оатти умудрился и трахаться, и убивать одновременно. А главное - зачем ему это было нужно?
     - Он врал, комиссар. По его словам, он был в Верчелли.
     И его жена это подтвердила. А на самом деле в субботу ночью он был в городе. В постели с Лаурой Роберти. А если в ночь убийства он был в доме, ничто ему не мешало подняться в квартиру Розанны и убить там Марию-Кристину.
     - А где мотив убийства? - Тротти сел сзади. Он выдвинул ящик стола и, положив ногу на деревянную перекладину, откинулся на спинку кресла.
     - Где мотив, комиссар? Мария-Кристина была его настоящей матерью.
     - Допустим, он это знал.
     - Он точно должен был знать, что Мария-Кристина - его мать.
     Тротти помолчал:
     - Но зачем теперь-то ее убивать, через столько лет?
     - Она появляется в городе, спрятать в "Каза Патрициа" ее никак не удается. Он стыдится ее, он ее ненавидит.
     Тротти пожал плечами.
     - Представьте только: ваша мать сидит на игле...
     - Мазерати ничего об этом не говорил.
     Пизанелли кивнул:
     - Хорошо. В "Каза Патрициа" ее пичкали нейролептиками. Следы хлорпромазина. Допустим, в городе она их не принимала. Но вы ведь сами слышали, комиссар, что говорит Мазерати о привыкании к наркотикам. Карнечине с его врачами умышленно или ненароком превратили Марию-Кристину в наркоманку. И когда она перестает пить свои антидепрессанты, у нее начинается нервный срыв. Можете теперь представить себе чувства Боатти. Его мать трахается напропалую, как будто у нее течка. Вам бы на его месте не было стыдно? И боязно, что ее бешенство может по наследству достаться и вам?
     Тротти поднял вверх палец.
     - Если Боатти ударил Марию-Кристину тупым предметом, то где этот предмет? И вообще, как Мария-Кристина оказалась в квартире?
     - Старуха действительно видела двух человек, но ведь это было глубокой ночью. Пьяной женщиной вполне могла быть Мария-Кристина. А тащил ее Боатти. - Пизанелли нахмурил брови. - И...
     - Да?
     - Не исключено, что он тащил ее уже мертвую.
     Тротти молчал. Усталые темные глаза устремились на сидящего в кресле Пизанелли с курткой на коленях.
     - Почему вы не взяли у Лауры Роберти телефон ее Джан-Марии?
     - Что? - Мыслями Тротти был где-то далеко.
     - Совсем забыли про свои леденцы, комиссар.
     Тротти остановил взгляд на молодом сослуживце и рассмеялся.
     - Пизанелли, по-твоему, я тоже, наверно, наркоман. Сахарный.
     - Почему вы не взяли телефон ее приятеля?
     - Лауриного приятеля? Да что толку-то?
     - Почему?
     - Пока я до него доберусь, она сто раз успеет с ним связаться и проинструктировать, что нужно говорить.
     Пизанелли снисходительно улыбнулся. Он, как и Мазерати, тоже начал стареть, однако в отличие от Мазерати Пизанелли был еще не женат.
     - Маленькую Роберти трахал, конечно же, Боатти.
     - Но это еще не делает Боатти убийцей, - сказал Тротти и прибавил:
     - А мне кажется, ты ревнуешь, Пизанелли.
     Пизанелли насмешливо фыркнул.
     - Тебе малышка Роберти нравится больше, чем ты стараешься показать.
     - Она хорошенькая, если вас интересует мое мнение. Хорошенькая, упакованная и избалованная. - Опровергающий жест. - Прошлую ночь Боатти провел в квартире Роберти.
     Жена отдыхает, и утром можно полежать с Лаурой Роберти.
     Когда мы приехали, он тоже у нее сидел - она дверь минуты две с лишним не открывала. Мы сидим и болтаем с девицей в ее комнате, вы отпускаете комплименты ее кофе "Лавацца", а этот кобель преспокойно смывается. Уползает из ее квартиры к себе наверх. Но забывает захватить свою записывающую машинку.
     Тротти кивнул в знак согласия:
     - Что объясняет и их пристрастие к "гриньолино".
     - К какому еще "гриньолино"?
     - Вино не слишком распространенное. "Гриньолино" производят в окрестностях Асти, в Пьемонте, и в супермаркете так запросто его не купить. Между тем и Лаура Роберти, и синьора Боатти угощали меня "гриньолино". А это, возможно, означает, что его родина - виноградники синьора Роберти.
     - Вы согласны с тем, что он ее трахает.
     - Да не все ли равно? - Тротти пожал плечами. - Жена Боатти кое-что подозревает. Многого она мне не рассказывала, но сообщила, что очень любит своего мужа. Боится его потерять. Подозревает, что у него на стороне роман, и довольно прозрачно намекает, что героиня этого романа - Розанна. Почему бы и нет? Розанна, конечно, в летах, но никогда не была лишена приятности.
     - Вам лучше знать.
     - Синьора Боатти кое-что подозревает, но с какой стати ей подозревать милую свеженькую Лауру Роберти? Тем более, что у Лауры есть парень.
     - А зачем ей давать "гриньолино" Боатти?
     - По-соседски.
     - Чего эта дура нашла в Боатти - жирном престарелом журналисте-неудачнике?
     - Вопрос хороший. - Тротти снял ногу с ящика и толкнул ею стоявший рядом стул, который с грохотом упал на пол. - А что нашла хорошенькая Анна Эрманьи в лейтенанте Пизанелли? - Тротти искренне рассмеялся.
     Пизанелли обиделся.
     - Прошу прощения.
     - Нелишне тебе, Пиза, усвоить главный закон во всей этой науке: о вкусах не спорят. Прозорлива жадность, а любовь слепа.

"Чармз"

     - А как объяснить всю эту муру от свидетелей Иеговы?
     Тротти снова поставил ногу на боковую стенку ящика.
     - По-моему, тут и объяснять нечего. Почему, собственно, "Сторожевую башню" обязательно должен был принести убийца? Иеговисты проповедуют свое вероучение по всему городу, по всей стране. У старухи вдовы есть их журналы. Почему должна была от них отказываться Розанна?
     - А наркотики?
     - Какие наркотики?
     - Может, убийца искал деньги - ваша же собственная версия.
     - В то время я думал, что убили Розанну. Но убили не Розанну, а ее сестру. Деньги здесь не могли быть мотивом. - Тротти вдруг хлопнул себя ладонью по лбу.
     - Леденец случайно проглотили, комиссар?
     - Я же вчера назначил Бельтони свидание - на сегодня в полдень. - Тротти снова хлопнул себя по лбу. - Мне обязательно нужно его увидеть.
     - Зачем?
     Тротти пододвинул к себе телефон.
     - Начальник квестуры за мной шпионит. И информация обо мне идет к нему либо через Боатти, либо через Бельтони.
     - А при чем здесь Боатти?
     Тротти принялся листать свою записную книжку.
     - Эти разговоры Боатти о книге... Я никогда им не верил.
     Просто повод вмешаться в расследование. Но зачем? Чего Боатти хотел? Он явно что-то вынюхивает. И отнюдь не с журналистскими целями. - Тротти поднял было телефонную трубку, но в дверь постучали.
     В тесный кабинет вошел комиссар Майокки. Выглядел он взволнованным и несчастным. Длинные волосы были взъерошены. Он аккуратно затворил за собою дверь, подошел к столу и выложил из карманов на его пластмассовую под тиковое дерево поверхность несколько пакетиков с леденцами "Чармз" и две жестянки с леденцами "Смит и Кендон".
     - Травись, Тротти.
     - У меня что - день рождения сегодня?
     Майокки подошел к отопительной батарее и прислонился к ней.
     - Я решил было сам их попробовать. Тебе, Пьеро Тротти, они вроде бы помогают. Хотя бы иногда. Беда в том, что они застревают в зубах, а вкус от них держится во рту часами.
     - Надо привыкнуть, - заметил Пизанелли.
     Комиссар Майокки пробежал рукой по своим темным волосам и сунул в рот трубку.
     - Моя супруга утверждает, что изо рта у меня несет смолой, что зубы у меня черные и что, если бы она знала, что я собираюсь курить трубку до конца дней своих, замуж за меня она сроду бы не вышла.
     Тротти и Пизанелли посмеялись.
     - Ничего смешного здесь нет.
     - Ты ее осуждаешь, Майокки?
     - Я пришел поговорить с тобой о Луке.
     Пизанелли осклабился:
     - Если хочешь, можешь говорить о своем браке. Комиссар Тротти тут специалист. И еще по женщинам. Чрезвычайно объективен, потому что сам обрел полнейшую умиротворенность.
     - Фаллократы - и я, и все остальные в этой убогой квестуре.
     Заметив, что улыбка с лица Пизанелли исчезает, Тротти спросил:
     - Ну и что там Лука, Майокки?
     - Укатил на Адриатику.
     - Тебе самому нужно было туда поехать. Хотя бы на праздники. Завел бы роман с какой-нибудь белокурой датчанкой или с немецкой хаусфрау - глядишь, и отвлекся бы. Подышал бы йодом. И брось ты эту трубку. Переходи на леденцы.
     - Что вы все к моей трубке привязались? - Майокки раздраженно пожал плечами. - Я люблю свою трубку.
     - Тебе выбирать между женой и трубкой, - сказал Пизанелли.
     - И если ты любишь свою жену, что ты целыми днями торчишь в этой несчастной квестуре?
     - Куда мне еще ехать, комиссар? - Майокки повернулся к окну и уставился на галечную стену напротив. - Здесь, по крайней мере, я приношу пользу. Здесь я хоть что-то делаю.
     - Поезжай на Адриатику.
     - Я уже соскучился по детям.
     - Узнал что-нибудь о докторе?
     Пизанелли потер рукавом замшевой куртки свой кожаный ботинок:
     - О каком докторе?
     - Ты никогда не слушаешь, Пизанелли. Когда этот Лука встретился со Снупи...
     - С Марией-Кристиной, - сказал Пизанелли, подняв кверху палец.
     - Когда Лука встретил ее на железнодорожной станции, она упала в обморок. Он отвез ее на улицу Мантуи и вызвал доктора.
     - Вы мне об этом не рассказывали.
     - Лука подозревал, что она беременна.
     - Будь она беременна, Боттоне сразу же обнаружил бы это при вскрытии. - Пауза. - Беременна в пятьдесят лет?
     - Беременна или нет, правды Лука мог не знать. И, возможно, он испугался.
     - Доктор Сильвио Сильви, - сказал Майокки. - Приятеля Луки зовут доктор Сильвио Сильви.
     - И где же он?
     - Уехал на праздники.
     - Естественно. - Не скрывая раздражения, Тротти открыл один из принесенных Майокки пакетиков с ананасными леденцами "Чармз".
     - На праздники в Калабрию.
     - Может, сказать карабинерам, чтобы они его поискали?
     Майокки улыбнулся:
     - А ты на праздники так никуда и не поедешь, Тротти? И на свое озеро не выберешься?
     - Обо мне не беспокойся, Майокки. Скажи-ка лучше, как нам достать этого доктора?
     В дверь тихо постучали.
     Тротти вздохнул:
     - Старуха говорит, что видела двух человек - порядком нализавшуюся Лауру Роберти и какого-то мужчину. Якобы они вошли в дом на Сан-Теодоро в три утра.
     У нас есть все основания полагать, что Боатти и синьорина Роберти в это время были уже в доме. Кроме того, нам совершенно неизвестно, каким образом Мария-Кристина попала из своего дома на улице Мантуи на площадь Сан-Теодоро. Не исключено, что, если мы это выясним, мы сможем узнать и имя убийцы.
     Легкий стук в дверь повторился. Пизанелли оторвался от своих ботинок и подошел к двери.
     - Последним на улице Мантуи ее видел Лука. И этот доктор Сильви. Он-то, возможно, и знает, как она перебралась на Сан-Теодоро. Живой или неживой Мария-Кристина попала в квартиру своей сестры? Если она была уже мертва, кто ее туда приволок? Не приняла ли старуха Марию-Кристину за Лауру?
     - Посмотрю, как можно разыскать этого Сильви.., если ты не уедешь на праздники, - сказал Майокки.
     - Тебе бы давным-давно следовало его разыскать, Майокки. Мне самому все за вас делать, что ли?
     - Ты бы мог немного отдохнуть, Тротти.
     - Я отдохну, обо мне не беспокойся. Съезжу в Болонью, только попозже.
     - Есть новости о внуке, Пьеро?
     - Пиза? - Тротти с раздражением посмотрел на Пизанелли и нахмурил брови. - Чего ты там шепчешься?
     Пизанелли отступил от стоявшего в двери человека, с которым разговаривал.
     - Комиссар Тротти, с вами хотел бы переговорить агент Дзани.
     - Дзани?
     - Касательно Розанны Белл они.

Дзани

     Тротти повертел в руке пачку сигарет:
     - Черт вас знает, где вы берете свои "Нацьонали"?
     Дзани нахмурился. В слишком тесной для его коренастого тела форме он явно чувствовал себя неуютно. Хитрая красная физиономия показалась Тротти краснее и несчастнее, чем обычно. Полицейский агент Дзани ссутулился над столом; в одной руке он вертел стакан с "Настро аццуро", в другой держал тлеющую сигарету. От приторного запаха черного низкосортного табака у Тротти защипало в ноздрях. Дзани молча созерцал пиво в стакане. Ему очень хотелось покончить с его остатками, но он ждал, когда Тротти поднесет ко рту длинный бутерброд с сыром.
     (Ни в кабинете у Тротти, ни пока спускались с третьего этажа квестуры, Дзани не произнес ни слова).
     - Вы очень много пьете, Дзани.
     - Много пью, много курю и не высыпаюсь.
     - Вы уверены, что не хотите поесть? Бутерброд или чего-нибудь горячего?
     - Я не голоден, - мрачно ответил Дзани.
     - Может, вам нужно отдохнуть?
     - Отдохнуть? Мне нужна новая жизнь. - Последний глоток пива и косой взгляд на Тротти. - Вы сами-то выглядите не ахти как, комиссар.
     - Потому-то я и решил вырваться из города на пару недель, - сказал Тротти, набив рот бутербродом.
     - А как же Розанна Беллони? Вы уезжаете? Я-то думал, вы с ней были друзьями. - Он говорил с легким акцентом, свойственным жителям Марке: Дзани десять лет проработал в провинции Мачерата.
     - О чем вы со мной хотели поговорить? - Тротти не скрывал нетерпения. - До отъезда мне кое-что обязательно нужно сделать.
     Тротти надеялся, что Дзани что-нибудь поест. Они сидели в задней части бара "Тавола кальда да Пиппо", который находился на Новой улице метрах в ста вверх от квестуры. Во время учебы в этой небольшой, чистой и недорогой закусочной собирались студенты. Сейчас здесь сидело несколько посетителей, решивших перекусить до обеда салатом или булочкой из буфета. За стеклянным прилавком стояли две девицы в бумажных чепцах и полосатых красно-белых платьях и подталкивали посетителям стальные тарелки. Фаршированные артишоки, розовые кальмары, разнообразные изделия из теста, несколько мясных блюд, оливковое масло и базилик.
     Дзани вдруг спросил:
     - У вас ведь дочь, комиссар?
     В животе у Тротти что-то сжалось.
     - Она в Болонье, - сказал он бесстрастным голосом.
     - Стало быть, вы знаете, что значит быть отцом. - Он скользнул по лицу Тротти своими маленькими глазками. Тротти почудилось, что Дзани ищет сочувствия.
     - Моя дочь замужем.
     - Замужем?
     - Ей почти тридцать. Она вот-вот родит. Поэтому я и хочу уехать. Где-нибудь на днях собираюсь в Болонью.
     Дзани допил свое пиво:
     - Лучше бы у нас тоже была дочка.
     - Вы уверены, что не хотите поесть, Дзани? Нужно же что-нибудь бросить в желудок.
     - Я не голоден. - Дзани печально смотрел на пустой стакан. - Мой сын голубой.
     Молчание.
     - Голубой, комиссар.
     Тротти пытался подобрать слова, чтобы заполнить пустоту, которая, казалось, стала внезапно отдалять их друг от друга. Он заметил невпопад:
     - Я тоже целый год боялся, что моя дочка умрет. Она ничего не хотела есть.
     - Голубой, гей - гомосексуалист. - Дзани поковырял у себя в левом ухе; уголки его губ опустились. - Мне еще пива нужно.
     Тротти рукой остановил его:
     - Нет.
     Дзани оттолкнул его руку. Маленькие глазки уставились на Тротти. Дзани закурил "Нацьонали".
     - Комиссар, в тот день, на Сан-Теодоро... - Он осекся.
     - Да?
     Дзани затянулся сигаретой.
     - Вы сказали, что мы друзья. Вы сказали, что мы с вами давнишние друзья.
     Тротти оглядел закусочную. Время близилось к полудню, и люди начали выстраиваться вдоль прилавка в очередь; их лица ярко освещались сверху лампами.
     - Вряд ли у полицейского могут быть друзья.
     - Вы же друг Розанне Беллони. - Он затушил сигарету в желтой пепельнице с рекламой газеты "Провинча Падана". - Вы ей были другом и поэтому хотите найти ее убийцу.
     - Убили не Розанну. - Тротти покачал головой. - Убили ее сестру.
     Лукавая улыбка хитрого крестьянина.
     - В начале расследования вы ведь об этом не знали?
     - Расследование ведет Меренда.
     Дзани собирался что-то сказать. Он открыл было рот, но, подумав получше, взял из пачки новую сигарету. Пальцы его правой руки пожелтели от никотина. Он повернулся на стуле и окликнул официантку - хорошенькую девушку в форменной одежде:
     - Еще пива, - скомандовал он.
     Тротти прикончил бутерброд. С твердой хлебной корки на руки и одежду ему просыпалась мука. Он чувствовал во рту резкий вкус оливкового масла, зубы погружались в мягкий сыр. Продолжая жевать, он спросил:
     - Тебе по-прежнему не дают спать сексуальные пристрастия твоего сына? - Тротти перешел с официального "вы" на фамильярное "ты". - Но ведь не вчера же ты об этом узнал?
     - Отдел по расследованию убийств возглавляет комиссар Меренда. Я выполняю только его распоряжения, - сказал Дзани, словно кого-то в чем-то обвиняя.
     Ничего не понимая, Тротти нахмурил брови.
     - Комиссар Тротти, и начальник квестуры, и комиссар Меренда убеждены, что убийцей на Сан-Теодоро был мой сын. - Дзани вздохнул и достал из нагрудного кармана своей мятой рубашки фотографию. - Что это, по-вашему? - спросил он, протягивая Тротти снимок, и из его маленького, налитого кровью глаза выкатилась скупая слеза.

Флаг

     Дзани явно был под хмельком.
     - Во всем она одна виновата. - Маленькие глазки увлажнились, голова склонилась набок, чтобы дым от "Нацьонали" не попадал в нос. - Я бы мог быть ему хорошим отцом, а если уж он пошел кривой дорожкой, во всем виновата его мать.
     Тротти в недоумении поднял брови.
     - Все очень просто. Во время беременности она все думала, что родится девочка. - Он опустил голову на руку. - Я ее ни в чем не виню. Она, верно, хотела дать своей дочери ту радость, которой у нее самой в детстве никогда не было. Но родилась-то не девочка, а мальчик. Жена просто не могла свыкнуться с мыслью, что Альберто - мальчик. Во всем она виновата, во всем виновата моя жена. Когда Альберто был маленьким, она напяливала на него девчоночью одежду. Волосы у него всегда были длинные, как у девочки. Не разрешала ему выходить на улицу, играть с другими детьми. Держала его взаперти, а меня заставляла мастерить ему кукольные домики.
     Запрещала играть в войну и в ковбоев. Он всегда был для нее куклой, игрушкой. - Вздох. - Мне бы что-нибудь тогда сделать, но не все так просто было. Мне и работать нужно было.
     Детей воспитывать - это женское дело, вмешиваться мне не хотелось. А теперь...
     (Сын Дзани работал в книжном магазине в центре города.
     Двадцатичетырехлетнего Альберто Дзани несколько раз задерживали за беспорядки и хулиганство. В квестуре ни для кого не было секретом, что у Альберто, несмотря на всю его агрессивность, мужественную внешность и многочисленных девиц, разъезжавших с ним повсюду на мотоцикле, было несколько любовников-гомосексуалистов).
     Тротти посмотрел на фотографию:
     - Откуда она у тебя?
     - Из ее квартиры на Сан-Теодоро. - Он запнулся и прибавил:
     - В ту ночь, когда журналист наткнулся на тело, - вы тоже потом приехали, - у меня даже и дежурства не было.
     Мне обо всем сообщил один приятель из оперативного. Я сразу же туда и сорвался.
     Тротти, сдвинув брови, разглядывал старую фотографию.
     - Что это за улика? Снимку не меньше пятнадцати лет.
     - Он был в одной рамке с теми фотографиями, которые вы тогда смотрели.
     - Зачем ты его взял?
     - Синьорина Беллони любила моего сына. - Маленькие глазки Дзани избегали взгляда Тротти.
     - Он у нее учился?
     Дзани кивнул:
     - Она любила его. Может быть, жалела.
     - Почему?
     - В детстве Альберто был хорошим мальчиком. Все это говорили. И всем он нравился. Он был таким хорошеньким. - Дзани подался вперед и положил свою влажную ладонь на руку Тротти. - Посмотрите сами. Он здесь в школьной форме.
     Фотография запечатлела маленького мальчика со светлыми вьющимися волосами, державшего в руке палку с итальянским флагом. Он был обут в высокие ботинки, на которые сверху завернуты носки. Дождь размыл на флаге красную и зеленую краски - на снимке получились разные оттенки серого. Капли краски упали на руку мальчика, которой он сжимал древко.
     Рядом, положив ему руку на плечо и уст