гким интеллигентным голосом он говорил что-то в портативный диктофон и время от времени тихо рыгал.
     Было жарко, и, хотя все низко опустили стекла, сквозняк в автомобиле почти не ощущался. Лишь непонятно откуда взявшееся дуновение ветра донесло с улицы Маттеотти запах бензина. Близилась полночь. Пизанелли припарковал голубую "ланчу-дельту" на краю площади прямо перед железнодорожным вокзалом. Автомобиль попал как раз в пятно света, падавшего от ближайшего фонаря.
     - У меня проснулся интерес к вашей книге - если вы ее когда-нибудь напишете. - Глаза Тротти оставались закрытыми.
     От дальнего конца длинной стены эхом отскочил грохот переводимого на запасный путь состава.
     - Я ее напишу.
     - Вы достали адрес?
     - Школа закрыта, - ответил Боатти, - но мне удалось поговорить с привратником. В школе Розанны действительно работал учитель, который года три назад уволился. Сейчас он живет в Вентимилье. По мнению привратника, между ним и Розанной кое-что было. Учителя зовут Талери - Акилле Талери. У него взрослый сын.
     Тротти кивнул, не открывая глаз.
     Вокруг было почти безлюдно. Несколько железнодорожных рабочих возвращались с работы; после дневной жары голубая форма на них смялась. К вокзалу ковылял бродяга, которому идти было больше некуда. Туристы в этот час ночи уже спали. Близился рассвет. Лишь изредка, набитый путешественниками и залитый светом, проносился через провинциальный городок, даже не сбавляя скорости, какой-нибудь международный состав, направляющийся в Геную или Венецию, во Францию или Югославию.
     На запасных путях нетерпеливо ждали рассвета бурые пригородные поезда - в Верчелли, Кодонью и Алессандрию.
     Кончился еще один засушливый день. До феррагосто оставалась неделя.
     - "Tema Sturbo". - Пизанелли громко зевнул, даже не прикрыв рот ладонью. Еще сильнее запахло чесноком. Постучал зубочисткой по зубам.
     Никто, казалось, не обращал на их автомобиль никакого внимания. Номер у него был обычный, и только антенна на крыше как-то отличала его от стоявшей рядом полдюжины других легковушек. Тротти не отказался бы от кондиционера, но, включив мотор, они могли бы привлечь к себе ненужное внимание.
     - А чем мы, собственно, сейчас занимаемся? - спросил Боатти.
     .. - Ждем.
     - Можно мне это как-нибудь зафиксировать?
     Задним бампером их автомобиль уткнулся в стену здания вокзала, обклеенную сериями одинаковых афиш, одни из которых оповещали о результатах футбольных матчей многомесячной давности, другие - о гастролях испанского цирка.
     "Хранение ручной клади". Надпись горела в неоновом одиночестве над бездверным входом в здание вокзала и фонтанчиком с зеленоватой водой.
     Лобовое стекло "ланчи", готовой в любое мгновение сорваться с места, смотрело прямо на площадь.
     - "Tema Sturbo"... Те masturbo .
     Никто не засмеялся.
     Пизанелли пожал плечами.
     - Я думал, что шутка-другая вашей книге не повредит, Боатти.
     Ответа не последовало.
     Разобиженный Пизанелли взял бинокль для ночного видения:
     - У этой Роберти великолепная фигурка. Очень гибкая. - Он несколько раз просмотрел улицу Триесте в бинокль. - Мне кажется, она мной заинтересовалась. Моим животным магнетизмом. - Улицу частично загораживали ели и щиты с киноафишами, стоявшие на небольшом пятачке между станцией и зданием вокзала. На юге, ближе к По, возвышались три освещенные башни - образчики архитектуры постмодерна, копировавшие некогда столь многочисленные в городе средневековые башни. Три белые трубообразные структуры, от которых кое-где отвалился бетон, обнажив стальную арматуру.
     (Сооружение этих колонн совпало с гибелью трех лип на улице Триесте, вызванной, судя по всему, выхлопными газами).
     Пизанелли присвистнул.
     - Еще шлюх подвалило, - сказал он, не отнимая бинокля от глаз.
     - А что ты против них имеешь? - Тротти открыл глаза и повернулся к Пизанелли.
     - Кому охота трахаться с такую жару?
     - Мужьям, чьи жены уехали на курорт.
     - Моя жена тоже завтра уезжает на побережье, - сказал Боатти.
     - Гвоздь программы нынешнего лета - нигерийки, Боатти, - если вы этим интересуетесь. Видите вон ту черную девицу...
     - Ты думаешь, что проститутки - особая порода людей, Пизанелли?
     - Нечего злиться, комиссар. Просто я не понимаю тех, кому охота трахаться в такую погоду.
     - А ты что собирался делать со своей психиаторшей после кино, Пизанелли?
     - Она не психиаторша.
     - Многие преступней проституток.
     С минуту Пизанелли дулся.
     - Мне нравятся женщины, комиссар. Но это не значит, что мне хочется спать со всеми подряд. А то, что я от них получаю, они дают мне по доброй воле. Я за это не плачу.
     - Почему ты так агрессивно держался с Лаурой Роберти?
     Пизанелли вопрос проигнорировал.
     Тротти вынул из пакетика очередной вишневый леденец.
     - Женщину купить нельзя, - произнес Пизанелли с чувством оскорбленного достоинства.
     - Женщину, безусловно, купить можно, лейтенант Пизанелли. И мы все время их покупаем. За деньги и за все остальное. Женщины покупают нас красотой - и телом, - сказал Боатти. - Добровольных жертв в природе не существует. Если тебе что-то нужно - так или иначе приходится платить.
     - Вы философ, Боатти?
     - За так просто никто не трахается.
     - Ив любовь вы не верите?
     - Женщина всегда знает, хочешь ли ты ее тело. И всегда захочет получить что-нибудь взамен. Она раздвигает ноги, а ты раскрываешь свою чековую книжку. Или еще хуже - ты раскрываешь перед ней двери своего дома, свою душу, свою жизнь.
     - Последний романтик - Боатти, - сказал Тротти. Он снова закрыл глаза.
     - Женщины ничем не лучше и не хуже мужчин.
     - Женщины находят меня чутким, - сказал Пизанелли.
     Улица Триесте находилась от них метрах в девяноста. Большая часть ее была хорошо освещена, так что они отчетливо могли видеть едва одетых женщин - кофейных бразильянок и темнокожих нигериек на высоких каблуках и в давно вышедших из моды мини-юбках. Время от времени картину загораживал съезжавший с автострады и останавливавшийся здесь автомобиль, водитель или пассажир которого сговаривались с проституткой о цене.
     - Анджела, - Пизанелли протянул бинокль Тротти.
     - Несчастный ублюдок.
     - Несчастный ублюдок? - засмеялся Пизанелли. - У Анджелы денег больше, чем у нас с вами, комиссар. А теперь, когда кругом весь этот СПИД, он работает только вручную и отказывается от всего более опасного. Анджеле лет сорок, и рисковать своей пенсией он не хочет.
     Трансвестит стоял в дверном проеме и разговаривал с одной из проституток. На нем была мини-юбка, за спиной болталась желтая сумка.
     - Его сын занимается спортом в клубе КОНИ в Риме.
     - Счастливый Анджела! - засмеялся на заднем сиденье Боатти.
     - Гомосексуалист - и счастливый?
     - Большинство мужчин-проституток выходит в тираж уже лет в двадцать. Похоже, в нем есть что-то, чего нет в других.
     - Сфинктер да многолетняя практика, - сказал Пизанелли.
     - А может, наоборот, нет чего-то, что есть у других, - например, вирусной инфекции.
     Тротти остановил Боатти жестом.
     - Сюда идет Бельтони. - Тротти схватил бинокль.
     Атмосфера в "ланче" стала вдруг напряженной, выжидательной. Тротти перестал звенеть во рту леденцом. Он поднес к глазам большой бинокль, уперев его линзы в лобовое стекло.
     Сидевший за ним Боатти подался вперед, облокотившись на спинку водительского сиденья.
     - В тенниске.
     Человеку, шедшему по улице Триесте, было лет тридцать - тридцать пять. Его волосы, как у футболиста Гулли, были заплетены в косицы. Он шел легкой, подпрыгивающей походкой, словно вот-вот был готов сорваться на бег. На ногах белели баскетбольные туфли.
     Проходя мимо проституток, он поприветствовал их кивком.
     Приветствие его осталось без ответа. Анджела повернулся к нему спиной. Бельтони направился к огням бара "II Re"  - туда, где на привокзальную площадь выходил проспект Виктора Эммануила. Несколько любителей поздней выпивки - по преимуществу железнодорожные рабочие - сидели за маленькими столиками, расставленными почти у самой обочины тротуара, в надежде освежиться легким ветерком, продувавшим проспект.
     Бельтони направился к одному из столиков.
     - У него должно быть что-то с собой, - сказал Тротти.
     - Последние месяца два зелья в городе было немного.
     - Кто это говорит?
     - Отдел по борьбе с наркотиками. - Пизанелли закусил губу. - И там не очень понравится, что вы вторгаетесь на их территорию.
     - Они об этом и не узнают. Если...
     - Вы и вправду думаете, что сестра Розанны Беллони - наркоманка?
     - А как иначе, по-твоему, их утихомиривают там, в Гарласко?
     - Транквилизаторами, комиссар, - не крутыми же наркотиками.
     - Мария-Кристина уехала из санатория несколько недель назад. Возможно, ей дали с собой некий запас транквилизаторов, но это не значит, что она их принимала. Ей могло кое-что понадобиться - и кто знает, может быть, для этого ей нужны были деньги.
     - И поэтому она набросилась на свою сестру?
     Тротти не ответил.
     - Способна была Мария-Кристина убить сестру?
     - Я думаю, нет ли связи между самоубийством на реке и исчезновением Марии-Кристины?
     - С какой стати?
     - А где Мария-Кристина?
     - Из того, что она исчезла...
     Тротти снова поднял руку. Мужчина с косицами внезапно остановился - животное, почуявшее затаившегося врага. От ближайшего столика его отделяло метра два. Он сделал еще один нерешительный короткий шаг и повернул назад. Он пошел по прежнему маршруту, только быстрее. Подпрыгивания в походке больше не было.
     - Он что-то заподозрил? - спросил Боатти.
     - Вроде бы ничего. - Тротти оторвал глаза от бинокля. - Бельтони расплачивается с долгами. - Он взглянул на Пизанелли, который, хоть и скинул наконец свою замшевую куртку, обливался потом.
     - Он с кем-то встречается, - просто сказал Пизанелли.
     Стоявший у входа в бар с пустым стаканом в руке африканец - "беженец" с ослепительно белыми зубами - вышел на тротуар и пошел следом за Бельтони по направлению к проституткам. На плече у него болталась кожаная сумка.
     Вдоль тротуара тащился двухместный "фольксваген", в котором сидели четверо молодых людей. Один из них что-то сказал проститутке, и та ответила непристойным жестом. Проститутка была светло-коричневой.
     (Бразильские проститутки по большей части были мужчинами-трансвеститами).
     Мужчина с косицами скрылся в дверном проеме. Целиком его в бинокль видно не было. Скоро к нему присоединился африканец.
     - Заводи машину.
     Сделку из автомобиля разглядеть было невозможно.
     - Трогай, - хрипло прошептал Тротти.
     Пизанелли включил зажигание.
     Сзади вцепился в сиденье Боатти.
     - Мне нужен Бельтони, - сказал Тротти. - Хорошо, Пиза, но помедленней.
     Автомобиль почти бесшумно заскользил по пустой площади. На полпути до улицы Триесте Тротти скомандовал:
     "Давай!"
     Пизанелли газанул, взвизгнули колеса. Включились фары, и поток света выхватил из темноты двух мужчин. Глаза у африканца блестели под стать зубам. Бельтони инстинктивно загородился от света рукой.
     Африканец повернулся и побежал.
     "Ланча" атаковала бордюр тротуара. Автомобиль подпрыгнул, и на какой-то миг Пизанелли потерял над ним контроль.
     Рев мотора перекрыл визг проститутки, выкрикивавшей португальские ругательства.
     Пизанелли успел бросить ногу на тормоз раньше, чем машина врезалась в стену. Управляемый занос.
     - Господи! - хрипло прошептал Боатти. В его белой руке по-прежнему был зажат диктофон.
     Рычащая "ланча" зажала торговца наркотиками в дверном проеме. От его почти потухшей трубки поднимались в неподвижный воздух серые завитки дыма.
     Продолжала визжать небритая проститутка.

Калибр 7,65

     - Наручники, Пизанелли.
     - Ты, мразь!
     Тротти уткнул в затылок Бельтони дуло пистолета.
     - Руки на стену, расставить ноги!
     От Бельтони несло запахом застарелого пота и грязной одежды. Пизанелли принялся его обыскивать.
     - Как тебя зовут?
     - У меня ничего нет.
     - Нет? Будет шутить-то.
     Мало-помалу собралась нерешительная толпа из проституток и прохожих; они остановились на почтительном расстоянии от автомобиля. "Ланча" стояла поперек тротуара, ее двигатель все еще работал. В ярком свете фар, словно актеры на пустой сцене, двигались трое мужчин. Тротти нутром чувствовал молчаливую враждебность толпы. Один из трансвеститов продолжал выкрикивать бразильские ругательства.
     - Как тебя зовут?
     - Ты ведь знаешь, Тротти. И ты, и все ваши сволочи в квестуре.
     Пизанелли сильно ударил его левой рукой и, вытащив из кармана злоумышленника пистолет калибра 7,65, присвистнул:
     - Тяжелая артиллерия, комиссар.
     - Где ты это взял?
     - Это не мое.
     - Где взял?
     - Дал приятель - минут десять назад. Он не мой. Вы же меня знаете, комиссар. Вы же сами знаете, что оружия я не ношу.
     - Я тебя не знаю. А то, как от тебя несет, к знакомству тоже не располагает.
     - Сволочи!
     - Пизанелли, надень на него наручники. Он поедет с нами.
     Год, а если ему повезет - шесть месяцев. Полгода его не будет на улицах - многие нам за это скажут спасибо.
     - Господи, да не мой это пистолет.
     - Посмотри-ка, нет ли у него в карманах какого снадобья.
     - Нет у меня ничего. - Бельтони завертел головой, и на его грязном лбу заплясали косицы.
     - Ничего такого, что не требовало бы дезинфекции. - У Тротти сперло дыхание. - Посмотри в ботинках.
     - А что же негра-то не взяли?
     - Помолчи.
     - Возьмите негра, зелье у него. - В хнычащем голосе чувствовался сильный миланский акцент. Налитые кровью глаза казались неестественно большими.
     - У меня ничего нет. Торгует негр. Почему вы его не взяли?
     Боатти все это время сидел в машине, приоткрыв заднюю дверцу и выставив одну ногу на тротуар. Его круглое лицо побледнело.
     - Шевелись, Пизанелли. Посмотри у него в ботинках.
     В зловонном дыхании Бельтони чувствовался запах голода, алкоголя и табака. Носков на нем не было. Из левой баскетбольной туфли Пизанелли извлек складной нож. Когда он стал обыскивать карманы джинсов, Бельтони рванулся своим худым телом назад, пытаясь увернуться.
     - Сволочи!
     Рывок был не очень сильным, Бельтони задел лишь голову Пизанелли.
     - Оставьте меня в покое, сволочи!
     Не выпуская из рук пистолет "беретта", который в кобуре носил с собой Пизанелли, Тротти ударил Бельтони по пояснице. Потом, когда тот развернулся, коленом нанес ему удар в пах.
     Бельтони застонал, согнулся, и Пизанелли надел на его бледные узкие запястья наручники.
     - Подонок.
     Пизанелли прекратил обыск:
     - Ого!
     - Что?
     Пизанелли взглянул на Тротти. Его возбужденное лицо было мокрым от пота. Он как-то неуверенно осклабился:
     - Нашел!
     В левой руке он сжимал толстую пачку банкнот в сто тысяч лир.

Ромашка

     На кухонном столе, словно солдаты в черных фуражках, выстроились в длинный ряд по стойке "смирно" окурки сигарет "Муратти". В раковине лежала пара кастрюль с остатками пищи. По стенке пластикового мусорного ведра, стоявшего под раковиной, тонкой струйкой натек на пол томатный соус.
     В спальне, развалясь по диагонали широкой постели, спала Ева. Сбоку горел светильник. На полу валялась пара раскрытых журналов. Жалюзи было опущено, в комнате стоял запах мускусных духов, маникюрного лака и сигаретного дыма.
     Тротти вернулся на кухню и налил в кастрюлю горячей воды. Ожидая, пока вода закипит, он прибрался. Смел со стола сигаретные окурки и принялся мыть посуду.
     Когда он заваривал кипятком ромашку, в дверях появилась Ева. В руке она мяла сигарету. Она нашла одну из ночных рубашек Аньезе - подарок Тротти, когда они отдыхали в Бари, - и надела ее не завязывая. Рубашка прикрывала грудь Евы, но оставляла открытым темный треугольник волос на лобке.
     - А ты поздновато.
     - Здесь как в хлеву.
     - Я готовила тебе еду, Пьеро Тротти.
     - Ты очень добра, но никакой необходимости в этом не было. - Кастрюля выскользнула у него из рук, и металлическая ручка обожгла ему пальцы. Он бросил кастрюлю в раковину, где она злобно зашипела, и к потолку поднялось облачко пара.
     - Не нервничай.
     - Я никогда не нервничаю, - сказал Тротти. Он отвернулся и подлил в раковину холодной воды.
     - Я ждала тебя целый день. Ты мог бы позвонить, Пьеро.
     Тротти не отвечал.
     - Я о тебе беспокоилась.
     - Я просил тебя не подходить к телефону. Звонил один мой сотрудник, и ты ответила. Не нужно было. Когда телефон звонит, не снимай трубку. Никто не должен знать, что ты здесь.
     - Он с грохотом домыл остальные тарелки и расставил их в сушилке. - Ради твоего же блага никто не должен знать, что ты здесь.
     - В холодильнике спагетти.
     Тротти перекинул через плечо полотенце, которым вытирал посуду, и повернулся к Еве.
     - Ева, тебе нужно будет уехать.
     Ева закурила сигарету и опустилась на один из кухонных стульев. Складки шелка свисали между ее черными гладкими ногами.
     - Ты собираешься выставить меня на улицу? - Под отворотом из красного шелка на груди у нее едва различались шрамы от сигаретных ожогов.
     - Тебе нельзя здесь жить, Ева. - Тротти говорил, глядя ей прямо в глаза.
     - Ты выставляешь меня на улицу?
     - Я никогда тебя не звал сюда, Ева.
     - Куда мне идти?
     - Ты можешь вернуться в Уругвай, вернуться к сыну.
     - У меня нет денег. Мне нужно где-то жить.
     - У меня тебе жить нельзя. Я уже старик, Ева. И ничем помочь тебе не могу.
     Ева сидела, опершись локтями о пластиковую крышку стола. Она выкрасила свои густые короткие волосы в светлый тон. Корни волос остались черными. Она что-то невнятно пробормотала по-испански. Сигарету она докурила до самого фильтра.
     (Боатти сказал: "За так просто никто не трахается. Женщина всегда знает, когда ты ее хочешь а всегда что-нибудь попросит за это взамен. Она разводит но и а ты раскрываешь свою чековую книжку. Или еще хуже; раскрываешь перед ней двери своего дома, свою душу, свою жизнь").
     Тротти сел напротив нее и положил руки на пластиковую поверхность стола.
     Из-за будильника, стоявшего на холодильнике, высовывался листок приходских новостей восьмимесячной давности, забытый здесь Пьоппи. Будильник тихо тикал.
     - Дай мне сигарету, у меня все кончились.
     - Я не курю.
     - Господи!
     Тротти порылся в ящике буфета. Нашел старую пачку "Бенсона", которую в прошлое Рождество забыл у него Нандо. В пачке лежали три сигареты.
     - Тебе нельзя здесь оставаться, Ева. - Тротти протянул ей высохшую сигарету.
     - А что мне делать?
     - Я тебе помочь больше не смогу.
     - Если я вернусь в Уругвай, они меня отыщут.
     - А здесь, думаешь, они тебя не отыщут?
     Она кивнула.
     - Ты мне нужен. - Она засопела. Жалела себя. Тротти знал, что вот-вот польются слезы. - Они будут меня искать.
     Они уже меня ищут. Они захотят вернуть свои деньги.
     Тротти покачал головой.
     - Я уже пытался тебе помочь. Тебе не нужно было сюда приезжать, Ева.
     - Что еще мне не нужно было делать?
     - Я достал тебе паспорт. Купил билет. Ты могла бы вернуться к сыну. Ты говорила, что сможешь устроиться на работу.
     - В Уругвае? - Ева помотала головой.
     - Ты могла бы вернуться. И устроиться на работу, чтобы быть рядом со своим сынишкой.
     - Ему неплохо и с бабкой. - Она снова замотала головой.
     О незажженной сигарете во рту она, казалось, совсем забыла. - В Италии никто не относился ко мне лучше чем ты. Пьеро Тротти.
     Тротти почувствовал, что начинает злиться.
     - Почему ты не села на самолет в Уругвай?
     - Не оставляй меня сейчас.
     Тротти разозлился, потому что понял, что попал в ловушку.
     - Ты единственный, кто отдавал, не требуя ничего взамен. - Она взглянула на него покрасневшими глазами. В толстых губах дрожала нераск