то он подбивал писать тайные
доносы даже тех,  против кого велось расследование,  а потом утверждал,  что
виноваты обе стороны.  Но  тем не  менее он строго следовал букве закона,  и
поэтому ни разу его предательство не удавалось разоблачить,  не было случая,
чтобы он  навлек на  себя гнев заявителя.  Тип  мог  позволять себе подобные
трюки только потому, что заявитель обычно не является жертвой в чистом виде.
Заявитель,  естественно, тоже превращается в объект расследования, поскольку
он  и  сам  нанес другому тот  или иной ущерб,  и,  если внимательно к  нему
присмотреться,  окажется,  что  и  он  обладает  достаточно  явными  чертами
преступника.   Бывают  даже   такие   крайние  случаи,   когда  заявитель  -
стопроцентный преступник.  Например,  случай,  когда донесения о результатах
расследования использовались на самом деле в целях мошенничества.
   Однако тот  заявитель,  которого тип  довел  до  самоубийства,  как  ни
странно,   оказался  стопроцентной  жертвой.   Заявителем  была   энергичная
незамужняя молодая женщина,  воспитывавшаяся без  отца,  одной матерью.  Она
содержала  небольшой косметический кабинет.  Однажды  там  появился  пожилой
мужчина,  с  первого взгляда явный алкоголик,  и нахально назвался ее отцом.
Девушка,  на долю которой выпало немало трудностей, сначала, естественно, не
поверила.  Но человеку были известны такие подробности, которых он не мог бы
знать,  не будь ее отцом. Например, он рассказал о небольшом шраме за ухом у
покойной матери, который был скрыт волосами, о коралловой шпильке для волос,
подаренной бабушкой, о высоком висячем мосте на родине матери, который можно
было увидеть только на фотографии...  когда же он дошел до родимого пятна на
плече самой девушки и группы ее крови, она начала замечать, что форма ушей и
носа у этого человека такая же, как у нее.
   В тот день,  не без колебаний,  она дала этому человеку тысячу иен,  но
через три дня он снова явился якобы лишь для того, чтобы взглянуть на нее, а
в результате,  распространяя вокруг себя запах алкоголя, попросил еще тысячу
иен...  и  это стало повторяться сначала раз в  три дня,  потом через день и
наконец ежедневно.  Девушку это  начало тревожить,  но  в  то  же  время она
считала, что, если он действительно ее родной отец, бросить его нельзя и она
должна заботиться о  нем.  В  конце  концов она  пришла в  наше  агентство и
попросила установить личность человека, назвавшегося ее отцом.
   Если бы  тип  не  задался целью установить истину,  как  он  это  делал
обычно, а подумал о том, на какой ответ надеется заявительница, и действовал
бы,  исходя из этого,  удалось бы,  возможно,  избежать драмы. Но его словно
черт попутал...  не  имея для  этого никаких данных,  он  решил сыграть роль
доброго ангела. Но, к несчастью, ему сразу же удалось установить истину.
   Однако девушка,  не  удовлетворенная полученными сведениями,  попросила
провести повторное расследование.  Теперь-то он должен был непременно понять
истинные намерения девушки.  Уж  если ему так это было нужно,  лучше бы  он,
вернувшись в свое обычное состояние ничтожества,  вынудил написать донос, на
что  был большим мастером.  Но  тип,  видимо,  слишком увлекся ролью ангела.
Точно воспитательница в  детском саду,  следящая за тем,  как едят дети,  он
решил,  не отступая ни на шаг,  заставить девушку принять правду.  Я  сейчас
точно не помню, что было правдой - то, что этот человек был настоящим отцом,
или  то,  что  он  был самозванцем.  (Об этом можно узнать у  кого угодно из
наших,  да и большой разницы в общем-то нет.) Но только девушка,  которой не
оставалось   ничего   другого,   как   принять   правду,   покончила   жизнь
самоубийством.  Тип  же,  узнав о  самоубийстве,  заболел тяжелейшим нервным
расстройством. С полгода он пробыл в психиатрической больнице и лишь в конце
прошлого года наконец вышел из нее -  обо всем этом я слышал совсем недавно,
и вот теперь снова...
   Шеф мрачно повторяет:
   - Опять угодил в  больницу.  Его нельзя ни на минуту оставлять одного -
он то и  дело теряет над собой контроль и даже падает в обморок.  Может,  он
поправится?  Такие случаи бывают, верно?.. Хотя нет, видимо, он окончательно
сошел с ума...


x x x

   Тот же день. 2 часа 5 минут. Покидаю агентство и отправляюсь в город F.
Дело  в  том,  что  в  день  происшествия  Т.-кун  собирался  встретиться  с
господином  М.,   членом  муниципалитета  города  F.,   куда  предполагалось
направить  документы.  Поскольку источники информации,  касающейся господина
М.,  строго засекречены,  я  хочу выяснить,  в чем дело.  (В пути,  на шоссе
Косю.)


x x x

   Тот же день.  4  часа 20 минут.  Заливаю бензин на заправочной станции.
(14 литров.  Талон прилагаю.) Для верности спрашиваю у заправщика дорогу. Он
сообщает,  что  Сантемэ -  третий район  города F.,  расположен к  западу от
шоссе,  в  деревне F.,  обозначенной на моей карте,  которая была выпущена в
прошлом году, деления на районы нет, да и расположение дорог несколько иное.
По  его  словам,  решено  сделать  неподалеку  отсюда  транспортную развязку
строящейся скоростной автострады, и, следовательно, в будущем здесь начнется
активное строительство и продажа земельных участков;  процесс слияния города
с  окружающими деревнями принесет свои плоды,  и город F.  будет значительно
расширен.
   Старый город F., где находится дом господина М., сейчас Иттемэ - Первый
район.  Он  тоже  к  западу от  шоссе,  и  туда  ведет дорога,  пересекающая
небольшую возвышенность,  поросшую  смешанным лесом.  Прилагаю  для  справки
составленный мной план города F.


x x x

   Тот же  день.  4  часа 28  минут.  После второй от  заправочной станции
автобусной остановки сворачиваю направо и останавливаюсь у третьей:  "Почта,
Иттемэ".  В  табачном ларьке на углу спрашиваю адрес.  Мне говорят,  что дом
господина М.  рядом с почтой,  через дорогу.  Длинная глухая ограда.  Густой
сад. Обычный жилой дом. Около ворот небольшой гараж с односкатной крышей.
   Поставив машину у  табачного ларька,  решаю заглянуть сначала на почту.
Крашеная,  с  медной  ручкой дверь  распахнута настежь,  с  одной  стороны -
клумба,  на которой ничего не растет,  с  другой установлен красный почтовый
ящик.  К почте ведет бетонная дорожка, справа - скамейка, слева - телефонная
будка.  В помещении,  напротив двери, два окошка. Одно, над которым надпись:
"Денежные  переводы.   Вклады.  Страхование  жизни",  завешено  замусоленной
занавеской,  и  перед  ним  стоит  треугольная табличка:  "Сегодня  операции
закончены".  Открыто лишь окошко: "Марки. Бандероли. Телефонные переговоры",
и пожилой человек -  по всей вероятности,  начальник почты,  -  чистивший, а
может быть,  чинивший резиновый штемпель, исподлобья взглянул на меня. Едкий
запах коптящей керосиновой печки. С грохотом несущийся десятитонный грузовик
резко  сбавляет  скорость  и  переключает сцепление.  Наверно,  помешала моя
машина.  Небрежно попросив десять пятииеновых марок,  спрашиваю,  правда ли,
что господин М.  хочет купить новую машину - я, мол, слышал об этом: обычный
прием в таких случаях - прикинуться коммивояжером.
   - Машину?  -  Начальник  почты  медленно  переводит  взгляд  в  сторону
занавешенного окошка рядом со мной. - Нет, такого я не слыхал...
   - Собирался покупать...  -  неожиданно раздается из-за  занавески голос
женщины,  видимо  немолодой.  Как  это  бывает во  многих маленьких почтовых
отделениях,  здесь  работают вместе  муж  и  жена.  -  Разве  люди,  которые
хвастаются даже  количеством будильников,  будут  молчать,  если  собираются
покупать новую машину?
   Ну что же, я услыхал то, что мне нужно... теперь я по крайней мере знаю
из достоверного источника, что М. ездит на красной машине...
   Начальник почты:
   - Да что вы, машина у соседа светло-голубого цвета.
   Жена начальника почты:
   - Обычного светло-голубого цвета.  Я  не  говорю,  что он совсем дурной
человек, но...
   - Ну ладно, что там о нем говорить, а может, и вам подумать о машине?..
когда есть  машина,  жить вправду гораздо легче.  Это  принесет вам  гораздо
больше пользы, чем страхование жизни. Разве я не прав?
   - В моем-то возрасте учиться водить машину? С вас пятьдесят иен...
   Протягиваю стоиеновую монету.
   - Пожалуйста,  сдачу,  если можно,  помельче.  А  что,  у  господина М.
по-прежнему дела идут хорошо?
   Жена начальника почты резко, точно отвергая мой вопрос:
   - Мало сказать хорошо. Раньше ведь он только углем торговал.
   Начальник  почты,  протягивая  пять  десятииеновых монет,  презрительно
кривит тонкие губы:
   - Жилых домов понастроили,  и  чумазый угольщик превратился в  торговца
пропаном, да такого чистюлю, что каждый день ванну принимает... времена...
   Торговец пропаном!  Сердце  учащенно забилось.  Значит,  топливная база
напротив дома господина М. принадлежит ему? Значит, вот тот повернувший сюда
трехколесный пикап,  который,  громыхая,  точно телега с жестью,  и поднимая
тучи пыли, везет баллоны, принадлежит господину М.? И если он не только член
муниципалитета,  но  и  владелец топливной базы,  дело сразу же проясняется.
Поведение исчезнувшего в то утро... связи между фирмой "Дайнэн" и господином
М... все теряет свою загадочность.
   - Но такая несправедливость. - У жены начальника почты певучий, звонкий
голос,  совсем не  вязавшийся с  тем,  что  она говорит.  -  Разве может это
продолжаться вечно?
   Я  снова  оборачиваюсь к  стеклянной двери.  Под  навесом из  рифленого
железа,  обязательной  принадлежности  топливной  базы,  два  молодых  парня
перекатывают баллоны с дороги в склад.  В складе темно,  и не видно, что там
делается.  В этом городке,  стоящем в низине,  окруженной с востока и запада
холмами,  солнце, наверно, заходит раньше, чем в других местах. Слышно, как,
слегка покашливая, жена начальника почты встает. И сразу же загорается свет.
Я  закуриваю,  и  те  несколько секунд,  которые я  на  это потратил,  как и
следовало ожидать, стали приманкой для любящих сплетни языков.
   - Ладно,  пусть только застроят Нитемэ -  Второй район.  К нам сразу же
проведут газ -  это точно обещали,  официально... когда город вот так быстро
застраивается,  разбухает,  превращается в  город-спутник,  кошелек торговца
пропаном тоже разбухает вместе с  ним.  Но  как только сюда придет городской
газ,  тогда крах...  а  сейчас база его  расширяется,  телефонов понаставил,
рабочих набирает без  счета.  Да  одних пикапов,  если считать и  те,  что в
филиалах, штук десять...
   - Девять.
   - Все равно лопнет как мыльный пузырь.
   - Он  однажды  приходил сюда,  просил,  чтобы  мы  петицию подписали...
говорил, что пропан, мол, лучше, им не отравишься, и гигиеничнее...
   - Глупость.  В  наше время одним,  что ли,  газом травятся.  Что там ни
говори,  самое главное -  удобство.  Кто же станет сочувствовать причитаниям
угольщика?


x x x

   Город F.,  Иттемэ...  Главная улица старого городка F., начинающаяся от
почты...  прямая, полого спускающаяся улица, метров четыреста, заканчивается
у  каменных  ступеней  муниципалитета...   вперемежку  с  богатыми,  крытыми
черепицей  домами  много  и   деревенских  построек  с  высокими  крышами  и
решетчатыми   дверьми,   словно   хозяева   их   до   сих   пор   занимаются
шелководством...   но   в   просторных  дворах  вместо  тутовых  деревьев  -
малолитражка...  непомерно  ярко  сияет,  как,  впрочем,  и  везде,  магазин
электротоваров...  сам  магазин только с  виду  похож  на  полуразвалившуюся
бочарню,  он  все  же  достаточно процветающий,  просто  на  здании -  налет
старины...  однако уличных фонарей очень мало, и это говорит о жалкой судьбе
заброшенной старой части  города...  на  западе,  за  невысоким холмом,  еще
плывет свет,  позволяющий рассмотреть каждую веточку каждого дерева -  скоро
на  этот  низинный  город  спустится тьма...  я  медленно пускаю  машину  по
выщербленной,  давно не ремонтированной мостовой,  не теряя из виду глубокий
кювет с правой стороны...
   Недалеко  от  муниципалитета старая  развесистая  криптомерия закрывает
ветвями чуть ли не треть дороги -  здесь, кажется, вход в синтоистский храм.
Большая площадь,  стоит  несколько автомашин.  А  светло-голубая или,  может
быть, грязноватая светло-голубая?.. из шести машин четыре - в голубых тонах,
какая же из них?  Окна муниципалитета на втором этаже еще кое-где светятся -
может быть,  сверхурочная работа -  готовят отчет? Разворачиваюсь и медленно
еду назад по той же улице.
   Я плохо представляю себе деятельность топливной базы.  По мере того как
жилые районы выходят за пределы старого города,  угольщики благодаря пропану
расширяют свою торговлю и  с  ростом населения процветают все больше...  но,
подобно тому как выросшие до  гигантских размеров пресмыкающиеся не могли не
уступить место млекопитающим, они вынуждены отступать перед городским газом.
Сколько иронии заключено в  такой  торговле:  она  рождается благодаря росту
города и умирает тоже благодаря росту города... в момент наивысшего расцвета
объявляют о смерти -  жалкая участь... неуютное процветание - все равно что,
сидя за столом, наслаждаться деликатесами, дарами лесов и морей, когда перед
тобой  маячит виселица...  конечно,  такое  не  может не  причинять глубокие
страдания...
   Но  какие  бы  страдания ни  испытывал,  результат поединка  известен с
самого начала.  Куда денешься от настигающего врага -  городского газа? Есть
ли хоть малейшая надежда,  что удастся сманеврировать?  В таком столкновении
силы слишком неравны. Какова бы ни была у него цель, когда он собирался в то
утро использовать Тасиро в качестве курьера, вряд ли можно предположить, что
именно в  связи с  этим создались обстоятельства,  вынудившие его к  побегу.
Пожалуй,  правильнее всего  поверить словам управляющего,  ответственного за
сбыт, всячески убеждавшего меня, что в данном случае не может быть и речи ни
о  каком преступлении.  По-видимому,  и  утверждения Тасиро о  том,  что  он
напрасно ходил на свидание,  вполне правдивы. Что же касается заботы оптовой
фирмы "Дайнэн" о своих мелких заказчиках,  попавших в безвыходное положение,
то можно сказать, что она помогает им спокойно умереть и принимает заказы на
надгробья.
   Останавливаю машину недалеко от топливной базы М.
   Никаких перемен -  только под навесом зажглись фонари,  идущие в  глубь
склада. Так же как и раньше, двое рабочих перекатывают баллоны в склад. Один
- ему  не   больше  двадцати  -   ходит  вперевалку,   лицо  серое,   как  у
тяжелобольного.  Другой  -  лет  тридцати,  обветренный,  крепко  сбитый,  с
полотенцем,  повязанным вокруг толстой шеи.  Работают они медленно, казалось
бы, с прохладцей, но баллоны уже почти все убраны в склад.
   - Что, самого нет еще?
   - Самого?  -  Сделав  вид,  будто  услышал непривычное слово,  молодой,
продолжая упираться руками в баллон, подозрительно смотрит на меня. Баллон и
цветом и  формой совсем как снаряд,  а  белая отметина примерно на  середине
корпуса похожа на лист дерева.
   Может быть, ему не понравилось, что я употребил слово "самого"? Хоть он
раньше и  был угольщиком,  но,  поскольку теперь стал членом муниципалитета,
его,  видимо, следует именовать "хозяином". Но, кажется, я напрасно придавал
этому такое значение: парень указал подбородком на дом через дорогу:
   - Редко он завертывает сюда,  на базу...  да и домой еще,  наверно,  не
пришел - машины-то нет...
   - Собственно, я из фирмы "Дайнэн"...
   Это было почти правдой.  Хотя выехал я из своего агентства, но до этого
действительно побывал в  фирме "Дайнэн".  Даже если бы  меня подвергли потом
перекрестному допросу,  то,  ведись он  не  особенно придирчиво,  мои ответы
показались бы вполне достоверными.
   Парень оставил баллон,  выпрямился и  переглянулся со  вторым,  который
постарше,  вышедшим из  склада:  видимо,  мои  слова  произвели впечатление.
Правда,  реакция не была особенно заметной,  но,  кажется, название "Дайнэн"
было им хорошо известно...  значит,  и после его исчезновения топливная база
М.  по-прежнему  была  контрагентом фирмы  "Дайнэн",  связь  между  ними  не
прерывалась ни на день,  и, следовательно, надежда случайно напасть здесь на
его след нереальна.
   Я,  естественно,  готов был ко  всему,  и  это открытие не обескуражило
меня,  но  получить нужные мне сведения стоило большого труда,  и  поэтому я
решил  по  возможности  продлить  удовольствие.   Меня  пытались  одурачить,
пытались избавиться от меня, направляли по ложному следу, зря отнимали время
- такой  оттенок  хотел  я  придать своему  очередному донесению.  Потому-то
поездка,  отнявшая у меня два с половиной часа, и превратилась в откровенный
спектакль - все равно что забрасывать удочку в плавательном бассейне.
   Кроме того,  всякий раз,  когда одна  за  другой рушились мои  надежды,
раздражающее копошение  гнездящейся в  моей  груди  кроваво-красной  личинки
какого-то   огромного  мотылька   становилось  все   нестерпимое,   возвещая
приближение часа, когда напоенный кровью мотылек разрушит кокон и вылетит на
волю. И стоит лишь вырваться ему на свободу, как в тот же миг, не раздумывая
и не блуждая,  он полетит в то самое окно лимонного цвета...  и,  пробившись
сквозь стекло и штору,  вонзит клыки в отражающегося тенью мужчину - конечно
же,  это напоминающая черную стену спина самозваного брата,  -  целясь в его
сердце.  Постой,  у  мотылька ведь не бывает клыков.  Нет,  так он по дороге
заглянет к  дантисту и вставит их...  да,  нужно побыстрее сходить к зубному
врачу.  Трогая кончиком языка дырку от удаленного коренного зуба,  я  ощущаю
металлический привкус крови.
   - "Дайнэн" - это что, наша фирма, что ли?
   Шмыгнув носом,  молодой парень  высунул из  продранной рукавицы грязный
палец и  высморкался.  Наверно,  прочищенный нос помог ему уразуметь,  в чем
дело. Я утвердительно кивнул, и он сказал мне:
   - Чудно,  а  сам сказал,  что ему нужно в  фирму "Дайнэн",  и еще утром
уехал, надо же...
   - Понял?..   -  Тот,  что  постарше,  затолкал  под  воротник  спецовки
полотенце,   которым  у   него   была  обмотана  шея,   продолжая  странным,
неразборчивым говором:  - Вот оно как, только вид сделал, что уезжает, а сам
куда-то закатился. Ловок...
   Я с таинственной улыбкой поддакнул:
   - Конечно, на автомобиле до любого веселого местечка в городе добраться
ничего не стоит.
   - Чего?  -  молодой рабочий уперся руками в бока и покачивался. - Как в
Нитемэ бараки появились,  так сюда и  из  города катят...  поедете обратно -
поверните к  речке...  гостиница,  ресторан -  на том берегу...  а на этом -
здесь их  вроде "микро" называют,  маленькие,  прямо как  для детского сада,
автобусы...  с  красными фонариками,  они штук по десять выстраиваются в ряд
каждый вечер  -  не  хотите ли  сосисок,  не  хотите ли  подогретого сакэ  с
закуской?..
   - Да брось трепаться-то,  когда хочешь как следует поесть, за сосисками
туда не пойдешь,  - прохрипел старший и харкнул плевком чуть ли не с куриное
яйцо. - Если вам нужно по-настоящему поесть, держитесь от них подальше... за
перегородкой в этих автобусах знаете что?.. дырявые дзабутоны* там, вот что,
лучше туда не ходите.
   ______________
   * Дзабутон - квадратная подушка для сидения на полу.

   - А знаете,  почему их дырявыми дзабутонами зовут? - спрашивает молодой
парень со  смешком,  точно его пощекотали,  и  присаживается на корточки.  И
тогда его тень,  рожденная фонарями под навесом,  еще более черная на черной
земле,  вдруг сжимается и  ныряет под  него.  -  Очень просто,  места там за
перегородкой нет -  не вытянешься,  - вот их и зовут дырявыми дзабутонами, а
не живыми подстилками.
   - Хватит тебе болтать -  дырявые дзабутоны, которые деньги заглатывают,
- сказал старший, плюнул и снова начал работать.
   Молодой  сразу  же  вернулся  к   своему  небрежному  тону  и   хлопнул
рукавицами, которые от грязи и мазута стали похожи на п