ничего иметь.
   - Вы не согласитесь как-нибудь выбрать время и  обстоятельно поговорить
со мной?
   - Ни к чему это.
   - А ваша семья?
   - Бросьте вы, вечно простаки вроде вас об этом спрашивают.
   - А что делал начальник группы, если кого-нибудь тянуло домой?
   - У  него  были люди,  которые присматривали.  Стоило кому появиться на
вокзальной площади,  чик -  и готово.  Безошибочно действовал. Ну и учил как
следует. Сразу занятие начинало нравиться.
   - Но ведь молодость-то пройдет.
   - Никуда не денешься.  Годы,  конечно,  проходят,  это точно. Ну что ж,
кое-что можно будет сорвать со старых клиентов - пошантажировать их, устроят
на автозаправочную станцию или еще куда.


x x x

   - Вы с самого начала знали, что представляют собой эти юнцы?
   - Да, но стоило бы мне рассказать о них, как вы убежали бы без оглядки.
В общем, тогда было не время об этом говорить.
   Женщина игриво смеется,  втянув голову в  плечи,  в уголках губ застыла
пивная пена. Она снова перед лимонной шторой, на улице еще светло, и комната
наполнена лимонным  светом.  Лишь  черная  траурная  одежда  выглядит чем-то
инородным, точно фотография, вырванная из другого альбома.
   - Пробовал я  выведать о  дневнике,  но  безуспешно.  Чем больше усилий
прилагал, пытаясь взломать замок молчания, тем крепче сжимал он губы...
   - Вам нужен дневник?
   - Ну  да,  дневник вашего мужа.  Брат обещал как  раз  сегодня принести
его...
   - А-а...
   Не  проявив  никакого  интереса,   она  продолжает  понемногу,   но  не
отрываясь,   точно  котенок,   лакать  пиво,  я  же,  наоборот,  возбужденно
вскакиваю, подбрасываемый раздражением, буквально перехватившим дыхание.
   - Недавно мне пришлось ехать по скоростной автостраде.
   - Ну и что же? Не понимаю.
   - И когда я ехал,  все время думал,  как было бы замечательно,  если бы
можно было мчаться вот так бесконечно. И мне казалось, что это действительно
возможно. Но сейчас меня охватывает дрожь, стоит мне вспомнить тогдашнее мое
душевное состояние.  Представьте себе,  что  если бы  вдруг и  в  самом деле
сбылось мое  желание и  я  бы  ехал и  ехал без конца и  никогда не  смог бы
добраться до пункта взимания платы...
   Женщина, подняв лицо от стакана:
   - Беспокоиться нечего. Полдня проедете - и бензин кончится.
   Наши взгляды сталкиваются где-то в пространстве.  Женщина, казалось, не
улавливает смысла ни того,  что я сказал, ни своих слов и, заметив застывшее
выражение моего лица, сразу же приходит в замешательство.
   - Странно...  муж  ведь  тоже  пользовался  скоростными автострадами...
правда,  чтобы испытать отремонтированные машины... вечером, когда внизу уже
темно  и  только  красным  отсвечивают  верхушки  домов,  а  ты  мчишься  по
скоростной автостраде и в конце концов становишься как пьяный...
   - Видимо, о том же и я говорил...
   - Когда проносишься по  ней сотни раз,  тысячи раз,  начинает казаться,
что количество выходов все сокращается, и в конце концов оказывается, что ты
заперт в автостраде...
   - В тот момент, когда мчишься по ней, неприятно думать о конце. Хочешь,
чтобы  это  длилось  бесконечно.   Но  стоит  автостраде  кончиться  -  и  с
содроганием думаешь,  что она могла не иметь конца.  Между ездой и мыслями о
езде - огромная дистанция.
   На  губах женщины появляется едва заметная улыбка.  Даже обычная улыбка
была бы неуместна, а тут волнующая улыбка, будто она старается подладиться к
моему тону.  И  сразу же она опускает глаза и  приводят меня в  уныние,  как
коммивояжера, которому с приторной вежливостью указали на дверь.
   - Так что, - продолжаю я еще по инерции, - может быть, действительно не
стоит уделять так много внимания дневнику. Дневник в конце концов лишь мечта
о езде, а ваш муж ведь на самом деле уехал.
   - А-а, о дневнике...
   - О чем вы думали?
   - Думала, что пойдет разговор о мужчине и женщине.
   Она безразлично бросает слова,  будто кусочки кожуры мандарина, и снова
опускает рассеянный взгляд в стакан.
   - О содержании дневника вы что-нибудь знаете?  - В конце концов все это
меня начинает раздражать.  -  Почему, объясните мне, почему вы не проявляете
никакого интереса к  дневнику мужа?..  О ком вы,  наконец,  беспокоитесь,  я
перестаю что-либо понимать.
   - Но брат как будто не придавал ему особого значения.
   - Вы до такой степени доверяли брату?.. больше, чем своему мнению?
   - В конце концов я осталась совсем одна.
   Закрыла глаза,  слегка покачивается и,  кажется,  совсем забыла о  моем
присутствии.  Интересно,  в  сердце этой  женщины воет ветер,  бушуют волны,
отвечающие ее настроению?
   - Ну  что ж,  поступайте как знаете.  Мне неизвестно,  что вы думаете о
своем  брате.  Но  вы  ведь  знаете правду,  при  каких  обстоятельствах это
случилось с ним?
   - Да, да, я должна вам рассказать.
   Она  кладет  на  колени  большую белую  прямоугольную сумку,  совсем не
гармонирующую с  ее траурной одеждой,  вынимает пакет,  завернутый в газету,
кладет его  на  стол  и  пододвигает ко  мне.  Неаккуратный,  странной формы
сверток.  Судя по звуку,  когда она его клала,  сверток,  видимо, достаточно
тяжелый.
   - Это что такое?
   - Человек, который заговорил со мной... помните, такой небритый...
   - А-а,  хозяин микроавтобуса. Он как раз торговал на берегу реки, когда
все и случилось...
   - Подарок принес на память о брате.
   Не  успел я  спросить,  что это такое,  как сквозь дыру в  газете резко
сверкнула черная  металлическая трубка.  Пистолет!  Подумав,  что  лучше  не
оставлять на  нем  отпечатков пальцев,  я  через  газету берусь за  ствол  и
осторожно отодвигаю подальше от края. Из свертка выпадает маленькая, похожая
на пуговицу, серебристая вещица. Тот самый значок.
   - Что это такое?
   Я  буквально оторопел от  ее  хладнокровия.  Что за  женщина!  Каков ее
обычный мир?
   - Вы не знаете? Шестизарядный браунинг. Игрушечный.
   - Игрушечный?
   - Конечно, отверстие в стволе залито.
   Я  смотрел,  она была права.  Но и цветом,  и формой,  и весом пистолет
нисколько не  отличался от настоящего.  Ощущение мертвящего холода,  которое
исходит от  поблескивающего изгиба спускового крючка.  Для  психологического
воздействия достаточно натурален.
   - Оттого,  что  брат вытащил пистолет,  он  еще  сильнее распалил своих
врагов.
   - Странно...  ведь этот человек убежал оттуда еще  раньше,  чем  я,  и,
значит, не мог видеть, что происходило...
   - Он оставил машину в безопасном месте и снова вернулся.
   После этих слов мне нечего сказать. Мне бы самому следовало поспешить в
контору  строительства  или  в   полицейский  участок  или  предпринять  еще
что-нибудь. А я просто-напросто сбежал. На моих глазах убивали человека, а у
меня не нашлось доброй воли, хотя бы такой же, как у хозяина микроавтобуса.
   - Да, я не вернулся...
   - Ему, кажется, каблуком ботинка проломили голову.
   - Это странно. По словам старшего группы, его как будто застрелили.
   - Не   слушайте,   что  говорят  эти  мальчишки.   Собственная  выдумка
моментально превращается для них в правду.  Да и в полиции мне сказали,  что
он умер от побоев...
   - Нельзя быть такой доверчивой.
   - Вы думаете?
   - Полицейские не спрашивали вас о муже, обо мне?
   - Нет, не спрашивали...
   - Эта  штука,  в  общем-то,  не  стоит того,  чтобы о  ней говорить,  -
разозлившись,  что  пистолет ввел меня в  заблуждение,  и  теперь уже  смело
оставляя на его поверхности отпечатки пальцев,  - но все равно я сомневаюсь,
следует ли считать занятие брата таким уж безобидным.
   - Конечно. Этот пистолет раньше принадлежал мужу.
   - Мужу... ему-то он зачем понадобился?..
   - Он где-то купил его и похвастался брату, а тот отнял и отругал еще.
   - Тоже  странная история.  Все  должно  было  произойти наоборот.  Если
представить себе,  чем  занимался брат,  он  просто права не  имел ругать за
игрушечный пистолет.  Вы,  например,  знаете, что делал брат там, на берегу,
когда все это случилось?
   - В общем...
   - Собирал плату и открывал новые заведения для тамошних рабочих...  эти
микроавтобусы... если бы просто питейные заведения, еще ничего, но он держал
там женщин и  в  открытую поощрял их заниматься проституцией...  вы знали об
этом?
   - Да, в общем...
   - В  каких отношениях были ваш муж и брат?  Я не думаю,  что они одного
поля ягода,  но... когда я слушаю ваш рассказ, у меня создается впечатление,
что вы относитесь к брату некритически...
   - Мне кажется,  я  понимаю...  брат не  мог допустить,  чтобы муж шутил
подобным образом, так мне представляется...
   - В таком случае,  какие у него основания предостерегать вашего мужа?..
я не думаю, что он имел на это право...
   - Право?  Когда  мне  говорят о  праве...  -  Женщина погружает палец в
стакан и  слизывает приставшую к  нему пену.  -  Действительно,  какая дикая
случайность...  из-за  этой игрушки брат был убит...  получается,  будто муж
убил его...
   В  выражении ее лица уживаются полнейшее безразличие и  вот-вот готовое
вылиться наружу напряжение.  Женщина изо всех сил сдерживает вопль отчаяния,
и  меня  вдруг пронзает эта  ее  разрывающая душу боль.  Теперь моя  очередь
растеряться.
   - Не преувеличивайте. Это простая случайность.
   - Быстрее выбросьте его. Я ненавижу, ненавижу эту игрушку...
   - Я возьму его себе. А сумка?
   - И ее тоже... лучше всего выкинуть все это...
   - В шесть часов я должен буду уйти...
   - Пива больше не хотите?
   - Лучше бы я посмотрел альбом, если он у вас есть.
   - Альбом?
   - Ну да, семейный альбом...
   - Есть, но... что за интерес, но если хотите...
   Женщина,  изогнувшись и слегка привстав,  достает с полки,  сзади себя,
вложенный в  футляр большой альбом.  Внизу на  обложке типографским способом
напечатано:  "Смысл воспоминаний".  Присмотревшись,  обнаруживаю, что это не
напечатано,  а  выклеено из  отдельных иероглифов,  вырезанных из  какого-то
журнала.
   - "Смысл воспоминаний" - это что-то вроде названия, правда?
   - Видимо, свойственная этому человеку изысканность.
   Действительно ли это свойственная ему изысканность?
   - Фотографии в альбоме тоже, наверно, изысканные?
   - Как вам сказать.
   - Какими  фотографиями  в  последнее  время  он  интересовался?   -   с
безразличным видом забрасываю я удочку, открывая первую страницу альбома.
   - Да  вот...  увлекался цветной фотографией и  как  будто часто ходил в
фотолабораторию...  он как-то хвастался мне фотографией радуги, отраженной в
луже.
   Радуга?..  видимо,  она  не  знает о  ню...  но  сейчас вряд  ли  стоит
посвящать ее в это... На первой странице альбома пожелтевший портрет пожилой
женщины...  фоном служат точно нарисованные море и  скалы -  по всему видно,
что фотография сделана еще в начале двадцатых годов...
   - Мать мужа,  она живет с золовкой в провинции, - комментирует женщина,
заглядывая в альбом, и мои ноздри щекочет свежий запах ее волос.
   Этой страницей и ограничиваются фотографии,  связанные только с ним,  и
со  второй страницы сразу же переносишься во время,  когда он уже был женат.
Напыщенная, традиционно невыразительная фотография молодоженов...
   - Фотографий вашего мужа до женитьбы совсем нет?
   - Нет, старых не сохранилось. Мы их собрали и отправили его матери.
   - Какая-нибудь причина была?
   - Просто мы не из тех, кто любит вспоминать давние времена, ну и...
   С  каждой  страницей  время  меняется.   Но  большую  часть  фотографий
неизменно занимают портреты женщины.  Видимо, он давно увлекался фотографией
- все  они  выполнены  в  нарочито  неестественных  ракурсах,  в  стиле  так
называемой художественной фотографии.  Но раздражало не столько это, сколько
вызывающие позы женщины.  Лицо поглощенной собой,  не  обращающей ни  на что
внимания женщины,  стоящей перед зеркалом. Лицо женщины, которая явно думает
о другом человеке,  устремив взгляд куда-то вдаль,  предавшись своим мыслям,
чуть улыбаясь,  приоткрыв губы.  Но еще больше я удивился,  обнаружив снятую
против света фотографию в ночной сорочке,  сквозь которую просвечивало тело.
Поразительная женщина. Действительно, вопрос, видимо, нужно поставить иначе:
он ее фотографировал или, может быть, скорее она фотографировалась?
   Кроме таких фотографий,  были и другие, правда весьма немногочисленные,
которые рассказывали о его семье. Снятая на память фотография, запечатлевшая
момент,   когда   их,   уже   супругов,   благословляет  мать...   маленький
провинциальный городок...  перед лавкой, одновременно табачной и мелочной...
видимо,  это  происходило летом...  длинная  скамья,  посредине сидит  мать,
справа от нее -  он с женой,  слева -  сестра с мужем... все весело смеются,
держа в  руках чашки с  водой,  в которых плавает лед.  Я внимательно изучаю
выражение лиц его,  сестры и матери.  Нет ли каких-то общих черт у этих трех
людей?  Какого-нибудь  дурного знака,  который бы  помог  понять причину его
исчезновения...  указания на таящееся в  крови безумие,  что ли...  хорошо б
иметь увеличительное стекло...
   И  тут  вдруг совсем иная  фотография.  В  каком-то  саду он  возится с
посадками.
   - Вы там жили до того, как переехали сюда?
   - Да, это когда он был еще представителем фирмы "Дайнэн".
   - Что же побудило его заняться этой работой?
   - После  того  как  первая  фирма,   в  которой  он,   начал  работать,
обанкротилась,  ему  пришлось некоторое время  торговать журналами.  И  тут,
совершенно  неожиданно,  товарищ  брата  по  университету  продает  землю  и
открывает собственную торговлю,  а  мужу  уступает свои  права представителя
фирмы "Дайнэн".
   - А деньги?
   - Выплачивали ежемесячно. Прошлым летом рассчитались полностью.
   - Теперь вы уже не поддерживаете отношений?
   - Дело в том, что с самого начала все переговоры вел брат.
   - Значит,  и  все документы по передаче прав тоже были оформлены на имя
брата?
   - Действительно, как же это было?.. во всяком случае, из представителей
он стал начальником отдела фирмы -  этого уж он добился сам. Так что в общем
неважно, на чье имя были документы.
   - Я имею в виду, что пришлось, наверно, уплатить комиссионные...
   - А-а, вы вот о чем... - Женщина устало улыбается и, доливая пива в оба
стакана,  мой и свой:  -  Видите ли,  мы,  я и брат,  еще в детстве лишились
родителей,  остались  вдвоем  на  свете  и  вынуждены были  перемогаться чем
придется...  если  кто-нибудь издевался над  одним  из  нас,  другой,  точно
издевались над ним, бросался на обидчика. Даже после моего замужества это не
изменилось.  По  правде говоря,  муж  перешел работать в  фирму опять-таки с
помощью брата... это точно... мы не хотели, чтобы дети испытывали лишения, и
поэтому решили не заводить их, пока не будет обеспечена страховка и выходное
пособие и  месячное жалованье после всяких вычетов станет больше шестидесяти
тысяч иен... теперь я была бы на восьмом месяце.
   - Теперь?
   - Да, если бы не выкидыш...
   - Муж знал о том, что вы беременны?
   - Конечно.
   - Чем занимался брат до того, как связался с этим синдикатом?
   - Когда он был студентом,  то чересчур рьяно участвовал в  студенческом
движении,  и  его исключили из университета...  а может быть,  и сам ушел...
толкался туда,  сюда,  но  подходящей работы найти не  мог...  только совсем
недавно устроился секретарем к какому-то члену муниципалитета, и вот...
   В самом конце альбома я наконец наткнулся на то, что искал. Фотография,
на которой изображен брат заявительницы.  Место - тот же самый сад. Наискось
стоит автомобиль старой модели с открытым капотом. Мужчина - по-видимому, он
- лежит на  циновке под автомобилем и,  упершись локтями о  днище,  кажется,
что-то  говорит шурину -  и  смеющееся во  весь рот лицо брата.  Но  взгляд,
обращенный к  объективу,  -  беспокойный.  Брат в гэта и рубашке с короткими
рукавами. Обстановка вполне домашняя.
   Я  в  полном отчаянии.  Должен бы вздохнуть с  облегчением,  а  я падаю
духом,  точно мои надежды обмануты.  Но совсем не потому, что мои подозрения
подтвердились.  Я  считал их  не состоящими в  кровном родстве,  самозваными
братом и  сестрой.  В  домовой книге,  правда,  записан брат,  имеющий ту же
фамилию,   то   же   имя,   это  верно,   но  сейчас  нет  средств  получить
доказательства,  подтверждающие это. Однако атмосфера, которая царит на этой
фотографии,  бесспорно, указывает, во всяком случае процентов на семьдесят -
восемьдесят,  что тот человек и  в  самом деле ее брат.  В  прах рассыпается
порожденная литературными ассоциациями химера, будто тот человек - шарлатан,
выдававший себя за брата,  будто он вступил с  женщиной в  тайные сношения и
убрал его.
   - Ваш муж и брат как будто были в самых добрых отношениях?
   - Да, смотря по настроению, прямо как щенки - то играли, то дрались...
   - В  то  время когда была сделана эта  фотография,  брат уже связался с
синдикатом?
   - По-видимому, да...
   - А как относился к этому муж?
   - Не одобрял, конечно... но его ведь это не касалось непосредственно...
   - В  таком  случае,  предположим...  может  быть,  это  слишком  смелый
вопрос...  считал ли  брат вас и  мужа одинаково близкими себе людьми или же
делал между вами различие -  вы  были для  него родной,  а  муж  -  родным в
кавычках,  то есть чужим человеком... другими словами, когда у вас возникали
с  мужем столкновения,  выступал ли брат в качестве третейского судьи или же
открыто становился на вашу сторону, защищая ваши интересы?..
   - Видите ли... я как-то над этим не задумывалась...
   - Ну  ладно,  представьте себе  обратное:  между  вашим мужем и  братом
возникло резкое расхождение по какому-то вопросу и создались обстоятельства,
когда,  если  бы  дело  происходило  в  давние  времена,  был  бы  неизбежен
поединок...   вы  бы  как  поступили?..  возможность  выступить  в  качестве
третейского судьи  уже  отпала,  нужно  выбрать одного из  двух...  Кого  вы
выбираете?
   - Зря вы это все...
   - Но вы должны выбрать.
   - Ведь брат помогал мужу, как никто другой.
   - Но, может быть, наоборот, для мужа помощь превратилась в обузу?
   - Почему я должна отвечать вам на такой вопрос?
   - Прежде всего защита заявителя - мой долг.
   - Брат уже умер.
   Неожиданно   женщина   тихо   вскрикнула   надтреснутым   голосом,    я
возрадовался. Ну вот, наконец я заставил ее потерять над собой контроль.
   - В  шесть  часов я  уйду...  -  Часы  показывали начало шестого.  -  Я
договорился  встретиться с  тем  самым  Тасиро...  может,  удастся  все-таки
напасть на  след...  он  ведь,  что там ни  говори,  сталкивается в  фирме с
большим числом людей, чем остальные...
   Однако  женщина молчала.  Может  быть,  она  поняла?  Она,  конечно же,
проникла  интуитивно в  мое  тайное  намерение повторять неприятные для  нее
вопросы,  чтобы углубить пропасть,  существовавшую между ним и братом еще до
того,  как один из  них пропал без вести,  а  другой погиб,  проникла в  мое
тайное намерение,  которое я  еще  сам  не  мог  ясно сформулировать.  Я  не
отрицаю,  что имел такое тайное намерение.  И потому,  что не могу отрицать,
чувствую, что меня видят насквозь, и от этого прихожу в замешательство.
   Вряд ли стоит утверждать,  что совершенно не существовало тем,  которые
были бы уместны,  соответствовали бы роли, которую я исполнял. Взять хотя бы
мое утреннее донесение - разве стоило его отметать? Особенно многозначителен
рассказ того шофера, который нарисовал подробную схему линии связи между ним
и "Камелией". Она проще и достовернее всех схем, которые возникали до этого.
Но все равно что-то заставляет меня колебаться.  И я испытываю страх,  что в
тот  момент,   когда  все  будет  высказано,   наступит  опустошение  и  мое
существование  утратит  смысл.   Но   можно  обиняком  коснуться  немного  и
"Камелии"...
   - ...Да,  кстати, в своих донесениях о том самом кафе я забыл кое о чем
написать...  помните,  напротив него находится стоянка автомашин...  как раз
там я в