остепенно людей становится все  больше.  Точно ночные бабочки,  они тянутся
туда,  где  искусственный свет.  Притихший было  Тасиро,  не  выдержав моего
молчания, нетерпеливо продолжает:
   ...Причины две...  почему мне пришлось прибегнуть к такой выдумке?..  я
испугался...  вы  понимаете?..  стоило мне  подумать,  что  начальник отдела
Нэмуро  без  всякой  причины  пропал  без  вести,   и  я  почувствовал  себя
покинутым...  хотя нет,  несколько иначе... во мне все восстало, может быть,
даже зависть...  я  испытал зависть...  самое прекрасное,  что есть в  жизни
человека,  отнято только у меня,  только я остался за бортом...  и пусть это
было неблагоразумно, я хотел найти какую-то причину, найти объяснение и этим
успокоить себя...  такое у меня было состояние...  и еще одно... противно об
этом говорить,  но...  до  сих  пор я  никому этого не  говорил и  мучился в
одиночестве...  но теперь я должен стать честнее...  во всяком случае, начав
рассказывать,  я  вынужден буду признаться во всем...  по правде говоря,  те
фотографии тоже моя выдумка...  простите...  ложь с  начала и до конца...  я
случайно нашел их на улице...  они мне показались интересными,  и, без конца
рассматривая их,  я спутал реальность с вымыслом...  может быть,  из-за жены
начальника отдела... что вы о ней думаете?.. притворяется глупенькой, а сама
может человека крепко подкусить,  одурачит кого хочешь, правда?.. может, это
потому,  что  на  меня она  смотрела как  на  подчиненного Нэмуро-сан?..  я,
конечно,  подчиненный,  но  все же  можно бы  ей  не оскорблять человеческое
достоинство... хотя стоит ли принимать других людей всерьез, но все же... да
что я, собственно, прицепился к ней...
   Я  по-прежнему  продолжаю  хранить  молчание.  Вмешательством во  время
признания легко толкнуть собеседника на новую ложь.  Пока инерция падения не
затухла,  ее нужно использовать.  Я иду. Улица в какой-то момент оказывается
погребенной под водопадом света,  он вбивает в ночь клин дня,  ритм бешеного
времени пьянит прохожих.
   ...Зачем я это делаю?  Спазм сжимает горло Тасиро,  он задыхается...  Я
разоблачен,  да?  Я  опять вам  соврал...  против воли ложь сама вылетает из
моего рта...  может,  это  болезнь?..  болезненная лживость,  что  ли...  те
фотографии,  откровенно говоря,  я сам сделал...  мне стыдно, что до сих пор
скрывал  это...   натурщица,   конечно,  тоже  не  эта  девица...  почему  я
фотографировал  только   со   спины?..   отсюда  женщина  выглядит  особенно
соблазнительно...  клянусь,  это была последняя ложь...  вы, наверно, мне не
верите,  но  все же...  я  раскрыл перед вами сердце,  не сердитесь на меня,
прошу вас... я обременен ужасной тайной... она держит меня в страхе... чтобы
освободиться от  ее  тяжести,  я  лгал,  хотя можно было и  не лгать...  мне
казалось,  что,  если в  мою ложь поверит кто-то  третий,  она превратится в
истину...  но у меня уже нет сил... я хочу освободиться от груза, раскрыться
до конца...  я  хочу попросить вас вернуть мне фотографии...  они не имеют к
начальнику отдела никакого отношения,  просто я  пытался прикрыть его именем
свой позор...
   Я  снова не  отвечаю.  Ночное небо,  на котором дышит неон,  водовороты
людей,  мчащихся к  невидимой цели,  праздник мрака лжебеглецов,  которые не
могут увеличить расстояние между собой и  чужими,  незнакомыми людьми больше
чем на три метра,  с  какой бы скоростью они ни неслись,  имитация репетиции
вечного праздника,  повторяющегося каждый вечер.  Подхожу к  краю  тротуаpa,
чтобы остановить такси.  Тасиро,  забежав вперед,  брызжет мне в  ухо желтой
слюной.
   ...Прошу вас,  выслушайте меня...  ужасная тайна...  я  видел...  видел
начальника отдела Нэмуро...  я  не  вру...  почему вы  не  слушаете...  ваша
обязанность найти начальника отдела...  вы мне не верите?..  хотя бы и  так,
все равно обязаны меня выслушать... я видел... своими глазами видел, как шел
начальник отдела Нэмуро.
   Заметив огонек свободного такси, я поднимаю руку. Такси тормозит, резко
сворачивает и,  загрохотав,  точно жестянка,  останавливается,  и  я  рывком
открываю дверцу.  Тасиро чуть  ли  не  цепляется за  машину,  чтобы  поехать
вместе, но я не приглашаю его, хотя и не запрещаю сесть со мной.


x x x

   Ужасно мрачный шофер.  Когда я сказал,  куда ехать, он не только ничего
не  ответил,  но  даже не  кивнул,  резко нажал на  сцепление,  без  всякого
сочувствия заставив  старенький мотор  закашляться.  Если  он,  выйдя  через
заднюю дверь "Камелии",  скрылся в другом мире, то, наверно, так же как этот
шофер,  изо дня в день скребет осколками стекла по своим нервам... и если он
может  терпеть  такую  жизнь,  неужели же  этот  мир  стал  для  него  столь
невыносимым, что не осталось другого выхода, как навсегда покинуть его?
   - Я видел начальника отдела Нэмуро.
   Очки Тасиро,  который с  беспокойным выражением смотрит на  меня сбоку,
начинают запотевать, - в машине жарко. Застывшее на морозе лицо оттаивает, я
сразу же  ощущаю опьянение.  Под воздействием виски в  крови забродили две с
половиной бутылки пива.
   - Надо было раньше об этом рассказать.  Факт ведь очень важный,  почему
же вы до сих пор молчали?
   - Не знаю, имею ли я на это право?..
   - Право?
   - Начальник отдела,  которого я  увидел на улице,  показался мне совсем
другим человеком...  в его облике не было никакой отрешенности отшельника...
наоборот, походка решительная, энергичная.
   - Вы говорите - походка, значит, он шел?
   - От  неожиданности  я   испугался,   так  что  даже  дыхание  у   меня
перехватило...  в какой-то миг я хотел его окликнуть,  но,  увидев выражение
лица, не осмелился... вправе ли я вмешиваться?..
   - Широкая улица или узкая?
   - Обычная... тротуар вот как этот.
   - Вы  не  заметили,   был  ли  он  задумчив,  озабочен?..  может  быть,
Нэмуро-сан только на первый взгляд казался бодрым...
   - Нет,  нет!  Ошибиться было невозможно. Какое там озабочен, нисколько.
Он шел с таким видом, будто наслаждался прогулкой.
   - Тогда  почему  же  он  вас  не  заметил?  Смогли  же  вы  внимательно
рассмотреть даже выражение его лица. Вам не кажется это странным?
   - Была ужасная толчея. Время, когда кончается работа...
   - Может быть, вы видели Нэмуро-сан со спины, шли за ним?
   Тасиро,  резко надвигая двумя пальцами на  нос очки,  которые он протер
мятым платком, обнажил крупные зубы, белые, точно искусственные.
   - Ну  что  вы  меня подлавливаете?  Разве я  вам не  сказал,  что видел
выражение его лица? Как бы мне удалось сделать это сзади? Как ни прискорбно,
но я говорю правду. Когда человек говорит правду, не нужно придираться.
   - Оставим это. Но скажите, почему все-таки вы его упустили?
   - Как вам сказать?..
   - Не посмели... вы все еще с почтением относитесь к нему?
   - Вопрос  в  том,  вправе  ли  я.  Мы  по  своему усмотрению определяем
человеку место,  где он должен жить,  а сбежавшему набрасываем на шею цепь и
водворяем на место...  мы видим в этом здравый смысл,  но имеем ли мы на это
право?..  кому  разрешено наперекор воле человека решать за  него,  где  ему
жить?..
   - Человек  убегает  оттуда,   где  жил,  лишь  для  того,  чтобы  найти
успокоение в  каком-то другом месте.  О какой уж тут сильной воле может идти
речь? Лучше бы подумал об ответственности, долге.
   - А  может  быть,  освобождение  от  долга  как  раз  и  входит  в  его
намерения?..
   - В котором часу это произошло? В каком месте?
   - Я  вам уже показывал вырезку из  газеты.  Выходит,  на тысячу человек
один пропавший без вести... это, думаю я, очень серьезно... а если прибавить
еще людей,  которые фактически не сбежали,  но хотят сбежать,  - цифра будет
ужасающей...  пожалуй,  в меньшинстве окажутся не сбежавшие,  а, скорее, те,
кто остался...
   - Летом? Или уже наступили холода?
   - Раньше нужно до конца выяснить вопрос, вправе ли я?..
   - Отчаяние людей,  которых он покинул,  вам,  по-видимому, безразлично?
Вы, я думаю, еще не забыли, что брат жены Нэмуро-сан убит?
   - Какое же это имеет отношение к отчаянию людей, которых покинули?
   - Какого цвета костюм был тогда на нем?
   - Когда  утром  в  переполненной  электричке  я  сжат  со  всех  сторон
настолько,  что вздохнуть не могу, меня охватывает острое чувство страха. Со
сколькими людьми,  со сколькими десятками,  сотнями людей,  знакомых в лицо,
сталкиваюсь я  ежедневно,  и  мне начинает казаться,  что в этом мире я имею
четко определенное местожительство,  но стоит присмотреться - и оказывается,
что  люди,  плотным кольцом окружающие меня,  все совершенно чужие,  и  этих
чужих  огромное большинство.  Нет,  все  бы  еще  ничего,  но  по-настоящему
страшно, когда электричка подходит к конечной остановке и...
   - Может быть,  вы  все-таки скажете хотя бы,  какого цвета был  на  нем
костюм? Из-за вас мне придется действовать наобум, напрасно бить ноги.
   - Да,  простите,  -  тут  же  уступает он  и,  несколько раз  с  трудом
проглотив слюну:  -  Цвет костюма...  кажется... нет, он был, по-моему, не в
костюме, а в плаще...
   - Точно?
   - В  тот день...  дождя не  было...  но  погода была такая,  что он мог
вот-вот  пойти.  Начальник отдела всегда был человеком предусмотрительным...
мы все даже смеялись над его дипломоманией - у него были водительские права,
а кроме того, свидетельства радиста, стенографа...
   - Знаю я об этом.
   - Все это,  я  думаю,  связано одно с  другим...  чтобы не растеряться,
когда  остаешься  один  среди  совершенно  незнакомых  людей...  будь  то  в
переполненной электричке, будь то в лабиринте незнакомых улиц...
   - Цвет плаща?
   - Самый обычный... коричневатый или зеленоватый, в общем, цвет плаща.
   - Новый? Или заметно поношенный?
   - Нет,  не новый.  Сильно поношенный.  Я так говорю потому,  что...  на
рукаве и  воротнике были жирные пятна...  да,  вспомнил,  это  был тот самый
плащ,  который начальник отдела уже  давно носил...  он  любил ремонтировать
автомобили и  часто вместо рабочей одежды надевал этот плащ и  лез в нем под
машину...
   В  тот же миг я приказываю шоферу остановиться.  Темная широкая улица с
редкими  фонарями...  сверкает красным светом  знак,  указывающий на  ночные
работы  в  водопроводном  колодце,   несколько  касок,  покрытых  светящейся
краской, монотонно повторяют без конца одни и те же движения.
   - Вылезайте.  Прочистите как следует мозги.  Причина вам,  должно быть,
понятна, так что вопросов не задавайте.
   - Откуда же  мне знать?  -  Он сжался,  готовый к  сопротивлению.  -  Я
собираюсь вам рассказать все, и прямо сейчас.
   - Подумайте как следует, может быть, поймете. Ну, живо выметайтесь.
   - Вы пожалеете.
   - Хватит.   Знайте,  я  этот  плащ  получил  от  его  жены  в  качестве
вещественного  доказательства.   Проспитесь,  выпейте  аспирина,  придумайте
вранье покрасивее и тогда приходите снова.
   Сложив средний и  указательный пальцы,  я  грубо ткнул Тасиро под пятое
ребро.  Он коротко вскрикнул,  скорчился и,  подавшись вперед,  вывалился из
машины,  с трудом удержавшись на ногах. Обернувшись к захлопнутой дверце, он
завопил:
   - Я шел за ним! Я шел за начальником отдела!


x x x

   Выхожу из  машины,  не доезжая до подъема к  жилому массиву,  где живет
женщина.  Заплатил за кофе,  выпитый вместе с Тасиро,  - это уж ладно, потом
вывалил  кучу  денег  в  студии  ню,   по  пьянке,  наверно,  а  теперь  еще
раскошелился  на  такси...   сколько  же  я   должен  взыскать  на  покрытие
расходов?.. нужно, естественно, донесение, подкрепляющее их необходимость...
вряд  ли   можно  утверждать,   что   нет  ничего  достойного  упоминания  в
донесении... даже напрасная потеря времени может чему-то научить... я думаю,
мне  удалось  получить прекрасный ластик,  чтобы  в  течение  двух  часов  с
потенциальным псевдобеглецом стирать неясные, ненужные линии.
   Однако  почти  немыслимо занести этот  косвенный урожай  в  объективное
донесение,  которое  бы  не  потеряло ценности,  выйдя  из-под  моего  пера.
Написать,  что  лжец признался в  том,  что  ложь была ложью,  все равно что
ничего не написать.  Когда я мысленно возвращался назад,  в памяти отчетливо
всплывали лишь  голые  белые ноги  под  стойкой...  лишь  ощущение,  будто я
впитываю их  своей ладонью...  но  эта отдельная часть женщины не  приводила
меня к целому,  и если бы я попытался завершить "фреску", то остальные части
смог бы отыскать только там, за лимонной шторой. Точно мотылек, привлеченный
световой ловушкой,  я направляюсь к этому окну.  Не имея никакого повода и в
то же время не особенно задумываясь о том, что у меня его нет...
   Нет,  нельзя сказать,  что совсем не было повода.  Повод -  моя машина,
брошенная у самой лестницы, ведущей к дому женщины, как раз напротив второго
отсюда фонаря...  я ее оставил под тем предлогом,  что был пьян, но сейчас я
еще более пьян, так что и этот повод весьма шаток. Я медленно иду тропинкой,
протоптанной по высохшему газону,  сокращая расстояние до лимонного окна. От
угла дома номер три,  если идти обычно, тридцать два шага... поднимаю голову
- ряды фонарей, точно застывшие, немигающие, искусственные глаза, сзывают на
праздник,  который  никогда не  наступит...  окна  -  бледные прямоугольники
света,  выстроившиеся в  ряд,  как  проклятья,  -  там давным-давно забыли и
думать о  празднике...  Подняв воротник пальто,  я  замираю -  ветер,  точно
мокрая половая тряпка,  хлещет по  щеке...  как  раз там,  где последний раз
видели его...
   Если бы человеком,  стоящим сейчас здесь,  был не я,  а он... он, тайно
прокравшийся сюда под покровом темноты.  О  чем бы  он думал,  глядя в  окно
покинутого дома?  Я пытаюсь проникнуться его настроением, но мне не удается.
Почему-то все время его лицо заслоняет шофер такси,  с  которым я только что
приехал.  Человечек цвета  накипи,  вместо  воздуха вдыхающий ропот,  вместо
крови нагнетающий в жилы проклятье,  человечек,  все тело которого испускает
зловоние хлева...  такому  человечку незачем  здесь  стоять...  ему  незачем
исподтишка сопрягать свою судьбу с лимонным окном...  но, наверно, далеко не
все  водители именно такие.  Есть среди них и  положительные,  хозяйственные
люди,  как,  например, Томияма, купивший у него машину. Он должен быть самим
собой.  Его не заслонить никому другому.  Он... он, решительно отвернувшийся
от надежды на любой праздник, смело попытавшийся вырваться из разложенной по
полочкам жизни...  может быть,  они решил отправиться в путь, чтобы прийти в
вечный праздник, которого никогда не может быть?
   В  один  прекрасный день  неожиданно попадается на  глаза кусок бумаги,
приклеенный к  какой-то стене или фонарному столбу,  -  слинявшее от ветра и
дождя и не привлекающее ничьего внимания объявление об огромном празднестве,
которое еще  сильнее подхлестывает желание,  потому что  место  и  время  не
указаны. И он, желая попасть на празднество, существующее лишь в объявлении,
без  оглядки устремляется на  торжество,  которое,  в  отличие от  еженощной
имитации празднества,  сверкающего украшениями лишь в  темноте и  в неоновом
свете,  будет длиться вечно, не кончится и после смерти... на праздник в мир
ночи,  который будет продолжаться бесконечно, лишь бы на нем было достаточно
тьмы...   в   безграничный  круг   радости,   не   обрамленный   усталостью,
разочарованием, обрывками бумаги, пляшущими на ветру...
   Теперь он стоит здесь...  взвешивает,  что тяжелее - утраченное или еще
не осуществленное желание...  на что же решиться?..  я  шарю,  пытаясь найти
его...  нет, ничего не выходит... эта тьма, в которой я шарю, в конце концов
оказывается моим нутром... моей собственной картой, отпечатавшейся в моем же
мозгу...  тот,  кто сейчас стоит, - это я сам, а не он... откровенно говоря,
стоять я  должен не  здесь,  а  скорее у  забора стройки,  которая видна  из
квартиры моей жены...  а вместо этого я стою здесь и дрожу,  рыская взглядом
по  окнам  совершенно чужого человека,  ничем  со  мной  не  связанного,  за
исключением того,  что он случайно оказался заявителем...  может быть,  и то
место, где сейчас стоит он, не отмечено на его собственной карте, и он стоит
под  окном,  которого я  даже не  могу себе вообразить...  в  том месте,  до
которого не добраться никому, кроме него, спит ли он, бодрствует ли, смеется
ли,  плачет  ли,  сердится ли,  грустит  ли,  отчаивается ли,  веселится ли,
наживается ли,  страдает ли от зубной боли,  дрожит ли от страха,  дымит ли,
как пустая сковорода на  огне,  покрывается ли  гусиной кожей,  витает ли  в
облаках, топчется ли на месте, летит ли стремительно в пропасть, углубляется
ли  в  подсчет наличности,  предается ли  воспоминаниям,  строит ли планы на
завтра,  мучается ли  от  кошмара одиночества,  рвет  ли  на  себе  волосы в
раскаянии, наконец, смотрит ли затаив дыхание, как сочится кровь из глубокой
раны...
   Однако сейчас здесь стою я.  Несомненно,  я сам.  Собираясь идти по его
карте,  я иду по своей собственной,  собираясь преследовать его, я преследую
себя.  И  вот я застываю,  точно примерзаю к месту...  нет,  не только из-за
холода...  нет,  не только из-за опьянения...  нет, не только из-за стыда...
замешательство превращается  в  беспокойство,  беспокойство  превращается  в
страх...  мой взгляд следует до  угла дома номер три,  бегает вверх и  вниз,
возвращается назад и начинает считать здания...  еще раз... снова и снова...
точно сумасшедший, он мечется по зданию сверху вниз и снизу вверх... нету!..
нету лимонной шторы!..  в  том месте,  где должно быть лимонное окно,  висит
штора в бело-коричневую продольную полосу!.. что же случилось?.. если я хочу
знать, достаточно пройти вперед еще тридцать два шага, подняться по лестнице
и  позвонить у  двери слева на  втором этаже,  но...  я  уже не  в  силах...
поскольку так  изменилась штора,  тот,  кто меня встретит,  будет отличаться
настолько же,  насколько лимон отличается от зебры... а вдруг и в самом деле
это полосатая штора -  условный знак,  оповещающий о его возвращении?.. ну а
если произошла та самая невероятность,  о  которой я недавно говорил,  ни на
минуту не допуская возможности подобной невероятности:  прочитав в  вечернем
выпуске газеты о  том,  что случилось с  ее  братом,  он возвратился?  Какой
банальный конец...  поразительная быстрота...  точная  и  понятная  карта...
диалог, неотличимый от монолога... ну что же, все разрешилось безболезненно,
и  теперь можно  с  легким сердцем отступиться от  этого  дела,  не  блуждая
мысленно в  потемках и  не  гоня от  себя противную мысль,  что  не  удается
похвастаться своими успехами...
   Конечно же, все это так, и, право, нет никаких оснований горевать. Даже
если у  меня и  было тайное желание,  чтобы дело это продолжалось вечно,  со
смертью ее  брата источник поступления средств иссяк,  и,  что бы там она ни
говорила о  своих сбережениях,  вряд ли стоило и дальше продолжать эти почти
безнадежные розыски.  И,  как бы я ни старался, в оставшиеся три с половиной
дня  до  истечения срока договора результаты все  равно будут ничтожны...  у
меня  нет  оснований  быть  недовольным...  достаю  из  машины  чемоданчик -
выходит,  такой крюк я  делал ради него -  и возвращаюсь той же дорогой,  по
которой пришел.  Темная  дорога...  слишком темная  дорога...  последний раз
оборачиваюсь на  этот  неприятный,  совсем не  подходящий полосатый рисунок.
Мимо идут,  подняв плечи и съежившись от холода,  немолодые супруги. За руки
они ведут школьника в  форме,  который трещит без умолку.  Спустившись вниз,
направляюсь к станции метро. У ярко освещенного входа в метро мелкие обрывки
бумаги,  точно наперегонки, влетают внутрь. Быстро управляюсь с ужином, взяв
в дешевой столовой по соседству с метро рис с яйцом. Хотя еще середина зимы,
огромная  муха  пытается  вскарабкаться  на  абажур  лампы.  Она  без  конца
соскальзывает и  каждый  раз  снова  начинает карабкаться.  Но  беспокоиться
нечего