Может,  они
считают, что достаточно подзаработали, и решили чистенькими стать? Да только
кто их теперь таких любить-то будет?..
   Внезапно  раздается грохот,  дрожит  земля.  Началась работа.  И  люди,
повернувшись спиной  к  освещению на  гребне дамбы,  стали  прыжками,  точно
танцуя,  спускаться вниз.  Те,  кто закончил смену,  помывшись, направляются
сюда, чтобы выпить теплого сакэ.
   - Две женщины всего... ну что ты будешь делать...
   На этот раз, не беря чашку в руки, он наклонился над ней и в два глотка
втянул содержимое. На дне толстой чашки сверкнул блик, полумесяцем отражаясь
на его влажном подбородке.
   - Так, значит, это и есть ваше дело?
   - Дело?  - хмыкнул он и чуть ли не застенчиво улыбнулся. - Все-таки это
отличается от  воровства или грабежа...  конечно,  если здание стационарное,
тут хлопот не оберешься...  а  вот автомобиль,  который все время с места на
место переезжает, - это пожалуйста... интересная штука - закон... когда речь
идет об опасности наводнения, жизнь человека уважают.
   - Вы уже давно занимаетесь этим?..
   - Сразу же, как начались здесь работы, - значит, с июля прошлого года.
   С июля прошлого года?..  что же тогда произошло?..  точно,  это как раз
тот  месяц,  когда топливная база М.  сменила контрагента и  им  стала фирма
"Дайнэн"...  здесь снова соединяются два звена...  но  действительно ли  два
звена?..  не окажется ли неожиданно,  что звено-то одно...  а  в  августе он
исчезает...  нужно  рискнуть  и  попытаться  узнать  у  брата,  что  это  за
документы,  которыми  он  собирался шантажировать хозяина  топливной базы...
нет,  даже если он и  ответит на мой вопрос,  все равно я сам без его помощи
обязан вывести его  на  чистую воду...  значит,  нужно расставить сеть  так,
чтобы в  нее  попал этот человек?..  а  если в  сеть вместе с  ним попадет и
заявительница?.. в какой же бездонный омут недомолвок попал я!..
   - Ладно,  будь что будет, выпью, пожалуй, за компанию стаканчик. Машину
можно где-нибудь здесь оставить, верно? Холодно, сил нет.
   - Похвальная осторожность. - И глядя на меня покровительственно: - Если
оставите здесь,  положитесь на  меня.  Можете даже оставить ее  на  хранение
вместе с собой. Крыши над головой, правда, нет, но здесь, у дамбы, все равно
что у себя дома.
   - Все  это хорошо,  но...  -  ворчит Небритая морда,  ставя передо мной
стакан.
   - Что ты хочешь сказать?  - сурово, с упреком говорит брат. - Чего тебе
не хватает, а, говори же?
   - А я разве говорю,  что не хватает,  - лениво покачивается он, - зачем
зря придираться-то?
   - Тогда выражайся ясней! Почему сегодня все идет вкривь и вкось?
   Небритая морда продолжал покачиваться, как затосковавшая обезьяна.
   - Сами поглядите:  посетителей сегодня навалом,  это как-то  уж  больно
хорошо, неспроста, верно?
   - Хватит болтать.
   - Вы и правда ничего не слыхали?
   - Нет.
   - Вот оно что, - впервые поднял он одутловатое лицо, в котором сквозила
тревога.  -  Сегодня вечером будет заваруха...  все,  кто в автобусах живет,
тоже куда-то пропали...
   - Может, выскажешься пояснее?
   - Да  я  не  знаю.  Просто слухи  такие.  Что  женщин сегодня нет,  мне
плевать.  Но вот что не нравится мне - не одних женщин-то нет. Если случится
то,  о чем говорят,  то людей,  пожалуй,  у нас маловато. Ребят сегодня трое
всего.
   - А что говорят-то, ты слыхал?
   - Да  это  всем известно...  касается вас,  я  и  рассчитывал,  что  вы
как-нибудь все уладите.  Вот это здорово,  мы здесь на него надеемся,  а  он
даже и не знает, какие слухи ходят...
   Посетителей не  было  только у  нашего автобуса.  В  течение нескольких
минут,  пока мое внимание было приковано к  стакану с  сакэ,  вокруг каждого
фонарика,  образуя  живую  стену,  столпилось,  точно  выплыв  из  тьмы,  по
четыре-пять, а кое-где и по семь-восемь человек. Но атмосфера тревоги как-то
не  ощущалась.  Каждый,  ссутулившись,  залпом выпивал свой стаканчик сакэ и
вылавливал из тарелки закуску.  А может быть, мне кажется, что все спокойно,
потому что я  не  знаю,  как здесь бывает обычно?  Если уж  выискивать,  что
вселяло беспокойство,  -  так это,  пожалуй, то, что среди толпившихся людей
некоторые в  защитных касках,  хотя сейчас они  были не  на  работе.  Но  не
исключено,  что надели они их  просто из-за холода...  да и  вокруг костра в
прежних  позах  замерли  те  пятеро...  вроде  бы  никто  из  посетителей не
заигрывает с женщинами...
   Шея  брата вдруг напрягается.  Он  слегка наклоняет голову вперед,  как
птица,  приготовившаяся к  нападению,  и  с  недопитой чашкой в руке упругим
шагом неожиданно направляется к  костру.  Чтобы не спотыкаться о  камни,  он
идет на цыпочках, и его спина на фоне еще более огромной тьмы уже не кажется
черной стеной.
   - Что, начинается?
   - Неплохой человек. - Небритая морда с сигаретой в зубах снова начинает
покачиваться.  - Не такой уж плохой человек, а вот ненавидят его. Человек он
с умом,  толковый человек,  и зачем ему нужно так уж жать.  Кому понравится,
что он устроил этим,  из бараков:  выпивку и  закуску дают только в  кредит?
Подмазал управляющего ихней конторой и сделал так,  что деньги,  которые они
ему должны, вычитают из жалованья.
   - Здорово...
   - Во  куда они  забрались,  чтобы подработать,  да  из  этого все равно
ничего не выйдет.  И  ведь знают,  что будут жалеть,  когда кредит покрывать
придется, а все равно таким способом их заставляют раскошелиться.
   - Затевать историю из-за такого-то пустяка странно.
   - Послезавтра...  пятнадцатого,  день выплаты -  вот такое дело...  еще
стаканчик?
   - Только за свои деньги.
   Небритая морда,  туша сигарету об угол плиты, улыбается. Бросив мельком
взгляд на  машину,  я  обращаю внимание на  выпуклое продолговатое зеркало у
ветрового стекла,  которое позволяет,  сидя в ней,  видеть,  что делается на
берегу.   Пять  человек  у  костра,  все  как  один,  наклонившись  к  огню,
неподвижны, словно фигуры на картине. Небритая морда, будто разговаривая сам
с собой:
   - Да,  неплохой человек...  вот  хоть эти  женщины -  ведь тем,  кто  в
бараках живет,  лишь бы баба,  хоть кривая -  другие от такой хари бежали бы
без  оглядки.  Да  и  этим крепкозадым кобылам все  равно,  с  каким мужиком
переспать.  Одна,  говорят, гостя к себе допустит, а сама спит-похрапывает и
вроде уже миллион заработала.
   - Кому хочется наживать врагов, верно?
   - Ого,  - сразу понижает голос, - сколько народу собралось там... разве
это не чудно?.. не люблю я такие сборища... а вот те на дамбе - эти уж точно
на стреме стоят.
   - Может, вы зря беспокоитесь?
   - Смотрите,   сволочи,   накачиваются.  Они  собираются  обчистить  все
автобусы. Сейчас сюда придут, это уж точно.
   - Кто-то, наверно, направляет их действия, верно?
   - Не знаю я...
   - К примеру, член муниципалитета, пользующийся здесь влиянием...
   - У вас тоже значок?..  если есть,  то, хоть и под отворотом, все равно
выбросьте его поскорей...
   Я все еще недооценивал происходящее. Даже если что-то и случится, думал
я, все ограничится криками и шумом. Пусть покричат. В результате лишь станет
ясно,  что у  брата есть враги.  Для меня важно одно -  воспользоваться этим
случаем,  чтобы разнюхать, что эти люди думают о нем. Любая окружность имеет
точку, с которой она начинается, и точку, которой она заканчивается... любой
лабиринт имеет вход,  имеет и выход...  а, будь что будет, лишь бы произошло
все это поинтереснее, поярче...
   Может  быть,   из-за  холода  и  напряжения  сакэ  совсем  на  меня  не
действовало.  Или просто чашка такая толстая,  и кажется,  что выпил больше,
чем на самом деле. Попросил еще порцию - четвертую.
   Трое рабочих,  держась за руки, шатаясь подходят к автобусу, у которого
я  стою.  Шатаются все трое потому,  что средний,  в  теплом кимоно на вате,
которого с  двух сторон поддерживают товарищи,  еле стоит на  ногах.  Левый,
здоровенный детина с выдающимся вперед подбородком,  зло рассматривает меня,
но ничего не говорит.  Может быть,  ищет значок?  Тот, что в толстом кимоно,
орет "водки",  а между выкриками плачет навзрыд...  Понимаешь, в заявлении о
розыске пропавшего без вести имя надо писать,  это я тебе точно говорю. Жена
пошла в управу подавать заявление о розыске,  ее и спросили, а как имя, кого
ты  разыскиваешь?..  Да  плюнь ты.  Это говорил приятный на  вид,  невысокий
человек с  растрепанными волосами,  шедший справа,  поглаживая плакавшего по
спине.  Если не плюнешь на все,  тогда тебе хоть подыхай...  Водки!  - вопит
тот,  что  в  теплом кимоно,  по-прежнему заливаясь слезами...  Да  что  там
заявление о  пропавшем без  вести.  Напиши хоть одно письмецо,  узнают,  что
работаешь,  -  и конец пособию. Я бабе своей сказал, два года молчи и терпи.
Считай,  что  муж  твой  помер,  и  терпи.  Хочешь пособие получать -  давай
хитрить,  делать нечего. Верзила неожиданно внятным тихим голосом: плюнь ты,
не  из-за  жены это  управа запрос прислала.  Управа надумала конец положить
пособию -  вот и прислала... Запрос о розыске у прораба. А он грозится - или
сам пиши письмо,  или я  свяжусь с управой...  Плюнь.  Мы свидетели,  что ты
здесь. И руки целы, и ноги - какой там пропавший без вести, смех один. Точно
- ты здесь живешь.  И  все...  Я здесь...  Верзила и маленький хором орали с
двух сторон...  Верно,  ты живешь здесь!..  Водки!  Сволочи!  Не хочу письма
слать...  Управа подвохи устраивает. Плюнь... Не ной, и в патинко* не пойдем
играть.  Сказали тебе -  никакой ты не пропавший без вести, ну и пошли водку
пить...
   ______________
   * Патинко - автоматическая рулетка.

   Небритая морда,  подняв большой палец,  подает мне  какой-то  сигнал...
бросаю взгляд на зеркало у ветрового стекла -  брат, стоя примерно посредине
между костром и  автобусом,  беспрерывно делает мне рукой знаки...  я  ухожу
тихо,  чтобы не привлечь внимания трех приятелей...  идти очень трудно из-за
гальки,  устилающей берег реки...  а может быть,  я опьянел сильнее, чем мне
вначале казалось?..
   Брат хватает меня за руку,  идет куда-то в сторону,  точно увлекая меня
во тьму, и говорит с беспокойством:
   - Здесь происходит что-то странное, знаете, лучше уезжайте отсюда.
   - Странное, в каком смысле?
   - Не  понимаете?..  -  И  беспокойно оглядываясь по сторонам:  -  Здесь
что-то затевается.
   - Я сейчас видел пьяных - занятные. На одного получен запрос о розыске,
и он разревелся...
   - Дурачье отпетое.
   - А хозяин топливной базы, наверно, где-то здесь поблизости.
   Он отпустил мою руку и остановился, вглядываясь во тьму.
   - Оставьте ненужные предположения.  Говорю же,  искать в  таком месте -
пустая трата времени.  Ведь тридцать тысяч в неделю -  может,  это и шальные
деньги,  но ими только-только расходы покроешь.  Прошу вас,  уезжайте отсюда
побыстрее.
   - Но я совсем не держусь на ногах.
   - Если  эти  негодяи  по-настоящему взбунтуются,  здесь  начнется такая
заваруха...
   И  в  это  время  случилось  вот  что.   Компания  -  их  было  человек
семь-восемь,  - медленно проходившая мимо костра и делавшая вид, что идет от
одного  автобуса  к  другому,  вдруг  резко  изменила направление и  кольцом
окружила костер.  Потом -  кто  начал первым,  не  знаю  -  люди  неожиданно
сплелись в черный клубок, женщины с воплем бросились было в нашу сторону. Но
их тут же схватили.  Подоспело подкрепление.  Женщин взвалили на плечи,  как
мешки с  картошкой,  и утащили от автобусов во тьму.  Хриплая ругань женщин,
крики о помощи.  Но и это продолжается всего лишь мгновение, покрывая ругань
и  крики,  у  автобуса,  около самой дамбы,  взрывается рев.  Звон разбитого
стекла.  Камень,  пролетев сквозь автобус, падает к моим ногам. Около костра
обстановка тоже меняется: теперь уже трое парней переходят в контратаку. Они
схватили одного из  рабочих,  ударили его чем-то  по голове,  и  тот с  воем
рухнул на землю. Упавшего бьют ногами, может быть, у него даже сломана рука,
и  он,  скорчившись,  катается по  земле.  Несколько рабочих  переворачивают
ногами горящую бочку и,  размахивая пылающими головешками, нападают на троих
парней.  Однако молодые ребята более ловкие и  быстрые.  И  поэтому,  хотя в
руках у рабочих мощное оружие, они вынуждены отступать. Тогда рабочие решают
использовать головешки для нападения на автобусы:  они бросают их в разбитые
окна.  А трех парней атакуют камнями.  В ответ те тоже бросают камни, но тут
уж побеждает число.  Молодые парни отступают,  и  тогда в  объекты нападения
превращаются автобусы. Выброшенные из автобусов плиты... газовые баллоны, из
которых  вырывается  пламя...  разбитая  посуда...  но  разрушительная  сила
нападавших не  проявилась еще  в  полную мощь  -  видимо,  потому,  что  они
разрывались между соблазном ринуться вслед за  женщинами,  которых утащили в
сторону от реки, и возможностью напиться дармовой водки - теперь ее вдоволь.
   - Схожу в контору, предупрежу.
   Сказав это,  брат убегает,  пробираясь между дерущимися.  Он уже совсем
было пересек полукруг,  образуемый автобусами,  когда его  догнали несколько
рабочих и  повалили на землю.  Однако я  даже не подумал двинуться с  места.
Задумчиво глядя на катающийся черный клубок,  я нисколько не сожалел, что не
протягиваю руку помощи, да и не считал, что должен что-то сделать.
   Но неожиданно приходит спасение. Самый дальний автобус, более или менее
избежавший разгрома -  видимо,  потому,  что водки было слишком много и  все
были поглощены выпивкой,  -  неожиданно взревел мотором и как был с открытой
задней дверью, теряя по дороге товары и забравшихся в него рабочих, помчался
вперед, расшвыривая мелкую гальку.
   Внимание нападающих сосредоточивается на нем. Некоторые, схватив камни,
бросились за ним вдогонку,  а некоторые даже пытаются забраться в него через
окна.  Но микроавтобус,  мотор которого, думаю, был меньше тысячи кубических
сантиметров, со скрежетом, будто пилят металл, из последних сил преодолевает
подъем на дамбу и отрывается от преследователей.
   Успех беглеца дал и  ему,  и другим автобусам возможность бежать.  Пока
рабочие гнались за  уносящимся автобусом,  оставшиеся автобусы разом  завели
моторы и, газуя изо всех сил, понеслись по берегу.
   Я  видел краем глаза,  как человек,  называвший себя братом,  брошенный
нападавшими,  ползет на  четвереньках к  зарослям сухой  травы  у  основания
дамбы,  один  хотел  было  побежать  к  своей  машине,  счастливо избежавшей
нападения...  но  вдруг  спохватился:  я  забыл  нечто весьма важное...  его
дневник...   нужно  напомнить  о   дневнике,   который  он  обещал  принести
послезавтра к  сестре.  Подумал,  что будет нелишне,  если он подтвердит это
обещание...  но брата нигде не было видно - здорово, наверно, спрятался... а
помедли я  еще хоть секунду -  и снова полетят камни...  пригнувшись,  делаю
отчаянный рывок...  в спину попадает камень,  но боли не чувствую. Хуже, что
задыхаюсь,  горло перехватывает.  Наверно, сказалась выпивка. Но все равно я
удивительно спокоен,  нахожу ключ,  на это уходит не так уж много времени, и
буквально одним  движением завожу мотор.  Большая часть рабочих столпилась у
дороги,  идущей вдоль склона насыпи,  - у единственной дороги для автомашин,
связывающей насыпь с берегом.  Не успевшие удрать два последних автобуса,  с
зажженными фарами,  неистово сигналя,  пытаются прорваться через толпу. Один
из  них  каким-то  образом проскакивает.  А  второй,  видимо впопыхах сорвав
сцепление, посреди подъема неожиданно теряет скорость, и подлетевшие рабочие
переворачивают его и  легко сбрасывают под откос,  где он и  остается лежать
вверх колесами.  Фары ярко освещают склон насыпи,  метров двадцать в ширину.
Из  сухой  травы  вертикально торчит белая  палка -  в  ней  таится какой-то
зловещий смысл,  но  назначение ее  не  ясно.  На  фоне насыпи бурлит черная
толпа,  некоторые взобрались на перевернутый автобус,  который уже вхолостую
крутит колесами.  Подстрекатель,  конечно, среди них. Если бы только удалось
рассмотреть его,  хотя бы в  самых общих чертах,  представился бы прекрасный
случай обнаружить врага этого самого брата - должен же он существовать... но
вот  еще более громкий вопль...  звон разлетающегося стекла...  глушу мотор,
гашу  фары.  Вокруг того  места,  где  раньше стояла бочка,  красные огоньки
беспорядочно разбросанных головешек...  кто  лежит  на  земле  неподвижно  -
пьяный или  раненый,  кто  ползет,  кто,  как лунатик,  шатаясь,  плетется к
реке...  но  какое счастье,  что  перевернутый автобус не  загородил дорогу.
Правда,  моя машина вполовину меньше автобуса.  Малейшая ошибка, и ее судьба
будет точно такой же.
   С потушенными фарами отъезжаю далеко от берега реки. Около перевернутой
бочки ко  мне  подбегают трое  молодых парней и  просят помощи,  но  тут  их
настигают нападающие и грубо валят на землю. А может, их было уже не трое, а
всего двое.
   Я  не  обращаю  на  них  никакого внимания.  Стараюсь ехать  как  можно
медленнее,  и  машина,  точно проходя испытание на  прочность,  вся дрожит и
воет,  готовая вот-вот развалиться.  Если она сорвется в кювет и здоровенный
камень пропорет ей брюхо -  тогда конец.  Но,  не доезжая до редких зарослей
ивы, я сталкиваюсь, как и предполагал, со второй копошащейся толпой. Это те,
кто утащил женщин.  Я  еще больше сбавляю скорость и,  когда преследователи,
уверенные,  что настигают меня,  подбегают почти вплотную, круто поворачиваю
и,  направив машину к подъему на насыпь,  нажимаю на газ. Меня подхлестывает
грохот,  будто молотом изо всех сил бьют по мотору,  стараясь разбить его на
мелкие кусочки...
   Все идет как будто хорошо.  Большинство преследователей оставляют меня,
захваченные зрелищем обряда,  в котором участвовали женщины, стараясь ничего
не пропустить.  Поскольку фары потушены, я так и не разглядел толком, что за
обряд  совершался.   На  ум  приходит  лишь  скользкая  туша,  освежеванная,
разделанная  и  подвешенная на  крюк  в  холодильнике мясной  лавки.  Фонари
погашены,  но зато полыхают огромные факелы,  кругом царит дух истерического
торжества.  Потому-то  на  мою  машину  и  не  обратили  никакого  внимания.
Взобравшись на  дамбу,  включаю наконец фары.  И  вдруг все  тело становится
точно каменным, плечи и колени онемели, в глазах темно - видно еще хуже, чем
когда фары были потушены.  Переключаю скорость,  до упора нажимаю на газ, но
машина  еле  движется,  точно  ручная  тележка.  Невыносимый  страх  леденит
затылок.  Постой,  горелой резиной же  пахнет.  Ручной тормоз отпущен не  до
конца.  Включив печку,  опускаю стекло и  только тогда  ощущаю в  переносице
тяжесть опьянения.


x x x

   Между тем в облике женщины ни малейшего признака опьянения.  Положив на
мужской плащ,  перекинутый через руку, сложенную старую газету и придерживая
все  это  сверху другой рукой,  она  плечом отодвигает портьеру,  отделяющую
комнату от кухни, и входит легкой девичьей походкой, почти на цыпочках.
   Видимо,  она  наскоро  привела себя  в  порядок:  матовая гладкая кожа,
легкие отметинки веснушек -  лицо вновь обрело свою обычную свежесть, волосы
приглажены щеткой.  Что это? - сознательное стремление выглядеть женственней
или, наоборот, манера поведения - скорее проявление настороженности, желание
скрыть истинное лицо...  все равно эффективность ее ухищрений сомнительна...
благодаря  косметике  эта  женщина  становится словно  прозрачной -  слишком
отчетливо раскрывается ее сущность. Застланный туманом город давней мечты...
задохнувшийся в молочном тумане далекий город,  переполнявший меня страстным
желанием еще до того,  как я стал таким,  как сейчас, город, который я помню
спустя много-много дней...  но  именно благодаря рамке он выглядит пейзажем,
и, может быть, потому, что я считаю его пейзажем, он и кажется прозрачным?..
а  если  убрать  рамку  -  один  туман...  и  сколько ни  трогай  рукой,  по
непрозрачности он ничуть не уступает железобетонно