ети.
     - Ее детьми были ученики - так она и сама все время говорила.
     Тротти от нетерпения прищелкнул языком.
     - Она с вами никогда не делилась, почему так и не вышла замуж?
     - Сначала - мать, потом - сестра. Много ли у нее было времени, чтобы обзаводиться собственной семьей?
     - Но после того, как она ушла с работы, свободного времени у нее стало предостаточно.
     - Розанна ушла с работы в пятьдесят пять лет. Для женщины заводить семью в таком возрасте немного поздновато.
     Да и Марию-Кристину - сестру Розанны - поместили в санаторий совсем недавно.
     - А до этого?
     Боатти кивнул.
     - До этого Мария-Кристина вообще-то работала. Здесь, в городе. Секретарем в каком-то банке. Но время от времени с ней случались нервные срывы. И Розанна должна была за ней присматривать. Семидневная рабочая неделя. - Боатти сделал паузу. - Она никогда не жаловалась. А замуж так и не вышла.
     - Но любовника завела?
     Глаза у Боатти сузились.
     - Вы ее осуждаете, комиссар?
     Тротти улыбнулся:
     - Будучи полицейским, я давным-давно уже перестал осуждать людей.
     - И меня не осуждаете?
     - Синьор Боатти...
     - Зовите меня Джордже.
     Из почти опустевшего пакетика Тротти достал леденец.
     - Временем можно распорядиться и получше, чем осуждать вас или кого-то там еще.
     - Сын богатого политика, журналист-левак из "Лотта Континуа", родившийся с серебряной ложкой во рту, - не так ли вы ко мне относитесь?
     Тротти сунул леденец в рот.
     - Кто был любовником синьорины Беллони?
     Боатти покачал головой:
     - Вы не ответили на мой вопрос.
     - Задавать вопросы - дело полицейского. - Тротти вытащил пакетик с леденцами. - Берите. И не задавайте вопросов, если знаете, что ответ вам не понравится.
     Боатти взял мятный леденец и аккуратно развернул липкий целлофан.
     - Так кто был ее любовником?
     Боатти опустил голову и кротко улыбнулся, словно признавая собственное поражение.
     - Итак?
     Боатти положил леденец на язык.
     - Как-то на Рождество, года два тому назад, я спустился к Розанне. Угостить ее свежим медом из Стельвио. И тут я впервые почувствовал, что она одинока. Кажется, она была тогда немножко под хмельком. Нет, совсем немного - ну как после бокала вина. Мне она обрадовалась. Она приготовила для моих девочек рождественские подарки. Предложила мне немного барберы и вдруг разговорилась о своем прошлом.
     - А почему, собственно, любовник? Ведь она была очень привлекательной. Уверен, многие почли бы за счастье и жениться на ней.
     - Долг перед семьей. К тому времени, как умерла ее мать, было уже слишком поздно.., во всяком случае, так она мне сказала. Ей было за сорок, и она считала, что свое упустила.
     - Лучшие годы жизни. - Тротти улыбнулся. - Если мне не изменяет память.
     - Секс ее не интересовал. Она говорила, что секс - это все, что нужно мужикам. И что ублажать их она не собирается.
     - И тем не менее завела себе любовника.
     Боатти откинулся назад и сложил на груди руки.
     - У нее был приятель. Спала ли она с ним, я не знаю.
     - Но еще минуту назад вы произнесли слово "любовник".
     - Слишком сдержанной, слишком застенчивой она была, чтобы такое обсуждать.
     - Но вы-то, Джордже, уверены, что они спали? Она была привлекательной, следила за собой.
     - А вы это заметили, комиссар?
     - Я как-никак мужчина, Боатти.
     - Вы находили ее привлекательной?
     - Розанна Беллони была... Мне она казалась прекрасной.
     Склонив голову набок, Боатти шумно сосал леденец.
     - А из вас получилась бы великолепная пара.
     Тротти отвернулся и уставился в окно.
     - Вам так не кажется, комиссар?
     - Синьорина Беллони мертва.
     - Вы не ответили на вопрос.
     - Я познакомился с синьориной Беллони в семьдесят восьмом году. Тогда со мной еще, так сказать, жила моя жена.
     - Десять с лишним лет назад, комиссар. С тех пор...
     - Другие времена, другие заботы... Кто был ее любовником?
     - Вы решили найти ее убийцу, комиссар?
     - Упрямый и невежественный - не забыли, Боатти?
     - Упрямый, невежественный и раздражительный. И помимо всего прочего - лукавый, комиссар Тротти.
     - Расскажите мне про ее любовника.
     Боатти помотал головой.
     - Мне она не говорила, кто он.
     - А что она вам говорила?
     - Розанна просто сказала, что у нее есть приятель - некий вероломный друг. Сказала, что он притворяется настоящим другом, а на самом деле ему нужно только ее тело. Чтобы делать с ним свое грязное дело.
     - Так, значит, она все-таки с ним спала?
     Боатти пожал плечами:
     - Не знаю. Так далеко в своих рассказах она никогда не заходила. Но я что-то сомневаюсь.
     - А где он теперь?
     - Она мне сказала, что порвала с ним лет пять назад - а они к тому времени дружили уже лет десять.
     - Он был женат?
     - Разведен. И жил с сыном. О его жене Розанна никогда не упоминала. Хотя как-то сказала, что вполне понимает, почему та его бросила.
     - Значит, они расстались в недобрых чувствах?
     - Давайте по порядку. - Боатти поднял руку. - Она жила тогда на улице Мантуи. Их семье принадлежит там дом. Розанна с матерью занимала первый этаж. Сестра жила на втором, с отдельным входом... - Он помолчал. - Розанна переехала на Сан-Теодоро лет пять назад. А до этого жила с сестрой. Они жили раздельно, но, случись у той приступ депрессии, Розанна всегда могла бы за нею присмотреть.
     - А как протекала эта ее депрессия?
     - Пару раз я видел Марию-Кристину в "Каза Патрициа".
     - Где?
     - Ну в том заведении, куда ее поместили, - около Гарласко.
     Очень взвинченная особа. Сразу видно, что она сестра Розанны, но спокойствия Розанны в ней нет и в помине - разве что во время самых ее жутких беспросветных депрессий. Розанна, хоть и старая дева, но была очень женственной. Хорошо одевалась, следила за собой, как вы изволили заметить. Любила нравиться, ничто человеческое ей не было чуждо. Обожала детей и делала много добра людям. Мария-Кристина - а она лет на десять моложе Розанны - гораздо резче, гораздо мужеподобное.
     - И малопривлекательна?
     Боатти пожал плечами.
     - Она могла бы быть привлекательной. Но теперь совсем стала сдавать. Сильно прибавила в весе. Розанна рассказывала, что ей давали что-то гормональное. И лоснящаяся, щекастая физиономия. Хоть бы подкрасилась - никогда. А вот же...
     - Да?
     - Он с ней спал.
     - Кто?
     - Возможно, это тянулось годами. Может быть, Розанна была сама во всем виновата. Отказывала ему в том, чего он так хотел. В физической близости мужчина нуждается столь же остро, как и в дружбе.
     - Вопрос сложный, - сказал Тротти, почувствовав, как засвербило под языком.
     - Может быть, Розанна просто не могла себя заставить.
     - Что?
     - Отдать ему себя - свое тело. Как-то раз - вскоре после похорон матери - Розанна пошла зачем-то наверх и застала сестру и этого человека - своего приятеля - в постели. - Боатти снова пожал плечами. - Это привело Марию-Кристину в жуткое исступление. Она бросилась на Розанну с ножом. Кое-как им удалось ее успокоить, но Розанна тут же окончательно решила, что самое время отправить ее в Гарласко. В "Каза Патрициа". А сама Розанна переехала жить сюда.
     - Бедняга.
     - Кто?
     - Джордже, вы знаете, кто был этим человеком?
     Боатти покачал головой:
     - Его имя мне неизвестно.
     - Благодарю за помощь.
     - Но я знаю человека, кому оно может быть известно.

Городская башня

     "Осторожно, ведутся работы!"
     Они шли вверх по Новой улице, которая мало-помалу начала оживать после продолжительного послеполуденного перерыва. Рабочие с пневматическими дрелями прокладывали в мягком грунте улицы узкую траншею.
     - ЭНЭЛ проводит электрический кабель, - сказал Боатти и, сделав неопределенный жест, добавил:
     - А наша коалиция коммунистов и консерваторов выкладывает каменными плитами улицы, которые испокон веков были вымощены булыжником.
     Пешеходами по большей части были туристы и приезжие, которые поглощали огромные порции мороженого и, не обращая внимания на производимый рабочими грохот, тщательно изучали витрины центральных магазинов, хотя большинство из них уже закрылось в преддверии феррагосто .
     Чтобы повернуть на улицу Кардано, комиссару и Боатти пришлось перешагнуть через натянутую над землей веревку.
     Они вышли на Соборную площадь. Дорожного движения здесь не было. Не было здесь больше и Городской башни, и площадь поэтому казалась каким-то совершенно незнакомым местом - с иным освещением, с неопределенным будущим. Обломки сооружения увезли, и, кроме уцелевшего и патетически торчавшего рядом с собором основания башни, предупредительных флажков да оградительных барьеров, мало что напоминало здесь случайному прохожему о памятнике, который выдержал восемьсот с лишним суровых зим долины По.
     - Восемьсот лет? - Боатти покачал головой. - Гораздо больше. Не исключено, что какой-нибудь епископ возвел башню еще в восьмом веке, когда Город и Церковь составляли единое целое. Позднее, во времена коммуны , ее расширили и приспособили для нужд нарождавшейся буржуазии. Отсюда и ее название - Городская башня.
     У подножия того, что некогда было башней, в знак памяти о четырех горожанах, погибших под ее развалинами, стоял пьедестал с мемориальной доской и несколькими венками.
     - Я тогда находился на Новой улице - сидел и попивал кофе с одним коллегой, - сказал Боатти. - Не слышал ни звука. Пока не завыли сирены и не побежали люди.
     Боатти улыбнулся. Он шел, засунув руки в карманы своих широких мятых брюк.
     - Когда раздался грохот, две девушки пытались позвонить пожарникам. И тут на них обрушилось все здание.
     - Говорят, винить некого. - Тротти положил в рот леденец. - Внутренние трещины, которые не выявил бы и рентген.
     - И вы этому верите, Тротти?
     - Башню, наверное, расшатала страшная прошлогодняя буря. Иначе с чего бы ей вдруг развалиться? Через восемь с лишним столетий.
     - Итальянцы быстро постигают науку выживания.
     Тротти остановился и взглянул на своего молодого спутника:
     - Какую науку?
     - А помните Джакомо Бони?
     - Кого?
     - В 1902 году Бони возглавлял инспекцию по надзору за состоянием архитектурных памятников в Венеции. Он-то и предупредил отцов города, что колокольня св. Марка вот-вот завалится.
     - Вы что, пишете о нем статью?
     - Отцы города должны были сделать выбор, и они его сделали. Убрали Бони и решили, что проблема снята. А через несколько недель, как нарочно, колокольня возьми и развались прямо посередине площади св. Марка.
     Мужчины невесело рассмеялись и зашагали дальше.
     На Соборной площади почти никого не было. Одинокий прелат в черной одежде и широкополой шляпе проворно вышагивал к зданиям курии. В руке он нес служебник.
     Здание, к которому они направлялись, находилось на одной из узких улочек, спускавшихся от улицы Кардано к реке. Прежде там всегда была картинная галерея, но после облавы переодетых полицейских из "Костуме"  заведение закрыли, и оно шесть с лишним месяцев пустовало. Тротти слышал, что потом там открыл свое дело какой-то парикмахер из Парижа, но бывать внутри ему никогда не доводилось.
     Снаружи стоял красный велосипед для прогулок по горам, горизонтальный руль которого чем-то напомнил Тротти коровьи рога.
     Боатти улыбнулся, открыл дверь, и мужчины переступили порог; их встретил теплый резкий запах синтетических лосьонов. Парикмахер оторвал взгляд от копны женских волос, взглянул на вошедших, подняв брови, и растянул губы в быстрой профессиональной улыбке:
     - Сию минуту, господа.
     У него были раскосые глаза и желтая кожа азиата. Но торчком стоявшие волосы были почти рыжими. Одет он был в кожаные джинсы и белую рубашку, с шеи свисал узкий черный кожаный галстук.
     В низких креслах сидели несколько женщин, над головами которых трудились девушки в белых халатах. Еще две женщины сидели под сушильными колпаками и читали.
     - Меня зовут Пьер, и я очень рад, что вы ко мне зашли.
     - Парикмахер протянул руку. - Чем могу служить? - Он говорил по-итальянски с шепелявым французским акцентом. Другая его рука, державшая расческу, покоилась на узкой талии. Талию опоясывал широкий белый ремень.
     - Уголовная полиция.
     - Полиция? - Он напрягся.
     Тротти показал свой жетон.
     - Меня никто не предупреждал. - Парикмахер насупился.
     - А я весьма занятой человек. - Он жестом указал на клиенток.
     - У меня куча работы, а многим из этих дам скоро идти на праздник. Они наверняка спешат. Боюсь, что сегодня заниматься финансовыми делами у меня нет времени.
     - Мы не из финансовой полиции. И пришли не для финансовых разбирательств.
     Парикмахер, казалось, немного успокоился.
     - Синьора Изелла. - Боатти кивнул в сторону одной из женщин, сидевших под сушилками. - Мы с комиссаром Тротти просто хотели бы поговорить несколько минут с этой синьорой.
     Азиат кивнул в знак согласия. Над его желтоватой верхней губой едва пробивались усики.
     - Конечно, конечно. Прошу прощения, но мне нужно работать. - Он улыбнулся, обнажив ровный ряд белых зубов, и направился к мокрой голове, которую расчесывал до прихода Тротти. Шел он коротенькими шажками, словно сомневался в надежности высоких каблуков своих туфель.
     - Он пользуется косметикой, - шепнул Тротти.
     - Ему пристало. - Боатти подошел к сидевшей под колпаком женщине и наклонился к ней. Женщина оторвала взгляд от "Гадзетта делла Сичилиа".
     - Синьора Изелла! - прокричал Боатти, но его не услышали. Женщина недовольно сдвинула брови, в старческих водянистых глазах ее читалось неодобрение. Покоившиеся на коленях белые руки с длинными пальцами сжимали газету. К креслу, обитому искусственной кожей, была прислонена трость.
     - Синьора Изелла!
     Одна из девушек отошла от клиентки и, подойдя к синьоре Изелле, выключила сушилку. Потом она подняла яйцевидный колпак, вернулась на свое рабочее место и внимательно посмотрела на Тротти и Боатти в тусклое зеркало, которое целиком занимало одну стену помещения. У нее были красивые глаза и широкие лодыжки крестьянки с рисового поля.
     - Что вам угодно? - обиженным тоном спросила синьора Изелла. Жесткие завитки ее белых волос туго стягивала сетка.
     - Мы по поводу синьорины Беллони с площади Сан-Теодоро.
     При упоминании о Беллони лицо старой женщины вроде бы смягчилось.
     - Это мой друг - комиссар Тротти, - сказал Боатти.
     - О Розанне я услыхала сегодня утром, - проговорила синьора Изелла. - А я-то думала, что она куда-нибудь уехала на праздники. Это ужасно. - Старая дама заплакала. - Это ужасно.

Церковь св. Михаила

     Палаццо находилось за церковью св. Михаила. Чем выше над землей поднимались его стены, тем толще становились красные кирпичи, из которых они были сложены; в основании стен кирпичи были толщиной в палец. Палаццо относилось к разряду тех зданий, которые возводились медленно, веками, а потому, когда в XVIII столетии оно наконец было отстроено, его архитектурный облик слегка отличался от того, что было задумано первоначально. Доска в стене оповещала, что во время Первой войны за независимость в палаццо как-то ночевал сам король Пьемонта.
     - Я собираюсь навестить сына.
     Старая дама опиралась на трость, но на ногах у нее были модные туфли на высоких каблуках. Мужчины следом за ней поднялись по ступенькам к массивной деревянной двери. Синьора Изелла позвонила в отполированный до блеска медный колокольчик, и тотчас послышалось шесть щелчков отпираемого запора. В дверях появилась горничная в форменной одежде.
     - Чай на троих, - властно скомандовала синьора Изелла, - со льдом.
     Горничная тщательно заперла дверь и поспешила на кухню.
     Синьора Изелла провела мужчин в просторную комнату и указала им на пухлый белый диван. Сама она опустилась в кресло с высокой спинкой, поставив рядом трость на мраморный пол.
     В комнате пахло лаком.
     Жалюзи были опущены, так что свет проникал в комнату только сверху. Задрав голову, Тротти увидел, что весь потолок, создавая иллюзию реальности, занимает фреска - в темно-синем небе порхают серафим и херувим, с цветами и фруктами устремляющиеся к молодым нимфам, мысли которых явно заняты совершенно иными материями. Роспись подсвечивалась скрытыми лампами.
     - Начало XIX века, - сказала синьора Изелла. - Не слишком красиво.., и довольно сильно подпорчено прошлогодней бурей. Я все жду, когда мне выплатят страховку. Сдается, похоронят, а я все буду ждать. - Она улыбнулась, обнаружив необычайно ровные и белые зубы.
     Потом они приступили к беседе.
     - Простите, что не поднимаю жалюзи. Летом они всегда опущены из-за жары. Для потолка это вредно. И еще из-за комаров. - Она помолчала и прибавила:
     - Хотя, думается, в такую засуху комаров не так уж и много.
     Вскоре горничная принесла на подносе охлажденный чай и бисквиты. Когда девушка зажгла настольную лампу, Тротти заметил, что рисунок на фарфоровых тарелках был копией фрески на потолке.
     - Я навещаю сына только два раза в год, - сказала старая дама, маленькими глотками отхлебывая чай. - Он живет на Сицилии, там он и родился. Летом он уезжает оттуда, спасаясь от жары, вот я и провожу с ним и его детьми пару недель в Доломитовых Альпах. - Слово "дети" вызвало у нее улыбку.
     - На Рождество мы все выбираемся на Пантеллерию.
     - Вы жили на Сицилии, синьора?
     - Сорок пять лет. Но как только умер муж, я оттуда уехала.
     Вернулась в свой родной город жить с братом. Но и он - упокой Господи его душу! - несколько лет тому назад умер. А я одна-одинешенька должна справляться с этим невыносимым домом.
     - Она опустила чашку. - Иной раз я думаю, насколько права синьорина Беллони, живя в маленькой комнатушке. Гораздо практичнее. И слуги не нужны. - Словно в подтверждение искренности своих слов, она положила руку на грудь, прикрытую блузкой и петлями бус. - Я люблю Лоредану - свою горничную, - как собственную дочь. Но иногда я чувствую, что все-таки лучше быть одной.
     - Конечно, - сочувственно произнес Тротти и кивнул.
     - Одной, наедине только со своими воспоминаниями. - Она поставила чашку на стоявший рядом с креслом круглый одноногий столик. - Я прожила замечательную жизнь, такую замечательную жизнь!
     - Мне кажется, вы очень любили Розанну.
     - Вы ведь ее знали, комиссар. Вы знаете, каким она была прекрасным человеком. Прекрасным и очень добрым. - Синьорина Изелла пожала плечами. - Жаль, что она никогда не была замужем. Ведь семья - муж и дети - дают женщине такое удовлетворение.
     - Она любила повторять, что ее семья - ученики.
     Синьора Изелла окинула Боатти быстрым взглядом.
     - Детей она действительно любила. Но бедняга испытывала ужас перед мужчинами. Дикий ужас.
     - Не из-за своих ли религиозных убеждений?
     - Религиозных убеждений?
     - Кажется, она была из свидетелей Иеговы?
     - Свидетелей Иеговы, комиссар? - Опровергающий жест рукой с длинными белыми пальцами. - Такая же добрая католичка, как мы с вами.
     Тротти кивнул, хотя в церкви он не был с тех пор, как венчались Пьоппи и Нандо.
     (С тех пор, кстати, он больше не видел и Аньезе.
     Аньезе, жена Тротти, во время венчания сидела рядом, но не успела закончиться основная часть церемонии, как она исчезла в компании какой-то молодой американки).
     - Синьорина Беллони была привлекательной женщиной, - сказал Тротти. - И у нее не могло быть недостатка в мужчинах, которые хотели бы связать с ней свою судьбу.
     - Розанна была очаровательной, очаровательной женщиной.
     Тротти деликатно откашлялся:
     - Я рискую показаться бесцеремонным, но...
     Синьора Изелла перевела свой водянистый взгляд на лицо Тротти.
     - Комиссар, вы полицейский. И, полагаю, должны выполнять свой долг...
     Улыбка осветила лицо Тротти.
     - Розанна была моложе меня года на два. Мы оба росли в годы фашизма, хотя встретились лишь