ничего не нашел сказать, кроме этих банальных и  надрывающих  сердце
слов. Дверь захлопнулась. Он стал спускаться по лестнице.

IV

     Узнав о смерти Жанны, госпожа Деберль залилась слезами; ее охватил один
из тех безудержных порывов, которые на день-другой переворачивали ее  жизнь.
То было шумное, не знающее предела отчаяние. Она поднялась к Элен, бросилась
ей в объятия. Потом  мимолетно  услышанное  слово  натолкнуло  ее  на  мысль
устроить маленькой усопшей трогательные похороны; вскоре эта  мысль  всецело
захватила ее. Она предложила свои услуги, взяла на себя все  хлопоты.  Мать,
обессиленная слезами,  сидела  в  беспомощном  оцепенении.  Господин  Рамбо,
распоряжавшийся от ее имени, потерял  голову.  Он  выразил  госпоже  Деберль
горячую благодарность и согласился. Очнувшись на  мгновение,  Элен  сказала,
что она хочет цветов, много цветов.
     Тогда, не теряя ни минуты, госпожа Деберль принялась за дело. Следующий
день она употребила на то, чтобы  обегать  со  скорбной  вестью  всех  своих
знакомых дам.  Она  задумала  организовать  процессию  из  девочек  в  белых
платьях. Ей нужно было по меньшей мере тридцать девочек; она вернулась домой
лишь после того, как  эта  цифра  была  обеспечена.  Она  лично  побывала  в
похоронном бюро, обсуждая разряд похорон, выбирая  драпировки.  Нужно  будет
обтянуть решетку сада; тело будет выставлено  среди  сирени,  уже  пустившей
нежные зеленые почки. Получится очаровательная картина.
     - Господи! Только бы завтра была хорошая  погода!  -  вырвалось  у  нее
вечером, после бешеной беготни.
     Утро выдалось сияющее, с голубым небом, золотым солнцем; веяло  чистое,
полное жизни дыхание весны. Вынос тела был назначен в десять часов. К девяти
уже были развешаны драпировки. Жюльетта  давала  указания  рабочим.  Она  не
хотела, чтобы деревья были совершенно закрыты.  Белые  с  серебряной  каймой
ткани повисли над решетчатой дверцей сада,  распахнутой  справа  и  слева  в
сирень. Но скоро Жюльетта вернулась к себе в гостиную встречать приглашенных
дам. Собирались у нее,  чтобы  не  толкаться  в  двух  комнатах  Элен.  Одно
чрезвычайно огорчало Жюлъетту  -  ее  мужу  пришлось  уехать  в  Версаль  на
консилиум, отложить который, по его словам, не было никакой возможности. Она
осталась одна, никогда ей не управиться со всеми хлопотами.
     Первой явилась госпожа Бертье с двумя дочерьми.
     - Подумайте, - воскликнула госпожа Деберль, - Анри бросил меня! Ты  что
же, Люсьен, не здороваешься?
     Люсьен стоял тут же, готовый  к  похоронам,  в  черных  перчатках.  Он,
казалось, удивился, увидев  Софи  и  Бланш  одетыми  словно  для  участия  в
церковной процессии. Их муслиновые платья были перехвачены шелковой  лентой,
вуаль, ниспадавшая до земли,  скрывала  тюлевый  чепчик.  Матери  беседовали
между собой,  дети  разглядывали  друг  друга:  необычная  одежда  несколько
стесняла их. Наконец Люсьен сказал:
     - Жанна умерла.
     Ему было грустно, но он все же улыбался удивленной улыбкой.
     С прошлого дня мысль  о  том,  что  Жанна  умерла,  удерживала  его  от
шалостей. Мать была слишком  поглощена  хлопотами,  чтобы  отвечать  на  его
вопросы, поэтому он расспрашивал прислугу: значит, когда умирают, больше уже
не двигаются?
     - Она умерла, она умерла... - повторяли обе сестры, розовые под  своими
белыми вуалями. - Можно будет видеть ее?
     Мгновение Люсьен, устремив глаза вдаль,  раскрыв  рот,  размышлял,  как
будто стараясь угадать, что скрывается  там,  за  пределами  известного  ему
мира. Потом сказал шепотом:
     - Больше ее никогда не увидишь.
     Тем временем входили другие девочки. Люсьен, по знаку матери, пошел  им
навстречу. Окутанная облаком муслина Маргарита  Тиссо,  со  своими  большими
глазами,  напоминала  богоматерь  в  детстве;  выбившиеся   из-под   чепчика
белокурые волосы казались, под белизной вуали, золототканной пелериной.  При
появлении девочек Левассер  по  губам  присутствующих  пробежала  сдержанная
улыбка: они вошли, выстроились, словно  школьницы,  самая  старшая  впереди,
самая младшая - позади; их юбки так круглились, что они  заняли  целый  угол
комнаты. Когда же явилась  маленькая  Гиро,  всюду  зашептались:  ее  начали
передавать,  смеясь,  из  рук  в  руки,  -  всякому  хотелось  разглядеть  и
поцеловать ее. Величиной не больше птицы, в трепете газовой  ткани,  которая
делала ее большой и совсем круглой, она  казалась  распушившей  перья  белой
голубкой. Даже мать  не  могла  разыскать  ее  ручки.  Гостиная  мало-помалу
наполнялась. Казалось, в  ней  выпал  свежий  снег.  Несколько  мальчиков  в
сюртучках чернели пятнами на этой белизне. Люсьен  искал  себе  другую  жену
взамен умершей. Он сильно колебался:  ему  хотелось,  чтобы  она  была,  как
Жанна, выше его ростом. Однако выбор его все же  склонился,  по-видимому,  в
пользу Маргариты Тиссо, - его поразили ее волосы. Он уже не отходил от нее.
     - Тело еще не снесли вниз, - сказала, подойдя к Жюльетте, Полина.
     Она суетилась, точно дело шло о приготовлениях к балу. Сестра с  трудом
уговорила ее отказаться от мысли явиться в белом платье.
     - Как! - воскликнула Жюльетта. - О чем же они думают?..  Пойду  наверх.
Останься с дамами!
     Она проворно вышла из гостиной,  где  беседовали  вполголоса  матери  в
темных туалетах,  а  дети  боялись  пошевелиться,  чтобы  не  измять  пышных
платьев. Когда Жюльетта, поднявшись наверх,  вошла  в  комнату,  где  лежала
усопшая, ледяной холод охватил ее. Жанна, со сложенными руками,  еще  лежала
на кровати. Как на Маргарите, как на девочках Левассер, на  ней  было  белое
платье, белый чепчик, белые башмачки. Венок из  белых  роз,  возложенный  на
чепчик, делал ее царицей ее маленьких подруг,  чествуемой  всеми  теми,  кто
ожидал внизу. Перед  окном  стоял,  протянувшись  на  двух  стульях,  обитый
атласом дубовый гроб, раскрытый, словно  ларец  для  драгоценностей.  Мебель
была аккуратно расставлена, горела  свеча;  замкнутая,  затемненная  комната
веяла сыростью  и  спокойствием  давно  замурованного  склепа.  И  Жюльетта,
пришедшая с солнечного света, из той  жизни,  что  улыбалась  там,  снаружи,
остановилась, сразу притихнув, не осмеливаясь сказать, что нужно торопиться.
     - Уже много народу... - сказала она наконец вполголоса.
     Не получив ответа, она добавила, чтобы сказать что-нибудь:
     - Анри пришлось уехать на консилиум в Версаль. Извините его.
     Элен, сидевшая у кровати, подняла на нее пустые глаза. Никакими  силами
нельзя было удалить ее из этой комнаты. Уже вторые  сутки  она  не  выходила
оттуда, невзирая на мольбы господина Рамбо и аббата Жув - они бодрствовали с
ней. Особенно мучительны были для нее две последние, бесконечные ночи. Затем
пришлось пройти через жесточайшее страдание - Жанну в последний  раз  одели.
Элен захотела сама надеть на ее ножки белые башмачки. Теперь,  обессиленная,
точно усыпленная безмерностью своего горя, она сидела неподвижно.
     - У вас есть цветы? - пробормотала она с усилием, неподвижно  глядя  на
госпожу Деберль.
     - Да, да, дорогая, - отвечала та. - Не тревожьтесь!
     С тех пор как ее  дочь  испустила  последний  вздох,  одна-единственная
мысль заполнила сознание Элен: нужны цветы, снопы цветов. При  виде  каждого
нового лица ее охватывала тревога, она как будто опасалась, что ни за что не
удастся добыть достаточного количества цветов.
     - У вас есть розы? - спросила она, помолчав,
     - Да... Уверяю вас, будете довольны.
     Элен  кивнула  головой  и  впала  в  прежнюю  неподвижность.   Служащие
похоронного бюро уже ждали на лестнице. Дальнейшее  промедление  становилось
невозможным. Господин  Рамбо,  сам  шатаясь,  как  пьяный,  сделал  Жюльетте
умоляющий знак, прося помочь  ему  увести  несчастную  женщину  из  комнаты.
Тихонько взяв Элен под руку, они подняли ее и повели в столовую. Но когда та
поняла, в чем  дело,  она  оттолкнула  их  в  порыве  предельного  отчаяния.
Разыгралась надрывающая душу сцена. Элен упала  на  колени  перед  кроватью,
ухватившись за простыню в мятежном взрыве сопротивления. А Жанна, простертая
в вечном молчании,  оцепенелая,  холодная,  хранила  каменную  неподвижность
лица. Оно слегка почернело, губы сжались гримасой злопамятного ребенка.  Эта
мрачная маска - неумолимое лицо ревнивой дочери - сводило Элен с ума. На  ее
глазах,  в  течение  полутора  суток,   лицо   Жанны   застывало   в   своей
непримиримости, становясь все более враждебным по мере того, как близилось к
могиле. Каким облегчением для нее было бы, если б Жанна  могла  в  последний
раз улыбнуться ей!
     - Нет, нет! - кричала она. - Умоляю вас, оставьте ее на минуту!.. Вы не
можете отнять ее у меня! Я хочу поцеловать ее... О! Минуту, одну минуту...
     И дрожащими руками она удерживала дочь, она не  уступала  ее  тем,  кто
прятался в передней, людям, которые, отвернувшись, ждали со скучающим видом.
Но губы ее не могли согреть  холодного  лица,  она  чувствовала,  что  Жанна
упорно отстраняется от нее. Тогда, отдавшись увлекающим ее рукам, она  упала
в столовой на стул с глухим, бесконечно повторяемым стоном:
     - Господи... Господи...
     Это сотрясение истощило силы господина Рамбо и госпожи  Деберль.  Когда
последняя, после краткого молчания, приоткрыла дверь - все  было  кончено...
Не раздалось ни  малейшего  шума  -  едва  слышался  легкий  шорох.  Заранее
смазанные маслом винты навеки прикрепили крышку. Комната была пуста  -  гроб
скрыли под белым покрывалом.
     Дверь  осталась  открытой.  Элен  предоставили  свободу  действий.  Она
вернулась в спальню, скользнула растерянным взглядом по мебели,  по  стенам.
Тело только что унесли. Розали оправила одеяло, чтобы на постели не осталось
даже отпечатка тельца усопшей. И, раскинув безумным жестом протянутые вперед
руки, Элен бросилась на лестницу. Она хотела спуститься вниз. Господин Рамбо
удерживал ее, госпожа Деберль объясняла ей,  что  это  не  принято.  Но  она
клялась, что будет благоразумной, что не пойдет за гробом. Ведь  можно  дать
ей выглянуть: она будет тихо сидеть в беседке. Оба,  слушая  Элен,  плакали.
Пришлось ее одеть. Жюльетта набросила на ее  домашнее  платье  черную  шаль.
Только шляпы она никак не могла найти. Наконец нашла одну и  дала  ее  Элен,
предварительно сорвав отделку - букет красных вербен. Господин  Рамбо  -  он
должен был стать во главе похоронного шествия - подал Элен руку.
     - Не отходите от нее, - шепнула ему госпожа Деберль, когда они вышли  в
сад. - У меня куча дел...
     Она ускользнула. Элен шла с трудом, ища глазами  гроб.  Она  вздохнула,
выйдя на свет. Боже! Какое чудное утро! Но взгляд  ее  тотчас  устремился  к
решетке сада - она увидела  осененный  белой  драпировкой  гробик.  Господин
Рамбо не дал ей подойти ближе, чем на два-три шага.
     - Будьте мужественны, - повторял он, сам весь дрожа.
     Они не сводили глаз с узкого, облитого солнечным лучом гроба.  В  ногах
его,  на  кружевной  подушке,  лежало  серебряное  распятие.  Налево  стояла
кропильница с опущенным в нее кропилом. Высокие  свечи  горели  беспламенно,
вкрапливаясь в солнце дрожащими пятнами маленьких улетающих душ. Под навесом
из белых  тканей  переплетались  аркой  ветви  деревьев,  покрытые  лиловыми
почками. То был уголок весны. Через щель драпировки туда  проникала  золотая
пыль широкого солнечного луча; в нем, казалось, пышнее расцветали  усыпавшие
гроб цветы. Целая лавина цветов - белых роз, нагроможденных  снопами,  белых
камелий, белой сирени, белой гвоздики - снежные груды белых лепестков;  тело
исчезло под ними, с покрова свешивались белые гроздья,  на  земле  осыпались
белые барвинки и гиацинты. Редкие  прохожие,  проходившие  по  улице  Винез,
останавливались с растроганной улыбкой перед этим залитым солнечными  лучами
садиком, где покоилась под цветами маленькая усопшая. Вся эта белизна  пела,
сверкая в ярких лучах ослепительной чистотой, солнце пронизывало драпировку,
букеты, венки горячим трепетом жизни. Над розами жужжала пчела.
     - Цветы... цветы... - прошептала Элен.
     Других слов у нее не было.
     Она прижала платок к губам; глаза ее наполнились слезами. Ей  казалось,
что Жанне должно быть тепло, и эта мысль  разрывала  ей  сердце  мучительным
умилением, к которому примешивалось чувство благодарности к тем, кто  осыпал
девочку всеми этими цветами. Она шагнула вперед, -  господин  Рамбо  уже  не
решался удерживать  ее.  Как  хорошо  было  под  этими  свисающими  тканями!
Струилось благоухание, теплый воздух был неподвижен. Она нагнулась и выбрала
себе на память только одну розу. За розой пришла она - спрятать ее у себя на
груди. Но дрожь уже начинала бить ее. Господин Рамбо испугался.
     - Не оставайтесь здесь, - сказал он, увлекая ее. -  Вы  обещали  беречь
свое здоровье!
     Он пытался увести  ее  в  беседку.  Но  в  эту  минуту  дверь  гостиной
распахнулась  настежь.  Первой  показалась  Полина  -  она  взяла  на   себя
организовать шествие. Девочки, одна за другой, спускались в  сад.  Казалось,
то был довременный расцвет, распустившиеся  чудом  цветы  боярышника.  Белые
платья круглились на солнце,  сияли  прозрачными  отливами,  играли,  словно
крылья лебедей, нежнейшими оттенками  белизны.  Осыпалась  яблоня  в  цвету,
реяли паутинки, платья были - сама невинность весны. Девочки  шли,  они  уже
обступили лужайку,  а  с  крыльца  сходили  все  новые  и  новые  -  легкие,
вспорхнувшие, как пушинки, вдруг распустившиеся на вольном воздухе.
     И когда весь сад забелел, в душе Элен, при виде  рассыпавшейся  во  все
стороны толпы  девочек,  всплыло  воспоминание.  Ей  вспомнился  бал  в  ту,
минувшую, весну, резвая  радость  детских  ножек.  Перед  ней  вновь  встала
Маргарита в костюме молочницы, с кружкой у пояса, Софи в  костюме  субретки,
танцующая со своей сестрой Бланш, одетой Безумием, звенящей бубенцами своего
костюма. Пять девочек Левассер -  Красные  Шапочки  -  всюду  являли  взорам
одинаковые колпачки из пунцового атласа с черной бархатной каймой. Маленькая
Гиро, с бабочкой эльзасского  убора  в  волосах,  безудержно  прыгала  перед
Арлекином, вдвое выше ее ростом. Сегодня все  они  были  белые.  Жанна  тоже
лежала белая, на белой атласной подушке, среди цветов. Тоненькая японочка, с
прической, украшенной длинными  шпильками,  с  пурпурной  туникой,  расшитой
птицами, уходила в белом платье.
     - Как они выросли! - прошептала Элен.
     Она залилась слезами. Все были налицо - не хватало  только  ее  дочери.
Господин Рамбо заставил ее войти  в  беседку,  но  она  осталась  стоять  на
пороге, она хотела видеть, как тронется шествие. Несколько  дам  поклонились
ей с деликатной сдержанностью. Дети смотрели  на  нее  удивленными  голубыми
глазами.
     Тем временем Полина переходила  от  одной  девочки  к  другой,  отдавая
распоряжения.  Из-за  погребальной   обстановки   она   старалась   говорить
вполголоса, но порой забывалась.
     - Ну же, будьте умницами... Гляди, дурочка,  ты  уже  запачкалась...  Я
приду за вами, не сходите с места!
     Подъехала похоронная колесница, уже пора было  отправляться.  Появилась
госпожа Деберль, она воскликнула:
     - Букеты забыли... Полина, живо букеты!
     Наступило легкое замешательство. Для  каждой  девочки  был  приготовлен
букет из белых роз. Нужно было их раздать; дети с восхищением держали  перед
собой букеты, как свечи. Люсьен, не отходивший от Маргариты, с  наслаждением
вдыхал запах ее букета, - она совала цветы ему в лицо. Все  эти  девочки,  с
руками, полными цветов, смеялись  на  ярком  солнце;  но,  глядя,  как  гроб
поднимают на катафалк, они вдруг стали серьезными.
     - Она там, внутри? - спросила чуть слышно Софи.
     Сестра ее Бланш утвердительно качнула головой.  Потом  сказала  в  свою
очередь:
     - Когда хоронят мужчин, эта штука много больше, вот такая!
     И она раздвинула руки как можно шире, разумея гроб.
     Но маленькая Маргарита, уткнувшись носом в розы, засмеялась и объявила,
что они щекочут ее. Тогда и другие уткнулись носами в букеты  -  посмотреть,
так ли это. Их позвали, - они вновь сделались чинными.
     Шествие тронулось. На углу улицы Винез какая-то простоволосая  женщина,
в домашних  туфлях,  плакала,  утирая  слезы  краешком  передника.  В  окнах
появилось  несколько  лиц,  слышались  соболезнующие   возгласы.   Катафалк,
обтянутый  белой  драпировкой  с  серебряной  бахромой,  двигался  бесшумно;
слышался лишь мерный, глухой  топот  двух  белых  лошадей  по  утрамбованной
земле. Казалось, колесница уносила жатву цветов, букетов, венков;  гроба  не
было видно; легкие толчки встряхивали нагроможденные снопы,  -  с  колесницы
осыпались ветки сирени. По четырем углам катафалка бились на  ветру  длинные
ленты белого муара; концы их держали четыре девочки - Софи, Маргарита,  одна
из девочек Левассер и маленькая Гиро; крошка  так  спотыкалась,  что  матери
пришлось пойти рядом с ней. Остальные,  с  пучками  роз  в  руках,  окружали
катафалк сомкнутым строем. Они шли не спеша, вуали  их  развевались,  колеса
вращались  среди  этого  муслина,  словно  уносимые  облаком,  из   которого
улыбались нежные лики херувимов. Позади, бледный, с опущенной  головой,  шел
господин Рамбо, за ним - дамы, несколько мальчиков, Розали,  Зефирен,  слуги
супругов Деберль. За шествием следовали  пять  пустых  карет.  Белые  голуби
взмыли среди залитой солнцем улицы, когда к ним приблизилась  эта  колесница
весны.
     - Бог мой, какая досада!  -  повторяла  госпожа  Деберль,  глядя  вслед
процессии. - Ну что бы Анри отложить этот консилиум! Я ведь говорила ему!
     Она не знала, что ей делать с Элен, бессильно опустившейся на кресло, в
японской беседке. Анри  остался  бы  с  ней,  утешил  бы  ее  немножко.  Как
неприятно, что его нет! Жюльетту выручила мадмуазель Аурели, предложившая ей
свои услуги: она не любит ничего печального, а кстати, займется и завтраком,
который нужно приготовить детям к их возвращению. Госпожа Деберль  поспешила
присоединиться к шествию, - оно направлялось улицей Пасси к церкви.
     Теперь сад был пуст, рабочие складывали драпировки. На  песке,  на  том
месте, где была Жанна, остались только осыпавшиеся лепестки белой камелии. И
от этого внезапного перехода к одиночеству  и  глубокой  тишине  Элен  вновь
ощутила щемящую тоску вечной разлуки. Еще раз, один-единственный раз  побыть
с Жанной! Неотступная мысль, что девочка ушла непримиренная,  с  окаменелым,
потемневшим в своей неумолимости  лицом,  прожигала  Элен  насквозь  каленым
железом.  Тогда,  видя,  что  мадмуазель  Аурели  стережет  ее,  она  решила
хитростью освободиться от нее и побежать на кладбище.
     - Да, это тяжкая утрата, - повторяла старая дева, уютно  расположившись
в кресле. -  Я  обожала  бы  своих  детей,  в  особенности  девочек.  А  как
подумаешь, оно и лучше, что я не вышла замуж. Горя меньше...
     Думая развлечь Элен, она заговорила об одной своей подруге,  у  которой
было шестеро детей: все умерли. Другая дама осталась одна со своим  взрослым
сыном: он колотил ее; вот уж кому следовало умереть, - мать легко  утешилась
бы,  Элен  делала  вид,  что  слушает  болтовню  старой  девы.  Она   сидела
неподвижно, только дрожь нетерпения пробегала по ней.
     - Вот вы и успокоились немного, - сказала, наконец, мадмуазель  Аурели.
- Что поделаешь! Когда-нибудь да приходится образумиться.
     Дверь столовой выходила в японскую беседку. Мадмуазель  Аурели  встала,
приоткрыла ее, вытянула шею. Стол был уставлен тарелками и  пирожными.  Элен
проворно  выбежала  в  сад.  Решетчатая  калитка   была   открыта,   рабочие
похоронного бюро уносили лесенку.
     Налево улица Винез  выходит  на  улицу  Резервуаров.  Там  и  находится
кладбище"  Пасси.  От  бульвара  Ля-Мюэтт  подымается  исполинская  стена  -
каменная облицовка отвесного ската; кладбище,  подобно  гигантской  террасе,
возвышается над этой кручей, над  Трокадеро