у. Глядя в зеркало, он принялся расчесывать свои редкие черные волосы. Гладко зачесанные назад, они старили Тротти. Из зеркала на него невесело смотрели глубоко ввалившиеся глаза. "Тебе нужно отдохнуть, Пьеро. Выкинь Розанну из головы. Пора проведать Пьоппи и познакомиться с внуком". Сняв с пластмассовой расчески волосы, он положил ее обратно в шкафчик. На других полках лежали разные туалетные принадлежности - детская зубная паста, тальк и пара банок с какими-то таблетками; пузырьков с одеколоном или духами Тротти не заметил. От шкафчика пахло сладковатым сухим мелом.
     Снотворные таблетки?
     - Хомиссар, не откажетесь теперь от аперитива? - спросила синьора Боатти из кухни.
     Ее тосканский акцент вызвал у него улыбку.
     - Минеральной воды, синьора.
     Он вернулся в столовую, опустился на стул и облокотился на стол орехового дерева. На столе стояли ваза с фруктами и квадратная плетенка со свежим хлебом и валялось несколько пакетов с гриссини . Две бутылки минеральной воды, две тарелки с ломтиками салями и вазочка с маслинами.
     - Ваш муж еще не вернулся?
     Синьора Боатти вышла из кухни, вытирая руки о тряпку.
     Теперь Тротти стало ясно, что она значительно старше Боатти - где-нибудь за сорок. Худощавая, угловатая.
     - С газом? - спросила она и, не дожидаясь ответа, откупорила бутылку минеральной.
     - Тосканская? - с улыбкой поинтересовался Тротти, когда она наполняла водой его стакан.
     - Французская - продавали по дешевке в супермаркете.
     Чудеса Общего рынка. Она закрыла горлышко бутылки пластмассовой чашкой, налила себе на два пальца "Уильяма Лоусона" и выпила, не добавив ни воды, ни льда.
     - Хорошее виски - одна из моих самых невинных слабостей.
     - Вы хорошо знали Розанну, синьора?
     Женщина опустилась на диван в нескольких футах от Тротти. В полумраке лицо ее различалось с трудом. Солнечный свет из кухни падал на ее колени и руку со стаканом янтарной жидкости. Другой рукой она ласкала кота. На ней была тонкая вязаная рубашка.
     - Я занимаюсь переводами, - сказала она и зажгла сигарету. - Для нескольких издательств в Милане перевожу книги с китайского. А теперь и немного с японского.
     - Вы не ответили на мой вопрос.
     Синьора Боатти усмехнулась.
     - Я преподавала восточные языки в университете, а потом мою ставку сократили. Наверное, понадобились деньги на что-нибудь более нужное, вроде ядерной физики. Или международных отношений. Поэтому теперь я работаю дома. Мне предлагали работу в университете в Тренто, но это означало бы по три дня в неделю не видеть детей...
     - Сейчас дети отдыхают?
     - Собираюсь к ним сегодня вечером. У моей семьи небольшое поместье в Виареджо.
     - Виареджо?
     - Я из Вольтерры. - Она улыбнулась, и тени на ее лице пришли в движение. - Мой отец занимается там производством алебастра.
     - И поэтому вы посвятили себя китайскому языку?
     - По-вашему, лучше бы мне работать в карьере?
     На губах у Тротти лопались пузырьки газа, в ноздрях щипало.
     - Джордже сказал, что Розанна жива, хомиссар.
     - Итак, вместо того, чтобы отдыхать в Тренто, вы предпочитаете сидеть в городе?
     - Розанна жива?
     - Искренне на то надеюсь.
     Синьора Боатти посмотрела на Тротти, ее темные глаза блестели.
     - Хомиссар, я вышла замуж очень поздно. Я уже и не рассчитывала тогда выйти замуж. Если первого ребенка женщина рожает в тридцать пять, материнство для нее нечто совершенно особенное. - Она помолчала. - У меня двое прелестных детей. Главная радость в моей жизни. И ради них я пойду на все. - Она пожала плечами и затянулась сигаретой. - Когда мы встретились с Джордже, я и не подозревала, что способна испытывать к детям нечто подобное. Я продукт 60-х годов, и в то время голова у меня была забита всякими революционными бреднями. Я и маоистка, я и структу радистка. И, конечно же, феминистка. Лифчики я не сжигала, но носила брюки клеш, свитера в обтяжку и туфли на платформе. И в свое время даже покидалась бутылками с зажигательной смесью. - Она рассмеялась. - То, как я живу теперь... Тогда я даже и не мечтала, что смогу когда-нибудь быть счастливой. Но сейчас я счастлива. Счастлива и до ужаса буржуазна. Счастлива, потому что у меня есть собственная семья. Джордже - хороший отец, и, хотя постоянного заработка у него нет, с голоду мы не помираем. - Она глубоко затянулась и выпустила дым к потолку. - Розанна действительно жива?
     - Ваш отец тоже не бедствует?
     - Мы предпочитаем обходиться своими силами. Правда, папа обещает оплатить учебу девочек.
     - У меня тоже дочь, - сказал Тротти и улыбнулся.
     - Почему вы прямо не отвечаете на мой вопрос, жива ли Розанна?
     - Думаю, жива.
     - Думаете?
     - Есть все основания полагать, что Розанна Беллони жива.
     Синьора Боатти вздохнула:
     - Слава Богу!
     - Похоже, слишком большого облегчения вы от этого не испытываете.
     - Я испытываю облегчение за себя.
     - Что вы имеете в виду?
     - Если хотите еще воды, хомиссар, наливайте сами.
     - Розанна вам не нравится?
     - Чье тело обнаружил мой муж?
     - По всей вероятности, убита сестра Розанны - Мария-Кристина.
     Синьора Боатти откинулась назад и положила голову на спинку дивана. Несколько минут она сидела молча, выпуская в воздух струи дыма. Когда она затягивалась, в полумраке комнаты начинал рдеть кончик ее сигареты. Мало-помалу прохладный воздух наполнялся запахом табачного дыма и жарившегося на кухне сфриццоли.
     У нее были стройные загорелые ноги. Под левым коленом - длинный шрам. Она была босая; у ее ног лежали две суконные тряпицы, которые и служили ей домашними туфлями для передвижения по мраморному полу квартиры.
     Тротти разорвал пакет с гриссини и надкусил одну из палочек. Уличного шума в этой части города почти не было. Откуда-то издалека, со стороны Борго-Дженовезе, невнятно доносился звон церковного колокола.
     Синьора Боатти подалась вперед и стряхнула пепел с сигареты в пепельницу.
     - Я выросла в очень богатой семье. Очень богатая и не очень привлекательная девочка, увлеченная иностранными языками. Прилежно училась в классическом лицее - в классе я всегда была первой. Завоевывала все награды - и не покорила ни одного мальчика. - Она пожала плечами. - Но я особенно и не переживала. Мне и вправду не слишком нравилось, когда во время танца парень начинал давать волю рукам. Не то чтобы это вызывало во мне отвращение. Просто все это казалось мне жутко глупым. А в семнадцать лет я влюбилась.
     В лицее, в учителя греческого. Я его боготворила. Но он был не Богом, а женатым мужчиной из Феррары.
     - Феррара, - повторил Тротти.
     Синьора Боатти улыбнулась своим воспоминаниям.
     - Между нами ничего - абсолютно ничего - не было. Как-то раз в классе он случайно дотронулся рукой до моей щеки. И еще раз в конце урока я придумала какой-то идиотский вопрос об Аристофане или о ком-то там еще, и когда мы остались в классе одни, я прикоснулась к его руке. Ничего против он не имел. Его звали Марио Сиккарди, и я любила воображать, как он несчастлив с женой. Между нами абсолютно ничего не было, но чтобы забыть его, мне понадобилось десять с лишним лет.
     - Тогда-то вы и встретились с Джордже?
     В пепельнице тлела ее сигарета.
     - Джордже моложе меня на восемь лет. Когда мы познакомились, я преподавала в университете. К тому времени девственницей я уже не была, но не была и женщиной без комплексов. Феминисткой, конечно, была, но полностью раскрепощенной - нет. И мужчинами никогда чересчур не интересовалась. А потом, в один прекрасный день...
     Тротти услышал, как она усмехнулась.
     - В один прекрасный день я подслушала случайно, как кто-то из сотрудников Библиотеки восточной литературы назвал меня старой девой. Старая дева? - Она покачала головой. - Мне был тридцать один год, и я знала, что красотой не блистаю. Но почему старая дева? Навсегда остаться без мужа, без детей... Прекрасно помню, как я пришла в тот вечер домой - я снимала тогда маленькую квартирку за ратушей - и подошла к зеркалу. Я стояла голой перед зеркалом и смотрела на свои бедра и груди, которые начали уже отвисать.
     - И?
     - А как вы думаете? - Она поглядела на Тротти, и улыбка обнажила ее блестящие зубы. - Я разрыдалась.
     Снизу донесся звук автомобильного мотора.
     - Через несколько недель я встретила Джордже. Он посещал мой курс китайского языка для начинающих, а спустя год мы поженились. Только через четыре года - после двух выкидышей - я родила первого ребенка. Джордже так и не выучил ни одного слова по-китайски. А Розанна... - Она замолчала.
     - И что - Розанна?
     - Вы вполне уверены, что она жива, хомиссар?
     - Мы не знаем, где она, но думать, что она мертва, у нас тоже нет никаких оснований.
     - Я всегда очень завидовала Розанне. Очень завидовала.
     - У Розанны никогда не было детей.
     - И тем не менее я ей завидовала.
     - Но почему? - Тротти недоуменно поднял плечи. - Розанна гораздо старше вас. И, простите, едва ли может быть вам соперницей.
     - Она была другом Джордже, другом его семьи. Поэтому мы и живем в этой квартире. Розанна была... Розанна - прекрасная женщина, я знаю. Добрая и великодушная.
     - Зачем же тогда завидовать, синьора?
     - Зачем? - Она усмехнулась и пренебрежительно махнула рукой.
     - Чему может завидовать молодая женщина вроде вас?
     - У женщин тонкая интуиция. И они видят разные мелочи - и должным образом воспринимают их.
     - Какие мелочи?
     Синьора Боатти зажгла очередную сигарету. Рука ее слегка дрожала.
     - Видите ли...
     - Да?
     Она подняла глаза и посмотрела на Тротти.
     - Иногда мне кажется, что Джордже отдавал предпочтение Розанне. Между ними всегда что-то было - какая-то близость. - Она покачала головой. - Джордже говорит, что она ему как мать, но тут явно что-то большее. Я не знаю, что там между ними, но для меня это совершенно очевидно.
     Тротти услышал, как по лестнице поднимается Боатти.
     - Я очень ревную. Вот сидит перед вами малопривлекательная женщина средних лет, курит как сапожник и между тем способна ужасно ревновать. Слепо ревновать, хомиссар Тротти. Я очень люблю своего мужа. Очень. Вам он может показаться далеко не самым прекрасным мужчиной на свете, но вы его не знаете. Для меня он самый прекрасный. Я люблю его. Как последняя дура в мелодраме, всей душой и всем сердцем я люблю своего мужа. - Извиняющаяся улыбка. - Мне кажется, что иногда я бы убила вашу Розанну Беллони. Тупая, слепая ревность женщины, которая любит своего мужчину и которая не желает его больше ни с кем делить. Джордже мой.., и только мой.

Прожиточный минимум

     - Никогда не курил "Нацьонали", когда был студентом. - Боатти казался гораздо спокойнее, чем до отлучки. Потеть он тоже перестал. - Были не по карману.
     - Я и не знал, что вы курите.
     (Работал телевизор, но звук они приглушили. На экране, беззвучно открывая рот, Лилли Грубер сообщала последние новости. Кинохроника с Ближнего Востока, очередные жертвы в Калабрии, события на бирже в Милане, возвращение Марадоны из Аргентины с отдыха, бег Антибо на десять тысяч метров).
     - Да я и не курю, - сказал Джордже Боатти. - И жену хочу отучить. Мне удалось отговорить ее от курения на время обеих ее беременностей.
     Синьора Боатти хлопотала на кухне, складывая тарелки в мойку и тихо напевая себе под нос: "Любимый, дай мне тот платочек".
     - Но после рождения девочек она закурила пуще прежнего.
     Сейчас вернулась к своей норме - полторы пачки в день.
     - "Нацьонали"?
     - Почему "Нацьонали"? - Боатти рассмеялся. - "Мальборо". "Нацьонали" нынче курят только люди привилегированные вроде вас.
     - Я не курю уже много лет.
     - Поэтому вы и сосете столько леденцов, комиссар?
     - За последние десять лет я выкурил всего три сигареты. - Как бы в подтверждение тому Тротти достал из кармана леденец и сунул его в рот. - Мне нужен сахар.
     - Похоже, вы очень понравились моей жене.
     - Ну, это только женская интуиция. Ей не доводилось со мной работать. И она не собирается писать книгу о полиции.
     - В начале 70-х мы, студенты, курили "Альфу", "Сакс" и "Калипсо". Смесь соломы с навозом. Но никотина в них было порядочно.
     Тротти кивнул.
     - Потом правительство увязало цену этих "Нацьонали" без фильтра - вместе с хлебом, кофе и другими продуктами первой необходимости - со стоимостью прожиточного минимума. - Боатти широко улыбнулся. - И в то время как цены на все другие товары летели вверх, правительство, чтобы сбить показатели инфляции, оставило "Нацьонали" в покое. Лет пятнадцать уже пачка "Нацьонали" стоит меньше 300 лир - меньше, чем телефонный звонок. Ничего удивительного, что из продажи "Нацьонали" пропали. Слишком они дешевые. В табачных магазинах вам их не найти. Самые дешевые из остальных сигарет - "Эспортацьоне". А они стоят уже 1400 лир.
     - Да, чтобы достать сейчас "Нацьонали", нужно иметь друзей в государственной табачной промышленности или работать в полиции нравов. - Тротти подлил себе минеральной воды. Ему захотелось спать. - Слава Богу, я могу обходиться леденцами.
     - От леденцов вы мягче не становитесь, комиссар.
     - Слишком долго я живу в этой стране, чтобы ожесточиться, - сказал Тротти и прибавил:
     - Очень обидно за вашу книгу, Боатти.
     - Значит, стали от них циничнее.
     - Не будь ты циничным, тебе и голову из воды не высунуть. Только не в Италии, где за всем стоят интересы политики и власти. Даже за ценой на сигареты. - Тротти помолчал. - Что вы решили делать со своей книгой?
     - С книгой?
     - Если Розанна жива, необходимость писать книгу о полиции вроде бы отпадает. Немного обидно, конечно.
     - Я буду счастлив видеть целой и невредимой Розанну. - Обезоруживающая улыбка. - И ничто не остановит меня написать книгу о полицейском - об удачливом комиссаре, завершающем свою блестящую многолетнюю карьеру.
     - Открытки или чего-нибудь еще вы от нее не получали, Боатти?
     - Книгу о человеке и о провинциальном городе.
     - Розанна никак с вами не связывалась?
     Боатти перестал улыбаться.
     - Я вам уже говорил, что, уезжая на праздники, она писала редко.
     - И не звонила?
     - Нет.
     - Тогда почему она написала синьоре Изелле?
     - Они подруги. - Боатти посмотрел на Тротти. - Вы по-прежнему думаете, что она хотела обеспечить себе алиби?
     - Открытку - и дату ее отправления - можно использовать как свидетельство того, что во время смерти сестры в городе ее не было. Очень удобно.
     - Вы и вправду думаете, что Розанна способна убить сестру? - Боатти покачал головой. - Вы и впрямь слишком циничны. А может, вы просто ее плохо знаете.
     - Вы сами же говорили, что Марию-Кристину она ненавидела.
     - Но не до такой степени, чтобы проламывать сестре череп.
     - Цинизм - это та цена, которой я вынужден расплачиваться за свою работу. Всегда предполагаю в людях самое худшее - до тех пор, пока не выясняется обратное. - Тротти фыркнул. - Но такое бывает редко.
     - Благодарю за комплимент.
     Тротти опустил голову.
     - т Вы же знали Розанну, комиссар.
     - Я вообще не уверен в том, что человека можно постичь до конца. Люди зашифрованы. Иной человек - айсберг, и ты видишь только его верхушку. Насчет всего остального можно лишь строить догадки. Мы одиноки, Боатти. Все мы одиноки.
     Вы, похоже, этого не понимаете. Значит, вы еще слишком молоды.
     - Вы думаете, что, если я моложе вас, страдание мне неведомо?
     - Одинокими мы рождаемся, Боатти, и одинокими умираем. И всю жизнь думаем.., надеемся, что можно завязать какие-то отношения. Прочные отношения. Но даже самые прочные отношения преходящи. Одна лишь разлука - благо.
     - Это работа вас так вымотала? Вам и в самом деле пора на покой.
     - А дальше что? - Тротти покачал головой. - Книгу писать?
     - А сами вы никогда прочных отношений не завязывали?
     Тротти усмехнулся.
     - Мне казалось, что я знаю свою жену, Боатти. Двадцать с лишним лет прожили вместе. Прекрасная жена, прекрасная дочь. Я искренне верил, что все мы счастливы. - Он звякнул во рту леденцом. - Теперь моя жена живет в Америке. Счастлива? Сейчас, может, и счастлива. Но теперь-то я понимаю, что со мной она счастлива никогда не была.
     - Вам следовало бы понять это вовремя.
     - Я верил лишь в то, что меня устраивало. - Тротти снова звякнул леденцом о зубы. - Книга о полицейском? Пожалуй, выйдет не очень интересно.
     Боатти махнул рукой в сторону книжных полок.
     - У меня в запасе всегда несколько проектов. А кроме того, дело ведь еще не закрыто.
     - Для вас, Боатти, может быть. Для меня оно уже закрыто.
     Боатти поднял брови и покосился на Тротти.
     - Преданность, дружба... Мне кажется, все что мог я для Розанны Беллони сделал. Я думал, что она мертва, но меня ввели в заблуждение. Не исключено даже, что нарочно... Не знаю. Зато точно знаю, что насолить за это время я успел многим. И не только начальнику квестуры. Пора в отпуск. Все мне только об этом и говорят, да сейчас я и сам не прочь. - Тротти зевнул и запоздало прикрыл рот рукой. - Вы не возражаете, если я минут на пять прилягу на кушетку. Такая жара.
     - Конечно, ложитесь.
     - Ваша жена отменно готовит.
     - Если хотите, можете устроиться в детской. Там прохладнее.
     - Не нужно мне было пить "гриньолино". От красного вина меня всегда клонит ко сну, - сказал Тротти и, словно продолжая какую-то свою мысль, прибавил:
     - Никак не могу взять в толк эту открытку.
     - Какую открытку, комиссар?
     - Обычно Розанна не пишет. - Тротти пожал плечами. - Если она не пишет вам, то, думаю, и другим писать не любит.
     Пусть хоть синьоре Изелле. В этой открытке что-то искусственное.
     - Видите ли, Розанна в душе немножко поэт.
     - Если б Розанна вдруг захотела опоэтизировать красоты дельты По, она бы написала письмо. Но эта открытка... - Он опять зевнул. - Как будто списана с какого-нибудь путеводителя. - Тротти покачал головой. - Минут пять вздремну.
     Эта жара...
     - Комиссар, Розанна никогда не смогла бы убить свою сестру.
     - Это вы так думаете.
     - Я ее прекрасно знаю.
     - Если она жива, рано или поздно она объявится. И тем скорее, чем раньше известие о смерти Марии-Кристины попадет в газеты. А когда она объявится...
     - Да?
     - Можете не сомневаться - алиби у нее будет. У нее найдется неопровержимое доказательство, что во время смерти сестры ее в городе не было.

Китайская триада

     Короткий отдых и душ.
     Тротти покинул дом на Сан-Теодоро в половине пятого.
     Боатти, собравшийся в редакцию газеты "Провинча падана", согласился проводить его до проспекта Кавур.
     - Что вы теперь намерены делать, комиссар?
     Тротти улыбнулся. Он развернул ревеневый леденец, положил его в рот и переспросил:
     - Что делать?
     - Розанна жива и здорова и, судя по всему, отдыхает где-нибудь в дельте По. Как вы сами сказали, рано или поздно она объявится.
     - Я собираюсь позвонить в Болонью дочери и узнать, как она себя чувствует: у нее в любую минуту могут начаться роды. Потом я собираюсь прибраться на своем рабочем столе в квестуре и попрощаться с друзьями. Вечером выберусь куда-нибудь поужинать и, может быть, даже схожу в кино. Я уже давно ничего не смотрел. А завтра у меня будет небольшой праздник. Пора сматываться из этого города - что мне все так настоятельно и советовали. Выведу из гаража машину, залью в двигатель масло и проверю колеса. И в шесть утра, до того как начнется столпотворение на автостраде, отправлюсь в Гардезану.
     - Куда?
     - У моей жены на озере Гарда есть вилла. Мне нужно отдохнуть и выбраться из этой... - он посмотрел на Боатти, - из этого тропического пекла.
     - Это случайно не та самая Гардезана, где жил Лоуренс?
     - Какой Лоуренс?
     - Д.Г. Лоуренс, английский писатель.
     - Вам лучше спросить у моей жены. Она в деревне всех знает.
     - Она там и живет?
     - Моя жена в Америке - в