дельтерьеры...
   - В туристском бюро мне сказали,  что  там  есть  несколько  прекрасных
гостиниц.
   - Одна из них принадлежит мне, - сказал я.
   Вынув бумажник, я показал им три почтовые открытки. Несмотря на то, что
краски были кричащие и вульгарные, картинки производили впечатление - ведь
они были памятником прошлого, которое уже не вернется. На одной открытке в
выложенном голубыми изразцами бассейне плавали девушки в бикини; на другой
- под тростниковой крышей креольского бара играл на барабане знаменитый на
все побережье Карибского моря ударник, на третьей был общий вид  гостиницы
-  башенки,  балконы  и  остроконечные  крыши  -  причудливая  архитектура
Порт-о-Пренса прошлого века. Хоть это не изменилось.
   - Нам хотелось бы что-нибудь потише, - сказал мастер Смит.
   - У нас теперь куда как тихо.
   - Конечно, нам было бы приятно - правда, детка? - жить у друзей. Если у
вас найдется свободная комната с ванной или душем.
   - У нас все комнаты с ваннами. И не  бойтесь  шума.  Ударник  сбежал  в
Нью-Йорк, а все девушки в бикини теперь  в  Майами.  Вы,  наверно,  будете
единственными моими постояльцами.
   Я рассудил, что эти двое могут  быть  очень  полезны  не  только  из-за
денег, которые они заплатят. Кандидат в  президенты  -  лицо  видное;  он,
несомненно, будет находиться под опекой  своего  посольства  или  хотя  бы
того, что от  него  осталось.  (Когда  я  уезжал  из  Порт-о-Пренса,  штат
посольства сократили до поверенного в делах, секретаря и  двух  охранников
из морской пехоты - память о военной миссии.)  По-видимому,  та  же  мысль
пришла в голову Джонсу.
   - Может быть, и я к вам присоединюсь, - сказал  он,  -  если  для  меня
ничего другого не приготовили. Если мы будем держаться вместе, у нас будет
такое чувство, будто мы еще на пароходе.
   - На миру, говорят, и смерть красна, - подтвердил казначей.
   - Если у меня будут трое  постояльцев,  мне  позавидуют  все  hoteliers
[владельцы гостиниц (фр.)] в Порт-о-Пренсе.
   - Опасно, когда тебе завидуют, - сказал казначей. - Всем вам троим было
бы гораздо лучше плыть дальше с нами.  Лично  я  остерегаюсь  отходить  от
порта больше, чем на пятьдесят шагов. В Санто-Доминго тоже есть прекрасная
гостиница. Роскошная гостиница. Могу вам показать открытки не хуже этих. -
Он выдвинул ящик, и я мельком увидел дюжину  пакетиков  с  презервативами,
которые он выгодно продаст своей команде, когда они отправятся на берег  к
матушке Катрин или в какое-нибудь заведение подешевле. (Я был уверен, что,
сбывая свой товар, он приводил устрашающую статистику заболеваний.) - Куда
же я их девал? - непонятно зачем осведомился он у мистера  Фернандеса,  на
что тот только заулыбался и ответил "да". Казначей стал шарить  по  столу,
заваленному циркулярами,  скрепками,  флаконами  с  красными,  зелеными  и
синими чернилами, старомодными деревянными ручками и  перьями,  и  наконец
обнаружил  несколько  мятых  открыток  с  изображением  точно  такого   же
бассейна, как мой, и креольского бара, который отличался только  тем,  что
там сидел другой ударник.
   - Мой муж едет не отдыхать, - высокомерно заявила миссис Смит.
   - Я возьму одну, если не возражаете, - сказал Джонс, выбрав  бассейн  с
девицами в бикини. - Мало ли что бывает...
   Эта фраза, как видно, была его самой серьезной попыткой разгадать смысл
жизни.


   На следующий день я сидел в шезлонге у правого,  защищенного  от  ветра
борта и томно покачивался на волнах лиловато-зеленого моря;  лицо  мое  то
освещалось солнцем, то пряталось  в  тени.  Я  пытался  читать  роман,  но
неуклюжие и слишком очевидные маневры героев  в  малоинтересных  коридорах
власти нагоняли на меня сон, и, когда книжка соскользнула с моих колен  на
палубу, я не стал ее поднимать. Глаза мои открылись  только  тогда,  когда
мимо прошел коммивояжер; он цеплялся  обеими  руками  за  поручни,  словно
карабкался вверх по лестнице. Бедняга тяжело дышал, и на лице у него  было
выражение отчаянной решимости, словно он знал, куда ведет лестница,  знал,
что добраться до верха стоит труда, и в то же время понимал, что у него не
хватит на это сил. Я снова задремал, мне приснилось, что я один  в  темной
комнате и кто-то трогает меня холодной рукой. Я проснулся  и  увидел,  что
это мистер  Фернандес,  застигнутый  врасплох  неожиданным  креном  судна,
ухватился за меня, чтобы не упасть. Его очки поймали капризный луч солнца,
и мне почудилось, будто из черного неба пролился золотой дождь.
   - Да, - заулыбался он, - да! - И с извиняющимся видом,  шатаясь,  пошел
дальше.
   На второй день плавания, казалось,  всех,  кроме  меня,  одолела  жажда
передвижения. Следом за мистером Фернандесом появился мистер Джонс - я все
не  мог  заставить  себя  звать  его  майором,  -  он  уверенно  шествовал
посередине палубы, приноравливая шаг к движению судна.
   - Штормит, - крикнул  он,  проходя  мимо,  и  у  меня  снова  появилось
ощущение, что он изучал английский по книгам, в данном случае  по  романам
Диккенса.
   Но тут неожиданно вернулся мистер Фернандес, его швыряло по  палубе  из
стороны в сторону,  а  за  ним  мучительно  карабкался  на  свою  лестницу
фармацевт.  Первое  место  он  потерял,  но  упорно  не  желал  выйти   из
состязания. Я спросил себя,  когда  же  появится  кандидат  в  президенты,
почему он отстает от других, и в тот же миг он вышел из салона и  оказался
рядом со мной. Он был в  одиночестве  и  выглядел  без  своей  неразлучной
спутницы каким-то неприкаянным.
   - Ветрено, - сказал он, словно исправляя стиль мистера Джонса, и сел на
соседний шезлонг.
   - Надеюсь, миссис Смит здорова?
   - Да, вполне, - сказал  он.  -  Вполне.  Она  осталась  в  каюте,  учит
французскую грамматику. Говорит, что не  может  сосредоточиться,  когда  я
рядом.
   - Французскую грамматику?
   - Нам сказали, что там, куда мы  едем,  говорят  по-французски.  Миссис
Смит необычайно способна к языкам. Стоит ей несколько часов  посидеть  над
грамматикой, и она овладеет языком, кроме, конечно, произношения.
   - Ей раньше не приходилось иметь дело с французским?
   - Для миссис Смит это не  помеха.  К  нам  как-то  поступила  прислугой
немка. Не прошло и дня, как миссис Смит сделала ей выговор за  то,  что  у
нее в комнате беспорядок, и притом по-немецки. В другой раз у нас  служила
финка. Миссис Смит потратила чуть не целую неделю, чтобы  достать  финскую
грамматику, но зато потом ее было не унять.  -  Он  помолчал  и  сказал  с
улыбкой,  которая  придавала  глупостям,  которые  он  говорил,   какую-то
значительность:  -  Я  женат  уже  тридцать  пять  лет,  но  не   перестаю
восхищаться этой женщиной.
   - А вы часто отдыхаете в здешних местах? -  спросил  я  не  без  задней
мысли.
   - Мы стараемся соединить отдых с выполнением нашей миссии. Мы с  миссис
Смит не сторонники пустых развлечений.
   - Понятно. И ваша миссия на этот раз привела вас?..
   - Как-то раз, - сказал он, - мы решили отдохнуть в Теннесси.  Это  было
незабываемое время. Понимаете, мы отправились туда как борцы за свободу. И
по дороге, в Нашвилле, произошел такой случай, что я даже  перепугался  за
миссис Смит.
   - Чтобы проводить так свой отдых, нужна смелость.
   - Мы по-настоящему любим цветных, - сказал он; ему казалось,  что  этим
он все объяснил.
   - Боюсь, что там, куда мы едем, вы в них разочаруетесь.
   - Мало ли в чем разочаровываешься, пока не посмотришь на дело поглубже.
   - Цветные умеют быть такими же насильниками, как и белые в Нашвилле.
   - У нас в США есть свои неполадки. И все же  я  полагаю,  что  казначей
надо мной подшутил.
   - Он и хотел подшутить. Но шутка не удалась.  Действительность  гораздо
страшнее того, что он может увидеть из порта. Сомневаюсь, чтобы он  далеко
заходил в город.
   - Значит, и вы советуете нам проехать дальше, в Санто-Доминго?
   - Да.
   Глаза его грустно глядели на надоедливо  однообразный  морской  пейзаж.
Мне казалось, что мои слова произвели на него впечатление.
   - Хотите, я вам расскажу, что там делается? - предложил я.
   И я рассказал мистеру Смиту о человеке, которого заподозрили в том, что
он замешан  в  попытке  украсть  детей  президента  по  дороге  из  школы.
По-моему, против него не было никаких улик, но он занял  первое  место  на
каком-то  международном  состязании  по  стрельбе  в  Панаме,  а  полиция,
наверно, решила, что снять  президентскую  охрану  может  только  отличный
стрелок. Поэтому тонтон-макуты окружили его дом - его  самого  там  в  это
время не было, - облили дом бензином и подожгли, а потом расстреливали  из
пулеметов всех, кто пытался оттуда выбраться. Пожарной  команде  позволили
только не дать огню перекинуться на соседние дома, и теперь на этом  месте
пепелище, похожее на дыру от вырванного зуба.
   Мистер Смит внимательно меня слушал.
   - Гитлер делал вещи похуже, - сказал он, -  не  так  ли?  А  он  белый.
Нельзя все сваливать на цвет кожи.
   - Да я и не сваливаю. Пострадавший ведь тоже был цветным.
   - Если хорошенько поглядеть вокруг, повсюду не слишком  весело.  Миссис
Смит не захочет, чтобы мы вернулись с полпути только потому, что...
   - Да я вас и не уговариваю. Вы меня спросили...
   - Тогда почему же - извините, что я задаю вам этот вопрос,  -  вы  сами
туда возвращаетесь?
   - Потому, что там - все, что у меня есть. Моя гостиница.
   - А вот все, что у нас с женой есть, - это наша миссия.
   Он сидел, не отрывая глаз от моря. В это  время  мимо  Прошел  Джонс  и
крикнул нам через плечо:
   - Пошел на пятый круг! - и проследовал дальше.
   - Вот и он не боится, - сказал мистер Смит, словно  извиняясь  за  свое
бесстрашие; так оправдывается  человек,  который,  надев  слишком  пестрый
галстук - подарок жены, - говорит, что теперь все носят такие галстуки.
   - Не думаю, чтобы им двигала смелость. Может, ему, как  и  мне,  просто
некуда больше деваться.
   - Он очень предупредителен к нам обоим, - твердо произнес мистер  Смит,
явно желая переменить тему разговора.
   Когда я узнал мистера Смита поближе, я научился различать этот его тон.
Ему становилось  мучительно  не  по  себе,  когда  я  дурно  о  ком-нибудь
отзывался, даже о человеке, ему не знакомом, или  о  враге.  Он  сразу  же
начинал пятиться от  такого  разговора,  как  конь  от  воды.  Мне  иногда
нравилось заманивать его, будто невзначай, к самому краю  омута,  а  потом
вдруг пришпорить и, понукая хлыстом, заставить войти в воду. Но я так и не
научил его прыгать. По-моему, он скоро стал догадываться, куда я  гну,  но
ни разу не выказал своего недовольства. Это означало бы осудить  друга.  И
он предпочитал уклониться от спора. В этом хотя бы его характер  отличался
от характера жены. Позднее я  узнал,  какая  неукротимая  и  прямолинейная
натура у миссис Смит, - она была способна напасть на кого угодно, конечно,
кроме самого кандидата в президенты. Я много раз ссорился с ней  за  время
нашего знакомства, она подозревала, что я  немножко  подсмеиваюсь  над  ее
мужем, но она не догадывалась, как я  им  обоим  завидую.  Я  ни  разу  не
встречал в Европе семейную пару, такую преданную друг другу, как они!
   - Вы что-то хотели сказать насчет вашей миссии, -  напомнил  я  мистеру
Смиту.
   - Разве? Вы меня извините, что я так о  себе  разболтался.  "Миссия"  -
чересчур громкое слово.
   - Мне это очень интересно.
   - Назовите это нашей надеждой.  Но  человек  вашей  профессии  вряд  ли
отнесется к ней сочувственно.
   - Это имеет отношение к вегетарианству?
   - Да.
   - Я могу отнестись к  нему  сочувственно.  В  конце  концов,  мое  дело
угождать клиентам. И если они вегетарианцы...
   -  Вегетарианство  -  вопрос  не  только  диеты,  мистер   Браун.   Оно
затрагивает нашу  жизнь  с  самых  разных  сторон.  Если  бы  нам  удалось
избавиться от излишков кислотности в человеческом организме, мы избавились
бы и от страстей.
   - Тогда прекратилась бы жизнь.
   Он сказал с мягким укором:
   - Речь идет не о любви. - И я почему-то почувствовал стыд. Цинизм - это
дешевка, его можно купить в любом магазине стандартных  цен,  им  начиняют
всякий хлам.
   - Ну что ж, сейчас вы едете в вегетарианскую страну, - сказал я.
   - В каком смысле, мистер Браун?
   - Девяносто пять процентов жителей не могут себе позволить ни мяса,  ни
рыбы, ни яиц.
   - Но разве вы не замечали, мистер Браун, что во всех  наших  неурядицах
виновата не беднота? Войны  затевают  политические  деятели,  капиталисты,
интеллигенты, бюрократы, хозяева Уолл-стрита или коммунистические боссы, а
никак не бедняки.
   - А богатые и имеющие власть не бывают вегетарианцами?
   - Нет. Как правило, не бывают.
   И  я  снова  устыдился  своего  цинизма.   Когда   я   глядел   в   эти
светло-голубые, не знающие страха и сомнений глаза,  мне  на  минуту  даже
показалось, что он прав. Сбоку вырос стюард.
   - Мне не надо супа, - сказал я.
   - Обедать еще рано, сэр. Капитан покорнейше просит вас,  сэр,  зайти  к
нему.
   Капитан был у себя в каюте - в помещении, таком же строгом и до  блеска
надраенном, как он сам; без единой личной вещи, если не считать кабинетной
фотографии пожилой дамы, у которой был такой вид, будто она только что  из
парикмахерской, где ей высушили под феном все, даже характер.
   - Присядьте, мистер Браун. Хотите сигару?
   - Нет, спасибо.
   - Я хочу поговорить с вами без  обиняков.  Я  вынужден  просить  вашего
содействия. Дело очень щекотливое.
   - Да?
   Тон у него был мрачный.
   - Терпеть не могу сюрпризов во время плавания!
   - А я-то думал, на море... всегда бури...
   - Я, конечно, говорю не о  море.  Насчет  моря  -  все  понятно.  -  Он
передвинул на другое место пепельницу, потом  ящик  с  сигарами,  а  потом
чуточку придвинул к себе фотографию  женщины  с  невыразительным  лицом  и
волосами, словно отлитыми из серого бетона. Может быть, ему она  придавала
уверенность - у меня бы она парализовала волю.
   Он спросил:
   - Вы знакомы с  нашим  пассажиром  майором  Джонсом?  Он  именует  себя
майором.
   - Да, я с ним беседовал.
   - Какое он на вас произвел впечатление?
   - Затрудняюсь сказать... Я об этом как-то не думал...
   - Я только что получил каблограмму  из  нашей  конторы  в  Филадельфии.
Просят сообщить, где и когда он сойдет на берег.
   - Но вы же знаете по его билету...
   - Они хотят удостовериться, что он не изменит своих намерений. Мы  идем
в Санто-Доминго... Вы же  сами,  например,  объясняли  мне,  что  оплатили
проезд до Санто-Доминго только на тот случай, если  в  Порт-о-Пренсе...  У
него могут быть такие же соображения.
   - О нем запрашивает полиция?
   -  Возможно,  хотя  это  только  мое  предположение,  что  полиция   им
интересуется. Вы должны понять, что лично я ничего не имею  против  майора
Джонса. Очень может быть, что там затеяли проверку,  потому  что  какой-то
делопроизводитель...  Но  я  решил...  Вы  тоже  англичанин  и  живете   в
Порт-о-Пренсе... Я со  своей  стороны  вас  предостерег,  а  вы  со  своей
стороны...
   Меня раздражала его безупречная корректность, его крайняя  осторожность
и крайняя прямолинейность. Неужели капитан ни разу в жизни не споткнулся -
в юности или в пьяном виде, в отсутствие жены с парикмахерской  прической?
Я сказал:
   - Вы так говорите, будто он - карточный шулер. Уверяю вас, он  ни  разу
не предлагал сыграть в карты.
   - Да я ничего подобного не говорю...
   - Вы хотите, чтобы я смотрел в оба и держал ухо востро?
   - Так точно. И все. Если за ним было бы что-нибудь серьезное,  они  бы,
конечно, попросили, чтобы  я  его  задержал.  Может  быть,  он  сбежал  от
кредиторов. Кто знает? Или что-нибудь  по  женской  линии,  -  добавил  он
брезгливо,  встретившись  взглядом  с  непреклонной  женщиной  в  каменной
прическе.
   - Капитан, при всем моем к вам уважении должен сказать, что  я  никогда
не был осведомителем.
   - Я ни о чем таком  вас  и  не  прошу,  мистер  Браун.  Не  могу  же  я
обратиться к такому старому человеку, как мистер Смит... по поводу  майора
Джонса... - И снова меня поразили эти три фамилии,  взаимозаменяемые,  как
комические маски в фарсе.
   - Если я что-нибудь замечу, о чем стоило бы вам сообщить... но имейте в
виду, я не собираюсь за ним следить!
   Капитан сокрушенно вздохнул:
   - Мало человеку и без этого хлопот в таком рейсе...
   Он начал рассказывать длинную историю о том,  что  случилось  два  года
назад в порту, куда мы шли. В чае ночи раздались выстрелы, и через полчаса
к трапу подошли офицер и двое полицейских -  они  хотели  обыскать  судно.
Капитан,  естественно,  этого  не  разрешил.  Судно  пароходной   компании
Королевства Нидерландов пользуется экстерриториальностью.  Поднялся  спор.
Капитан полностью доверял своему вахтенному - как оказалось,  зря:  матрос
заснул на вахте.  Отправившись  на  поиски  вахтенного  штурмана,  капитан
заметил кровавые следы. Они привели его к одной  из  спасательных  шлюпок,
где он и обнаружил беглеца.
   - И что вы с ним сделали? - спросил я.
   - Ему оказал помощь судовой врач,  а  потом  я,  натурально,  сдал  его
надлежащим властям.
   - А может, он искал политического убежища?
   - Не знаю, чего он искал. И откуда мне это  знать?  Он  был  совершенно
неграмотный, и к тому же у него не было денег на проезд.


   Когда после разговора с  капитаном  я  снова  увидел  Джонса,  я  сразу
почувствовал к нему ничем не оправданную симпатию. Если бы в эту минуту он
предложил  сыграть  в  покер,  я  бы,  не  раздумывая,  согласился   и   с
удовольствием ему проиграл, только чтобы выказать ему доверие и избавиться
от дурного вкуса во рту. Я пошел по палубе вдоль правого борта,  чтобы  не
встретиться с мистером Смитом, и меня обдало волной; не  успев  нырнуть  к
себе в каюту, я лицом к лицу столкнулся с мистером Джонсом. Меня обуревало
чувство вины, словно я уже выдал все его тайны. Он остановился и предложил
угостить меня пивом.
   - Пожалуй, рановато... - сказал я.
   - В Лондоне как раз открывают кабаки.
   Я поглядел на часы - на них было без пяти одиннадцать  -  и  покраснел,
словно попросил у него документы. Пока Джонс ходил разыскивать стюарда,  я
взял книгу, которую он оставил  в  баре.  Это  было  дешевое  американское
издание  с  голой  девицей  на  обложке,  развалившейся  задом  кверху  на
роскошной постели. Заголовок гласил: "Теперь или  никогда!"  На  титульном
листе было нацарапано карандашом: "Р.Дж.Джонс". Устанавливал  ли  он  этой
подписью свою личность или сохранял книгу? Я открыл ее наудачу. "Верить? -
голос Джеффа хлестнул ее, как удар бича..." - В это время вернулся Джонс с
двумя кружками светлого пива в руках. Я  положил  книгу  и  пробормотал  с
неуместным смущением:
   - Sortes Virgilianae [Вергилиевы прорицания (лат.);  гадание  по  книге
Вергилия "Энеида"].
   - Чего-чего? - Джонс поднял кружку и, перелистав в  уме  свой  словарь,
по-видимому, отверг, как совсем устаревшее, "дай бог не последнюю" и выдал
более современное: - Пошли-поехали? - Отпив глоток, он добавил:
   - Видел, как вы беседовали с капитаном.
   - Да?
   - К этому старому черту не  подступишься!  Желает  общаться  только  со
сливками общества. - "Сливки общества" явно отдавали нафталином:  на  этот
раз словарь его подвел.
   - Ну, какие же я - сливки общества?
   - Не обижайтесь. Для меня эти слова имеют особый смысл. Я делю весь мир
на две части: на сливки общества и на его подонки. Сливки  могут  обойтись
без подонков, а вот подонкам без сливок не прожить. Я - подонок.
   - А что именно вы подразумеваете под этим словом? Наверно, и в него  вы
вкладываете свой особый смысл?
   - У сливок общества - постоянный заработок или  верный  доход.  Они  на
что-то сделали ставку, ну, как вы, например,  на  вашу  гостиницу.  А  мы,
подонки, добываем на жизнь где придется - в кабаках, в барах. Держим  ушки
на макушке и глазами не хлопаем.
   - Значит, изворачиваетесь по мере сил, чтобы прожить?
   - Частенько от этог