- Я бы предпочел, чтобы написали мой портрет.
   - Но портрет не обойдешь со всех сторон, а у мадам Тюссо - я где-то  об
этом читала - они надевают на вас вашу же собственную одежду. Я бы  охотно
дала им голубое платье... Да что зря говорить... - сказала она со  вздохом
сожаления. -  Вряд  ли  я  когда-нибудь  буду  столь  знаменитой.  Тщетные
мечты...
   Она отошла от витрины, и я видел, что она слегка удручена.
   - Преступники, королевы, политические деятели, -  пробормотала  она.  -
Любовь невысоко котируется, если, конечно, ты  не  Нелл  Гвинн  [любовница
короля Карла II] или не новобрачная в ванне  [имеется  в  виду  знаменитая
уголовная история, когда убийца топил в ванне своих молодых жен].
   Мы подошли к двери бара "Звезда и подвязка", и тетушка предложила зайти
туда и что-нибудь выпить. Все стены внутри пестрели надписями философского
содержания: "Жизнь - улица, идущая в  одном  направлении,  обратного  пути
нет"; "Брак  -  великий  институт  для  тех,  кто  любит  институты";  "Не
пытайтесь убедить мышь в том, что черный  кот  приносит  счастье".  Помимо
надписей там висели еще старые программы и фотографии. Я заказал для  себя
херес, а тетушке портвейн с коньяком. Отойдя от стойки, я увидел, что  она
внимательно рассматривает какую-то  пожелтевшую  фотографию:  слон  и  две
дрессированные собачки были сняты во время представления  перед  Дворцовым
Молом. Перед ними стоял  крупный  мужчина  -  фрак,  цилиндр,  цепочка  от
карманных часов, - а рядом стройная молодая женщина в трико  с  хлыстом  в
руке.
   - Это Карран, - сказала тетушка. - С этого начиналось. А это  Хэтти.  -
Она указала на молодую женщину. - Какое это было время!
   - Но вы ведь не работали в цирке, тетя Августа?
   - Нет, конечно, но я случайно там оказалась в тот  момент,  когда  слон
наступил на ногу Каррану,  и  после  этого  мы  стали  близкими  друзьями.
Бедняга, он был вынужден лечь в больницу, а когда он  оттуда  вышел,  цирк
переехал в Уэймут без него. Хэтти  тоже  уехала,  но  она,  правда,  потом
вернулась, после того, как мы все устроили.
   - Устроили что?
   - Я тебе все это как-нибудь потом расскажу, а сейчас  мы  должны  найти
Хэтти.
   Тетушка залпом выпила свой портвейн с коньяком, и мы вышли на  холод  и
ветер.  Напротив  бара   был   канцелярский   магазин,   где   продавались
юмористические открытки и куда направилась тетушка, чтобы навести справки.
Металлическая карторама с открытками поворачивалась со  скрежетом,  словно
ветряная мельница. Я заметил открытку с изображением бутылки пива  Гиннеса
и толстухи с аквалангом, парящей в воздухе вниз головой. Надпись  гласила:
"Днищем вверх!" На другой открытке пациент в больнице обращался к хирургу:
"Я не просил делать мне обрезание, доктор!" Но тут появилась тетушка.
   - Это здесь, - сказала она. - Я чувствую, что не ошиблась.
   В окне соседнего дома между стеклом и  тюлевой  занавеской  мы  увидели
объявление: "Чайная Хэтти.  Столики  только  по  предварительной  записи".
Возле двери были выставлены фотографии Мэрилин  Монро,  Фрэнка  Синатры  и
герцога Эдинбургского,  очевидно  с  автографами,  хотя  автограф  герцога
вызывал некоторое недоверие. На наш звонок вышла старая дама. На ней  было
черное вечернее платье и масса агатовых  украшений,  которые  побрякивали,
когда она двигалась.
   - Слишком поздно, - сказала она недовольно.
   - Хэтти! - сказала тетушка.
   - Впуск прекращается ровно в шесть тридцать, если  нет  предварительной
договоренности.
   - Хэтти, я Августа.
   - Августа!!
   - Хэтти, ты нисколько не изменилась!
   Но я вспомнил фотографию молоденькой девушки в трико с хлыстом в  руке,
скосившей глаза на Каррана, и решил, что время все же коснулось Хэтти, и в
гораздо большей степени, чем показалось тетушке.
   - Хэтти, это мой племянник Генри. Ты ведь знаешь про него?
   Они обменялись взглядами, от которых мне стало не по себе. Почему я мог
быть предметом их разговора в те далекие годы? Была ли посвящена  Хэтти  в
тайну моего рождения?
   - Заходите, заходите, пожалуйста. Оба  заходите.  Я  только  собиралась
выпить чашечку чаю - непрофессиональную, - добавила, хихикнув, Хэтти.
   - Сюда? - спросила тетушка, открывая дверь в комнату.
   - Нет-нет, дорогая. Это для клиентов.
   Я  успел  заметить  на  стене  гравюру  сэра   Альма-Тадемы   [художник
голландского происхождения, в 1873 г. принявший британское  подданство]  -
толпа высоких голых женщин в римской бане.
   - А вот, дорогая, и моя  берложка,  -  сказала  Хэтти,  отворив  другую
дверь. Комната была небольшая, вся заставленная вещами, и мне  показалось,
что почти все было накрыто сверху розовато-лиловыми шалями  с  бахромой  -
стол, спинки  стульев,  полочка  над  камином;  шаль  свешивалась  даже  с
поясного портрета крупного мужчины, в котором я узнал мистера Каррана.
   - Преп, - сказала, взглянув на портрет, тетушка Августа.
   - Преп, - повторила Хэтти, и обе они  рассмеялись  какой-то  шутке,  им
одним ведомой.
   - Это сокращение от "преподобный", - пояснила мне тетушка, - но это  мы
просто придумали. Помнишь,  Хэтти,  как  мы  объясняли  это  полиции?  Его
карточка до сих пор висит на стене в "Звезде и подвязке".
   - Я там сто лет не была,  -  сказала  Хэтти.  -  Покончила  с  крепкими
напитками.
   - И ты там тоже есть, и слон. Ты не помнишь, как звали слона?
   Хэтти достала еще две чашки из посудного шкафчика - на него  тоже  была
наброшена шаль с бахромой.
   -  Помню,  что  это  было  не  избитое  имя,   вроде   Джумбо.   Что-то
классическое. Боже, что делается с памятью в нашем возрасте, Августа!
   - Цезарь?
   - Нет, не Цезарь. Возьмите сахару, мистер...
   - Зови его Генри, Хэтти.
   - Один кусочек, - сказал я.
   - О боже, боже, какая у меня была когда-то память.
   - Вода кипит, дорогая.
   Возле спиртовки с кипящим чайником стоял большой  чайник  для  заварки.
Хэтти налила чаю в чашки.
   - Ой, простите, совсем забыла про ситечко.
   - Ну и бог с ним, Хэтти.
   - Все из-за клиентов. Им я никогда не процеживаю чай,  поэтому  забываю
делать это для себя.
   На столе стояла тарелка с имбирным печеньем. Я взял одно для приличия.
   - С Олд-Стин, - сказала мне тетушка.  -  Старая  добрая  лавка.  Такого
имбирного печенья нигде нет.
   - Они сделали нынче там  игорное  бюро,  -  сказала  Хэтти.  -  Плутон,
милочка? Не был ли он Плутон?
   - Нет, не Плутон, это я точно знаю. Мне кажется, имя на букву "Т".
   - На "Т" ничего классического в голову не приходит.
   - Это имя было дано не просто так - оно было с чем-то связано.
   - Безусловно.
   - С чем-то историческим.
   - Скорее всего.
   - А ты помнишь собак? Они там тоже на фотографии.
   - Ведь это они навели Каррана на мысль...
   - Преп, - снова повторила  тетушка,  и  они  дружно  рассмеялись  общим
воспоминаниям.
   Мне вдруг стало тоскливо от своей несопричастности, и я взял  еще  одно
печенье.
   - Мальчик, оказывается, сластена, - заметила Хэтти.
   - Подумать только, эта лавчонка на Олд-Стин пережила две войны.
   - Мы тоже, - сказала Хэтти. - Но нас не превратили при этом  в  игорное
бюро.
   - Нас сокрушить может только атомная бомба, - сказала тетушка.
   Я решил, что мне пора принять участие в разговоре.
   - Ситуация на Ближнем Востоке очень тревожная, - сказал я,  -  судя  по
тому, что сегодня пишет "Гардиан".
   - Кто их разберет, - ответила Хэтти, и обе они с тетушкой погрузились в
свои думы. Тетушка достала из чашки чаинку, положила ее сверху на  руку  и
прихлопнула другой рукой. Чаинка прилепилась к  вене,  окруженной  просом,
как называла старческие пятнышки моя мать.
   - Пристал,  никак  не  избавиться.  Одна  надежда,  что  он  высокий  и
интересный мужчина.
   - Это не новый знакомый, - поправила ее Хэтти.  -  Это  воспоминание  о
ком-то ушедшем, но таком, которого ты все еще забыть не можешь.
   - Живой или мертвый?
   - Может быть и то, и другое. Зависит от того, насколько крепкая чаинка.
   - Если он жив, тогда это может быть бедняжечка Вордсворт.
   - Вордсворт умер, дорогая, притом много лет назад.
   - Это не тот Вордсворт. Мой Вордсворт крепкий, как дерево. Я все думаю,
кто бы это мог быть из покойников?
   - Может, бедняжечка Карран?
   - Он не идет у меня из головы с той минуты, как я приехала в Брайтон.
   - Ты не будешь возражать, дорогая, если  я  сделаю  чашечку  настоящего
профессионального чая тебе и твоему другу?
   - Племяннику, - на сей раз  тетушка  поправила  ее.  -  Да,  это  будет
забавно.
   -  Я  поставлю   еще   чайник.   Чаинки   должны   быть   свежие.   Для
профессиональных целей я беру "Лапсан сучон", а обычно  пью  цейлонский  -
"Лапсан" дает большие чаинки, по ним хорошо гадать.
   Когда она вернулась, сполоснув заварной чайник и  наши  чашки,  тетушка
сказала:
   - Хэтти, позволь нам расплатиться.
   - Даже слышать об этом не хочу после всего, что было пройдено вместе  с
тобой.
   - И с препом, - сказала тетушка, и они вновь захихикали.
   Хэтти заварила чай крутым кипятком.
   - Я не даю чаю перестояться, листья гораздо лучше  говорят,  когда  они
свежие, - сказала Хэтти. Она наполнила наши чашки. - Ну а теперь, дорогая,
слей чай в эту миску.
   - Вспомнила! - воскликнула тетушка. - Ганнибал.
   - Какой Ганнибал?
   - Слон, который наступил на ногу Каррану.
   - Кажется, ты права, дорогая.
   - Я глядела на чаинки, и вдруг меня осенило.
   - Я не раз замечала это свойство чайного листа  -  возвращать  прошлое.
Смотришь на листья, и к тебе возвращается твое прошлое.
   - Ганнибала, думаю, уже тоже нет в живых?
   - Как знать, дорогая, слоны долго живут, -  сказала  Хэтти.  Она  взяла
тетушкину  чашку  и  принялась  внимательно  изучать  ее   содержимое.   -
Любопытно, очень любопытно, - пробормотала она.
   - Хорошее или плохое? - спросила тетушка.
   - Всего понемножку.
   - Тогда расскажи про хорошее.
   - Тебе предстоит много путешествовать вместе с каким-то  человеком.  Ты
поедешь за океан. И тебя ждет масса приключений.
   - С мужчинами?
   - Этого, дорогая, листья, к сожалению, не говорят, но, зная тебя, я  бы
не удивилась. Не раз твоей жизни и свободе будет грозить опасность.
   - Но удастся ее избежать?
   - Вижу нож, а может, это шприц.
   - Или нечто похожее? Ты, конечно, понимаешь, Хэтти, о чем я говорю?
   - В твоей жизни есть тайна.
   - Это не новость.
   -  Много  суеты,  какие-то  перемещения,  поездки  туда-сюда.  Не  могу
обрадовать тебя, Августа, в конце жизни не  вижу  покоя.  Какой-то  крест.
Может, ты ударишься в религию. А может, речь идет о каких-то плутнях?
   - Я всегда интересовалась религией, - заявила тетушка, - еще со  времен
Каррана.
   - Конечно, это может быть и птица, скажем стервятник. Держись  подальше
от пустынь. - Хэтти тяжело вздохнула. - Теперь мне все это  не  так  легко
дается, как прежде. Я ужасно устаю от незнакомых людей.
   - И все-таки, дорогая, хотя бы взгляни  на  чашку  Генри,  прошу  тебя,
взгляни лишь разок.
   Хэтти вылила мой чай и стала смотреть на дно чашки.
   - С мужчинами сложнее, - сказала она. - У них так много занятий,  каких
женщинам и не понять, и это мешает толкованию. У меня как-то  был  клиент,
который сказал, что он кромкострогалыцик. Я так и не знаю, что это значит.
Вы случайно не гробовщик?
   - Нет.
   - Тут какой-то предмет, напоминающий урну.  Взгляните  сами.  Слева  от
ручки. Это совсем недавнее прошлое.
   - Это, может быть, и есть урна, - сказал я, поглядев в чашку.
   - Вам тоже предстоит много путешествий.
   - Это не очень правдоподобно. Я всю жизнь  был  скорее  домоседом.  Для
меня поездка в Брайтон - целое приключение.
   - Но в будущем вам предстоят путешествия. Поездка за океан. С подругой.
   - Наверное, со мной, - сказала тетя Августа.
   - Возможно. Листья не лгут. Какая-то круглая штука, похожа на мишень. В
вашей жизни тоже есть тайна.
   - Я о ней только что узнал.
   - Я вижу впереди у вас тоже много суеты и перемещений. Как  в  чашке  у
Августы.
   - Это уже совсем невероятно, - сказал я. -  Я  веду  очень  размеренную
жизнь. Бридж раз в неделю  в  клубе  консерваторов.  И  конечно  же,  сад.
Георгины.
   - Мишень может означать цветок, - согласилась Хэтти. -  Простите  меня,
но я устала. Боюсь, что гадание было не на высоте.
   - Все было необыкновенно интересно, - сказал я из вежливости.  -  Хотя,
откровенно говоря, я не очень-то склонен верить таким вещам.
   - Возьмите-ка еще печенья, - сказала Хэтти.



6

   В тот вечер мы пообедали в закусочной под названием "Игроки в  крикет",
напротив которой в лавке букиниста  я  увидел  полное  собрание  сочинений
Теккерея за весьма умеренную цену. Я подумал, что оно будет совсем неплохо
выглядеть на полках под отцовскими томиками Вальтера Скотта, и решил,  что
вернусь сюда на следующий день и куплю его. Это решение всколыхнуло во мне
теплое чувство к отцу, сознание нашей с ним близости. Я, так же как и  он,
примусь за первый том, прочту все собрание до конца и,  дочитав  последние
страницы, начну сначала. Слишком большое количество книг слишком  большого
количества авторов способно лишь вызвать путаницу,  равно  как  и  слишком
большое число рубашек и костюмов. Именно по этой причине  я  стараюсь  как
можно реже обновлять свой  гардероб.  Найдутся,  вероятно,  люди,  которые
скажут то же самое о моем образе мыслей, но банк научил меня  остерегаться
экстравагантных идей, ибо они, как правило, оборачиваются банкротством.
   Я пишу о том, что мы пообедали  в  "Игроках",  но  правильнее  было  бы
сказать, что мы там плотно перекусили. В баре,  прямо  на  стойке,  стояли
корзины с горячими сосисками, и мы ели сосиски, запивая их бочковым пивом.
Я был поражен, когда увидел, сколько кружек пива  выпила  моя  тетушка,  и
стал слегка опасаться за ее кровяное давление.
   После второй кружки она сказала:
   -  Странно,  что  там  был  крест.  Это  я  про   гадание.   Я   всегда
интересовалась религией, с тех самых пор, как мы познакомились с Карраном.
   - Какую церковь вы посещаете? - спросил я. - По-моему, вы говорили мне,
что вы католичка.
   - Я так называю  себя  удобства  ради.  Это  связано  с  французским  и
итальянским периодами моей жизни. После того, как я рассталась с Карраном.
Он повлиял на меня в этом  отношении,  а  кроме  того,  все  мои  знакомые
девушки были католички, и мне не хотелось  выделяться.  Ты,  должно  быть,
удивишься, когда узнаешь, что мы сами когда-то ведали церковью,  Карран  и
я, здесь, в Брайтоне.
   - Ведали? Не понимаю.
   - Дрессированные собаки навели нас на эту мысль. Двух  из  них  привели
навестить Каррана в больнице еще до того, как цирк переехал. Это был  день
посещений, и пришло много женщин навестить своих  мужей.  Сперва  собак  в
палату не пустили. Подняли страшный шум. Но Карран уломал старшую  сестру,
объяснив ей, что это не просто собаки, а почти люди.  Он  сказал  ей,  что
каждый раз перед выступлением их купают в дезинфицирующих шампунях, каждую
собаку в отдельности. Это, конечно, была неправда, но ее он убедил. Собаки
в воротниках a la Pierrot [как у Пьеро (франц.)]  и  остроконечных  шляпах
подошли к койке и по очереди подали Каррану лапу, чтобы  он  пожал  ее,  а
потом ткнулись носом ему  в  лицо,  как  это  делают  в  знак  приветствия
эскимосы. Затем их быстро увели, пока не пришел доктор. Ты бы слышал,  что
говорили женщины: "Какие миленькие  собачки",  "Какие  лапушки".  На  наше
счастье, ни одна из собак не задрала ножку. "Они совсем, совсем как люди".
Какая-то женщина сказала: "А еще говорят,  будто  у  собак  нет  души".  А
другая спросила Каррана: "Эти собачки леди  или  джентльмены?"  Видно,  ее
утонченное воспитание мешало самой посмотреть. Карран  ответил,  что  одна
дама, а другая - джентльмен, а потом добавил из чистого озорства, что  они
муж и жена. Женщины прямо застонали: "Какая прелесть! Какие душечки. У них
уже есть щеночки?" Карран сказал, что еще нет. "Видите ли, они всего месяц
как женаты. Бракосочетание состоялось в собачьей церкви  на  Поттерс-Бар".
Так он им объяснил.  Они  буквально  завизжали:  "Как,  бракосочетались  в
церкви!" И я испугалась, что Карран уж слишком  загнул,  но,  слава  богу,
проглотили как миленькие. Все бросили своих мужей и столпились около койки
Каррана. Мужей это нисколько не огорчило. День посещений - самый  страшный
день для мужчин: он всегда напоминает им о доме.
   Тетушка взяла еще одну порцию сосисок и заказала еще одну кружку пива.
   - Они потом расспрашивали его о церкви  на  Поттерс-Бар,  -  продолжала
она, - одна из дам сказала: "Подумать только, мы каждый раз, когда ходим к
святой Этельбертии, вынуждены оставлять наших дорогих  собачек  дома.  Мой
песик христианин ничуть не хуже, чем наш викарий: тот и в кости играет,  и
чаепития беспрерывные". "Раз в год,  -  сказал  Карран,  -  мы  устраиваем
благотворительный сбор собачьего  печенья  в  пользу  бездомных  собачек".
Когда они наконец оставили нас в покое и ушли к своим  мужьям,  я  сказала
Каррану: "Начало положено", на что он мне ответил: "Ну что ж, поглядим".
   Тетушка поставила кружку на стол и обратилась к женщине за стойкой:
   - Вы когда-нибудь слышали о собачьей церкви? - спросила она.
   - Что-то припоминаю, вроде слыхала. Но ведь это  было  сто  лет  назад?
Задолго до моего рождения. По-моему, где-то в Хове, разве нет?
   - Нет, дорогая. Вовсе не в Хове, а в сотне ярдов  от  вашего  бара.  Мы
обычно приходили к "Игрокам" после службы. Его преподобие Карран и я.
   - Неужели полиция не вмешивалась?
   -  Они  пытались  внушить  ему,  что  он  не  имеет  права   называться
"преподобный", но мы объяснили им, что у нас  священника  называют  только
"преп" и что мы не принадлежим ни к какой государственной церкви.  Они  не
могли нас тронуть, поскольку мы были  сектанты,  как  Уэсли  [Уэсли,  Джон
(1703-1791) - английский теолог, основатель методизма], и за  нами  стояли
все владельцы собак в Брайтоне и Хове, к нам даже приезжали из  Гастингса.
Полиция пыталась подвести нас под статью о богохульстве, но так и не могла
обнаружить  ничего  богохульного  в  наших  проповедях.  Они  были   очень
торжественные. Карран хотел  приступить  к  чтению  очистительной  молитвы
сукам после того, как они ощенились, но я сказала, что это  уж  слишком  -
даже англиканская церковь отказалась от очистительной молитвы для рожениц.
Затем встал вопрос о соединении  брачными  узами  разведенных  собак  -  я
решила таким образом утроить наши доходы, но тут Карран стоял на своем как
скала. "Мы не признаем разводов", - заявил он и был сто раз прав - разводы
только мешали бы непосредственности чувств.
   - Ну а чем все это кончилось? Победа осталась за полицией?
   - Да, она всегда побеждает. Они забрали его за  то,  что  он  болтал  с
девушками на набережной, а потом на суде столько  всего  было  сказано  и,
говоря честно, много лишнего. Я тогда была  молода  и  глупа,  к  тому  же
сильно раздражена, и я отказалась помогать ему дальше. Не удивительно, что
он меня бросил и отправился присматривать за  Ганнибалом.  Кому  нравится,
когда его не прощают. Не прощать - привилегия Бога.
   Мы вышли из закусочной и,  несколько  раз  свернув  в  боковые  улочки,
пришли к входу в здание, все окна которого были  закрыты  ставнями,  а  на
дверях висело объявление: "Текст на ближайшую неделю: "Если  ты  с  пешими
бежал и они утомили тебя, как же тебе состязаться с конями?  Иеремия,  12"
[цитата  из  ветхозаветной  "Книги  пророка  Иеремии"  (12:5)].  Не   могу
похвастаться, что я до конца понял смысл этой фразы, разве  что  это  было
предостережение против участия в брайтонских скачках, хотя  не  исключено,
что вся соль заключалась именно в невнятности. Секта,  я  успел  заметить,
называлась "Дети Иеремии".
   - Здесь вот и происходили наши богослужения, - сказала тетушка Августа.
- Иногда нельзя было разобрать ни одного  слова  из-за  собачьего  лая.  В
таких случаях Карран говорил: