во, пытаясь залить ощущение своей непричастности. Я был пьян и знал  это
- в глазах моих стояли пьяные слезы, и мне хотелось швырнуть стакан об пол
и присоединиться к танцующим. Но я был им чужой, всегда и  повсюду  чужой.
Тули ушла со своими молодыми друзьями, а мисс Кин уехала к родственникам в
Коффифонтейн, оставив свое кружевное плетение на стуле под Вандервельде. Я
же всю жизнь буду защищен, как  в  бытность  мою  кассиром,  гигиеническим
экраном из пластика. До меня даже не долетало дыхание танцующих, когда они
кружили вокруг моего стола.
   Тетушка, очевидно, сейчас обсуждает какие-то  важные  для  нее  дела  с
генералом Абдулом. Она встретила своего приемного сына  в  Милане  гораздо
теплее, чем она встречает меня. Она,  прощаясь  с  Вордсвортом  в  Париже,
посылала ему воздушные поцелуи, и в глазах у нее стояли слезы. У нее  свой
мир, в который мне доступа нет,  и  лучше  мне  было  оставаться  с  моими
георгинами и прахом матушки, которая - если можно верить тетушке  -  вовсе
не была моей матерью. И так я сидел в отеле  "Западный  Берлин",  проливая
пьяные слезы от жалости к себе, и завидовал мужчинам,  которые  танцевали,
положив руки на плечи друг другу.
   - Уедем отсюда, - сказал я шоферу,  когда  он  вернулся  за  столик.  -
Допивайте пиво, и поедем.
   - Вам не понравилось? - спросил он, когда мы  поднимались  на  холм  по
дороге в отель.
   - Я просто устал, в этом все дело. Я хочу лечь спать.
   Возле отеля путь нам преградили две полицейские машины. Пожилой человек
с тростью, висящей на левой руке, выбираясь из машины, поставил  на  землю
правую негнущуюся ногу, как раз когда мы подъехали.
   Шофер сказал мне с почтительным ужасом:
   - Это полковник Хаким.
   На полковнике был классический серый костюм из фланели в белую полоску,
и я заметил небольшие седые усы. Он был похож на ветерана армии или флота,
выходящего из автомобиля у своего клуба.
   - Очень большой человек, - сказал шофер, - к грекам хорошо относится.
   Я прошел в отель мимо полковника. Администратор стоял в дверях явно для
того, чтобы встретить его. Я для него был столь незначительной особой, что
он даже не посторонился, чтобы дать мне пройти,  и  не  ответил,  когда  я
пожелал ему доброй ночи. Мне пришлось обойти его. Я поднялся  в  лифте  на
пятый этаж. Увидев свет под дверью  тетушкиного  номера,  я  постучался  и
вошел. В ночной кофточке она сидела очень прямо в постели и читала роман в
яркой бумажной обложке.
   - Знакомился со Стамбулом, - сказал я.
   - Я тоже.
   Шторы были раздвинуты, и внизу под нами  лежал  город  с  его  тысячами
огней. Она положила книжку рядом  с  собой.  На  обложке  была  изображена
обнаженная молодая женщина. Она лежала в постели, из спины  у  нее  торчал
нож. Рядом стоял мужчина со зверским лицом и  красной  феской  на  голове.
Книга называлась "Турецкие услады".
   - Погружаюсь в местную атмосферу, - сказала она.
   - Этот человек в феске и есть убийца?
   - Нет, это полицейский. Неприятный тип по имени полковник Хаким.
   - Как странно... Дело в том, что...
   - Убийство произошло в этом самом отеле  "Пера  палас",  но  тут  очень
много перевранных деталей, как обычно  у  романистов.  В  девушку  влюблен
агент британской секретной службы, несгибаемый  человек  с  чувствительной
душой по имени Эмис, и в последний вечер перед убийством он  пригласил  ее
на обед в ресторан "У Абдуллы" - помнишь, мы там завтракали? Потом следует
любовная сцена в Святой Софии и покушение на жизнь Эмиса в Голубой мечети.
Мы с тобой словно совершили литературное паломничество.
   - Вряд ли это имеет отношение к литературе.
   - Ты все же сын своего отца.  Он  все  пытался  заставить  меня  читать
Вальтера Скотта, особенно "Роб Роя", но я всегда  предпочитала  такое  вот
чтение. Действие развертывается гораздо быстрее и описаний куда меньше.
   - И этот Эмис убил ее?
   - Нет, конечно, но его подозревает полковник Хаким, который  использует
очень жестокие методы ведения допроса, - сказала она со смаком.
   Раздался телефонный звонок. Я снял трубку.
   - Может, это наконец генерал Абдул, - сказала она, - хотя  вряд  ли  он
станет звонить так поздно.
   - Говорит портье. Мисс Бертрам у себя?
   - Да. А в чем дело?
   - Простите, что вынужден ее побеспокоить, но ее хочет видеть  полковник
Хаким.
   - В такой поздний час? Абсолютно невозможно. Что случилось?
   - Он уже поднимается к вам. - В трубке послышались гудки.
   - Полковник Хаким сейчас идет к вам, - сказал я.
   - Полковник Хаким?
   - Невымышленный полковник Хаким. Он тоже полицейский чин.
   - Полицейский чин? Снова?  Я  готова  поверить,  что  вернулись  старые
времена.  Времена  мистера  Висконти.  Генри,  будь  любезен,  открой  мой
чемодан.  Зеленый.  Там  лежит  светлое  пальто.  Желтовато-коричневое,  с
меховым воротником.
   - Да, тетушка. Оно здесь.
   - А под ним в картонной коробке свеча, декоративная свеча.
   - Нашел коробку.
   - Достань свечу, но смотри, будь  осторожен  -  она  довольно  тяжелая.
Поставь ее сюда, на тумбочку, и зажги. При свечах я выгляжу гораздо лучше.
   Свеча была необыкновенно тяжелая, и я едва не выронил ее. Я решил,  что
для устойчивости в основание свечи вделан  свинец.  Большой  алый  брусок,
высотой в фут, был с четырех сторон  украшен  геральдическими  значками  и
завитушками. Понадобилось немало искусства, чтобы отлить все это в  воске,
которому суждено было так быстро сгореть. Я зажег фитиль.
   - А теперь потуши свет, - сказала тетушка.
   Она оправила кофту  и  взбила  подушку.  В  дверь  постучали,  и  вошел
полковник Хаким.
   Он остановился в дверях и поклонился.
   - Мисс Бертрам? - спросил он.
   - Да. А вы полковник Хаким?
   - Да. Я должен  извиниться  перед  вами  за  такой  поздний  визит  без
предупреждения. - Он говорил по-английски с еле уловимым акцентом.  -  Мне
кажется, у нас есть общий знакомый, генерал Абдул. Разрешите мне сесть.
   - Конечно. Прошу вас. Кресло у туалетного столика  самое  удобное.  Это
мой племянник Генри Пуллинг.
   - Добрый вечер, мистер Пуллинг. Я надеюсь,  вам  понравился  дансинг  в
отеле "Западный Берлин"? Веселое место, почти неизвестное туристам. Могу я
зажечь свет, мисс Бертрам?
   - Я бы попросила вас  этого  не  делать.  У  меня  слабые  глаза,  и  я
предпочитаю поэтому читать при свече.
   - Очень красивая свеча.
   - Их делают в Венеции. Это гербы их четырех дожей,  самых  великих,  но
только не спрашивайте  меня  их  имена.  Как  поживает  генерал  Абдул?  Я
надеялась повидать его.
   - Боюсь, что генерал Абдул тяжело болен.
   Прежде чем сесть в кресло, полковник Хаким повесил  палку,  зацепив  ее
ручкой за зеркало. Он  наклонился  к  тетушке,  слегка  вытянув  шею,  что
придало почтительность всей его позе. Объяснялось, однако, все просто -  в
правом ухе, как я заметил, у него был маленький слуховой аппарат.
   - Насколько я понимаю, генерал Абдул  был  вашим  большим  другом...  и
другом мистера Висконти? - сказал он.
   - Вы хорошо осведомлены, полковник, - сказала тетушка с обворожительной
улыбкой.
   - Такая у меня работа - совать нос в чуждые дела.
   - Чужие.
   - Эх, давно не говорил по-английски.
   - Вы следили за мной, когда я ездил в "Западный Берлин"? - спросил я.
   - Нет, но  это  я  посоветовал  шоферу  отвезти  вас  туда,  -  ответил
полковник. - Мне казалось, вам будет интересно, и потому я  надеялся,  что
вы  пробудете  там  подольше.  Фешенебельные  ночные  клубы  здесь   очень
банальные, без местной экзотики. Они мало чем отличаются от парижских  или
лондонских, с той только разницей, что там шоу  получше.  Я,  естественно,
велел шоферу отвезти вас сперва в  какое-нибудь  другое  место.  Но  разве
угадаешь?
   - Расскажите мне  про  генерала  Абдула,  -  нетерпеливо  прервала  его
тетушка. - Что с ним случилось?
   Полковник Хаким наклонился к  тетушке  еще  больше  и  сказал,  понизив
голос, будто выдавал какой-то секрет:
   - Он был застрелен, когда пытался бежать.
   - Бежать?! - воскликнула тетушка. - Бежать от кого?
   - От меня.
   Полковник Хаким скромно потупил  глаза  и  поправил  слуховой  аппарат.
Затем наступила долгая  пауза.  Казалось,  никто  не  находил  слов.  Даже
тетушка пребывала в замешательстве.  Она  откинулась  на  подушку,  слегка
приоткрыв рот. Полковник достал из кармана жестяную коробочку.
   - Ментоловые пастилки. Прошу прощения.  Совсем  замучила  астма.  -  Он
положил пастилку под язык и принялся сосать.
   Снова наступило молчание, которое наконец нарушила тетушка.
   - От этих пастилок мало пользы, - сказала она.
   -  Мне  думается,  дело  в  самоощущении.  Астма  относится  к  нервным
болезням. А пастилки как бы смягчают приступ. Но, наверное, только потому,
что я верю, что они смягчают.
   Чувствовалось, что ему трудно говорить из-за одышки.
   - У меня обычно начинается обострение, когда дело, которым я занимаюсь,
достигает кульминации.
   - Мистер Висконти тоже страдал от  астмы,  -  сказала  тетушка.  -  Его
вылечили гипнозом.
   - Я бы не хотел отдать себя целиком в чужие руки.
   - Мистер Висконти, разумеется, сам держал в руках гипнотизера.
   - Тогда другое дело, - сказал одобрительно полковник  Хаким.  -  А  где
сейчас мистер Висконти?
   - Представления не имею.
   - Генерал Абдул тоже не имел. Нам эти сведения нужны исключительно  для
архива "Интерпола". Дело более чем тридцатилетней давности. Я спросил  вас
между прочим. Лично я не заинтересован. Не это цель моего допроса.
   - А вы меня допрашиваете?
   - В каком-то смысле да. Надеюсь, форма вас устраивает.  Мы  нашли  ваше
письмо, адресованное генералу Абдулу. Там речь идет о вкладе,  который  он
вам рекомендовал сделать. Вы писали ему о том, что находите целесообразным
поместить вклад пока в Европе, притом анонимно. Но что  и  это  связано  с
какими-то трудностями.
   - Полагаю, вы не работаете на английский банк?
   - К сожалению, я не тот счастливчик, но генерал Абдул затеял  кое-какие
делишки. Ему сильно не хватало финансов, и он вспомнил о  старых  друзьях,
которые участвовали в его денежных махинациях  в  прежние  времена.  Таким
образом, он вошел в контакт с вами (может  быть,  он  надеялся  через  вас
снова связаться с Висконти), с немцем по фамилии Вайсман, о котором вы, по
всей вероятности, никогда не слышали, и еще с  неким  человеком,  которого
зовут Гарвей Краудер, он упаковщик мяса в Чикаго. Он давно  находится  под
наблюдением ЦРУ, и они сообщили нам. Я, как  вы  понимаете,  упомянул  эти
имена только потому, что эти люди арестованы и дали показания.
   - Если вам нужны сведения для ваших досье, - сказала тетушка, - я  могу
сообщить, что генерал Абдул советовал мне купить конвертируемые  облигации
"Дойче Тексако" -  в  Англии  это  исключено  из-за  больших  комиссионных
надбавок, а за границей для проживающей там англичанки все это  совершенно
незаконно. Поэтому мне только и оставалось сделать это анонимно.
   - Неплохая версия, - сказал полковник Хаким. Он снова стал задыхаться и
положил в рот еще одну пастилку. - Я упомянул эти имена только  для  того,
чтобы показать, что генерал Абдул слегка выжил из ума. Нормальный  человек
не станет финансировать такого рода операцию в Турции, да еще иностранными
деньгами. Умная женщина, как вы, могла бы сообразить,  что,  если  бы  его
операция имела хоть малейший шанс на успех, он нашел бы  поддержку  здесь,
на месте. Он не стал бы предлагать  чикагскому  упаковщику  мяса  двадцать
пять процентов дохода и долю в прибыли.
   - Мистер Висконти безусловно сообразил бы все это, - сказала тетушка.
   - Но сейчас  вы  живете  одна  и  не  можете  воспользоваться  советами
Висконти. Не исключено, что вас прельстили легкие доходы...
   - Помилуйте, полковник. У меня нет детей, и мне не для кого копить.
   - А может быть, и авантюрность этой затеи.
   - В моем возрасте? - Тетушка просияла от удовольствия.
   В дверь постучали, и вошел полицейский. Он  что-то  сказал  полковнику,
который перевел нам:
   - Ничего предосудительного в багаже  мистера  Пуллинга  не  найдено,  -
сказал он. - А теперь, если вы не возражаете... Мой  человек  будет  очень
осторожен, он наденет чистые перчатки, и, могу вас заверить, он ничего  не
сомнет... Вы не будете возражать, если я зажгу электрический свет, пока он
работает?
   - Буду, и даже очень, - сказала тетушка, - я  забыла  в  поезде  темные
очки, и если вы не хотите, чтобы у меня потом раскалывалась голова...
   - Конечно, нет, мисс Бертрам. Он справится и так. Вы простите нас, если
обыск из-за этого немного затянется?
   Полицейский начал с тетушкиной сумочки и часть  бумаг  из  нее  передал
полковнику Хакиму.
   - Сорок фунтов в туристских чеках, - сказал он.
   - Я обменяла десять, - сказала тетушка.
   - Я вижу по вашему  билету,  вы  собираетесь  лететь  завтра,  то  есть
сегодня. Недолго вы здесь пробыли. Что заставило вас ехать  поездом,  мисс
Бертрам?
   - Мне хотелось встретиться в Милане с пасынком.
   Полковник поглядел на тетушку с недоумением.
   - Как же так? Судя по паспорту, вы не были в браке.
   - Это сын мистера Висконти.
   - И тут мистер Висконти.
   Полицейский рылся  в  тетушкином  чемодане.  Он  заглянул  в  картонную
коробку от свечи, потряс ее и понюхал.
   - Это коробка для свечи, - сказала  тетушка.  -  По-моему,  я  вам  уже
говорила - эти свечи делают в Венеции. Одной хватает на  все  путешествие.
Гарантия, кажется, двадцать четыре часа непрерывного горения. А то и сорок
восемь.
   - Вы сжигаете истинное произведение искусства.
   - Генри, подержи свечу, чтобы полицейскому было лучше видно.
   Меня снова поразил вес свечи, когда я ее поднял.
   - Не беспокойтесь, мистер Пуллинг, он кончает.
   Я с облегчением поставил свечу на место.
   - Ну хорошо, - сказал полковник. - Ничего компрометирующего мы в  вашем
багаже не нашли.
   Полицейский теперь укладывал вещи обратно в чемодан.
   -  Сейчас  мы  должны  будем  осмотреть  весь  номер,  это  уже  чистая
формальность. И  постель  мисс  Бертрам,  если  вы  будете  так-любезны  и
согласитесь пересесть на стул, - сказал полковник.
   Он сам принял участие в обыске: волоча ногу, он  обходил  всю  комнату,
шарил палкой под кроватью и за шкафом.
   - А теперь ваши карманы, мистер Пуллинг.
   Еле сдерживая злость,  я  выложил  содержимое  карманов  на  журнальный
столик. Он внимательно пролистал записную книжку и вынул из нее вырезку из
"Дейли телеграф". Нахмурив брови, он с  недоумевающим  видом  прочитал  ее
вслух:   "Мне   особенно   понравились   карминно-красный   "Мэтр   Роже",
светло-красный с белыми кончиками "Черио",  кармазинная  [темно-малиновая]
"Арабская ночь", "Черная вспышка" и "Алый Бахус"...
   - Объясните, пожалуйста, мистер Пуллинг.
   - Тут нечего объяснять, - сказал я сухо.
   - Простите мне мое невежество.
   - Это отчет о выставке георгинов. В Челси. Я интересуюсь георгинами.
   - Это цветы?
   - Разумеется.
   - Названия звучат так странно, будто лошадиные  клички.  Меня  ввело  в
заблуждение слово "кармазинная". - Он положил вырезку обратно и,  припадая
на одну ногу, подошел к тетушке. - А теперь я  хочу  пожелать  вам  доброй
ночи, мисс Бертрам. Вы сегодня скрасили  мне  исполнение  моих  неприятных
обязанностей. Вы даже не представляете, как надоели мне все  эти  сцены  с
оскорбленной невинностью. Завтра я пришлю за вами полицейскую машину - она
отвезет вас на аэродром.
   - Не беспокойтесь, пожалуйста. Мы можем взять такси.
   - Мы бы не хотели, чтобы вы опоздали на самолет.
   - Может быть, нам отложить самолет еще на  один  день  и  повидаться  с
бедным генералом Абдулом?
   - Боюсь, к нему не допускают посетителей. А что за книжку  вы  читаете?
Что за отвратный тип в красной феске? Это он всадил нож в девушку?
   - Нет. Это полицейский. Его зовут полковник Хаким, сказала тетушка,  на
лице у нее было написано злорадное удовлетворение.
   Как только за полковником закрылась  дверь,  я  сердито  напустился  на
тетушку.
   - Тетя Августа, что все это значит? - спросил я.
   - Небольшой политический скандал,  насколько  я  понимаю.  В  Турции  к
политике относятся серьезней, чем у  нас  в  Англии.  Совсем  недавно  они
казнили какого-то премьер-министра. Мы  только  мечтаем  об  этом,  а  они
действуют. Должна признаться, я так  и  не  поняла,  что  затевал  генерал
Абдул. Глупо в его возрасте. Ему уже стукнуло восемьдесят.  Но  в  Турции,
мне  кажется,  столетних  больше,  чем   в   любой   европейской   стране.
Сомнительно, однако, чтобы бедняжка Абдул дожил до своего столетия.
   - Вы осознали, что нас депортируют?  Я  думаю,  нам  надо  позвонить  в
британское посольство.
   -  Ты  преувеличиваешь,  дорогой.  Они  просто  предоставляют  в   наше
распоряжение полицейскую машину.
   - Ну а что, если мы откажемся?
   - Я не собираюсь отказываться. У нас зарегистрированы места в самолете.
Я сделала вклад и больше не  намерена  тут  болтаться.  Я  не  надеюсь  на
быструю прибыль, но двадцать пять процентов - это всегда риск.
   - Какой вклад, тетя Августа? Сорок фунтов в туристских чеках?
   - Что ты, дорогой. Я купила довольно крупный золотой слиток  в  Париже.
Помнишь того человека из банка?
   - Вот что они искали. А где, скажите на милость, вы его прятали?
   Я поглядел на свечу и вспомнил, как меня поразил ее вес.
   - Да, дорогой. Ты умница, что догадался. Про полковника Хакима этого не
скажешь. Подумать только, как нам  повезло,  что  они  застрелили  бедного
генерала Абдула до того, как я передала ему свечу, а не после.  Интересно,
жив ли он еще. Они, наверное, просто не хотели обсуждать все  эти  ужасные
подробности с  женщиной.  В  любом  случае  я  закажу  заупокойную  мессу.
Сомнительно, чтобы человек  в  его  возрасте  мог  долго  протянуть  после
пулевого ранения. Один шок чего стоит, если даже они  не  прострелили  ему
жизненно важные органы...
   Я прервал ее рассуждения.
   - Надеюсь, вы не повезете слиток обратно в Англию? -  спросил  я.  Меня
вдруг разозлило это полузабытое слово "слиток". Прямо из романа о пиратах.
- Неужели у вас совсем нет уважения к закону?
   - Все зависит, дорогой, от закона, на который ты ссылаешься. К примеру,
возьми десять заповедей. Я не могу воспринимать серьезно заповедь о воле и
осле.
   - Английских таможенников провести не так легко, как турецкую полицию.
   - Полусгоревшая свеча выглядит  очень  убедительно.  Я  и  раньше  этим
пользовалась.
   - А что, если они попытаются взять ее в руки?
   -  Но  они  не  станут  этого  делать,  дорогой.  Будь  фитиль  и  воск
нетронутыми, они могли бы еще заставить  меня  заплатить  пошлину  или  же
какой-нибудь подозрительный чиновник решил бы, что это фальшивая свеча,  в
которой  спрятаны  наркотики.  Но  это  всего  лишь  полусгоревшая  свеча.
Нет-нет. Риск невелик. И кроме того, мой возраст - надежная защита.
   -  Я  отказываюсь  лететь  в  Англию  с  этим  слитком.  -  Меня  опять
передернуло.
   - У  тебя  нет  выбора,  дорогой.  Полковник,  безусловно,  сам  придет
проводить нас, а посадки до Лондона  не  будет.  В  чем  главная  прелесть
депортации? Нам не надо еще раз проходить через турецкую таможню.
   - Скажите на милость, тетя Августа, для чего вы все это делаете?  Брать
на себя такой...
   - Мистеру Висконти нужны деньги.
   - Но он украл ваши.
   - Это было очень давно. Сейчас они все наверняка кончились.



16

   Вернувшись домой, я словно попал в другой, какой-то более светлый  мир;
я приехал под вечер, когда тени уже начали удлиняться; где-то  вдалеке  по
Норман-лейн на бешеной  скорости  пронесся  мопед;  подросток  насвистывал
мотив из битлов. С непередаваемым облегчением я  позвонил  в  "Петушок"  и
заказал протертый суп из шпината, бараньи котлетки и "чеддер" - в Стамбуле
я ничего подобного не ел. Затем я вышел в сад. Майор  Чардж  забросил  мои
георгины; с каким удовольствием  я  стал  поливать  их,  пересохшая  почва
впитывал