перек  листа:  "Пошел  в
задницу", а внизу подпись - "Диди".
 Однако ж не поручусь, что в результате  она  не  сдалась  превосходящим
силам  противника,  судя  по  тому  что  ее   язык   обогатился   смачными
американскими ругательствами и она стала отчего-то  очень  интересоваться,
кто когда дневалит. К тому же она добилась, чтоб вместо Толедо убирать мою
каюту, после чего стали пропадать мои причиндалы, которые, не  сомневаюсь,
ей очень шли. Потом она их подбрасывала  в  шкаф,  всегда  выстиранными  и
выглаженными.  Ну  и  наплевать,  тем  более  что  я  ни  на  секунду   не
заподозрила, что и Фредерик здесь попасся. Во-первых, я знаю  его  почерк.
Во-вторых, он говорит по-американски примерно  так  же,  как  я  играю  на
тромбоне. В-третьих, единственную негритянку, которую Фредерик трахнул, он
сперва - нарочно не придумаешь - долго тер марсельским мылом, чтоб  отмыть
черноту.
 Мы неслись как угорелые: Африка, какой-то мыс  на  Сейшелах,  Мальдивы,
Индия. Пирамиды уже отпали. Джикс заявил, что ничуть не хуже,  даже  лучше
Стокаммеру  накрутить  фильм  в  индуистском  храме.  Декорации  ненамного
дороже, а денег можно загрести кучу. Мне доставалась роль  авантюристки  в
шортах, которая  распотрошила  статую  Кали,  нашпигованную  бриллиантами,
которые ей нужны позарез, чтобы прокормить свою  малютку.  Но  Ресбон  или
Керредайн, по крайней мере точно не Бикфорд, иначе бы волынка  затянулась,
пытается увести мою добычу,  причем  по  дури  раскочегаривает  динамитной
шашкой священный вулкан. И пока бедняга Рей Милланд чинит  свою  этажерку,
потерпевшую аварию в джунглях, я имею все шансы быть  заживо  похороненной
лавой. Кульминация. Так и остается неясным, погибла я или нет,  в  картине
даны две версии, Фру-Фру заверила, что по ее, Фру-Фру, мнению,  это  очень
трогательно, и тут же отправилась дальше тайком  трахаться  с  Фредериком.
Остальные же каждый вечер, даже в  отличную  погоду,  стали  собираться  в
кают-компании на конференции по поводу названия фильма.
 Однако ж отыскали они его, опять-таки перебирая все части  моего  тела.
Стокаммер заявил, что наверняка найдется  какая-нибудь  поганая  косточка,
или мышца, или сустав, хоть как-то связанный с сюжетом Джикс не сомневался
в этом. Орлом-и-Решкой тоже Эсмеральда была просто в этом уверена.  Как  и
Матье. Наконец, пусть меня подстрелят, как  бедняжку  стюардессу,  если  я
вру, - они изобразили  мое  тело  на  листе  бумаги,  потом  разрезали  на
кусочки, сложили  их  в  капитанскую  фуражку  и  вытянули  наудачу.  Губы
Гениально. Теперь все наши были уверены, что фильм станет сенсацией  года,
и принялись заранее друг друга поздравлять, словно старушенции, победившие
на конкурсе тортов своего прихода. Фру-Фру заверила, что по  ее,  Фру-Фру,
мнению, это очень трогательно, но все же напомнила, чтобы  они  не  забыли
хоть как-нибудь связать ее губы с сюжетом.
 Что будет дальше, я знала наизусть, оставалась сущая ерунда. Они наймут
борзописца и оплатят ему каждый поцелуй, сколько я успею их нанести за час
двадцать.  Перелобзаешь  по  очереди  -  Милланда,  Керредайна,   Ресбона,
Бикфорда, Питера Лора, Бориса Карлоффа, потом еще статую  Кали,  чтоб  она
изрыгнула свои бриллианты, и вдобавок целую индийскую  деревню  статистов,
которые тебя собрали по частям, когда  ты  выпала  из  горящего  самолета,
включая жрицу весьма сомнительной нравственности,  а  закончишь  тем,  что
скатишься на роликах прямо в речку с крокодилами Но это еще  что!  Поганец
заставит тебя целоваться с лавой, мол, это какой-то  там  вонючий  символ:
она тебя поглощает, а ты ее целуешь.  А  чтоб  все  выглядело  натурально,
заставит все губы себе измочалить. Так что в конце концов тебя будет впору
показывать в ярмарочном  балагане  как  Женщину-Без-Рта.  А  как  ты  ешь,
объяснят на табличке и прибьют к клетке.
 И знаете, что меня спасло, какой зигзаг  удачи?  Сейчас  узнаете.  Чего
угодно я ждала, только не этого. Японцы разбомбили Перл-Харбор.
 Никогда мне не приходилось видеть, чтобы Джикс  нюнил.  Он  растерялся,
рванул из-за стола и, забыв про еду, час сорок  трепался  с  Голливудом  -
только в тот день. Слеза выкатилась из его левого  глаза  ровно  в  девять
вечера, во время обеда, когда морячок, склонившись  к  его  уху,  огорошил
новостью. Тут же он вызвал Лос-Анджелес. После чего заперся в каюте.
 Но к завтраку он был уже в порядке. Громогласно заявил, что хотя япошки
и засранцы, но, к счастью, наших  авианосцев  во  время  бомбардировки  на
Гавайях не было, и теперь мы уж точно им наложим, пусть  хоть  десять  лет
будем воевать. Тем временем мы уже бултыхались в  Бенгальском  заливе.  Он
нам сообщил, что в Калькутту, этот шумный вонючий городишко, мы ни  ногой.
Сейчас свернем на Сингапур и через Филиппины - домой.
 Уверена, что решение Джикса всех обрадовало, хотя в тот  горестный  час
никто открыто радоваться не посмел. Я спросила у Фредерика, как он к этому
относится. Никак не относится, только не уверен, что Америка примет его  с
распростертыми объятиями. Ведь у  него  ни  паспорта,  ни  хоть  какого-то
удостоверения. Он сомневался, стоило ли ему гонять по всему шарику, чтоб в
результате сгнить в американской  тюряге  вместо  французской  в  обществе
всяких  поганцев,  которые  ни  слова  не  рубят  по-французски.  Да   еще
неизвестно, какая там, в американской тюряге, жратва.
 Вот ведь какие мы все болваны: печалимся до  времени.  А  жизнь  всегда
решает по-своему.
 Джикс вдруг заявил, что хватит, мол, прикрываться  швейцарским  флагом.
Провозгласил:
 - Швейцария хороша для хранения денег, а не для сохранения  собственной
шкуры. Я  американец  греко-французско-еврейского  происхождения  и  равно
горжусь как своей кровью, так и своей родиной.
 После чего всех нас согнал на верхнюю палубу - поглазеть,  как  в  небо
взмывает полосатый стяг. Однако лотарингский крест Джикс  решил  пощадить,
как  он  подчеркнул,  из  уважения  к  четырем  находящимся  на  "Пандоре"
французам.  Я  не  слишком  сильна  в  счете,  целый  час   мне   пришлось
подсчитывать на пальцах и копаться в родословных, пока я не убедилась, что
про  Фредерика  он  все-таки  не  пронюхал.  Кроме  меня,  Матье  и   кока
француженкой оказалась и Эсмеральда, которая родилась в Рокфоре -  и  чтоб
ей заняться сыроварением! А я-то всегда считала, что она появилась на свет
прямо из пентхауза на Вашингтон-сквер, сразу с дипломом психички в зубах.
 Потом я помню, как мы играли в догонялки с японцами, но никак не  могли
за ними поспеть.  Они  оказались  куда  проворнее.  Пока  мы  тащились  до
Сингапура, они накинулись на Гонконг, Таиланд, Бирму,  Малайзию,  а  потом
обрушились на Филиппины. Пришлось по-быстрому сменить  курс  и  спуститься
поближе к полюсу. Джикс повесил в  кают-компании  огромную  карту  Азии  и
Океании с красными флажками на иголках. В военной стратегии  я  ничего  не
смыслю, но и без того было ясно, что эти косоглазые  муравьи  расползаются
по всей  карте,  мешая  нам  пробиться  на  восток.  Пришлось  пристать  к
Австралии.
 Впрочем, один черт. В Дарвине мы отпраздновали Новый год, но как-то уже
все было не в жилу. "Пандора" загрузила столько жратвы и топлива,  сколько
смогла свезти, да еще наши нос и  корма  украсились  огромными  зенитками.
После чего мы отплыли  в  Океанию,  намереваясь  проскользнуть  под  Новой
Гвинеей, если, конечно, муравьи и до нее не доберутся. В  Коралловом  море
нам  пришлось  совсем  кисло,  там  бы   даже   спасательная   шлюпка   не
проскользнула. ВМС США попросили нас  оттуда  убраться  подобру-поздорову.
Пришлось повернуть лыжи еще южнее.
 В Новой Каледонии мы пристали, чтоб  починить  очередную  поломку.  Там
тоже все готовились к вторжению. Потом мы долго и занудно  тащились  прямо
по тропику Козерога. Глядя на Джиксову карту, я  сообразила,  что  япошкам
этот тропик не за фигом, разве чтобы захватить Антарктиду и потом  с  тыла
напасть на эскимосов. Правда, иногда над нами принималась кружить какая-то
их козявка, почти  и  невидная  в  синем  небе,  вероятно,  размышляя,  не
протаранить ли нашу посудину. Тут же объявлялась тревога, и  по  камикадзе
палили из зениток. Но всякий раз ему удавалось благополучно смыться.
 Зато мне посчастливилось побывать на Таити. Мы там простояли  весь  май
42-го, да еще весь июнь - опять забарахлил этот вонючий  мотор.  Поскольку
это французская колония, Джикс разрешил нам  сойти  на  берег,  но  только
ночью. И на  том  спасибо.  Ночной  Папеэте  -  просто  финиш,  очень  вам
рекомендую. Шлюхи и урны, конечно, очень красивы при луне,  но  я  на  них
быстро нагляделась и пожалела,  что  не  осталась  на  посудине  поглазеть
какой-нибудь паршивый фильмец или вспомнить с Фредериком  молодые  годы  и
счастливые денечки в Мозамбике.
 Да и все на "Пандоре" пресытились туризмом. Джикса теперь  интересовала
только война. Он приказал поверить в салоне фотографии Макартура и Нимитца
в рамочках и всякий раз перед едой поднимал тост за их здоровье. При  этом
взирал на фото глазами, полными нежности и безграничной  веры.  Эсмеральда
мне потом объяснила, что в эту тяжкую, но и  великую  годину  он  обрел  в
Даге, с его трубкой и черными очками, отца, а в адмирале - идеал морехода,
каким мечтал стать сам. Это ж ясно как дважды два, мол, только я  одна  не
допетрила, просто стыд. Но мне вовсе не было стыдно, во-первых, потому что
я привыкла считаться идиоткой, во-вторых, потому что давно  уже  заметила,
что все тут свихнулись, а она сама в первую очередь. Когда  мы  проплывали
Суматру, Эсмеральда вдруг взмолилась, чтобы я не дала ей попасться живой в
лапы к япошкам,  этим  насильникам  подлым,  если  они,  конечно,  на  нас
нападут. Умоляла пальнуть ей  в  голову.  Даже  приподняла  волосы,  чтобы
показать, куда именно целить. Потом затащила  меня  в  свою  каюту,  чтобы
показать пистолет с костяной ручкой и объяснить, как он стреляет.
 У  Орлом-и-Решкой  тоже  крыша  поехала.  Она  уже  давно  со  мной  не
разговаривала, а тут вдруг заговорила, чтобы предложить напялить  каски  и
по очереди с ней дежурить у зенитки. А то ведь в команде  может  оказаться
предатель. Куда я ее послала, вы догадаетесь.  Перед  тем  как  отплыть  с
Таити, Джикс всех собрал и сообщил без всяких хиханек, что нас сейчас ждет
самая длинная и опасная часть пути. Что мы поплывем  без  стоянок  до  тех
пор, пока не замаячит фонарь Сан-Диего в  Калифорнии.  Что  нам  предстоит
проплыть тысячи километров  над  темной  пучиной,  где  не  на  что  будет
уповать, кроме как на Бога и на собственное мужество. Наверное, все же его
тянуло завернуть в Гонолулу, чтоб пошарить по тамошним лавочкам. Но как бы
то ни было, в Гонолулу мы не попали.
 Вот, собственно, и все. Я могла бы вам еще много чего  понарассказывать
про наши склоки с Фредериком по  каждому  пустяку,  про  то,  как  в  один
прекрасный день он удалился в трюм и заперся в своем чулане, а я  все-таки
вышвырнула фильмы за борт, как в одну прекрасную ночь  он  согнал  меня  с
моей собственной постели - видите  ли,  вдруг  стало  тесно  -  и  я,  как
собачонка, спала на  подстилке,  и  еще  про  много  пакостей.  Могла  вам
описать, как с каждым днем любовь  угасала,  потому  что  скука  оказалась
врагом почище, чем японцы. Но зачем? Суть в том, что трахались мы все реже
и реже.
 Если мужик, с которым вы чего только не  выделывали  в  течение  долгих
месяцев, вдруг стал отлынивать,  с  ним  все  ясно.  Возможны  только  две
причины: либо он завел другую бабу, либо, наоборот, слишком долго трахался
только с тобой. Все телки с "Пандоры"  были  у  меня  на  подозрении.  Но,
поскольку их было всего  четыре,  вычислить  ту,  что  одалживала  у  меня
Фредерика, было нетрудно. Я уже говорила,  что  Диди  я  отбросила  сразу.
Орлом-и-Решкой, с Матье впереди и Стокаммером сзади, с фишками скрэббла  в
руках, с креветками во рту, с каской на башке, готовящая зенитку к бою, уж
и не знаю как сумела бы перепихнуться с моим мужичком. Эсмеральда? Никогда
не поверю. Она б ему причинное место оторвала.  Оставалась  Толедо.  Каких
только жутких планов я не вынашивала, каким только воображаемым пыткам  ее
не предавала. Теперь мне ужасно стыдно. Моей соперницей оказалась вовсе не
она. Однако, неотступно преследуя ее по пятам, как учили у  скаутов,  я  и
вляпалась в дерьмо.
 Однажды лунной ночью, когда очередная свара избавила Фредерика от обузы
меня ублажать, встаю с постели, поднимаюсь на верхнюю палубу и скребусь  в
кабину к стюардессам. Толедо уже  спит,  Диди  тоже  Извиняюсь,  вру,  что
перепутала лестницы. Они, наверно, решили, что я надралась. На самом  деле
- ни в одном глазу, хотя и утешилась в  своем  одиночестве,  вылакав  пару
бутылок шампани. Вовсе  не  спьяна,  а  совершенно  сознательно  я  решила
обшарить все закоулки этой паршивой посудины и чпокнуть любого, кто бы  ни
трахался с Фредериком, будь то баба, мужик или зверь.
 В черной ночной рубашке, пошатываясь от качки,  я  обошла  всю  палубу,
заглядывая в каждый иллюминатор. Светился только один из  них  Когда  я  к
нему направлялась, дверь каюты приоткрылась, и я едва успела  мотнуться  в
темный угол и там замереть. Было два или три часа ночи. Каюта принадлежала
Орлом-и-Решкой. Эта жирная корова тоже была в ночной рубашке, только белой
Подсвеченная еще и луной, она  смахивала  на  привидение.  Вижу,  как  это
привидение буквально утопило Фредерика в объятиях, а потом чуть не всосало
своей пастью. Такое было гадкое  зрелище,  что  я  едва  не  хлопнулась  в
обморок. Пришлось  закусить  палец,  чтобы,  сразу  не  отдать  концы,  не
крикнуть, не разреветься. Наконец она изрыгнула Фредерика. Он выкатился из
каюты, прошел прямо рядом со мной, шмыгнул к лестнице - и нет его. Одет он
был в тот самый пуловер в белую полоску, мой подарок.
 Когда я пришла в себя, Орлом-и-Решкой уже закрыла  дверь.  Мне  тут  же
пришла мысль навестить Эсмеральду и стянуть ее револьвер Конечно, ей может
спросонья померещиться, что япошки уже тут как тут, и она  поднимет  такой
визг, что перебудит всю нашу скорлупку Ну и фиг с  ней,  никто  не  успеет
очухаться. А я - шмыг в каюту к этой шлюхе,  пожелаю  ей  доброго  пути  в
преисподнюю и шлепну прямо в койке, где она только что  резвилась  с  моим
дружком. Шесть пуль всажу в ее жирное брюхо. В крови утоплю. Не  жить  ей,
даже если она надела на ночь свою каску.
 Когда я добрела до каюты Эсмеральды, глаза у меня были на мокром месте.
Я уже ничего не видела сквозь свои стеклышки, кроме разве что будущего.  Я
ведь навсегда потеряю Фредерика - из-за меня его схватят  и  прикончат.  А
терять его мне вовсе не хотелось. Наоборот, я мечтала его вернуть и  чтоб,
как раньте, он был только мой. Надо сейчас пойти к  Фредерику  и  сказать,
что я его прощаю. Мол, ерунда,  что  он  перепихнулся,  главное,  чтоб  не
подцепил от своей грымзы какую-нибудь заразу. Но  и  это,  скажу,  чушь  -
продезинфицирую, и все дела.
 И еще, размышляла Фру-Фру, пересчитывая ступеньки своей  восхитительной
задницей, было бы неплохо его припугнуть Пусть знает: или я,  или  смерть.
Но тогда все  равно  надо  вооружиться.  Разбиваю  витрину  в  коридоре  и
извлекаю оттуда огромную хреновину,  смахивающую  на  пистолет,  и  другую
огромную хреновину, смахивающую на патрон. При этом раню правую  руку.  На
шрамы мне всегда везло. Честно говоря, я ничего уже не соображала.
 Когда я распахнула дверь чулана, то застала там  картину  как  в  самом
начале: Фредерик в рубашке "Лакост" и  белых  штанах  валяется  на  драном
матрасе между деревянной лошадкой и пустой винной бутылью,  служившей  ему
подсвечником. Подперев голову рукой, он уставился  в  какую-то  книжку.  И
такую я вдруг почувствовала к нему нежность, что стою - слова из  себя  не
могу выдавить. А он дико на меня взглянул и завопил:
 - Фру-Фру! Ты что, выкинь эту штуку! Это ракетница! Здесь рядом бензин,
понюхай!
 - Плевать я хотела! Что ты читаешь?
 Он сразу забыл про ракетницу и взглянул на книжку - Приключения  Артура
Гордона Пима. Я встала рядом с ним на  колени.  Почему-то  я  решила,  что
теперь уже не способна кому бы то ни было отомстить, тем более  Фредерику.
Так мне хорошо было в этом чуланчике, при этой дерьмовой свечке,  как  еще
никогда не бывало.  А  может  мы  вообще  влюбляемся  в  то,  что  вот-вот
предстоит потерять. Спросила:
 - Кто написал?
 - Эдгар По. А перевел Бодлер.
 - Видишь, ты все от меня скрываешь. Никогда не видела, чтобы ты читал.
 Он обнял меня и поцеловал так  нежно,  что  я  снова  разревелась,  как
бешеная, какой я тогда и была. Ни один из нас не догадывался, что это наша
последняя ночь, что сейчас мы разлучимся навсегда.
 Он опустил голову и печально произнес:
 - Я не хотел тебе изменять. Это она  меня  заставила,  пригрозила,  что
выдаст. Ты ведь знаешь, что тогда было бы. Либо опять в тюрьму, либо -  за
борт.
 И Фредерик снова поглядел на меня своими  черными  блестящими  глазами,
такими искренними, тревожными. Сказал:
 - Ты понимаешь, Фру-Фру, сколько акул нас преследует?
 Я понимала сколько. И погладила его волосы. И тут мне - дура  я,  дура,
дура - взбрело в башку учинить допрос:
 - И давно вы так?
 - Она засекла, как я выходил из каюты.
 - Когда?
 - Да не помню уже. После Новой Каледонии.
 Словно мне врезали  кулаком  в  живот.  Я  несильна  в  счете,  но  тут
подсчитать было нетрудно. Крикнула:
 - Новой чего?.. Значит, ты мне врал столько...
 От ошаления и бешенства я одним махом вскочила на ноги и тем  же  махом
вмазалась головой  в  этот  вонючий  потолок.  Простонала,  схватилась  за
голову:
 - Дерьмо!..
 И тут бабахнула фигня, которую я так и держала в руках. Две, три, может
быть, четыре секунды я стоя, Фредерик  сидя  наблюдали,  как  этот  чертов
заряд мечется от стенки к стенке, испещряя чулан  огненными  дорожками,  а
потом вселенная взорвалась.
 Когда я очухалась, я обнаружила, что лежу на дне  спасательной  шлюпки,
положив голову на колени  Толедо.  Все  тело  ломит.  Рядом  сидит  Джикс,
наблюдая, как вдалеке, все  удаляясь,  полыхает  "Пандора".  Стоит  жуткая
тишина. От Америки до Австралии - ни единого  звука,  кроме  плеска  наших
весел. За нами следом тащились еще две шлюпки. Но они были почти не  видны
в молочном тумане. По крайней  мере  для  меня,  стеклышки-то  я  ведь  не
захватила. Джикс меня обнял и произнес:
 - Еще не вечер. Вот если б нас потопили япошки, спасатели уж  точно  бы
не сунулись.
 К полудню нас всех подобрал караван сухогрузов,  плывущий  в  Колумбию.
Там нас снабдили фуфайками и штанами, а  потом  пересчитали,  сколько  там
оказалось  на  всех  кораблях.  Получилось,  что  в  катастрофе,   включая
Фредерика, погибло двое. Мне сделали укол снотворного.



ФРУ-ФРУ (3)

 Вот теперь действительно конец. Вернувшись домой через Боготу, я  потом
еще долго отлеживалась на бортике бассейна в поместье у Джикса. У меня  не
обнаружилось ни единого ожога, ни одной ссадины, кроме  шрама,  который  я
заработала, добывая ракетницу. Мне было ни хорошо, ни плохо, а просто  все
безразлично. И теперь мне плевать:  можете  с  этой  историей  делать  что
хотите, отпираться не стану, но знайте, что  вся  правда  известна  только
вам, никому больше, даже моей  подружке  Рейчел  Ди,  торгующей  сорочками
"Эрроу" в Уэствуде, которая тоже здорова захапать мужика.
 В сентябре начались съемки. Я даже радовалась, по крайней мере вначале.
От всего напридуманного  во  время  этого  поганого  путешествия  осталось
только название - "Губы". Я там сыграла медсестру, которая  целует  бравых
"джи-ай" перед тем, как они отдадут концы, и находит свою  малютку  в  тот
самый миг, когда Макартур вручает ей орден. После "Губ" я снялась  еще  во
множестве таких же слюнявых фильмиков, где без конца меняла наряды, курила
модные сигареты и хихикала над плоскими шуточками. Уж лучше купил бы Джикс
говорящую куклу. Она сыграла бы не хуже, чем я, да  еще  сэкономил  бы  на
очках.
 Джикс вскоре разжился "Пандорой-2", еще вдвое