вета...
   Наконец оценивающий взгляд студентки.  Она  облегченно вздыхает,  будто
освобождая плечи от тяжести, неумело скручивает записку и щелчком возвращает
ее  мне.  Но  девушка не  рассчитала как следует,  и  записка падает на пол.
Наклонившись, чтобы подобрать ее, я поднимаю глаза - впечатление, что черные
туфли без каблуков под толстой лодыжкой с  трудом несут тяжесть ее  тела.  И
лишь ложбинки под коленями говорят о невинности и чистоте. Уходящая юность -
возраст неустойчивый,  как  начинающийся насморк.  Видимо,  почувствовав мой
взгляд, девушка плотно сжимает колени.
   Подняв свернутую бумажку,  сую ее в карман, закрываю газетную подшивку,
кладу в  чемодан свои записи и  авторучку и  как ни в чем не бывало встаю со
стула.  По натертому до блеска полу с  быстротой,  приличной для библиотеки,
иду не оглядываясь к кафедре выдачи.  Закончив все формальности, я лишь один
раз украдкой смотрю в  ту сторону,  где сидит девушка.  Она все еще на своем
месте и,  выглядывая из-за ограждающего стол барьера, следит за мной. Подняв
слегка руку и сделав ей знак,  я сажусь на скамейку в отведенном для курения
месте, между читальным залом и выходом, и закуриваю. Не успеваю я выкурить и
четверти  сигареты,  как  студентка неуклюжей походкой приближается к  столу
выдачи.  Она невольно выглядывает наружу,  но места,  где я сижу,  ей скорее
всего не видно.  Девушка быстро сдает книги,  берет в гардеробе пальто и тут
же  направляется к  двери,  но  вдруг  замечает меня  и,  точно оступившись,
сбивается с шага. Я сразу же встаю и тоже направляюсь к двери. Девушка, даже
не помышляя о бегстве, семенит вслед за мной.
   Когда я  подгоняю к входу оставленную на стоянке машину,  девушка стоит
на  середине лестницы,  уткнувшись в  воротник пальто.  Я  подъезжаю к  ней,
опускаю слева от  себя  стекло,  и  девушка,  перехватив поудобнее портфель,
своей неуклюжей походкой спускается по  лестнице прямо к  машине.  В  стекле
отражается побелевший от  холода нос.  Ее  недовольное лицо  -  может  быть,
голова у нее кружится или из-за мороза -  производит неприятное впечатление.
И зеленый шарф,  выглядывающий из-под воротника пальто,  чересчур ярок и как
бы подчеркивает, с каким трудом сдерживает девушка внутреннее напряжение.
   Приоткрываю дверцу.
   - Я вас подвезу. Куда вам?
   - Куда?  - И неожиданно спокойным, даже вызывающим тоном: - Разве это я
должна решать?
   Невольно усмехаюсь -  она,  вероятно, видит в зеркале мою улыбку и тоже
ухмыляется.
   - Вы проголодались?
   - Слюнтяй!
   Перед самым ее  носом я  с  силой захлопываю дверцу.  Даю газ -  колеса
взметают гравий,  нос легкой машины высоко задирается, как у моторной лодки,
мчащейся по волнам. Студентка застывает, безучастная, невыразительная, точно
рыба в холодильнике...


x x x

   Я  замираю.  Замираю у  телефона около стойки в кафе "Камелия",  хотя и
теряю напрасно время. - Умер?
   - Да,  кажется,  убийство, - доносится из трубки необычно взволнованный
голос шефа.  -  Что же мы будем делать?  Я не допускаю мысли, что у тебя нет
алиби.
   - Да разве такая штука существует на свете?
   - Ну  ладно,  давай  сейчас же  звони заявительнице.  Она  мне  телефон
оборвала, с утра уже три раза звонила.
   - Откуда вам стало это известно?
   - От заявительницы. Разве неясно? - И резко изменив тон: - А откуда еще
могли поступить такие сведения?
   - Я только спрашиваю. Ясно. Немедленно звоню ей.
   - Как  это  ни  неприятно,   но  я  настаиваю,  чтобы  каждый  сам  нес
ответственность за то, что он делает.
   - Ясно. В общем, днем я забегу...
   И  я  замираю.  Погиб этот  человек!  Кладу трубку и  продолжаю стоять.
Наверно,  сейчас  полиция  там  уже,  всех  подняла  на  ноги.  Исключена ли
возможность, что в сеть их розысков попадут и сведения о моем существовании?
И  если попадут,  то щупальца расследования дотянутся до топливной базы М...
Человек в  малолитражке...  человек,  приехавший,  как он  заявил,  из фирмы
"Дайнэн"...   в   "Дайнэн"  направляется  запрос...   там   тоже  человек  в
малолитражке...   и   вот,   как   ни   прискорбно,   выплывает  факт  моего
существования.   Правда,   это  не  значит,  что  у  меня  могут  возникнуть
неприятности.  Прежде всего,  у  меня не  было никакой необходимости убивать
его.  Кроме  того,  вокруг  него  крутилось  сколько  угодно  подозрительных
личностей.  Но все же по возможности мне бы не хотелось оказаться замешанным
в это дело...
   Думаю,  особенно  опасаться мне  нечего.  Да  и  вообще  нет  оснований
предполагать, что полиция свяжет самую обыкновенную на первый взгляд драку с
топливной базой М. И единственное, о чем приходится теперь сожалеть, - это о
том,   что  так  и   не   удалось  выяснить,   каким  образом  он  собирался
шантажировать...
   И  еще одно коренным образом изменилось в связи с его смертью...  иссяк
источник,  позволявший покрывать расходы  по  розыску,  и,  значит,  вопреки
желанию заявительницы они ограничатся одной этой неделей.
   Но тогда почему же я чувствую себя чуть ли не обворованным?  Вернувшись
на   свое   место   и   помешивая  остывший  кофе,   я   впадаю  в   тусклую
сентиментальность,  от которой невозможно избавиться.  Может быть,  я  служу
панихиду по  умершему?  Нет,  вряд ли.  Сквозь черную сетчатую штору сегодня
тоже видна продрогшая,  будто простуженная платная стоянка автомашин. Вчера,
примерно в  то  же время,  что и  сейчас,  он окликнул меня как раз у  того,
второго столба,  плотно,  точно желе из  агар-агара,  прилипнув ко мне своим
телом,  пропахшим жиром...  До  сих  пор  я  не  излечился от  нервной сыпи,
появляющейся всякий раз, как я вспоминаю о нем.
   Если  какая-то  перемена  и  произошла,  то,  пожалуй,  изменилось  мое
отношение  к   его  заносчивости,   граничащей  с  высокомерием.   Заявитель
действительно является нанимателем,  платящим тебе деньги.  Но, как правило,
он  либо  смотрит на  тебя умоляющим собачьим взглядом,  либо выдавливает из
себя виноватую поддельную улыбку. В этом случае, чтобы подбодрить заявителя,
мы тоже подлаживаемся под него,  изображая смиренную улыбку -  такова,  мол,
жизнь,  даем понять, что вместе с ним готовы ступить в дерьмо. И поскольку в
глубине души  мы  питаем тайную уверенность,  что  жизнь именно такова,  нам
удается  вернуть ему  самоуважение,  способность увидеть в  жизни  надежду и
свет.  А  он был обломком крушения,  но не хотел этого показывать.  С самого
начала он не скрывал,  что запачкан дерьмом,  -  потому-то и не позволял мне
притронуться к  этому дерьму и  даже не  разрешил взглянуть на него.  Он был
совершенно иным,  чем все предыдущие клиенты. Надо признать, он был странным
типом -  это уж  точно,  но  нельзя и  отрицать,  что я  относился к  нему с
предубеждением.  Когда я пытаюсь вот так,  по-новому, взглянуть на него, мне
кажется,  что  как  сквозь туман начинает вырисовываться упущенная,  вернее,
умышленно  упускаемая  мной  другая  сторона  этого  человека.   К  примеру,
возникшее на миг полусерьезное выражение лица, когда он спрашивал мое мнение
о  "сестре как женщине"...  или его забота обо мне,  когда он  распорядился,
чтобы хозяин микроавтобуса приготовил яйца...  если бы я не был так настроен
против него,  если бы я  с  самого начала не решил,  что он и есть та стена,
которая скрывает нечто важное от  моего взора,  а  старался быть  с  ним  на
равных,  не исключено, что не кто иной, как он сам, нашел бы в стене дверь и
впустил меня.
   Сейчас,  впрочем,  и  самой стены уже не  существует.  Но  вместе с  ее
исчезновением исчезла и возможность обнаружить дверь.
   Ему уже ничем не поможешь.  В последний раз я видел его со спины, когда
он, похожий на зонт с обломанными спицами, полз в сухой траве под насыпью, и
то,  что он не хотел сказать, и то, что он, возможно, хотел сказать, - всего
этого уже не существует.  Разорванное кольцо разума не имеет ничего общего с
разумом.
   Смотрю на часы...  11 часов 8  минут...  если бы я и решил записать это
время на бланке донесений,  то больше мне нечего было бы сообщить... нет, не
только в это время -  и через час,  и через три часа, и через десять часов у
меня  нет  никакой надежды наткнуться на  нечто такое,  о  чем  следовало бы
написать в  донесении...  поспешно допиваю кофе и  поднимаюсь...  но  что же
предпринять?..  должен ли я что-то делать?.. я снова замираю... замираю, как
та студентка, которую я бросил у библиотеки... когда тебя, лишив свободы, не
говоря, куда и зачем, волокут во тьме - это, конечно, очень обидно, но когда
без всяких объяснений и извинений бросают посреди дороги -  это во много раз
унизительнее...
   Хозяин кафе  почти  весь  скрылся за  стойкой,  погрузившись в  газету.
Мрачная официантка,  опершись локтем о  кассовый аппарат и прижав к уху чуть
слышно  играющий транзистор,  рассеянно смотрит на  улицу.  Не  отрываясь от
окна,  она насмешливо улыбается -  смешит ли ее то, что она слышит по радио,
или она смеется надо мной, видя, как я замер, а может быть, смеется над тем,
что происходит на улице?..  заинтересовавшись,  я  тоже смотрю в окно и вижу
нечто сильно взволновавшее меня.  Мимо  окна  идут  три  человека,  по  виду
коммивояжеры, с одинаковыми портфелями под мышкой, сердито и горячо обсуждая
что-то... дальше, на мостовой беспрерывный поток автомобилей... еще дальше -
автостоянка...  а около нее что-то бередящее мою память,  как острый обломок
коренного  зуба...   цифры...   семизначная  цифра  в   самом  низу  вывески
автостоянки... тот самый номер телефона!
   Этикетка спичечного коробка...  кафе "Камелия"...  объявление в  старой
газете...  и  наконец узкая полоска бумаги,  прикрепленная к  краю  лимонной
шторы... и везде один и тот же номер телефона.
   Ко мне возвращается ощущение времени,  возвращаются,  хоть и  туманные,
воспоминания о  карте.  Громко обращаюсь к  девушке,  которая,  крутя  ручку
кассового аппарата, не отрывает от уха транзистор.
   - Заказы на пользование вон той стоянкой у вас принимают?
   Девушка,  вместо того чтобы ответить,  метнула взгляд на  хозяина.  Тот
прячет  газету  под  стойку и  только тогда  снизу  вверх  смотрит на  меня.
Встретившись со  мной  взглядом,  он  усиленно моргает  и  говорит тоненьким
голоском,  который совсем не вяжется с его густой щетиной,  отчетливо видной
даже после бритья.
   - Там все заполнено, к сожалению.
   И он с недовольным видом -  почитать,  мол, не дадут - снова склоняется
над газетой.
   - Видно, много у вас здесь свободного времени, в кафе...
   - Что? - резко переспрашивает девушка, оторвав от уха транзистор и всем
своим видом показывая, что ее раздражает даже мое шуточное поддразнивание. Я
испытываю неловкость,  но  зато  неожиданно мной  завладевает фантастическая
мысль.  Точно теплым ливнем, с меня смывает плохое настроение, и, пульсируя,
разрастается чувство освобождения, вызывающее желание, схватившись за живот,
разразиться дурацким смехом.  Может  быть,  я  и  в  самом деле  рассмеялся.
Продолжая смотреть на  девушку,  я  обхожу кассу и  беру  телефонную трубку.
Набрав номер фирмы "Дайнэн", связываюсь с тем самым молодым служащим Тасиро.
   ...Тасиро-кун?  Благодарю за вчерашнее...  Когда я называю себя,  в его
голосе какое-то  мгновение слышится растерянность.  Он  удивляется,  когда я
спрашиваю,  не слышал ли он о  смерти того человека,  хотя мог бы,  кажется,
этого и не делать. Но как только я напомнил ему о нашем договоре выпить, тон
его сразу становится дружеским и доверительным - видимо, он не любит иметь с
посторонними людьми общие тайны.  И глядя на едва прикрывающие уши стриженые
густые волосы девушки:  ...Встретимся на станции S., можно на том месте, что
отмечено на плане,  который вы вчера нарисовали мне.  Да,  да,  там,  где вы
договаривались встретиться с  Нэмуро-сан...  я  тоже хочу еще  раз  во  всем
убедиться...  время - семь часов... договорились?.. и прошу вас, не забудьте
о  главном  -  я  имею  в  виду  тот  самый  альбом  ню...  Девушка поспешно
прикладывает транзистор к  уху,  но не похоже,  что она его включила...  Ню,
повторил я еще раз, и, если возможно, мне бы хотелось сразу же встретиться с
той  девицей,  которая служила ему  натурщицей...  Ответ  молодого человека,
заговорившего деловым тоном,  не был, конечно, слышен окружающим, и поэтому,
естественно,  им могло показаться,  что собеседник не собирается помочь мне.
И,  понизив голос,  между прочим,  -  нет, скорее не между прочим, а в этом,
возможно, и состояла моя истинная цель... Мне бы хотелось, чтобы вы подумали
еще вот о чем:  к каким методам можно прибегнуть,  если, допустим, возникнет
желание  шантажировать хозяина топливной базы?  Обыкновенной топливной базы,
да,  розничной...  я  очень хочу,  чтобы до  нашей встречи вы продумали этот
вопрос - какие существуют способы шантажа...
   Кажется,  мой разговор произвел такой же эффект, как если бы физиономию
девушки,  а  может быть,  даже  и  физиономию хозяина я  в  кровь расцарапал
ногтями.  Правда, лицо девушки было заслонено рукой, державшей транзистор, и
отсюда как следует не было видно.  Хозяин же,  уткнувшись в газету,  даже не
шелохнулся.  Прикрепленная прямо  над  его  головой открытка с  изображением
кофейной плантации в Южной Америке, где яркое солнце окрасило далекую горную
цепь в  желтый цвет,  а  людей и  растения сделало темно-коричневыми,  резко
контрастировала с  покрытым  толстым  слоем  пыли  светильником и  выглядела
нелепо.  На втором этаже слышатся чьи-то шаги.  Они медленно движутся в  мою
сторону,  замирают прямо над головой и так же медленно удаляются.  Я тоже не
могу уже спокойно стоять на  месте.  Если страх и  отступает,  он  все равно
вернется снова,  как возвращаются вновь и вновь бьющиеся о берег волны.  Его
смерть,  волной  взметнувшись в  неожиданную высь,  разбрасывая вокруг  себя
брызги,  омыла мои ноги и слизнула узенькую тропку, вившуюся по краю обрыва,
но и когда волна отступит,  ничего нового не прибавится,  и,  следовательно,
особенно суетиться смысла нет.  К  тому  же  возложенное на  меня  поручение
ограничено первыми тридцатью тысячами иен -  это тоже облегчение. Мало того,
поскольку и  положение самой женщины резко изменилось...  значит,  я  обязан
продолжать розыски оставшиеся пять дней,  но... совсем не исключено, что она
прямо сейчас заявит о расторжении контракта, пожелав, чтобы я с сегодняшнего
дня прекратил розыски, - я не застрахован от того, что она этого не сделает.
Мне немного жаль бросать эту работу,  остался какой-то неприятный осадок. Но
с  точки зрения дела баланс,  в  общем,  в  нашу пользу.  И  шеф  будет мной
доволен, да и ругать перестанет.
   Может быть,  в этом и заключается основная причина, почему я не решаюсь
позвонить женщине...  подумал я неожиданно... и меня охватывает удивительное
чувство стыда,  будто,  стоя  перед зеркалом и  прижав к  глазам бинокль,  я
подглядываю за тем,  как я подглядываю.  Что же это значит?  Я, хотя меня об
этом  и  не  просили,  сам  того не  заметив,  по  рассеянности расписался в
получении суммы,  превышающей тридцать тысяч иен.  Я стану посмешищем. Среди
моих приятелей агентов моя  глупость станет предметом насмешек.  Шеф  всегда
повторяет:  заявитель не  человек,  он  -  пища,  которой  мы  набиваем наши
желудки,  помните об этом.  А вас люди считают - кем вы думаете? - бродячими
собаками, да еще и бешеными.

   А  ведь  бинокль  действительно,   в  зависимости  от  того,   как  его
использовать,   может  дать  тот   же   результат,   что   и   просвечивание
рентгеновскими  лучами.   Например,   с  помощью  бинокля  даже  на  обычной
фотокарточке, помимо встречи лицом к лицу с тем, кто на ней изображен, можно
прочесть множество выражений лица,  проникнуть в характер. Сначала поставить
фотокарточку вертикально,  по возможности распрямив углы, и тогда фон станет
совершенно черным.  Источник света расположить таким образом,  чтоб не  было
бликов.  Потом  встать  на  колени на  расстоянии,  равном длине  двадцати -
тридцати диагоналей фотокарточки... конечно, на колени становиться совсем не
обязательно - просто фотокарточка должна быть на уровне глаз... бинокль пяти
или  десятикратный.   Такой  бинокль  позволяет  свободно  создать  в  своем
воображении  фон,   а   легкая  дрожь  руки   помогает  придать  воображению
подвижность.   Сначала  покажется  только  всплывшее,   примерно  в   метре,
увеличенное изображение.  Нужно запастись терпением по меньшей мере минут на
десять.  И когда от напряжения начинается резь в глазах, обычный фотопортрет
неожиданно превращается в объемный,  кожа приобретает живые краски.  Значит,
все удалось.  Теперь нужно смотреть неподвижно,  не  моргая,  не  отрываясь,
напрягая изо всех сил зрение,  пока не заболят глаза. И не в силах выдержать
пристального  взгляда,  уголки  глаз  на  фотографии  или  углы  рта  начнут
подрагивать. Если лицо снято в профиль, оно тревожно обратит к тебе украдкой
вопрошающий взгляд, если - анфас, то, избегая устремленного на него взгляда,
будет беспрерывно моргать.  Потом из  его глаз и  твоих глаз,  из  его губ и
твоих губ,  из всех мускулов,  создающих выражение лица,  начнут пробиваться
волоски нервов,  сплетутся в  воздухе между ним и тобой,  и ты,  как в своем
собственном сердце,  начнешь читать то, что скрыто выражением лица. Особенно
важно,  что  проникаешь  в  самое  сокровенное,  спрятанное  от  посторонних
взоров...  крепко  стиснув зубы,  выпятив нижнюю губу,  широко раскрыв узкие
глаза, он беспокойно шарит взглядом где-то у ног, избегая твоего лица, и его
чувства,  всегда набриолиненные, аккуратно расчесанные и безмятежные, встают
дыбом,  точно  шерсть на  спине кошки,  столкнувшейся с  врагом...  это  его
мгновенное...  никому не  показываемое выражение,  когда он наедине с  самим
собой...  Я проделал все это вчера утром перед уходом,  и теперь он бы уж ни
за что не ускользнул от моего внимания,  даже если бы мы ехали на эскалаторе
в  разные стороны.  Этот метод придуман мной,  и  другие агенты очень высоко
оценили его,  и теперь им пользуюсь уже не я один.  Шеф в счет не идет.  Для
него вообще любая инициатива,  только потому,  что это инициатива,  выглядит
нелепицей.
   Конечно,  в  идеале такого рода  наблюдения лучше всего вести ночью.  И
требуется для этого как минимум два часа.  Разделив с портретом воображаемую
трапезу,   нужно,   став  начальником,   приказывать  ему,  став  товарищем,
выслушивать жалобы,  став подчиненным,  получать от  него выговор;  если это
женщина,  попытаться лечь с  ней  в  постель,  если это мужчина,  попытаться
самому превратиться в  женщину и  предложить ему себя.  Но в отношении его я
еще подобный метод не использовал.  И  скорее не из-за пренебрежения к своим
служебным обязанностям,  а  потому,  что  в  самой заявительнице было  нечто
такое,  что связывало инициативу,  -  здесь уж ничего не поделаешь.  Гораздо
больше,  чем его исчезновение, не давали мне покоя, казались дурно пахнущими
истинные  намерения заявительницы.  Действительно,  я  и  теперь  далеко  не
освободился от подозрения,  что,  возможно,  ее заявление о розыске - ловкий
трюк, рассчитанный на то, чтобы еще лучше утаить место, куда он скрылся...
   Однако тот, кто сеял семена подозрений, тот, кто обволакивал все вокруг
меня непроницаемой тучей - зять исчезнувшего, - мертв... и сильный ветер уже
разогнал на  небе  тяжелые тучи,  и  теперь сквозь разрывы в  них  выглянуло
долгожданное солнце... и если сейчас снова посмотреть на его фотографию...


x x x

   Его фотография,  повернутая ко мне головой,  снова лежит перед сторожем
автомобильной стоянки...  облитый  ленивым  голосом:  "Восемьдесят  иен",  я
протягиваю пятисотиеновую бумажку,  положив на нее его фотографию: "Сдачи не
нужно"...  Не  особенно  редкие,  но  уже  начавшие редеть  волосы,  неровно
подстриженные на висках...
   - Хотел вас кое о чем спросить...
   Беспрерывно двигающий губами  старик  -  ноги  укрыты  одеялом,