рпимее, Тротти, к своему удивлению, обнаружил, что категория людей, которые ему не нравятся, изо дня в день расширяется).
     - Я не знал, что вы в городе, Габбиани.
     Габбиани был одним из тех редких представителей рода человеческого, классифицировать которых Тротти никак не удавалось.
     Пятая категория.
     - Я думал, что вы в отпуске, - повторил Тротти.
     - Я действительно в отпуске, Тротти.
     Габбиани был красив. Темные волосы, сохранившие юношеский блеск, правильные черты лица, чувственные губы. Серые умные глаза с темными длинными ресницами. Одевался Габбиани скорее как столичный журналист - вельветовые брюки, рубашка в клетку, добротные туфли, - а не полицейский из провинции.
     В городе о Габбиани, возглавлявшем в квестуре отдел по борьбе с наркотиками, то и дело возникали какие-то слухи.
     Привлекательный, умный и исполнительный, он занялся наркотиками года два назад, проработав до того несколько лет в Женеве, - очевидно, в Интерполе. Габбиани слыл за хорошего работника. Именно он, справедливо рассудив, что предотвратить болезнь легче, чем лечить ее, предложил поддерживать связь с университетской службой здоровья и информировать студентов о тех опасностях, которыми чревато потребление наркотиков. А для нужд тех, кто уже втянулся в это дело, но хотел бы его бросить, он организовал голубую (бесплатную) телефонную линию.
     В результате заболеваемость СПИДом и гепатитом, связанная с наркоманией, в университетском городке оставалась на впечатляюще низком уровне. Фотография Габбиани несколько раз появлялась в местной газете.
     - Культ личности.
     - Прошу прощения, Тротти?
     - Начальник квестуры только что обвинил меня в пристрастии к культу личности.
     - Начальник квестуры предпочитает, чтобы мы работали единой командой. Так мы и тянем весь воз. А лавры пожинает он один. И газеты печатают его фотографии.
     Тротти покачал головой, а когда Габбиани, повернув автомобиль, стал удаляться от центра и белых указателей пешеходной зоны и выехал на булыжную мостовую, пересел на низенькое запасное сиденье.
     - Он хочет от меня избавиться, а выгонять на пенсию меня рановато.
     - Он не прочь избавиться от всех, кто не социалист.
     - Что?
     - Наш начальник квестуры стал тем, чем он есть, только благодаря своей приверженности Кракси. Зато теперь, когда социалистов в правительстве больше нет, он очень страдает.
     Мы ведь живем в партократической стране, Тротти, вы что, забыли? В стране, где правят политические партии. А сейчас наш бедный начальник квестуры вдруг обнаруживает, что он в проигравшей команде. И в Риме социалисты не у власти, и здесь, в нашем городе, всем заправляют христианские демократы и коммунисты. Вот он и испугался. А видеть, как к его месту подбираются соперники, он не желает.
     - Я-то ему не соперник.
     - Да вы никто, Пьеро, - засмеялся Габбиани. - Вы никогда не понимали политики - вы слишком для этого честны.
     И слишком честны для уголовной полиции.
     Ветра опять не было, и уже сильно пекло.
     - А зачем вам в больницу. Пьеро?
     - Вскрытие.
     Слухи о Габбиани доходили до Тротти с разных сторон. Но он пропускал их мимо ушей. Подобно большинству полицейских, Тротти был довольно циничен и мало чему верил до тех пор, пока не убеждался в том лично. "Ты, как святой Фома неверующий, - говорил ему Маганья. - Потребуешь от Христа показать тебе шрамы, а потом обратишься в лабораторию за освидетельствованием". Тротти знал о той профессиональной зависти, которая царит в квестуре.
     Габбиани великолепно управлял автомобилем, положив одну руку на рулевое колесо, а два пальца другой - на переключатель скоростей.
     - Дело Беллони?
     Тротти повернул голову и взглянул на Габбиани:
     - Боюсь, я вам уже осточертел со своими проблемами.
     Габбиани притормозил, устремив взор на огни светофора.
     Хотя город в этот период отпусков в середине августа практически опустел, огни светофора переключались безумно медленно.
     - Слишком вы большой профессионал, Тротти, чтобы осточертеть.
     - Рад это слышать.
     - А вот моя работа, боюсь, больше меня не захватит. Мы, к сожалению, не в Милане, Риме или Неаполе. Топчусь на месте, Тротти. Я топчусь на месте.
     - Мне бы ваши годы.
     - Вы это серьезно, Тротти? Ваш почтенный возраст дает вам в квестуре кучу всяких преимуществ. - Габбиани перевел на Тротти взгляд своих серых глаз.
     - Может, поэтому-то начальник квестуры и хочет от меня избавиться.
     - Ас чего вы вдруг начали вмешиваться в мои дела, Тротти? Сегодня ночью вы вторглись на мою территорию. Может, скажете зачем?
     - Вы для этого поджидали меня у квестуры?
     - Нам нужно поговорить, - кивнул Габбиани.
     - Спасибо, что предложили меня подвезти.
     - Как вам кажется, чем именно вы занимались сегодня ночью, Пьеро Тротти?
     - Я думал, что вы уехали в отпуск, Габбиани.
     Габбиани поднял брови:
     - И поэтому вы решили расправиться с моими осведомителями?
     - Мне любой ценой нужна информация.
     - Почему?
     - Делом Беллони занимается Меренда. Меня начальник квестуры хочет спровадить в отпуск.
     - Вот и отправляйтесь в отпуск, Тротти. - Сухая усмешка. - У вас мешки под глазами, вы не высыпаетесь, у вас рубашка мятая.
     Тротти опустил противосолнечный щиток и посмотрел на свое отражение в маленьком водительском зеркале. На него глянуло его собственное лицо - худое, тонконосое, с близко сидящими глазами. Волосы потускнели и поредели. Седина на висках, глубокие складки вдоль щек.
     - И что вы так обо всем печетесь, Тротти?
     - Пекусь?
     - Обо всем. Словно вы взвалили этот город себе на плечи.
     - Что еще я взвалил себе на плечи? - усмехнулся Тротти.
     - Что вы так печетесь об убийстве Беллони?
     - Розанна Беллони была моим другом.
     - Вы еще верите в дружбу? - Габбиани натянуто улыбнулся. - И поэтому вы решили помочиться в моем садике?
     И нападаете на моих осведомителей? - Зажегся зеленый свет, и автомобиль, взвизгнув шинами, на недозволенной скорости рванулся вперед. Тротти почувствовал резкую боль в шее. Как ни старался Габбиани сохранить непринужденный вид, суставы его пальцев на рулевом колесе побелели.
     - Я слыхал, что вы работали в Швейцарии?
     (Габбиани разъезжал по городу в своем маленьком

     - Что делать думаете?
     Тротти пожал плечами.
     Боатти пригласил их к себе домой на ленч.
     - А что мы сможем сделать? Разве что объявить всеобщую тревогу... Или самим поехать в Скакки.
     Пизанелли улыбнулся и поправил рукой волосы.
     - У меня ленч с Анной.
     - С Анной?
     - С моей невестой.
     Тротти снова пожал плечами.
     - Розанна рано или поздно объявится. Думаю, она просто не знает, что случилось с ее сестрой.
     - Если не она сама ее и убила. - Пизанелли посмотрел на свои часы.
     - Да хватит смотреть на часы, Пизанелли.
     - Я смотрю не на время, а на дату.
     - Мне нужно забрать машину со стоянки у больницы, - сказал Боатти.
     Пизанелли начал считать на пальцах:
     - Пять дней, комиссар. Это значит, что во время убийства Розанна вполне могла быть в городе.
     - Молодец, - сухо проговорил Тротти.
     - Кроме того, этим можно объяснить и порядок в квартире. Если Марию-Кристину убила Розанна, у нее было достаточно времени прибраться.
     Тротти кивнул:
     - И тут в квартире неожиданно появляется Боатти.
     - Комиссар, - проговорил Боатти, подавшись к переднему сиденью автомобиля. Его круглое лицо блестело от пота. - Ведь на самом деле вы не думаете, что Розанна могла убить свою сестру?
     Тротти посмотрел на журналиста:
     - Розанна вас не ждала. Она знала, что ключ от ее квартиры у вас есть, но она думала, что вы в Верчелли.
     Пизанелли согласно кивнул.
     - Комиссар, мне надо идти. У меня свидание.
     - Останься со мной. Ты мне нужен, Пизанелли.
     - Мы договорились с моей невестой позавтракать вместе.
     - Еще успеешь на нее наглядеться.
     - То же самое вы говорили о всех моих подружках.
     - Успеешь еще.
     - Когда?
     - Когда я уйду на пенсию.
     На Боатти было жалко смотреть. Он вытер пот бумажным носовым платком и сказал:
     - Пизанелли, не могли бы вы подбросить меня к больнице?
     - Вы не хотите, чтобы я женился, комиссар?
     - Я не хочу, чтобы ты совершил ошибку.
     Пизанелли повернул к площади Сан-Теодоро. Сигнальные огни с крыши автомобиля он уже снял. Время от времени он косился на Тротти, который был удивительно спокоен и даже что-то насвистывал себе под нос.
     "Пуритане": "Тебе, о любимая".
     - Вы и вправду думаете, что Розанна была способна убить сестру, комиссар? - спросил Боатти.
     - Мы все способны на убийство. При соответствующих обстоятельствах.
     На площади Сан-Теодоро Пизанелли припарковал машину перед собором; пес, спавший в тени его высокого портала, приоткрыл один глаз, посмотрел, как из "ланчи" вылезают трое мужчин, и вновь погрузился в свой дневной сон.
     Полицейского перед главным входом в дом Беллони не было - не иначе как исчез куда-нибудь на феррагосто.
     Боатти позвонил и повел двух полицейских вверх по лестнице. В конце последнего лестничного пролета их встретила его жена.
     - Я бы довез вас до больницы, Боатти, но комиссар Тротти, судя по всему, считает, что без меня он ни на что не годен.
     Они прошли в квартиру, и их тут же окружил теплый запах средиземноморской стряпни, оливкового масла, помидоров, базилика и чебреца.
     Боатти торопливо представил обоих мужчин жене.
     - Голодным никто не останется, Джордже, - сказала она со счастливым видом.
     Синьора Боатти выглядела старше мужа; ее короткие черные волосы были тронуты сединой. Худое лицо, жесткость которого не могла смягчить даже улыбка. Она пожала Тротти и Пизанелли руки, провела их в кабинет и предложила сесть.
     Окна была зашторены. Посредине комнаты астматически гудел кондиционер на колесиках.
     - Не хотите ли чего-нибудь выпить, господа? - Она говорила с сильным тосканским акцентом, вместо "к" произнося "х". - Или просто хоха-холы? А может быть, "хинотто"? - Между пальцами она держала тлеющую сигарету.
     На диване вверх корешками валялись несколько раскрытых книг. Тут же спал кот, легкий ветерок от кондиционера шевелил его черную шерсть. Экран компьютера не светился.
     Боатти вызвал по телефону такси и, кивнув жене и гостям, тихо покинул квартиру. На его умном бледном лице отражались тревога и напряжение.
     На лестнице раздались звуки его шагов.
     - Может быть, аперитив? - спросила синьора Боатти.
     Словно не расслышав ее предложения, Тротти заявил, что должен на несколько минут спуститься вниз. И прибавил, что в квартире Розанны Беллони он не был с той самой ночи, когда Боатти обнаружил тело.
     - Мой муж очень любил Розанну Беллони, - сказала синьора Боатти, и Тротти почудилось, что в голосе ее он уловил нотку упрека. Она проводила их до двери.
     - Даю вам четверть часа, - проговорила она слегка вызывающим тоном не то в шутку, не то всерьез. - Я приготовила фохаччу  и сфриццоли.
     - Сфриццоли?
     - Ничего страшного, не бойтесь. То, что вы в Ломбардии называете чиччоли - кусочки жареной свинины. - Ее рука покоилась на лестничных перилах, на лице играла напряженная улыбка. Полицейские спустились на один этаж вниз к месту преступления - к квартире Розанны Беллони. За ними пристально следили темные глаза синьоры Боатти. От ее сигареты к грязному потолку вилась тонкая голубая струйка дыма.

Дзани

     Вход в квартиру по-прежнему загораживала полицейская лента. Когда Тротти постучал в открытую дверь, к которой была прибита медная табличка с выгравированной надписью "Синьорина Беллони", из комнаты раздался голос Дзани.
     - А-а!.. - протянул он.
     - Похоже, ваш напарник, что стоял внизу у главного входа, отправился на побережье?
     - Чем могу помочь, комиссар Тротти?
     - Хочу посмотреть что к чему.
     Дзани нахмурился. У него было красное хитрое лицо и маленькие глазки крестьянина; в слишком тесной для его коренастого тела форме он, казалось, чувствовал себя не в своей тарелке. Неразговорчивый мужчина под пятьдесят, он пришел в полицию после армии, а в родной город возвратился, прослужив почти десять лет на границе. Его считали необщительным.
     Друзей у него почти не было, а потому свой кофе с граппой он пил по утрам в баре напротив квестуры обычно в полном одиночестве. Помимо всего прочего, он слыл пьяницей, одиноким пьяницей.
     - Начальник отделения по расследованию убийств - комиссар Меренда. Я выполняю только его приказы, - сказал Дзани таким тоном, как будто хотел их в чем-то уличить. Он читал местную газету. Рядом со стулом стояла бутылка вина.
     Тротти положил руку на массивное плечо Дзани.
     - Розанна была моим другом.
     Полицейский агент Дзани колебался, закусив губу. Круглое лицо его раскраснелось больше обычного.
     - Начальник квестуры сказал.., он приказал...
     - Дзани, вы ведь меня знаете...
     - Конечно, комиссар.
     - Вам нечего беспокоиться. - Тротти оглядел маленькую комнату. - Мы ведь с вами давние приятели.
     (У Дзани был сын, который работал в одном из центральных книжных магазинов. Двадцатичетырехлетнего Альберто Дзани не раз арестовывали за беспорядки и хулиганство. В квестуре ни для кого не было секретом, что у Альберто, несмотря на всю его агрессивность, мужественную внешность и многочисленных девиц, разъезжавших с ним на его мотоцикле "дукати", было несколько любовников-гомосексуалистов).
     Из окна комнаты открывался вид на терракотовые кровли городских зданий, полого сбегавших к гостинице "Аджип" и дальше - к реке. Горячий ветер развевал занавески. Эксперты из лаборатории в поисках отпечатков пальцев потрудились основательно. Пол кое-где был закрыт листами пластика.
     Простыни с постели исчезли. Почерневшие пятна крови на полу были окружены маленькими флажками.
     Единственная комната Розанны Беллони была для нее одновременно и гостиной и спальней. Раковина на кухне служила ей и умывальником. К стене, выкрашенной в кремовый цвет, было прибито зеркало. Под ним на стеклянной полке располагались разные туалетные принадлежности, шампуни, лосьоны.
     Над зеркалом Розанна приколола к стене льняное кухонное полотенце с надписью: "Бьюли".
     - Магазин в Дублине, - сказал Пизанелли, прочитав слово по-английски. Во рту у него торчала незажженная сигарета.
     - Дублин? - переспросил Тротти.
     - Такой город в Ирландии.
     - Сам знаю, - огрызнулся Тротти. - Интересно, кто это ей подарил?
     - Она ведь столько лет проработала учительницей. Наверняка у нее куча знакомых - из бывших учеников.
     Тротти посмотрел на Пизанелли.
     - Я и не знал, что ты говоришь по-английски, Пиза.
     - Дружил когда-то с одной канадской девушкой - с французской, канадкой из Монреаля. Она говорила по-английски.
     - Она тебя и научила?
     Пизанелли скрестил руки на своей замшевой куртке.
     - Она хотела выйти за меня замуж. Не могла устоять против моего животного магнетизма.
     - Комиссар Тротти, начальник квестуры очень строго наказал...
     - Да не волнуйтесь вы о своем начальнике квестуры... - Тротти указал рукой на узкую щель между кроватью и этажеркой, которая Розанне служила и письменным столом, куда Дзани спрятал бутылку вина. - Он ни о чем не узнает.
     Дзани горестно кивнул головой.
     - А вы что думаете, Дзани? - спросил Пизанелли, снова посмотрев на часы.
     Дзани как раз зажигал сигарету. Ему, как и Габбиани, здоровье позволяло курить "Нацьонали" без фильтра. Маленькая комната наполнилась дымом второсортного табака.
     - Что я думаю? - Дзани протянул горящую золотую зажигалку Пизанелли и потом погасил огонь.
     - Кто убил Беллони?
     Дзани скрестил руки на груди, прикрытой мятой форменной рубашкой.
     - По-моему, убийство на сексуальной почве, разве нет? - Уголки его губ неодобрительно опустились вниз. - Преступление на сексуальной почве.
     - Почему вы так думаете?
     - А зачем еще убивать женщину?
     - Из-за денег, например.
     Дзани выпустил два облачка табачного дыма.
     - Если у Беллони и водились денежки, здесь она их не хранила. А по завещанию все отходит ее племянникам и племянницам.
     Пизанелли улыбнулся, не выпуская изо рта сигареты:
     - Откуда вам все это известно, Дзани?
     Дзани угрюмо посмотрел на Тротти и Пизанелли.
     - Просто повторяю, что слыхал.
     - Слыхал?
     - И караульным у дверей не запрещают слушать, что вокруг говорят. - Дзани стряхнул с рубашки пепел. - Нет, не деньги. Деньги можно достать легче. - Уголки губ вновь опустились. - Это секс, комиссар.
     - Секс, - мрачно повторил Тротти и направился к высокой этажерке.
     На ней стояла стеклянная рамка с заржавевшими скобами.
     Тротти взял ее в руки и посмотрел на три фотографии, вставленные в нее.
     - Видел, Пиза?
     На самой большой фотографии была запечатлена молодая женщина на мотороллере - на одной из старых моделей "веспы", у которой округлый обтекатель не соединялся с рулем.
     К обтекателю была приклеена картинка с улыбающейся головой ковбоя - старая реклама немецкого мороженого. К фаре прикрепили пропеллер. Девушка подалась вперед, слегка склонила голову набок и улыбалась, глядя в камеру. Длинные тонкие загорелые руки удерживали руль. Мария-Кристина - а на фотографии, как догадался Тротти, была именно она - очень походила на Розанну, но даже длинные ресницы не могли смягчить некоторую грубость черт ее лица. На ней было легкое летнее платье с вырезом, приоткрывавшим ее крепкую девичью грудь.
     На второй фотографии была изображена девочка-подросток, соединившая, словно в молитве, свои облаченные в перчатки руки. На ней было белое платье, какое надевают причастницы или подружки невесты. На голове - приколотый к вуали букетик незабудок. Она улыбалась, демонстрируя неровные зубы и неистощимый оптимизм.
     Третьим снимком была фотография Розанны.
     Розанна держала на руках ребенка. На снимке ей было лет тридцать; после более тщательного изучения фото Тротти показалось, что на попавшем в кадр портрете он узнал президента Гронки. Судя по всему, фотография была сделана в городской ратуше. Розанна, одетая в облегающий черный свитер поверх жесткого корсета а 1а Джина Лоллобриджида, весело улыбалась, а малыш в нагруднике с оборками, чепчике и вязаных башмачках зачарованно поднял глаза к потолку, разглядывая там нечто, не попавшее в кадр.
     - Что ты на это скажешь? - Тротти повернулся, чтобы показать фотографию Пизанелли.
     Пизанелли исчез.
     Дзани по-прежнему сидел у двери, зажав ладони между коленями и задумчиво покуривая сигарету.
     - Где Пизанелли?
     - Секс или месть. Попомните мои слова, комиссар.
     - Где вы достаете свои чертовы "Нацьонали", Дзани?
     Старая дева - Секс и месть, - повторял про себя Тротти, нажимая кнопку звонка и открывая дверь со вставленным матовым стеклом.
     - А, хомиссар! А где же ваш молодой приятель?
     Синьора Боатти расстилала в столовой белую скатерть на стол орехового дерева. Окно было открыто, но опущенные деревянные жалюзи солнечный блеск внутрь комнаты не пропускали. В столовой было темно и прохладно - гораздо темнее и прохладнее, чем в соседнем с ней кабинете. В столовую перевезли и астматический кондиционер на колесах, и теперь он жужжал около буфета.
     Кот тоже переместился на низкую кушетку.
     Тротти спросил, где ванная, и синьора Боатти с сигаретой во рту проводила его до выложенной светлым кафелем комнаты размером со шкаф.
     - Тесновато, хомиссар, сама знаю, но эти дома строились не для забот о бренном теле.
     - Как и я, - улыбнулся Тротти.
     Она указала на аккуратно развешенные полотенца:
     - Если хотите в душ, горячая вода включается здесь.
     - Мне нужна только холодная.
     Она ушла, и Тротти, обнажившись по пояс, вымылся, а потом подставил под прохладную струю зеленоватой воды и голову. Освежившись, он открыл застекленный шкафчик поискать расческ