му,  что сексуальное сближение с
ним  возможно,  однако  возможность  эта никогда  не  должна  представляться
бесспорной. Иными словами, кокетство - это обещание соития без гарантии.
     Тереза  стоит за стойкой  бара,  и  посетители,  которым  она  наливает
спиртное,  кокетничают  с  ней.  Неприятен  ли  ей  этот  постоянный  приток
комплиментов,  двусмысленностей, анекдотов, предложений, улыбок  и взглядов?
Отнюдь нет. Ее  обуревает неодолимая  жажда  подставить свое тело (это чужое
тело, которое она хочет выгнать в мир) под этот прибой.
     Томаш  постоянно убеждает ее, что любовь и  физическая близость  - вещи
абсолютно  разные.  Она  отказывалась  это  понимать.  Теперь  она  окружена
мужчинами,  к которым не питает ни малейшей симпатии. Каково было бы спать с
ними?  Ей хочется  попробовать это хотя бы в  форме  того негарантированного
обещания, которое называется кокетством.
     Дабы не  ошибиться, Тереза не хочет за что-то мстить Томашу. Она просто
хочет найти выход из тупика. Она знает, что стала ему в тягость: она слишком
серьезно  относится ко всему, изо  всего  делает трагедию,  не умеет  понять
легкость  и  увлекательную  бездумность  физической  любви.  Она  хотела  бы
научиться   легкости!  Она   мечтает,   чтобы  кто-нибудь  отучил  ее   быть
старомодной!
     Если  для   других  женщин  кокетство  -  вторая  натура,  малозначащая
искушенность,  для  Терезы кокетство  стало предметом  серьезного  изучения,
которое должно  открыть ей, на что она способна. Но именно  потому, что  оно
для  нее так  важно и  серьезно, ее кокетству совершенно чужда легкость, оно
натужно,  деланно,  преувеличенно.  Равновесие   между   обещанием   и   его
негарантированностью  (именно  здесь-то и  коренится  истинная  виртуозность
кокетства)  у  нее  нарушено. Она  обещает слишком усердно,  не  подчеркивая
достаточно  ясно  негарантированность  обещания.  Иными словами,  любому она
кажется чрезвычайно доступной. Когда же мужчины требуют исполнения того, что
представлялось  им  обещанным,  они  наталкиваются на  резкое сопротивление,
которое объясняют исключительно тем, что Тереза коварна и зла.

        9

     На свободный  стульчик  у стойки бара присел парень лет шестнадцати. Он
отпустил  две-три  наглые фразы,  что  остались  в  разговоре, как  остается
неправильная линия  в рисунке, какую нельзя ни продолжить, ни стереть. У вас
красивые ноги, - сказал он ей.
     Она  отсекла:   -  Как  вам  удается  увидеть  это  сквозь   деревянную
перегородку?
     - Я видел вас на улице, - объяснил он, но она уже успела отвернуться от
него и  заняться другим  гостем. Парень потребовал  налить ему  коньяку. Она
отказалась.
     - Мне уже восемнадцать, - возразил он.
     - В таком случае покажите удостоверение, - сказала Тереза.
     - Не покажу, - сказал парень.
     - Тогда пейте лимонад, - сказала Тереза.
     Парень встал со стульчика  у  стойки  и без слова ушел. Примерно  через
полчаса вернулся и снова подсел к бару. Его движения были размашистыми, и от
него за версту несло алкоголем.
     - Лимонаду, - потребовал он.
     - Вы пьяны! - сказала Тереза.
     Парень указал па  печатное объявление, висевшее позади Терезы: Лицам до
восемнадцати лет отпускать спиртное строго воспрещается.
     -  Вам  запрещено  отпускать  мне  спиртное,  -  сказал  он  и,  широко
размахнувшись,  нацелил руку в  Терезу, - но  нигде  не  написано,  что  мне
запрещено выпить!
     - Где вы так набрались? - спросила Тереза.
     - В кабаке напротив, - рассмеялся он и вновь потребовал лимонаду.
     - Почему же вы там не остались?
     - Потому что хочу на вас смотреть, - сказал парень. - Я люблю вас!
     Когда он  это говорил, его лицо странным  образом исказилось. Тереза не
понимала: он смеется над ней? заигрывает? шутит? или просто  не  знает,  что
говорит под пьяную лавочку?
     Она поставила перед ним лимонад  и занялась другими посетителями. Фраза
"я люблю вас"  словно  бы исчерпала  парня. Не  говоря больше  ни  слова, он
положил на стойку  деньги и исчез,  прежде чем  Тереза обратила взгляд в его
сторону.
     Как   только   он   ушел,  отозвался  небольшой  человечек  с   плешью,
опорожнивший уже  третью  рюмку водки:  - Пани, вы не  можете не знать,  что
несовершеннолетним запрещено отпускать спиртное.
     - Никакого спиртного я ему не дала! Он получил лимонад!
     - Я прекрасно видел, что вы влили ему в этот лимонад!
     - Не выдумывайте! - крикнула Тереза.
     - Еще  рюмку, - потребовал плешивый и  добавил: - Я уже давно  за  вами
слежу!
     -  Вот и скажите  спасибо, что можете смотреть  на красивую  женщину, и
заткните-ка лучше  рот!  - отозвался  высокий  мужчина, за минуту  до  этого
подошедший к стойке и наблюдавший всю сцену.
     - А вы  не суйтесь,  куда не надо!  Не  ваше  дело!  -  не успокаивался
плешивый.
     - А вам какое до этого дело, объясните, пожалуйста? - спросил высокий.
     Тереза налила плешивому  человечку еще рюмку водки, он залпом выпил ее,
заплатил и ушел.
     - Спасибо, - сказала Тереза высокому мужчине.
     - Не стоит, - сказал высокий мужчина и тоже ушел.

        10

     Несколькими  днями позже  он  снова  появился  у  стойки  бара.  Тереза
улыбнулась  ему  как другу: - Хочу вас еще  раз поблагодарить. Этот плешивый
часто ходит сюда. Ужасно противный.
     - Забудьте о нем.
     - Почему он хотел меня оскорбить?
     - А, просто ничтожный  пьянчужка. Еще раз  очень прошу вас:  забудьте о
нем.
     - Ну что ж, если вы просите, я так и сделаю.
     Высокий мужчина, глядя ей в глаза, спросил: - Обещаете мне?
     - Обещаю.
     - Рад слышать, что вы мне что-то  обещаете, - сказал мужчина, продолжая
смотреть ей в глаза.
     Кокетство тут  было явно налицо: поведение,  которое должно дать понять
другому,  что сексуальное  сближение с ним возможно, однако возможность  эта
остается негарантированной и чисто теоретической.
     -   Каким  чудом  в  этом   безобразнейшем  пражском   квартале  может.
встретиться такая женщина, как вы?
     И она: - А вы? Что вы делаете в этом безобразнейшем пражском квартале?
     Он сказал,  что  живет  поблизости, что он инженер  и прошлый раз зашел
сюда после работы чисто случайно.

        11

     Она смотрела  на Томаша, но ее взгляд устремлен был  не в  его глаза, а
сантиметров на десять выше, на его волосы, которые пахли чужим лоном.
     Она говорила: "Томаш, я  больше  не могу вынести. Я знаю, что не должна
жаловаться. С  тех  пор как ты вернулся ради меня в Прагу, я запретила  себе
ревновать.   Я  не   хочу   ревновать,  но  я  недостаточно  сильна,   чтобы
сопротивляться этому. Помоги мне, прошу тебя!"
     Он  взял ее под руку и повел в парк, куда несколько лет назад они часто
ходили  гулять.  В парке были голубые, желтые, красные скамейки. Они сели на
одну из них,  и Томаш сказал: "Я понимаю тебя. Я знаю, что ты хочешь.  Я все
устроил. Ты пойдешь сейчас на Петршин".
     Ее вдруг охватила тревога: "На Петршин? Почему на Петршин?"
     "Ты взойдешь на гору и все поймешь".
     Ей  страшно не  хотелось идти. Ее  тело  было таким слабым, что  она не
могла подняться  со скамейки. Но, не  умея  возражать Томашу, она с  усилием
встала.
     Оглянулась. Он все еще сидел на скамейке и улыбался ей почти весело. Он
сделал жест рукой, которым хотел побудить ее идти дальше.

        12

     Подойдя к подножию Петршина, этой зеленой, возвышающейся посреди  Праги
горы, Тереза с удивлением обнаружила, что там нет людей. А ведь обычно здесь
непрерывно  прохаживались толпы  пражан.  Как странно! Сердце ее сжалось  от
страха, но гора была  такой тихой  и  тишина такой  миротворной, что  она не
сопротивлялась и полностью вверила себя объятиям горы. Она поднималась вверх
и,  часто  останавливаясь,  оглядывалась:  под  ней было  множество башен  и
мостов; святые грозили кулаками и возводили к небесам каменные  очи. Это был
самый красивый город в мире.
     Она  дошла  до  самой вершины. За киосками  с  мороженым, открытками  и
печеньем  (в  них не было ни  одного  продавца) далеко простиралась лужайка,
поросшая редкими деревами. На  ней было несколько  мужчин. По мере того  как
она приближалась  к ним, она замедляла шаг. Мужчин было шестеро. Они  стояли
или очень медленно прохаживались, словно игроки на площадке  для гольфа, что
осматривают местность, взвешивают в руке  клюшку  и стараются взбодрить себя
перед состязанием.
     Она подошла к ним.  Из шести  человек она безошибочно  выделила  троих,
которым  была уготована  та  же  роль, что  и ей: вконец  растерянные,  они,
казалось,  хотят задать много разных вопросов, но, боясь  быть  назойливыми,
молчат и лишь озирают все кругом пытливым взглядом.
     Трое других излучали  снисходительную  любезность. В руке одного из них
было ружье. Увидав Терезу, он с улыбкой сказал ей: "Да, ваше место здесь".
     Она ответила кивком головы, ей было невыразимо страшно.
     Мужчина добавил:  "Чтобы не  произошла  ошибка,  скажите, это по вашему
желанию?"
     Ей ничего не  стоило  сказать: "Нет, нет, это не  по моему желанию", но
разве она могла даже представить  себе,  что  разочарует Томаша? Чем  бы она
оправдалась, вернувшись домой? И потому  сказала: "Да. Конечно. Это по моему
желанию!"
     Мужчина  с ружьем продолжал: "Вы должны понять, почему я спрашиваю.  Мы
делаем это  лишь в том случае, когда полностью уверены,  что  люди,  которые
приходят  к нам, определенно сами пожелали  умереть.  Мы только оказываем им
услугу".
     Он поглядел на Терезу испытующе, и ей снова пришлось уверить его:
     "Нет, не опасайтесь. Я сама пожелала этого".
     "Вы хотите быть первой в очереди?" - спросил он.
     Чтобы хоть сколько-нибудь отдалить казнь, она сказала: "Нет, прошу вас,
не надо. Если можно, я хочу быть самой последней".
     "Как вам будет  угодно", -  сказал  он  и  отошел к остальным. Двое его
помощников  были  без оружия и  присутствовали  здесь лишь для  того,  чтобы
окружать  заботой  тех, кто пришел  умирать.  Подхватив  их  под  руки,  они
прогуливались с  ними  по лужайке. Травяное  пространство  было  обширным  и
простиралось в необозримые дали. Осужденным на казнь разрешали самим выбрать
для  себя  дерево.  Они  останавливались,  оглядывались  и  долго  не  могли
решиться. Двое из  них выбрали наконец  для себя два платана, но  третий шел
все дальше и дальше, словно ни одно  дерево не представлялось ему достаточно
подходящим  для его смерти.  Помощник, нежно  держа его  под руку, терпеливо
сопровождал  его, пока тот  наконец,  уже  не  осмеливаясь  идти дальше,  не
остановился у развесистого клена.
     Помощники всем троим повязали глаза лентой,
     Так на просторной лужайке оказалось трое мужчин, прижатых спиной к трем
деревам: глаза каждого были повязаны лентой, а лица обращены к небу.
     Мужчина  с  ружьем прицелился и выстрелил. Кроме пенья птиц, ничего  не
было  слышно. Ружье было снабжено глушителем. Она лишь увидела, как человек,
прижатый к клену, начал падать.
     Не  сходя  с  места,  мужчина с  ружьем повернулся в другую  сторону, и
человек, прижатый  спиной  к платану, в  полной тишине тоже рухнул наземь; а
чуть спустя (мужчина с ружьем снова сделал поворот на месте) упал на лужайку
и третий осужденный на смерть.

        13

     Один из помощников молча подошел к Терезе, держа в руке синюю ленту.
     Она поняла: он хочет завязать ей глаза. Она покачала головой и сказала:
"Нет, я хочу все видеть".
     Но вовсе не по этой причине  Тереза отказала ему. В ней  не было ничего
от  героев,  готовых бесстрашно  смотреть в глаза  палачам. Она  лишь хотела
отдалить  смерть. Ей казалось, что, как только ей завяжут глаза лентой,  она
сразу же очутится в преддверии смерти, откуда нет дороги назад.
     Мужчина ни к чему не принуждал Терезу; взяв ее под руку, он пошел с ней
по  просторной  лужайке,  но она  долго не  могла выбрать  дерево. Никто  не
торопил ее,  но  она  знала,  что ей все  равно  не уйти.  Впереди нее стоял
цветущий каштан, она  подошла  к нему. Опершись спиной  о ствол, запрокинула
голову: увидала  пронизанную  солнцем  зелень и  услыхала  отдаленные  звуки
города, слабенькие и сладкие, словно он отзывался тысячами скрипок.
     Мужчина поднял ружье.
     Тереза чувствовала, что мужество покидает ее. Она пришла в отчаяние  от
своей  слабости, но  не могла побороть ее. Она сказала: "Но это было не  мое
желание".
     Он тут же опустил ствол ружья и сказал необыкновенно мягко:
     "Если это было не  ваше желание, мы не можем  это сделать. У нас нет на
это права".
     И его голос был ласковым, словно он извинялся  перед Терезой за то, что
не  может  застрелить  ее, раз  она сама  не  желает этого.  Эта  ласковость
разрывала ей сердце; она уткнулась лицом в кору дерева и расплакалась.

        14

     Все  ее тело  сотрясалось от плача, и она обнимала  дерево,  словно это
было не дерево, а был ее  отец, которого она потеряла, ее дедушка,  которого
она  никогда  не  знала,  ее прадедушка,  ее  прапрадедушка, какой-то ужасно
старый  человек,  который  пришел  из  отдаленнейших  глубин времени,  чтобы
подставить ей свое лицо в подобии шершавой коры дерева.
     Потом  она повернулась. Трое мужчин были  уже далеко - они  бродили  по
лужайке, словно игроки в гольф, и  ружье в  руке одного из них действительно
походило на клюшку.
     Она спускалась  вниз  тропами Петршина, и душу ее сжимала тоска по тому
мужчине,  который  собирался ее  застрелить  и не сделал  этого. О, как  она
мечтала о нем! Должен же кто-то  помочь ей! Томаш не поможет. Томаш посылает
ее на смерть. Помочь ей может кто-то другой!
     Чем ближе она подходила к городу,  тем больше тосковала по тому мужчине
и тем больше боялась Томаша. Он не простит  ей,  что она не исполнила своего
обещания. Он не простит ей, что она не была достаточно мужественна и предала
его.  Она уже пришла на улицу,  где  они жили,  и знала,  что  минутой позже
увидит его. И оттого на  нее напал такой  страх, что  сжались внутренности и
стало позывать на рвоту.

        15

     Инженер приглашал ее зайти к нему домой.  Два раза она отказывалась,  а
на третий согласилась. Пообедала, как обычно, стоя на кухне и пошла. Не было
еще двух.
     Подходя  к его  дому, почувствовала,  что  ноги,  помимо ее воли,  сами
замедляют шаг.
     А потом ей вдруг  подумалось, что это, в  сущности, Томаш посылает ее к
нему. Это ведь он  без устали втолковывал  ей, что любовь и сексуальность не
имеют ничего общего, и сейчас она идет разве что проверить и подтвердить его
слова. Она  мысленно  слышит  его  голос: "Я  тебя понимаю. Я знаю,  что  ты
хочешь. Я все устроил. Взойдешь на самую вершину и все увидишь".
     Да, она не делает ничего другого, кроме как исполняет приказы Томаша.
     Она  хочет зайти к инженеру лишь на минуту; только выпить чашечку кофе;
только узнать,  что это значит: дойти до самой  грани неверности.  Она хочет
вытолкнуть свое тело на  эту грань, оставить его там немного постоять, как у
позорного столба,  а потом,  если инженер  захочет  его обнять, сказать, как
сказала мужчине с ружьем на Петршине: "Но это не мое желание!"
     И тогда мужчина опустит ствол ружья и скажет приветливым голосом:
     "Если это не  ваше желание, то с вами ничего не может случиться. У меня
нет на это права".
     И она повернется к стволу дерева и расплачется.

        16

     Это был окраинный многоквартирный дом,  выстроенный в начале столетия в
рабочем квартале  Праги. Она вошла в  подъезд с грязными, белеными  стенами.
Истертая каменная лестница с железными перилами  привела ее  на второй этаж.
Там, у  второй двери слева,  без  таблички и  без  звонка, она остановилась.
Постучала.
     Он открыл.
     Вся  квартира состояла  из  одного-единственного  помещения, первые два
метра  которого  были  отгорожены  занавеской  и  создавали  некое   подобие
передней;  в ней стояли стол с  плиткой и холодильник. Пройдя за  занавеску,
она увидала удлиненный  прямоугольник окна в конце узкой, вытянутой комнаты;
с одной стороны были книжные полки, с другой - тахта и одно кресло.
     - Квартира у меня крайне простая, - сказал инженер, -  надеюсь, это вас
не смущает.
     - Нет, что вы, - сказала Тереза, глядя на стену, всю забранную книжными
полками. У этого человека нет обыкновенного  стола,  но зато сотни книг. Это
приятно удивило Терезу, и тревога, с которой она шла сюда,  чуть затихла.  С
самого детства  она  считает  книгу  знаком  тайного  братства.  Человек,  у
которого дома такая библиотека, не может ее обидеть.
     Он спросил, что он может ей предложить. Вина?
     Нет, нет, вина она не хочет. Уж если что-то, так кофе.
     Он  вышел за  занавеску, она подошла к  книжным  полкам.  Одна  из книг
заинтересовала ее. Это был перевод Софоклова "Эдипа". Удивительно, что здесь
эта книга!  Много  лет  назад Томаш дал Терезе  прочесть ее  и  долго  о ней
рассуждал. Затем он изложил  свои размышления письменно и послал в газету, и
эта статья перевернула вверх дном  всю их жизнь. Но теперь, глядя на корешок
этой книги, Тереза успокаивалась. Ей казалось, будто Томаш умышленно оставил
здесь свой след, подавая  ей знак, что все устроил  он. Она вытащила  книгу,
раскрыла  ее.  Когда инженер вернется в  комнату, она  спросит его, почему у
него  эта  книга,  читал ли он ее  и что  о  ней думает. Этой хитростью  она
переместит разговор  с опасной  территории чужой  квартиры в сокровенный мир
мыслей Томаша.
     Потом она почувствовала  на плече руку. Инженер взял  у нее книжку, без
слова положил на полку и повел ее к тахте.
     Ей снова  вспомнилась  фраза,  которую она  сказала  палачу с Петршина.
Теперь она произнесла ее вслух: - Но это не мое желание!
     Она  верила, что эта волшебная формула тотчас изменит положение, однако
в  этой  комнате слова  утратили  магическую  силу. Мне  даже  кажется,  они
побудили  мужчину к большей решительности: прижав Терезу к себе, он  положил
руку ей на грудь.
     Удивительная вещь:  это прикосновение сразу же избавило ее  от  страха.
Этим прикосновением инженер указал на ее тело, и она осознала, что речь идет
вовсе не  о  ней  (о ее  душе), а исключительно  о ее теле.  О теле, которое
предало ее и которое она выгнала в мир к другим телам.

        17

     Он  расстегнул ей  пуговицу на  блузке  и  дал понять, чтобы  остальные
расстегнула  она  сама. Но она не исполнила его указания.  Она выгнала в мир
свое  тело, но  не хотела  нести  за него  никакой  ответственности.  Она не
сопротивлялась, но и не помогала ему. Душа таким образом стремилась сказать,
что хоть она и не согласна с происходящим, но решила оставаться нейтральной.
     Он раздевал ее,  и она была  почти  неподвижна.  Когда он поцеловал ее,
губы ее не ответили на его прикосновение. Но вскоре она вдруг почувствовала,
что лоно ее увлажнилось; она испугалась.
     Возбуждение, которое  она испытывала, было  тем  сильнее, что  возникло
против ее желания.  Душа  уже  тайно согласилась со  всем  происходящим,  но
сознавала и  то, что  это сильное  возбуждение продлится  лишь в том случае,
если  ее согласие останется невысказанным. Скажи она вслух свое "да", захоти
добровольно участвовать  в  любовной игре, возбуждение  ослабнет.  Ибо  душу
возбуждало как раз то, что тело действует  вопреки ее желанию, предает ее, и
она смотрит на это предательство со стороны.
     Потом он стянул с нее трусики, и Тереза осталась совершенно голой. Душа
видела голое тело в объятиях чужого  мужчины, и  это представлялось ей таким
же  невероятным,  как если  бы она  разглядывала  планету  Марс  с  близкого
расстояния. В освещении этой невероятности  тело  впервые утратило для  души
свою банальность; душа впервые смотрела на него очарованно; на передний план
выступила вся его особенность, неповторимость,  непохожесть. Оно было уже не
самым  обычным среди всех прочих тел (каким