шести  часов,  -  произнес
Малиньон.
     - Оставьте меня! Вы с ума сошли! - прошептала Жюльетта.
     Малиньон, картавя, повысил голос:
     - А! Вы не верите, что я спас собаку-водолаза? Но мне ведь дали медаль;
я покажу вам ее!
     И он добавил чуть слышно:
     - Вы же обещали мне... Вспомните...
     Вошло целое семейство. Госпожа Деберль  рассыпалась  в  любезностях,  а
Малиньон, с моноклем в глазу, вновь появился среди  дам.  Элен  сидела,  вся
побледнев от этих торопливо сказанных, подслушанных ею слов. Они явились для
нее ударом грома, чем-то неожиданным  и  чудовищным.  Эта  женщина  -  такая
счастливая, с таким спокойным, цветущим, холеным  лицом,  -  как  могла  она
изменять своему мужу? Да еще с каким-то  Малиньоном!  Она  знала  птичий  ум
Жюльетты,  знала  тот  скрытый  под  светской  любезностью  эгоизм,  который
ограждал ее от минутного увлечения и его  докучных  последствий.  Она  вдруг
вспомнила послеполуденные часы  в  саду,  Жюльетту,  нежно  улыбающуюся  под
поцелуем, которым доктор касался ее волос.  Ведь  они  все  же  любили  друг
друга! И необъяснимое чувство охватило ее - гнев против Жюльетты, как  будто
измена  коснулась  ее  самой.  Она  испытывала  унижение  за  Анри.  В   ней
поднималась ревнивая ярость. Волнение Элен так ясно читалось на ее лице, что
мадмуазель Аурели спросила ее:
     - Что с вами? Вам нездоровится?
     Увидев, что Элен одна, старая дева  подсела  к  ней.  Она  выражала  ей
живейшую дружбу, очарованная вежливым вниманием, с которым такая серьезная и
красивая молодая женщина часами выслушивала ее сплетни.
     Но Элен ничего не ответила ей. У нее  была  потребность  увидеть  Анри,
сейчас же узнать, что он делает, что с ним. Приподнявшись, она начала искать
его глазами. Анри стоя беседовал с каким-то толстым, бледным господином;  он
казался спокойным, довольным, улыбался своей тонкой улыбкой. Мгновение  Элен
смотрела на него. Она чувствовала к нему жалость, несколько умалявшую его  в
ее глазах, но в то же время любила его еще  больше,  -  любовью,  в  которую
теперь вошла смутная мысль о том, что ей следует защитить Анри. У  нее  было
ощущение, еще очень неясное, что она должна вознаградить его  за  утраченное
счастье.
     - Ну, ну, - говорила вполголоса  мадмуазель  Аурели.  -  Весело  будет,
нечего сказать, если сестра госпожи де Гиро вздумает петь... Я уже в десятый
раз слышу "Голубков". Она только их и поет всю эту зиму...  Вы  знаете,  она
разошлась с мужем. Посмотрите на этого брюнета, там, у двери.  Они  в  самых
близких отношениях.  Жюльетте  приходится  его  принимать,  иначе  эта  дама
перестанет бывать у нее.
     - Вот как! - сказала Элен.
     Госпожа Деберль быстро  переходила  от  группы  к  группе,  прося  всех
замолчать, чтобы послушать пение  сестры  госпожи  де  Гиро.  Гостиная  была
полна. Десятка три дам сидели посредине ее,  перешептываясь  и  смеясь;  две
стоя беседовали более громко, с изящными движениями плеч; пять-шесть мужчин,
затерянные  среди  юбок  женщин,  держали  себя  непринужденно,  как   дома.
Пробежало  несколько  сдержанных  "тс-с!".   Лица   стали   неподвижными   и
скучающими; слышалось только трепетание вееров в горячем воздухе.
     Сестра госпожи де Гиро пела, но Элен не слушала ее. Теперь она смотрела
на Малиньона. Он, казалось, наслаждался "Голубками", прикидываясь  страстным
любителем музыки. Возможно ли! Этот молодчик! Они, верно, играли в  какую-то
опасную игру в Трувиле. Подслушанные Элен слова, по-видимому,  указывали  на
то, что Жюльетта еще не сдалась; но падение  казалось  близким.  Сидя  перед
ней, Малиньон  отмечал  такт  упоенным  покачиванием  головы;  лицо  госпожи
Деберль выражало любезное восхищение; доктор молчал,  с  вежливым  терпением
дожидаясь конца романса, чтобы возобновить разговор с бледным толстяком.
     Певица умолкла. Раздались негромкие  аплодисменты,  затем  восторженные
возгласы:
     - Прелестно! Очаровательно!
     Красавец Малиньон, подняв поверх дамских причесок затянутые в  перчатки
руки, беззвучно аплодировал кончиками  пальцев,  повторяя:  "Браво!  Браво!"
певучим голосом, выделявшимся среди других.
     Весь этот энтузиазм тотчас же спал,  лица  вновь  приняли  естественное
выражение  и  заулыбались,  несколько  дам  встали  с  места.  Снова,  среди
всеобщего облегчения, завязались разговоры. Жара  усиливалась,  туалеты  дам
под частыми взмахами вееров источали аромат мускуса. Порою,  среди  смутного
гула разговоров, звенел серебристый смех,  головы  оборачивались  на  громко
сказанное слово. Жюльетта уже трижды ходила  в  маленькую  гостиную  умолять
удалившихся туда мужчин не бросать дам на произвол судьбы. Они следовали  за
ней - и через десять минут исчезали снова.
     - Это невыносимо! - с досадой шептала Жюльетта. - Не  удается  удержать
ни одного.
     Тем временем мадмуазель Аурели называла Элен присутствовавших дам: ведь
госпожа Гранжан только один раз была  до  этого  на  званом  вечере  у  четы
Деберль. По словам старой девы, здесь собрался весь  цвет  буржуазии  Пасси,
все очень богатые люди. Потом, наклонившись, она прибавила:
     - Это решено... Госпожа де Шерметт выдает свою дочь  за  того  высокого
блондина, с которым она полтора года была в связи. Уж такая теща, по крайней
мере, будет любить своего зятя.
     Она перебила себя, очень удивленная:
     - Смотрите-ка, муж госпожи Левассер беседует с любовником своей жены...
А ведь Жюльетта поклялась больше не принимать их вместе!
     Элен  медленно  обводила  взглядом  гостиную.  Так,  значит,  в;   этом
уважающем себя мире, среди этой буржуазии, внешне, такой почтенной, не  было
ни одной женщины, верной своему долгу? Элен, с ее провинциальным ригоризмом,
изумляли эти тайные, но всем известные связи, допускаемые укладом  парижской
жизни. Она горько смеялась над теми страданиями, которые  испытывала,  когда
Жюльетта пожимала ей руку. Поистине, как она глупа со  своей  добродетельной
щепетильностью! Супружеская измена явилась  ей  здесь  как  составная  часть
буржуазного  быта,  узаконенная  лицемерием,  с  оттенком   кокетливо-острой
утонченности.
     Госпожа  Деберль  как  будто  помирилась  с  Малиньоном.   Теперь   эта
хорошенькая, изнеженная брюнетка, свернувшись клубочком в  кресле,  смеялась
его остротам.
     - Что же вы не ссоритесь сегодня? - спросил доктор, проходя мимо них.
     -  Нет,  -  весело  отвечала  Жюльетта.  -  Он  говорит  слишком  много
глупостей... Если бы ты знал, какие глупости он нам преподносит!
     Снова зазвучало пение, но добиться тишины оказалось уже  труднее.  Пели
дуэт из "Фаворитки" молодой Тиссо и дама весьма зрелых  лет,  но  с  детской
прической. Полина, стоя у одной из дверей, среди черных фраков, смотрела  на
певца с откровенным восхищением, как смотрят на произведение искусства.
     - Что за красивое лицо! - вырвалось  у  нее  среди  приглушенной  фразы
аккомпанемента, причем так громко, что все слышали.
     Становилось поздно, в чертах приглашенных уже  сквозила  усталость.  На
лицах некоторых дам от трехчасового сидения на одном и том же кресле застыло
выражение бессознательной, но довольной скуки. Меж двух музыкальных номеров,
прослушанных краешком уха, вновь завязывались разговоры, как будто продолжая
переливы рояля, звучные и пустые. Господин Летелье рассказывал, как он ездил
в Лион последить за выполнением одного  заказа  -  партии  шелка,  -  и  там
увидел, что воды Соны не смешиваются с водами Роны, -  это  чрезвычайно  его
поразило. Господин де  Гиро,  важный  чиновник  судебного  ведомства,  ронял
наставительные фразы о необходимости поставить предел падению нравственности
в Париже. Кружок слушателей собрался вокруг одного  господина,  который  был
знаком с каким-то китайцем и подробно рассказывал о нем.  Две  дамы  в  углу
рассказывали друг другу о своей прислуге.  В  группе  женщин,  где  восседал
Малиньон, беседовали о литературе:  госпожа  Тиссо  объявила,  что  Бальзака
невозможно читать; Малиньон не опровергал этого  утверждения,  ограничившись
замечанием, что у Бальзака изредка попадается хорошо написанная страница.
     - Минутку молчания! - прокричала Полина. - Сейчас будут играть.
     То была пианистка, та самая столь талантливая дама. Все  из  вежливости
обернулись. Но  среди  наступившего  молчания  послышались  басистые  голоса
мужчин, споривших в маленькой гостиной. Госпожа Деберль,  казалось,  была  в
отчаянии. Она из сил выбивалась.
     - Какие несносные, - прошептала она. -  Уж  если  не  хотят  переходить
сюда, пусть остаются там, но пусть молчат по крайней мере.
     Она послала к ним Полину, та в восторге побежала выполнить поручение.
     - Вы знаете, господа, сейчас будут играть, - сказала она  со  спокойной
девичьей смелостью, остановившись в своем царственно-великолепном платье  на
пороге гостиной. - Вас просят помолчать.
     Она громко произнесла эти слова своим резким голосом.  А  так  как  она
осталась в гостиной среди мужчин, смеясь и обмениваясь с ними шутками, - шум
значительно  усилился.  Спор  продолжался,  она  бойко  приводила  различные
доводы. Госпожа Деберль сидела как на иголках. К тому же все уже  устали  от
музыки, - слушатели остались холодны. Пианистка, поджав губы,  вернулась  на
свое место, не улыбаясь в ответ на  преувеличенные  комплименты,  в  которых
хозяйка дома сочла нужным рассыпаться.
     Элен страдала. Анри, казалось, не замечал ее. Он больше не  подходил  к
ней, только иногда улыбался ей издали. В  начале  вечера  она  почувствовала
облегчение, видя его благоразумие. Но с тех пор как она узнала о  тех  двух,
ей хотелось чего-то  другого,  она  сама  не  знала  -  чего;  какого-нибудь
проявления нежности, хотя бы оно даже и скомпрометировало ее.  Ее  волновало
смутное желание, которое сливалось со множеством дурных  чувств.  Почему  он
оставался таким равнодушным? Или он больше не любил ее? Конечно, он  выжидал
удобного времени. Ах, если бы она могла сказать ему все, открыть  ему  глаза
на недостойное поведение женщины, носящей его имя! И под звуки рояля,  бегло
чеканившего звонкие пассажи, ее баюкала мечта: Анри прогнал Жюльетту, и  вот
Элен живет с ним как с мужем в далеких странах, где  говорят  на  незнакомом
языке.
     Звук голоса заставил ее вздрогнуть.
     - Разве вы не хотите закусить? - спрашивала Полина.
     Гостиная была почти пуста. Гости перешли  в  столовую  пить  чай.  Элен
поднялась с трудом. Все путалось у нее в голове. Ей казалось,  что  все  это
сон - слова, услышанные ею, близкое падение Жюльетты, весь  этот  буржуазный
адюльтер, улыбающийся и мирный. Будь это явь, Анри был бы с нею...  они  оба
уже оставили бы этот дом.
     - Вы не откажетесь от чашки чая?
     Элен, улыбнувшись, поблагодарила госпожу Деберль,  оставившую  для  нее
место за столом. Стол был уставлен тарелками  с  пирожными  и  сластями;  на
плоских вазах симметрично возвышались большая баба и два торта; на столе  не
хватало места - чайные чашки, попарно разделенные узкими серыми салфетками с
длинной бахромой, почти касались друг друга. У  стола  сидели  только  дамы.
Сняв перчатки, они брали кончиками пальцев печенье и  глазированные  фрукты,
передавали друг другу кувшинчик со сливками и сами бережно наливали из него.
Три или четыре дамы самоотверженно угощали мужчин. Те пили чай, стоя у стен,
принимая всяческие  предосторожности,  чтобы  оградить  себя  от  невольного
толчка соседа. Другие, оставшиеся в обеих  гостиных,  ждали,  пока  угощение
дойдет до них. То был час торжества  для  Полины.  Разговоры  стали  громче,
раздавался смех и кристальный звон серебра, благоухание мускуса сливалось  с
жарким, густым ароматом чая.
     - Передайте-ка мне бабу, - сказала мадмуазель Аурели, сидевшая рядом  с
Элен. - Все эти сласти - это не серьезно.
     Она уже опорожнила две тарелки. Затем, с набитым ртом, заявила:
     - Вот и расходиться начинают... Можно будет не стесняться.
     Действительно, дамы уходили одна за другой, пожав руку госпоже Деберль.
Многие мужчины уже незаметно удалились.  Комнаты  пустели.  Тогда  несколько
мужчин, в свою очередь, подсели к столу. Но мадмуазель Аурели прочно  сидела
на своем месте. Она не отказалась бы от стакана пунша.
     - Я принесу вам, - сказала, вставая, Элен.
     - О, нет, благодарю вас... Не трудитесь.
     Уже в течение нескольких минут Элен наблюдала за Малиньоном. Пожав руку
доктору, он теперь, стоя на пороге, прощался с Жюльеттой. У нее было все  то
же безмятежное лицо, ясные глаза; глядя на ее любезную  улыбку,  можно  было
подумать, что он говорит ей комплименты  по  поводу  ее  вечера.  Пока  Пьер
наливал Элен пунш на поставце, у  двери,  она  незаметно  сделала  несколько
шагов вперед и, спрятавшись за портьерой, прислушалась.
     - Прошу вас, - говорил Малиньон,  -  приходите  послезавтра...  Я  буду
ждать вас к трем часам...
     - Вы никак не  можете  быть  серьезным,  -  отвечала,  смеясь,  госпожа
Деберль. - Что за глупости вы говорите!
     Но он настаивал:
     - Я буду ждать вас... Приходите послезавтра... Вы знаете куда.
     Тогда она быстро прошептала:
     - Ну, хорошо, послезавтра.
     Малиньон поклонился и  исчез.  Госпожа  де  Шерметт  уходила  вместе  с
госпожой Тиссо. Жюльетта весело проводила их до передней,  говоря  первой  с
самым любезным видом:
     - Я буду у вас послезавтра... У меня уйма визитов в этот день.
     Элен, вся бледная, стояла неподвижно.  Пьер  держал  перед  ней  стакан
пунша. Машинально взяв стакан, Элен отнесла его мадмуазель Аурели, - та  уже
принялась за глазированные фрукты.
     - О, вы слишком любезны! - воскликнула старая  дева.  -  Я  бы  позвала
Пьера... Видите ли, напрасно не подают пунша дамам. В моем возрасте...
     Но она перебила себя, заметив бледность Элен:
     - Положительно вы нездоровы... Выпейте-ка стаканчик пунша.
     - Благодарю вас, это пустяки... Здесь так жарко...
     Элен едва держалась на ногах. Она вернулась  в  опустевшую  гостиную  и
упала в кресло. Свет ламп принял  красноватый  оттенок.  В  люстре  догорали
свечи - казалось,  сейчас  лопнут  розетки.  Слышно  было,  как  в  столовой
прощались последние гости.  Элен  забыла,  что  пора  уходить;  ей  хотелось
остаться здесь, поразмыслить. Итак, это не был сон:  Жюльетта  отправится  к
этому человеку. Послезавтра - Элен знала день. О, теперь она  уже  не  будет
стесняться! - этот крик неумолчно звучал в ней. Затем она  подумала  о  том,
что ее долг - поговорить с Жюльеттой, не дать  ей  впасть  в  грех.  Но  эта
добрая мысль пронизывала ее холодом, и она нетерпеливо отгоняла ее. Ее  взор
не  отрывался  от  камина  -   там   потрескивало   догоравшее   полено.   В
неподвижно-душном воздухе еще реял запах душистых волос.
     - Да вы здесь! - воскликнула, входя, Жюльетта. - Как это мило,  что  вы
не сразу ушли... Наконец-то можно передохнуть!
     И так как Элен, захваченная врасплох, хотела встать, она добавила:
     - Постойте же, куда вам торопиться!.. Анри, дай мне мой флакон.
     Еще трое-четверо гостей, свои  люди,  задержались.  Все  уселись  перед
потухшим камином. Среди уже дремотного покоя  просторной  комнаты  завязался
уютно-непринужденный разговор. Двери  были  открыты,  сквозь  них  виднелась
опустелая  маленькая  гостиная,  опустелая  столовая,  вся   квартира,   еще
освещенная,  но   уже   объятая   глубоким   молчанием.   Анри   был   нежно
предупредителен со своей женой; он принес из спальни флакон, -  она  вдыхала
аромат, томно закрывая глаза.  Не  слишком  ли  устала  Жюльетта,  спрашивал
доктор. Да, она испытывала легкую усталость, но она была в восторге,  -  все
сошло отлично. И она рассказала, что в ночь после своих званых  вечеров  она
не может уснуть и ворочается в постели до шести часов утра. Анри  улыбнулся.
Послышались шутки. Элен смотрела на супругов, и дрожь пробегала по ее  телу.
Оцепенение сна, казалось,  постепенно  овладевало  домом.  Гостей  уже  было
только двое. Пьер пошел за фиакром. Элен осталась  последней.  Пробило  час.
Анри, не стесняясь более, приподнялся на носки и задул на люстре две  свечи,
накалявшие розетки. При виде этих гаснущих одна за другой свечей,  при  виде
этой комнаты, тонувшей как бы в сумраке алькова, можно  было  подумать,  что
здесь готовятся ко сну.
     - Я не даю вам  лечь  спать,  -  пролепетала  Элен,  поднимаясь  резким
движением. - Гоните же меня.
     Она покраснела, кровь прилила к ее лицу.  Они  пошли  проводить  ее  до
передней. Там было холодно. Доктор беспокоился за жену:  у  нее  было  очень
открытое платье.
     - Вернись, ты простудишься... ты разгорячена.
     - Ну что ж, прощайте, - сказала Жюльетта, целуя Элен,  как  она  делала
это в минуты нежности. - Навещайте меня почаще.
     Взяв меховое манто, Анри распахнул  его,  чтобы  помочь  Элен  одеться.
Когда она скользнула в мех руками, он сам поднял ей воротник; он  с  улыбкой
укутывал ее перед огромным зеркалом, занимавшим всю стену передней. Они были
одни, они видели себя в зеркале. Тогда, закутанная в меха, не  оборачиваясь,
она внезапно откинулась в его объятия. Последние три месяца они обменивались
только дружескими рукопожатиями; они хотели  перестать  любить  друг  друга.
Анри уже не улыбался; его измененное страстью лицо налилось кровью. Не помня
себя, он сжал ее в своих  объятиях,  поцеловал  в  шею.  И  она  запрокинула
голову, чтобы вернуть ему поцелуй.

II

     Элен не спала  всю  ночь,  ворочаясь  с  боку  на  бок  в  лихорадочном
возбуждении; едва она погружалась в дремоту, все та же  мучительная  тревога
внезапно будила ее. В кошмаре этого полусна ее неотступно терзала одна и  та
же мысль: она хотела знать место свидания. Элен казалось, что  это  принесет
ей облегчение. Этим местом не могла быть квартира Малиньона на улице  Тэтбу,
в бельэтаже, о которой часто говорили у супругов Деберль. Но где же? Где же?
И мысль ее работала помимо ее воли; она забывала обо  всем  происшедшем,  ее
всю поглощали эти догадки, волновавшие  ее  и  пробуждавшие  в  ней  смутные
желания.
     Когда рассвело, Элен оделась. Она поймала себя на том,  что  произнесла
вслух:
     - Завтра!
     В одном  башмаке,  опустив  руки,  она  думала  теперь,  что  свидание,
возможно,  назначено  в  каких-нибудь  меблированных  комнатах   отдаленного
квартала, в номере, нанимаемом помесячно. Но это предположение показалось ей
слишком отталкивающим.  Она  представила  себе  очаровательную  квартирку  с
мягкими штофными обоями, с цветами, с яркими огнями, горящими в каминах. Уже
не Жюльетту с Малиньоном - себя с Анри видела она в  глубине  этого  уютного
уголка, куда не доносились  бы  звуки  улицы.  Она  вздрогнула  и  запахнула
небрежно застегнутый пеньюар. Где же это? Где?
     - Здравствуй, мамочка! - закричала Жанна, также проснувшись.
     С тех  пор,  как  девочка  поправилась,  она  опять  спала  в  соседней
комнатке. Как всегда, она прибежала босиком, в одной рубашке - броситься  на
шею матери, но тотчас убежала назад и  на  минутку  опять  зарылась  в  свою
теплую постельку. Это забавляло ее, она смеялась, лежа  под  одеялом.  Потом
она повторила все сначала:
     - Здравствуй, мамочка!
     И опять убежала. На этот раз она заливалась смехом. Накинув  на  голову
простыню, она глухо басила из-под нее:
     - Меня здесь нет больше... Нет больше...
     Но Элен не играла с ней, как обычно. Тогда Жанна, соскучившись,  уснула
опять. Ведь еще только светало. Около восьми часов явилась  Розали  и  стала
рассказывать о том, что случилось за утро. Ну и месиво же на улице! Она чуть
не оставила башмаков в грязи, когда ходила за молоком.  Настоящая  оттепель;
воздух к тому же теплый - духота. Вдруг  она  вспомнила:  барыню  спрашивала
вчера какая-то старуха.
     - Ба, - воскликнула она, услыхав звонок, - об заклад побьюсь,  что  это
она!
     Это оказалась тетушка Фэтю, но опрятная, сияющая, в белом чепце,  новом
платье и в шерстяном клетчат