
     - Сначала вы  должны будете вспомнить все  те  места,  куда  ездили с
Сергеем Дмитриевичем, где останавливались, куда ходили гулять...
     - Так вы его спросите, он же лучше меня все знает...
     - Обязательно. Но сначала вы постараетесь все припомнить, ладно?
     - Хорошо.  Значит,  так...  Мы  ездили  на  Ленинские  горы,  там  мы
останавливались и гуляли с Сережей... Потом в Парк Победы.
     - Часа два, не больше, да?
     - Нет, полчаса, от силы.
     - Он  жаловался,   что  у  него  машина  стала  барахлить,  что-то  с
проводкой, да?
     - Да, иногда. Но он выйдет, подергает провода и все наладит.
     - Это часто бывает. Я тоже с проводкой мучаюсь. Слушайте, Оля, а что,
если мы сейчас с  вами сядем в  машину и вы мне покажете те места,  где вы
гуляете, а?
     - Я не совсем понимаю вас. Почему об этом не спросить Сережу?
     - После того как мы с вами отметим все места,  Оля,  вас  отвезут  на
аэродром,  и  вместе  с  нашим  товарищем вы полетите в Адлер.  Поживете в
Пицунде: отдыхайте, грейтесь на солнце, купайтесь...
     - Ой,  как  интересно!  Только  я  должна  позвонить Сереже  и  маме,
предупредить их. Да, а как же с работой?
     - С  работой мы  уже  уладили,  вам туда и  звонить не  надо.  Что вы
скажете маме?
     - А ей что бы ни сказать -  только б предупредить, - Ольга вздохнула.
- Необходимая проформа - всего лишь.
     Константинов подвинул ей городской телефон:
     - Звоните.
     Ольга набрала номер;  Константинов отметил, что сначала она позвонила
на работу к Дубову.
     - Можно Сергея Дмитриевича? Его знакомая, Ольга Вронская. Как улетел?
- Она растерянно посмотрела на Константинова.  -  Куда?  А когда вернется?
Спасибо...
     Она удивленно сказала Константинову:
     - Он улетел в  срочную командировку...  Наверное,  звонил мне,  а я у
вас.  Как плохо, он еще что подумает. - Она быстро набрала домашний номер.
- Ма,  Сережа не звонил?  Ой,  звонил,  да?! Что он сказал? Ага... А когда
обещал вернуться?
     "Молодец Гмыря,  -  отметил Константинов,  -  даже это  предусмотрел,
молодец".
     - Ма,  знаешь,  я  срочно улетаю...  Нет,  не к  нему.  Я  тебе позже
объясню...
     Константинов подсказал шепотом:
     - Когда вернусь...
     - Когда вернусь,  - повторила Ольга, - это служебная командировка. Да
нет, ма, что ты, ну как можно так думать?! Ну до свиданья, бабу поцелуй.
     Она положила трубку, посмотрела на Константинова - так ли сказала?
     Какое-то мгновение он взвешивал,  стоит ли открыть ей все,  но  потом
решил повременить,  хотя теперь он был до конца убежден, что Оля ничего не
знала об истинном  Дубове;  врала  матери  неумело;  отвечала  на  вопросы
открыто,  без  раздумий;  глубиною  мысли  не  отличалась;  думала наивно,
штампами,  хараеасатаоамааатаиайанао,  но что-то подсказывало ему -  "жди,
надо ждать".
     Выйдя с  Ольгой из  кабинета,  оставив ее  на минуту в  приемной,  он
заглянул  в  комнату,   где  сидел  Михаил  Михайлович  Парамонов.  Увидев
генерала, тот вскочил, вытянулся, ищуще подался вперед.
     - Сейчас с  вами поговорит наш  сотрудник,  -  Константинов кивнул на
Гмырю.  -  Я  не  успею.  -  Пояснил  полковнику:  -  Разумнее мне  с  ней
прокатиться самому, понятно?
     - Разумнее,  -  согласился Гмыря.  -  А может, и мне повозить Михаила
Михайловича?
     - Пусть он сначала вспомнит.  Вы,  Парамонов,  с  Винтер и  с Дубовым
ездили на машинах?
     - Так точно!
     - Вы ж белобилетник, не рапортуйте, говорите нормально. Когда ездили,
из-за чего останавливались - нам хочется помочь людям, оказавшимся в вашей
ситуации,  ясно?  И  никому не  надо  рассказывать об  этом собеседовании,
договорились?


     Усадив рядом с  собою Ольгу,  Константинов вспомнил третью инструкцию
ЦРУ:  "Пришлите данные  на  вашу  новую  подругу,  включая девичью фамилию
матери и  бабушки".  А  почему не  попросили прислать ее фотографию?  Сами
сняли? Где? Когда?"
     - Оля, а что, у мамы другая фамилия?
     - Да. Она взяла фамилию отчима, а девичья у нее Швецова.
     - Понятно. Ну давайте вспоминать... Куда двинем? У нас на всђ про всђ
два часа. К мосту через Москву-реку не ездили? Около Лужников?
     - Нет,  ни разу.  Хотите покажу,  где в Парке Победы катались?  Там и
начнем.
     - И  покажете место,  где он  вас одну оставлял,  а  дядьки и  тетки,
любуясь вами, вас фотографировали?
     Она рассмеялась:
     - Откуда вы знаете?  Меня только мужчина фотографировал, когда Сережа
пошел за билетами в цирк.
     - Это когда было? В день, когда вернулись?
     - Нет, утром следующего...


     Вернувшись  после  поездки  по  Москве,  Константинов  передал  Ольгу
старшему лейтенанту Крюковой,  а сам отправился на квартиру Дубова.  Здесь
он просмотрел все книги и быстро нашел ту,  которую искал:  "Справочник по
отелям "Хилтон". Пролистал страницы, нашел загнутую: "Двухкомнатные номера
"Хилтона"  отличаются  особым  комфортом:   цветной  телевизор,  приемник,
программа  музыки,  передаваемая радиоузлом  отеля,  великолепная ванна  с
морской водой,  холодильник и набор посуды на шесть персон. Стоимость - 95
долларов, расчетное время 14.00".
     Константинов книгу  осторожно закрыл,  обернул  в  бумагу  и  спросил
оперативного работника, сидевшего в засаде:
     - Как думаете, отпечатки пальцев взять можно с глянцевой страницы?
     Ответа,  впрочем,  он не ждал -  ему теперь стало ясно,  почему Дубов
убрал Ольгу Винтер:  когда проходит первая влюбленность, встают вопросы, и
на них надо отвечать, а как ответишь про хилтоновский люкс?
     "Трагедия слабого и нечестного мужчины, когда рядом с ним оказывается
честная   женщина,  -  подумал  Константинов.  -  Честная  и  сильная,  не
созерцатель,  а деятель.  Конечно,  Ольга спросила про "Хилтон", когда они
остались одни,  а он неловко соврал,  она ведь умнее, она поняла и отнесла
его серьги подруге - сама просто-напросто не  решилась  услышать  то,  что
скажут оценщики.  Даже сильный человек оттягивает момента парааавадаы, ибо
правда предполагает д