м оправила шаль  и  закуталась  в  нее;  доктор  застегнул
воротник куртки.
     - Мама, мама, - бормотала Жанна во сне. Но вдруг она открыла  глаза  и,
увидев врача, встревожилась.
     - Кто это? Кто это? - спросила она.
     Мать поцеловала ее.
     - Спи, милочка! Тебе нездоровилось... Это друг.
     Девочка казалась удивленной. Она ничего не помнила. Сон  снова  овладел
ею. Она уснула, бормоча ласковым голосом:
     - Я хочу баиньки... Покойной ночи, мамочка!  Если  это  твой  друг,  он
будет и моим другом.
     Тем временем доктор уложил свою аптечку и, молча  поклонившись,  вышел.
Элен с минуту прислушивалась к дыханию девочки. Сидя на краю постели,  ни  о
чем не думая, недвижно глядя  перед  собой,  она  впала  в  дремоту.  Лампа,
которую она забыла потушить, тускнела в утреннем свете.

II

     На следующий день Элен подумала, что  ей  следует  пойти  поблагодарить
доктора Деберль. Настойчивость, с которой она  принудила  его  следовать  за
собой, ночь, целиком проведенная им у постели Жанны, все  это  стесняло  ее:
эти услуги, казалось, обязывали больше, нежели обычный визит врача. И все же
она в течение двух дней колебалась. Что-то - она сама бы не  могла  сказать,
что именно, - удерживало ее. Эти  колебания  вновь  и  вновь  заставляли  ее
думать о докторе Деберль; встретив его  как-то  поутру,  она  спряталась  от
него, словно ребенок. Потом она очень досадовала на свою  застенчивость.  Ее
спокойная, прямая  натура  восставала  против  этой  смутной  неуверенности,
вторгшейся в ее жизнь.  Поэтому  она  решила,  что  в  тот  же  день  пойдет
поблагодарить доктора.
     Припадок Жанны разыгрался  в  ночь  со  вторника  на  среду.  Наступила
суббота. Жанна совершенно оправилась. Доктор Боден поспешил явиться; он  был
очень встревожен, но говорил о докторе  Деберль  с  тем  уважением,  которое
испытывает бедный, старый, мало кому известный врач к молодому,  богатому  и
уже знаменитому  собрату.  Однако  он  рассказал  с  лукавой  усмешкой,  что
благополучие сына исходит от отца -  доктора  Деберль-старшего,  которого  в
Пасси глубоко чтили. Сыну досталось наследство в полтора миллиона франков  и
богатая клиентура. Впрочем, поспешил добавить старик, это выдающийся врач, с
которым ему, Бодену, очень лестно будет посоветоваться  по  поводу  здоровья
его маленького друга Жднны.
     Около трех часов пополудни Элен с дочерью вышла на улицу. Им нужно было
пройти всего несколько шагов по улице Винез и позвонить  у  двери  соседнего
особняка. Обе еще были в глубоком трауре. Им открыл лакей во фраке  и  белом
галстуке. Элен узнала просторную прихожую, обтянутую восточными тканями;  но
теперь жардиньерки справа и слева от входа  были  наполнены  цветами.  Лакей
провел  их  в  маленькую  гостиную  с  обоями  и   мебелью   цвета   резеды.
Остановившись, он ждал; Элен назвала свою фамилию:
     - Госпожа Гранжан.
     Лакей распахнул дверь другой гостиной,  черной  с  золотом,  необычайно
роскошной, и, давая Элен дорогу, повторил:
     - Госпожа Гранжан.
     На пороге Элен невольно отступила на шаг. Она увидела на  другом  конце
комнаты, у камина, молодую особу, которая сидела  на  узком  канапе,  сплошь
заполнив его своей необъятной юбкой. Против  нее  сидела  пожилая  гостья  в
шляпке и шали.
     - Простите, - негромко сказала Элен,  -  я  хотела  бы  видеть  доктора
Деберль.
     И она снова взяла за руку Жанну, которую пропустила  было  вперед.  Она
была удивлена и смущена тем, что попала в гости к этой молодой даме.  Почему
она сразу не спросила доктора? Ведь она знала, что он женат.
     Госпожа  Деберль  немного  резким  голосом  заканчивала   скороговоркой
какой-то рассказ:
     - О, это изумительно, изумительно! Она умирает с таким  реализмом.  Она
хватается за грудь - вот так! - запрокидывает голову,  лицо  ее  зеленеет...
Право же, мадмуазель Аурели, вам нужно пойти посмотреть ее.
     Тут она встала и подошла к двери, шумя платьем.
     - Войдите,  сударыня,  прошу  вас,  -  сказала  она  с  обворожительной
любезностью. - Мужа нет дома... Но я буду очень  рада,  очень  рада,  уверяю
вас... Верно,  вот  эта  прелестная  девочка  была  так  больна  той  ночью?
Присядьте на минутку, прошу вас!
     Волей-неволей Элен села в кресло; Жанна робко примостилась  на  краешке
стула. Госпожа Деберль снова удобно  расположилась  на  канапе,  пояснив  со
звонким смехом:
     - Сегодня мой приемный день, - да, я принимаю  по  субботам.  Вот  Пьер
всех сюда и пускает. На той неделе он привел  ко  мне  полковника,  больного
подагрой.
     - Что  вы  за  ветреница,  Жюльетта!  -  пробормотала  пожилая  гостья,
мадмуазель Аурели, бедная старая приятельница,  знавшая  госпожу  Деберль  с
раннего детства.
     Наступило молчание. Элен окинула взглядом богато обставленную гостиную,
черные с золотом портьеры и кресла, сиявшие ослепительным блеском  позолоты.
На камине, на рояле, на столах пышно распускались цветы. В зеркальные стекла
окон струился ясный свет из сада,  -  там  виднелись  обнаженные  деревья  и
черная земля. В гостиной было очень жарко, калорифер излучал ровное тепло; в
камине медленно догорало одно-единственное толстое полено.  Снова  скользнув
взглядом вокруг, Элен поняла, что сверкающая пышность гостиной была  искусно
подобранной  рамкой.  У  госпожи  Деберль  были   иссиня-черные   волосы   и
молочно-белая кожа. Она была небольшого роста, несколько полна,  медлительна
и грациозна в движениях. Среди всего этого  яркого  великолепия  ее  бледное
лицо под пышной прической золотилось румяным отблеском. Элен нашла, что  она
поистине очаровательна.
     - Это ужасная вещь, судороги,  -  продолжала  госпожа  Деберль.  -  Мой
маленький Люсьен страдал ими, но только в самом раннем  детстве.  Воображаю,
как вы переволновались, сударыня! Но теперь милая девочка, по-видимому,  уже
совсем здорова.
     Растягивая фразы, она, в свою очередь, глядела  на  Элен,  поражаясь  и
восторгаясь ее красотой.  Никогда  не  случалось  ей  видеть  женщину  более
величественную, чем эта вдова в строгих черных одеждах, облекавших  высокий,
стройный стан. Ее восхищение выразилось в невольной улыбке;  она  обменялась
взглядом с  мадмуазель  Аурели.  Обе  рассматривали  Элен  с  таким  наивным
восхищением, что та, в свою очередь, улыбнулась.
     Госпожа Деберль слегка откинулась на спинку канапе  и  спросила,  играя
веером, висевшим у ее пояса:
     - Вы не были вчера на премьере в "Водевиле", сударыня?
     - Я не бываю в театре, - ответила Элен.
     -  Ах,  Ноэми  изумительна,  изумительна...   Она   умирает   с   таким
реализмом... Она хватается за грудь - вот так! - запрокидывает голову,  лицо
ее зеленеет. Впечатление потрясающее!
     Минуту-другую она разбирала игру актрисы,  восхваляя  последнюю.  Затем
перешла на другие злободневные события парижской жизни: выставку картин, где
она  видела  необыкновенные  полотна,  глупейший  роман,  который   усиленно
рекламировали, какое-то скабрезное происшествие - о  нем  она  поговорила  с
мадмуазель Аурели намеками. Она перескакивала от одной темы  к  другой,  без
устали и замедления, чувствуя себя в привычной атмосфере. Элен, чуждая этому
мирку, довольствовалась ролью слушательницы, лишь изредка вставляя несколько
слов, краткую реплику.
     Дверь распахнулась, лакей доложил:
     - Госпожа де Шерметт. Госпожа Тиссо.
     Вошли две дамы, очень нарядные. Госпожа Деберль  устремилась  навстречу
им; шлейф ее черного шелкового, богато отделанного платья  был  так  длинен,
что она, поворачиваясь, каждый  раз  отбрасывала  его  каблуком.  В  течение
минуты слышалось быстрое щебетание тонких голосов:
     - Как вы любезны! Мы совсем не видимся...
     - Мы пришли насчет этой лотереи, знаете?..
     - Как же, как же!
     - О, нам некогда сидеть! Нужно еще побывать в двадцати домах.
     - Что вы! Я вас не отпущу!
     Наконец обе  дамы  уселись  на  краешке  канапе.  Тонкие  голоса  вновь
защебетали, еще более пронзительно:
     - А? Вчера, в "Водевиле"!
     - О! Великолепно!
     - Вы знаете, она расстегивает лиф и распускает волосы.  Весь  эффект  в
этом.
     - Говорят, она что-то принимает, чтобы позеленеть.
     - Нет, нет, все движения у нее рассчитаны... но ведь надо было  сначала
их придумать!
     - Изумительно!
     Дамы поднялись и ушли. Гостиная  снова  погрузилась  в  жаркую  истому.
Веяло пряным благоуханием гиацинтов, стоявших на камине. Слышно было, как  в
саду звонко ссорились воробьи, слетавшиеся на лужайку. Прежде чем  вернуться
на свое место, госпожа Деберль задернула на окне -  оно  приходилось  против
нее - штору из вышитого тюля, смягчив этим сверкающий блеск гостиной.  Затем
она снова уселась.
     - Простите, - сказала она. - Меня осаждают.
     И госпожа Деберль ласковым тоном  заговорила  с  Элен  более  серьезно.
Очевидно, она по толкам жильцов и прислуги принадлежавшего ей соседнего дома
частично знала историю жизни Элен. Со смелостью, полной такта  и,  казалось,
проникнутой дружеским  чувством,  она  коснулась  смерти  ее  мужа,  ужасной
смерти, постигшей его в гостинице дю-Вар, на улице Ришелье.
     - Вы ведь только что приехали, не так ли? Никогда раньше  не  бывали  в
Париже?.. Как это должно быть тяжко - такая утрата среди чужих людей, тотчас
после долгой дороги, когда еще даже не знаешь, куда пойти!..
     Элен медленно кивала головой. Да, она пережила страшные  часы.  Роковое
заболевание обнаружилось на другой день после приезда, когда они  собирались
пойти в город. Элен не знала ни одной улицы, не знала даже,  в  какой  части
города она находится; неделю  она  неотступно  просидела  возле  умирающего,
слыша, как Париж грохочет под ее окнами, чувствуя себя одинокой,  брошенной,
затерянной, словно в глубине пустыни.  Когда  она  впервые  снова  вышла  на
улицу, она была вдовой. Ее до сих пор охватывала дрожь  при  мысли  об  этой
большой  неуютной  комнате   со   множеством   пузырьков   от   лекарств   и
неразложенными чемоданами.
     - Мне говорили, что ваш муж был почти вдвое старше вас, -  осведомилась
госпожа Деберль с видом  глубокого  участия,  тогда  как  мадмуазель  Аурели
вытягивала шею, чтобы не проронить ни слова.
     - О нет, - ответила Элен, - он был старше меня всего лет на шесть.
     И в кратких словах она рассказала о своем браке, о той страстной любви,
которую почувствовал к ней ее будущий муж, когда Элен жила со  своим  отцом,
шляпником Муре, на улице Птит-Мари в  Марселе;  об  упорном  противодействии
семьи Гранжан, богатых сахарозаводчиков, возмущенных  бедностью  девушки;  о
грустной, полутайной свадьбе после вручения официальных извещений родителям;
об ее стесненной жизни с мужем до смерти дяди, завещавшего им  около  десяти
тысяч франков годового дохода. Тогда-то Гранжан, возненавидевший Марсель,  и
решил, что они переедут в Париж.
     - Скольких вы лет вышли замуж? - спросила госпожа Деберль.
     - Семнадцати.
     - Как хороши вы были, верно!
     Разговор прервался. Элен, казалось, не расслышала этих слов.
     - Госпожа Мангелен, - доложил лакей.
     Появилась молодая женщина, скромная и застенчивая. Госпожа Деберль едва
приподнялась с канапе. То была одна из ее протеже,  пришедшая  поблагодарить
за какое-то одолжение.  Она  оставалась  всего  несколько  минут  и,  сделав
реверанс,  ушла.  Госпожа  Деберль  возобновила   прерванную   беседу.   Она
заговорила об аббате Жув - обе знали его. То был скромный викарий приходской
церкви Нотр-Дам-де-Грас в Пасси,  но  его  добрые  дела  сделали  его  самым
любимым и уважаемым священником всего квартала.
     - О, такая проникновенность! - прошептала с благочестивым видом госполо
Деберль.
     - Он был очень добр к нам, - сказала Элен. - Мой муж  знал  его  еще  в
Марселе. Как только он узнал о моем горе,  он  все  взял  на  себя.  Это  он
устроил нас в Пасси.
     - У него, кажется, есть брат? - спросила Жюльетта.
     - Да, его мать вторично вышла замуж... Господин Рамбо тоже  знал  моего
мужа... Он открыл на улице Рамбюто большой магазин масел и  южных  продуктов
и, кажется, много зарабатывает. Аббат и господин Рамбо - вот весь мой  двор,
- весело добавила она.
     Жанна, сидевшая на краешке стула, скучала и с нетерпением  смотрела  на
мать. Ее тонкое личико  приняло  страдальческое  выражение,  как  будто  она
жалела обо  всем  том,  что  говорилось  вокруг;  порою  казалось,  что  ока
впитывает  в  себя  пряные,  крепкие   ароматы   гостиной,   бросая   искоса
недоверчивые  взгляды  на  мебель,  словно  ее  изощренная  чувствительность
предупреждала ее о смутно грозящих опасностях. Затем ее взор с  тираническим
обожанием вновь обращался к матери.
     Госпожа Деберль заметила, что девочке не по себе.
     - Вот маленькая барышня  и  скучает  оттого,  что  ей  приходится  быть
рассудительной,  как  взрослые,  -  сказала  она.  -  Возьмите-ка  книжку  с
картинками на том столике.
     Жанна  встала,  взяла  альбом;  но  поверх  книги  взор   ее   умоляюще
устремлялся на  мать.  Элен,  очарованная  любезным  вниманием,  которым  ее
окружили, не двигалась; она была спокойного нрава и охотно оставалась часами
на одном месте. Однако после того как лакей раз за разом доложил  о  приходе
трех дам - госпожи Бертье, госпожи де Гиро и госпожи Левассер, -  она  сочла
нужным встать.
     - Останьтесь же, я  должна  показать  вам  моего  сына!  -  воскликнула
госпожа Деберль.
     Круг сидевших у  камина  расширялся.  Все  дамы  говорили  разом.  Одна
сообщила, что она совершенно разбита: за последние пять дней она ни разу  не
ложилась раньше четырех часов утра. Другая горько  жаловалась  на  кормилиц:
хоть бы одна попалась честная!  Потом  разговор  коснулся  портних.  Госпожа
Деберль утверждала, что женщина не в состоянии сшить элегантное платье:  это
умеют только мужчины. Две дамы между  тем  беседовали  вполголоса,  и  среди
наступившего молчания вдруг прозвучали несколько  сказанных  ими  слов;  все
засмеялись, лениво обмахиваясь веерами.
     - Господин Малиньон, - доложил лакей.
     Вошел   высокий,   безукоризненно   одетый   молодой    человек.    Его
приветствовали негромкими  восклицаниями.  Госпожа  Деберль,  не  вставая  с
места, протянула ему руку со словами:
     - Ну, как вчера... в "Водевиле"?
     - Омерзительно! - воскликнул он.
     - Как - омерзительно?.. Она бесподобна,  когда  хватается  за  грудь  и
запрокидывает голову...
     - Бросьте! Отвратительный реализм!
     Начался спор. Кое-кто пытался  защищать  реализм.  Но  молодой  человек
решительно не признавал его.
     - Ни в чем, слышите! - сказал он,  повышая  голос.  -  Реализм  унижает
искусство. Хорошие вещи нам в конце концов покажут со сцены!.. Почему  Ноэми
не была последовательна до конца? - И он сделал жест, возмутивший всех  дам.
Фи! Какая гадость!
     Но  госпожа  Деберль  снова  вставила  свою   фразу   о   поразительном
впечатлении, произведенном актрисой, а госпожа Левассер рассказала, что одна
дама в бельэтаже упала в обморок, - и все сошлись на том,  что  Ноэми  имела
огромный успех. Это слово разом положило конец спору.
     Молодой  человек  сидел   в   кресле,   вытянув   ноги   среди   широко
расстилавшихся пышных юбок. По-видимому,  он  был  здесь  близким  знакомым.
Машинально сорвав цветок, он покусывал его. Госпожа Деберль спросила:
     - Вы читали роман...
     Но он, не дав ей договорить, ответил с видом превосходства:
     - Я читаю только два романа в год.
     Что касается выставки в "Кружке искусств", то на нее,  по  его  словам,
вообще не стоило тратить времени. Затем, исчерпав все злободневные темы,  он
подошел к Жюльетте и, облокотясь на спинку канапе,  вполголоса  обменялся  с
ней несколькими словами, тогда как остальные дамы оживленно беседовали между
собой.
     - Как! Он уже ушел! - воскликнула, обернувшись, госпожа Левассер. - Час
назад я встретила его у госпожи Робино.
     - Да, он ушел к госпоже Леконт, - сказала госпожа  Деберль.  -  О,  это
самый занятой человек в Париже!
     Обращаясь к Элен, следившей за этим разговором, она продолжала:
     - Очень благовоспитанный  молодой  человек,  мы  очень  его  любим.  Он
компаньон одного биржевого маклера. К тому же очень богат и в  курсе  всего,
что происходит.
     Дамы прощались:
     - До свиданья, дорогая, я рассчитываю на вас в среду.
     - Прекрасно, в среду.
     - Скажите, вы собираетесь на этот вечер? Никогда  не  знаешь,  в  каком
обществе окажешься. Я пойду, если вы будете.
     - Тогда буду, обещаю вам! Привет господину де Гиро!
     Когда  госпожа  Деберль  вернулась  в  гостиную,  Элен  стояла  посреди
комнаты. Жанна, взяв Элен за руку, прижималась  к  ней;  легкими  движениями
беспокойных и ласкающих пальцев она увлекала мать к двери.
     - Ах, да, - прошептала хозяйка дома. Она позвонила лакею.
     - Пьер, скажите мадмуазель Смитсон, чтобы она привела Люсьена.
     Все  умолкли  в  ожидании;  дверь  снова   открыли   -   без   доклада,
по-семейному.  Вошла  красивая  девушка  лет  шестнадцати,  в  сопровождении
круглолицего, румяного старичка.
     - Здравствуй, сестра! - сказала девушка, целуя госпожу Деберль.
     - Здравствуй, Полина!.. Здравствуйте, папа! - ответила та.
     Мадмуазель  Аурели,  все  время  сидевшая  у  камина,   встала,   чтобы
поздороваться с господином Летелье. У  него  был  большой  магазин  шелковых
тканей на бульваре  Капуцинов.  Овдовев,  он  всюду  вывозил  младшую  дочь,
подыскивая для нее блестящую партию.
     - Ты была вчера в "Водевиле"? - спросила Полина сестру.
     - О, поразительно! - машинально  повторила  Жюльетта,  поправляя  перед
зеркалом непокорную прядь  волос.  Полина  состроила  гримасу  избалованного
ребенка.
     - Какая досада быть молодой девушкой! Ничего посмотреть нельзя... Вчера
в полночь я дошла с папой до самого театра, чтобы  узнать,  имела  ли  пьеса
успех.
     - Да, - добавил ее отец. - Мы встретили Малиньона. Ему очень понравился
спектакль.
     - Как! - воскликнула Жюльетта. - Он только что был здесь  и  утверждал,
что пьеса омерзительна... Никогда не узнаешь его настоящего мнения.
     - Много у тебя было народу? - спросила Полина,  вдруг  перескакивая  на
другую тему.
     - Бездна - все мои  знакомые  дамы.  Гостиная  была  все  время  битком
набита... Я еле жива от усталости...
     Вспомнив, что она забыла познакомить отца и сестру с Элен, она прервала
себя:
     - Мой отец и моя сестра... Госпожа Гранжан.
     Завязался разговор о детях и их болезнях, так беспокоящих  матерей.  Но
тут вошла в комнату гувернантка,  мисс  Смитсон,  ведя  за  руку  маленького
мальчика.
     Госпожа Деберль резким тоном сказала ей  по-английски  несколько  слов,
упрекая ее за то, что она) заставила себя ждать.
     - А вот и мой маленький Люсьен! - воскликнула Полина  и,  громко  шурша
юбками, опустилась перед ним на колени.
     - Оставь  его,  оставь!  -  сказала  Жюльетта.  -  Поди  сюда,  Люсьен!
Поздоровайся с этой маленькой барышней.
     Мальчик в  смущении  шагнул  вперед.  Ему  было  не  больше  семи  лет:
толстенький, маленький, он был разряжен, как кукла. Заметив, что все смотрят
на него с улыбкой, он остановился,  устремив  голубые  удивленные  глаза  на
Жанну.
     - Иди же, - шепнула ему мать.
     Вопросительно  взглянув  на  нее,  он  сделал  еще  один  шаг.  То  был
неповоротливый  мальчуган,  с  короткой  шеей,  толстыми,  надутыми  губами,
лукавыми, чуть  нахмуренными  бровями.  Повидимому,  он  стеснялся  Жанны  -
серьезной, бледной и одетой во все черное.
     - Нужно и тебе быть полюбезнее, дитя мое, - сказала Элен дочери. Та  не
двигалась с места.
     Жанна по-прежнему держалась за руку матери; она поглаживала пальцами ее
руку между обшлагом и перчаткой. Опустив  голову,  она  ожидала  приближения
Люсьена с тревожным видом нелюдимой  и  нервной  девочки,  готовой  спастись
бегством, если ее захотят приласкать. Однако, ког