ревога. Ну потеряла немного крови.
     - Почему это началось?
     - Роды должны начаться послезавтра.
     - Почему ты мне не позвонила?
     - Да беспокоиться правда не о чем, папа.
     - Но я за тебя волнуюсь, Пьоппи.
     - И напрасно. Ты должен отдыхать. Ты звонишь с озера?
     - Где Нандо?
     - Нандо здесь, рядом.
     - Я сегодня же сажусь на поезд, Пьоппи.
     - Но это глупо.
     - Завтра утром я буду у тебя.
     - Завтра утром даже ребенка еще не будет.
     - Ты звонила матери в Америку?
     - У мамы есть дела и поважнее.
     - Почему ты такая упрямая, Пьоппи? Почему не хочешь, чтобы я тебе помог? Я твой отец - я хочу быть рядом с тобой.
     - Да это совершенно не нужно.
     - И с мальчишкой.
     - С каким мальчишкой?
     - С ребенком - ведь родится мальчик, надеюсь?
     - Послушай, папа, приезжать тебе сюда совершенно незачем. Со мной все в порядке. Ребенок еще не родился. Я тебе завтра позвоню. На нашу виллу на озере. А ты тем временем отдыхай. Успокойся. Рядом со мной Нандо. И его мать и сестра. Со мной все нормально, клянусь тебе. Не волнуйся за меня и не беспокой понапрасну маму. Скажи ей, что я в норме.
     Следи за собой, папа. Чао, любимый.
     - Но Пьоппи...
     - Я тебя люблю, папа. Чао.

Снупи

     - Чудесная девушка.
     - Моя крестница.
     Во рту у Майокки торчала незажженная трубка. С лукавым, ироничным изумлением он поднял брови:
     - Не ври. Пьеро.
     - Он примостился на рабочем столе Тротти.
     - Моя крестница, Анна Эрманьи, которую я не видел много лет.
     - Малость для тебя молода, а, Пьеро?
     - Она девушка Пизанелли - его невеста.
     Майокки рассмеялся. Потом кивком показал на лежавший на столе конверт:
     - Что ты думаешь?
     - О фотографии?
     - Ты узнал женщину, Тротти?
     - Мария-Кристина Беллони.
     - Ты был на вскрытии?
     - Ушел с половины, когда их дядя опознал тело.
     - Как Марию-Кристину?
     Тротти кивнул.
     - Я собирался поехать в Брони, - сказал Майокки. - Потом решил подождать тебя, думал, зайдешь. Болтался здесь до начала второго - и узнал, что труп идентифицировали как младшую сестру.
     - Марию-Кристину, - кивнул Тротти.
     Майокки вынул изо рта трубку и задумчиво постучал ею о ладонь.
     - Что ты думаешь делать, Пьеро, ведь убили младшую сестру?
     - До тех пор пока не увижу отчет Боттоне о вскрытии, ничего делать я не собираюсь.
     - Но у тебя же есть какие-то соображения. Что ты обо всем этом думаешь?
     - Что я думаю? - Тротти пожал плечами.
     - Ну?
     - Да ничего, Майокки. Ничего я не думаю. Пока ничего.
     - Помочь ты мне явно не хочешь.
     - Что толку думать. Мне давным-давно надо было перестать думать. Я знаю одно: моя дочь в больнице, и в любую минуту у нее может родиться ребенок. И еще - что у нее было легкое кровотечение. - Он снова пожал плечами. - О чем мне еще думать?
     - О том, кто ее убил.
     - Розанну никто не убивал.
     - О том, кто убил ее сестру, - Майокки ткнул мундштуком трубки в сторону снимка. - Эту несчастную на фотографии.
     - Послушай, - Тротти постучал себя по груди. - Я думал, что убили Розанну. Лицо было изуродовано - жутко разбито и покрыто запекшейся кровью. Я думал, что это Розанна.
     Дзани, которого я первым встретил на месте преступления, сказал, что это Розанна. Боатти сказал, что это Розанна. Кажется, все тогда думали, что убита Розанна. - Тротти помолчал. - Розанна Беллони не была моим близким другом, но немного я ее знаю. И все, что я в ней видел, мне нравилось.
     Она была добрым, хорошим человеком. И, насколько мне известно, таким осталась и поныне. Лет десять-двенадцать назад она работала директором школы, где училась эта хорошенькая девушка, которую ты только что видел, - моя крестница. Я считал, что Розанна мертва, и думал, что смогу что-то сделать. - Тротти вздохнул. - Теперь, судя по всему, она жива.
     Замечательно. И я очень этому рад. А вот где она, никто, похоже, не знает. Неизвестно, ни с кем она, ни куда уехала. Она посылает откуда-то из дельты По открытку, но в гостинице четыре дня не появляется. Известно только одно: она уехала оттуда с каким-то мужчиной на "фиате", зарегистрированном в Ферраре.
     - Но ты ее ищешь?
     - Да мне теперь вроде все равно.
     - Пьеро, ты не дело говоришь.
     - Я и сам знаю.
     - Снупи и Лука. Эта Снупи оказалась сестрой Розанны.
     По фотографии видно, что эта Снупи - она же Беатриче - не кто-нибудь, а Мария-Кристина.
     - Она мертва, лежит в морге.
     - Тротти, в полицию позвонили утром во вторник.., вызвали нас на реку. Но Снупи в это время была уже мертва. Ваши нашли ее тело ночью в понедельник.
     - Ее нашел Джордже Боатти, сосед.
     - Мертвые по телефону звонить не могут.
     Сухой смешок:
     - Уж я-то точно скоро не смогу позвонить по телефону начальнику квестуры, сдается, приятнее было бы видеть меня трупом. Я ведь звоню через блондинку на коммутаторе. - Тротти поднял на Майокки глаза. Он был бледен.
     - Кто-то пытался запудрить нам мозги.
     - Уйма народу пытается запудрить нам мозги. - Тротти вытащил из кармана пакетик леденцов. - Своего рода профессиональный риск. И к нему тоже привыкаешь.
     - У меня сидит Лука, - сказал Майокки, покусывая мундштук трубки. Он походил на серьезного университетского профессора. - Ты ведь поговоришь с ним? - Он вытащил из кармана спичечный коробок.
     Тротти развернул леденец.
     - Уж коли ты тут, Пьеро, мне бы хотелось, чтобы ты с ним повидался.
     - У меня нет времени, Майокки. - Тротти сунул леденец в рот. - Моя крестница - я обещал ей, что мы где-нибудь поужинаем. С ней и Пизанелли, ее женихом.
     - Пьеро, мне бы очень хотелось, чтобы ты с ним поговорил.
     - И вообще я собираюсь следовать советам своей дочери.
     Завтра отправлюсь на озеро. Потом, когда родится мальчишка, съезжу, может быть, в Болонью. Сейчас меня Пьоппи видеть не хочет. С ней муж, а я подъеду попозже. Когда самое страшное будет позади. Она, кажется, думает, что я собираюсь вмешиваться в ее жизнь, а я просто хочу ей помочь. Только бы ей было хорошо.
     Майокки поднялся. Его моложавое лицо приняло холодное выражение. Он закусил мундштук нераскуренной трубки своими ровными зубами и пригладил рукой волосы.
     - Я прошу тебя об одолжении, об одолжении сослуживца.
     О дружеской любезности.
     - Пойми ты меня, Майокки.
     - От всего этого дела Беллони уже смердит. Я правда думал, Пьеро, что ты единственный, кто попробует раскопать его до конца раньше Меренды.
     - Меренды? - закричал вдруг Тротти. - Бога ради, не говори мне о Меренде. Меренда, Меренда, Меренда. Меня тошнит, когда я слышу о Меренде.
     В маленьком кабинете неожиданно стало очень тихо.
     - Сам знаешь, куда твоего Меренду лучше засунуть.

Густаво

     Их дожидался молодой человек.
     Кабинет у Майокки был чистым и очень удобным. Над рабочим столом висели размеченные разноцветными булавками карты города и Ломбардии. Вдоль одной стены стояли шкафы с выдвижными ящиками для бумаг. Ни одного из тех пухлых светло-коричневых досье, которые, казалось, сверху донизу заполонили всю квестуру, и в помине не было. На письменном столе - лампа, телефон (электронный, с кнопками, не требовавший подключения к коммутатору), распятие и хрустальная пепельница без малейших следов пепла.
     В горшке - дифенбахия, пронизанная лучами закатного солнца.
     - Вот копия предсмертного письма, которое мы нашли у реки. - Майокки указал на кресло, и Тротти сел.
     - "Чувства - не старые надоевшие игрушки, их не выбросить..." - прочитал Тротти. - Почерк детский, явно женский.
     Пара грамматических ошибок. - Он бросил фотокопию на стол, на котором не было ни пылинки. - Подпись - "Снупи".
     - А этого синьора, - Густаво Майокки кивнул в сторону молодого человека, - зовут Лука Понтевико. Я решил, что он может помочь нам - мне и вам, комиссар Тротти, - в нашем расследовании.
     Молодой человек сидел напротив полицейских. На его красивом лице отражалось напряжение. Темные волосы, блестевшие в теплом желтом свете заката, нежная кожа и чернота быстро растущей щетины. Карие глаза за густыми ресницами.
     Правильные черты лица, иронично изогнутые брови. Сильно впалые щеки. На нем были белая майка и потертые джинсы.
     Загорелые мускулистые руки казались еще темнее от поросли черных волос; сильные кисти, чистые ногти. На правом предплечье - маленькая татуировка в армейском духе. В подвернутый рукав майки засунута пачка сигарет.
     Приоткрыв рот, он жевал резинку, медленно двигая своими крепкими молодыми челюстями.
     На нем были американские ковбойские ботинки; он сидел, закинув ногу на ногу, так что Тротти мог разглядеть сносившийся каблук одного ботинка.
     - Комиссар Тротти координирует расследование обстоятельств смерти Беатриче... - сказал Майокки, обращаясь к молодому человеку. - Женщины, с которой у вас, по вашему же собственному признанию, были близкие отношения. - Майокки помолчал. - Снупи - та самая женщина, которую убили.
     - Она правда мертва? - Темные влажные глаза обратились на Тротти.
     - Результатов вскрытия у нас пока нет, - сказал Тротти.
     - Вы бы не хотели взглянуть на тело?
     - На мертвое?
     - На женщину, ставшую жертвой убийства. - Майокки достал из кармана перочинный ножик и стал чистить трубку.
     Черные кусочки спекшегося пепла он стряхивал в горшок с дифенбахией.
     - Как она могла быть мертвой и оставить у реки свои вещи? - Лука завертел головой. - Такого быть не может.
     - Кому-то, наверное, было нужно, чтобы мы считали ее живой.
     - Да зачем? - Брови изогнулись дугой.
     - Может быть, вы и ответите на этот вопрос, синьор Понтевико?
     - Ничего я ответить вам не могу. Я все уже рассказал.
     Больше нечего. - Он помолчал. - Вы думаете, это я ее убил?
     - Вы вполне могли быть заинтересованы в ее смерти, - сказал Тротти.
     - Заинтересован? Да я эту женщину едва знал.
     - Достаточно хорошо, чтобы лечь с ней в постель.
     Бледное лицо чуть расслабилось; промелькнула тень самодовольной улыбки:
     - Я ее в постель не тащил. Исключительно ее инициатива.
     Мы толком и не потанцевали - в ночном клубе в Редавалле, - и десяти минут не протанцевали, а она уже полезла ко мне в штаны.
     - И вы это восприняли как должное? Вы едва познакомились с женщиной - и уже через несколько минут она вам делает непристойные предложения?
     - Со мной такое и раньше бывало.
     - Счастливый человек, - сказал Майокки.
     - На самом-то деле это трудно. Чтобы научиться снимать порядочных женщин, нужно много попотеть. Целая наука. А когда опыт есть, можно снять какую хочешь.
     - И какую бы вы хотели?
     С ложной скромностью Лука пожал плечами.
     - Итак, потом вы с ней трахались? - спросил Тротти.
     - Она сама этого хотела. - Уголки губ у Луки дернулись вверх. Он вытащил из складок рукава пачку сигарет и прикурил одну от американской зажигалки. Жвачка так и осталась во рту. Глаза косили на тлеющий кончик сигареты, с которого поднималась струйка дыма. - Женщинам секс нужен не меньше, чем нам.
     - До вас хотя бы дошло, что она намного вас старше?
     - А как же.
     - И это вас не смутило?
     - Женщины - что автомобили, им нужно, чтобы на них ездили. Из тридцатипятилетней модели можно выжать больше, чем из восемнадцатилетней. Молодые как допотопные тачки, их нужно слишком долго отлаживать. И они все капризные. Трудно поддерживать стабильную крейсерскую скорость.
     С женщинами постарше гораздо легче: они знают, что секс им нужен. И они достаточно честно признают, что он им нравится. - Широкие плечи под майкой дернулись, чувственные губы насмешливо растянулись. - Я ей делал одолжение. Откровенно говоря, я ее и не хотел совсем. Бог мой, я же знал, что ей за сорок пять. С такими сиськами там такой километраж был...
     - Вам она нравилась?
     - Нравилась? Жениться я на ней не собирался. Хорошенькой ее при всем желании нельзя было назвать, а умела ли она шить и готовить, я не знаю.
     - Вы рассуждаете весьма профессионально, - заметил Тротти.
     - Профессионально? Я немного увлекаюсь автогонками - ралли и тому подобное. Участвовал даже в нескольких заездах в Монце. - Зажав сигарету между большим и указательным пальцами, он вынул ее изо рта и выпустил дым. - Слушайте, она была что надо. Не Орнелла Мути, конечно. Но что надо.
     Приятная компания. С ней было забавно. Поначалу она казалась такой веселой.
     - Где это было?
     - В Редавалле. В субботу, в конце июля.
     Майокки посмотрел на стенной календарь.
     - Двадцать первого?
     - Родители только-только уехали на море. Они уехали восемнадцатого.
     - Сколько вам лет, синьор Понтевико?
     - Двадцать семь.
     - А кем вы работаете?
     Он дернул плечами:
     - Помогаю отцу.
     - В чем?
     - Мы выращиваем цыплят, потом их экспортируем, в основном на Ближний Восток.
     Тротти записал что-то на клочке бумаги:
     - Вы сказали, что синьорина Беллони была очень веселой?
     - Мне показалось, что Беатриче - она ведь так назвалась - сидит на каких-то таблетках. На психостимуляторах.
     Она всегда была какой-то нервной. И любила нашептывать мне на ухо всякие непристойности.
     Майокки разжег трубку:
     - Какие, например?
     Лука посмотрел на Тротти и сказал:
     - И она никогда не давала мне заплатить за выпивку...
     - У нее были деньги?
     - Вот еще одна разница между девчонками и женщинами в летах. Молодые всегда норовят что-то получить взамен - так или иначе, а ты должен платить. Ничего задаром.
     - У Беллони были деньги?
     - Куча. - Он покачал головой и присвистнул. - Она даже мне хотела всучить.
     - И вы приняли?
     - Любовник-латинец. - Его левая рука теребила золотое распятие на шее. - Синьор комиссар, я - любовник-латинец. - Он снова пожал плечами. - Вы, может быть, любите рыбалку или футбол, а ваш приятель любит курить трубку. У нас у всех есть маленькое хобби. Я - любовник. Ничего плохого в этом нет. Думаете, женщинам не нужен секс? Думаете, он им не нравится?
     Плечи у Тротти вздрогнули:
     - Я давно уже не в курсе дела.
     - Я не сутенер, если вы это имели в виду. За деньги я этим не занимаюсь.
     - Почему вы с ней спали?
     - А почему бы и нет?
     - Почему?
     - Я же вам сказал - это мое хобби. Даже больше - это моя работа. Вы - полицейский, а я - любовник. - Он самодовольно дернул плечами. - Пользуясь вашим же выражением, - профессионал.
     - А не боитесь что-нибудь подцепить?
     Лука достал из бокового кармана джинсов небольшой пластиковый пакетик:
     - Моя броня. Я ведь принимаю предохранительные меры, комиссар. Как, наверное, и вам на вашей работе иногда приходится надевать пуленепробиваемый жилет. - Он осклабился. - Мы, профессионалы, знаем, что такое риск. И идем на него подготовленными.

Ложь

     Челюсти жевать перестали. Рот открылся, на треугольном языке лежал круглый шарик розовой жвачки.
     - Вы думаете, я вру?
     - Я этого не говорил, синьор Понтевико.
     - Я вру?
     Тротти вынул из пакетика очередной леденец.
     - Вы о чем-то умалчиваете. Сокрытие правды.
     Лука опять стал жевать и принялся теребить распятие на шее.
     - Вы были ее любовником. Вы были любовником Снупи.
     Кто-то - она сама или какая-нибудь ее приятельница - звонит по телефону 113 и сообщает, что Снупи собирается совершить самоубийство. Из-за любви. Из-за неразделенной любви к вам.
     - Я-то тут ни при чем.
     - Это утверждаете вы, синьор Понтевико. Но теперь эта женщина мертва - насмерть избита. И моя задача - наша задача - найти виновного. - Тротти помолчал, нервно позвякивая леденцом о зубы. - Сейчас вы, пожалуй, подозреваемый номер один. О, я знаю, скоро феррагосто. И вы, и я, и комиссар Меренда - все мы хотим поскорее убраться из этого города. Подальше от жары и пыли, на несколько дней куда-нибудь на море. Или в горы. Или на озеро. Но все дело в том - и вы должны это понять, - что мы с Майокки в некотором роде специалисты. Может быть, вы и не виновны. Вполне возможно, даже скорее всего. Похоже, человек вы хороший. Но войдите и в наше положение. Как специалисты, мы обязаны посадить кого-нибудь в тюрьму. - Тротти перевел дух и покачал головой. - Почему бы и не вас? Конечно, вы можете быть и невиновным. Но это не слишком важно. Если вы невиновны или если для вашего пребывания в тюрьме не найдется достаточно веских оснований, в начале сентября судья всегда сможет отпустить вас на все четыре стороны. Виновны вы или нет, а имеющиеся у нас свидетельства явно против вас.
     - На самом деле так, Тротти? - спросил Майокки.
     - Господи, Майокки, мы запросто можем его задержать.
     Чего нам-то терять?
     Лука затушил сигарету. Теперь он нервно тер распятие большим и указательным пальцами.
     - Что у нас есть против него?
     Тротти повернулся к Майокки, от трубки которого поднималось густое облако дыма.
     - Почему бы вам не попробовать леденцы? Такая вонь от вашего табака.
     - Что у нас против него есть, комиссар Тротти?
     - А что вы предлагаете, комиссар Майокки? Мне бы все-таки хотелось выбраться из этого города. Торчать тут мне совсем не светит. Я намерен съездить в Болонью, повидаться с дочерью, посмотреть на внука. И если этот человек виновен, с какой стати мне отпускать его на Адриатическое побережье?
     Чтобы он развлекался там с разочарованной хаусфрау  или с изголодавшимися по сексу богатыми старухами? По его же собственному признанию, он дамский баловень. А вдруг он убийца? Вы представляете, что может произойти, если ему кто-то подвернется где-нибудь в Римини? Еще один труп, а нам с вами, Майокки, расхлебывать кашу. Всем будет лучше, если мы его на пару недель арестуем.
     Тишина.
     Майокки курил свою трубку, безмятежно наблюдая из-за клубов дыма за Лукой:
     - Может быть, он все-таки говорит правду, комиссар Тротти?
     Тротти сосал леденец.
     Лука уставился на свою руку. Он вспотел.
     - Конечно же, я говорю правду.
     Тротти поднялся и подошел к окну. Как бы между прочим, он произнес:
     - Вам же были нужны ее деньги?
     - Чепуха.
     - Тогда из-за чего вы ее убили?
     - Вы рехнулись.
     - У меня очень мало времени, синьор Понтевико. Расскажите нам, пожалуйста, правду. Расскажите нам правду - и тогда, возможно, мы позволим вам ринуться в объятия ваших смуглянок в ночных клубах Римини.
     Молодой человек вздохнул.
     - Вы отвезли ее в Гарласко, не так ли?
     Лука скрестил руки на груди, не отрывая одной руки от распятья.
     - Да.
     - Вы отвезли ее в "Каза Патрициа"?
     - Куда?
     - Вы же знали, что она там живет.
     - А, в частный санаторий? То здание, что видно со станции?
     Тротти кивнул: "Каза Патрициа".
     - Там держат душевнобольных. Это...
     - Да?
     - Это частный сумасшедший дом, да?
     - Вы же ее туда отвезли, разве нет? - спросил Тротти. - Вы с ней трахнулись, а потом отвезли ее туда, так?
     Лука сильно побледнел:
     - Я высадил ее на станции.
     - Пожалуйста, не лгите. - Тротти повернулся к Майокки.
     - У вас есть бланки на арест? - Он улыбнулся. - У вас такой порядок - не понятно, где только все хранится. - Он наклонился к Майокки, похлопал его по руке и как бы между прочим спросил:
     - Забыл вас спросить, Густаво, как жена?
     - Мне кажется, он невиновен, комиссар Тротти.
     - Он явно что-то скрывает.
     Лука оставил распятие в покое.
     - Я подвез ее в Гарласко до станции. Тогда я видел ее последний раз - до того, как через неделю мы встретились на вокзале.
     - На вокзале?
     - В городе. На центральном вокзале. Она мне названивала.
     Не знаю, как она достала мой номер в Римини, но мне это стало надоедать. А мне все равно нужно было возвращаться в Брони. Вот я и поехал в город. Там мы и встретились.
     - Она уже наглоталась таблеток?
     Под майкой дернулись плечи.
     - Я тогда уже кое-что подозревал. В первый раз, когда мы зани