ками  небу и
ликующе запело.

        4

     Она не только была физически похожа на мать, но, как мне порой кажется,
и жизнь ее была лишь продолжением жизни матери, примерно  так, как  бег шара
на бильярде есть лишь продолжение движения руки игрока.
     Где и когда началось это движение, которое позднее превратилось в жизнь
Терезы?
     Пожалуй, еще в то время, когда Терезин дедушка, пражский торговец, стал
во  всеуслышанье  благоговеть перед красотой своей дочери, Терезиной матери.
Было ей тогда года три или четыре, и он любил разглагольствовать о том,  как
она похожа на образ  Рафаэлевой мадонны. Четырехлетняя Терезина мать отлично
это усвоила, и позже, сидя в гимназии за партой,  вместо того чтобы  слушать
учителя, думала о том, на какие образы она похожа.
     Когда   пришло   время  выходить   замуж,  у  нее   объявилось   девять
претендентов. Все  они коленопреклоненно толпились вокруг нее, а  она стояла
посредине,  словно  принцесса,  и  не  знала,  кого  предпочесть:  один  был
красивее,  другой остроумнее, третий богаче, четвертый  спортивнее, пятый из
лучшей семьи, шестой читал  стихи, седьмой исколесил весь мир, восьмой играл
на  скрипке, а  девятый был изо всех  самый мужественный.  Но все они  равно
стояли перед ней на коленях и равно натерли на них мозоли.
     И если в конце  концов она выбрала девятого, то вовсе не потому, что он
был мужественнее всех, а потому, что когда она шептала  ему  на ухо в минуты
страсти   "будь   осторожен,  будь   очень   осторожен!",  он  умышленно  не
осторожничал, и ей пришлось поспешно выйти за  него замуж,  ибо  вовремя  не
удалось  найти доктора,  который  сделал бы ей  аборт. Так родилась  Тереза.
Бесчисленная родня съехалась со всех концов страны и, склонясь над коляской,
сюсюкала. Терезина мать не сюсюкала. Молчала. Думала  об остальных восьмерых
поклонниках, и все они казались ей лучше, чем этот девятый.
     Она  так  же,  как и  ее  дочь,  любила  смотреться в зеркало.  В  один
прекрасный день  она обнаружила,  что вокруг глаз  полно  морщин, и  сказала
себе, что ее брак - сущая нелепица. Она встретила немужественного мужчину, у
которого в прошлом было  несколько растрат и  два  расторгнутых  брака.  Она
ненавидела любовников, у которых на коленях  были  мозоли.  Ей  непреодолимо
хотелось преклонить  колени самой. Она упала  на колени перед растратчиком и
покинула мужа и Терезу.
     И неожиданно  самый  мужественный мужчина сделался  самым  грустным. Он
сделался таким грустным,  что ему  все  стало трын-трава.  Он везде и  всюду
говорил громко все, что  думает, и коммунистическая полиция, огорошенная его
бредовыми сентенциями, арестовала его, судила и надолго  упекла  за решетку.
Квартиру опечатали, а Терезу отослали к матери.
     Самый грустный мужчина вскоре в заключении умер, и  мать с растратчиком
и  Терезой  поселилась в  маленькой квартирке в  подгорном местечке. Терезин
отчим служил в конторе, мать  была продавщицей в магазине. Родила еще троих.
Потом  снова поглядела на себя в  зеркало  и обнаружила,  что  стала стара и
уродлива.

        5

     Когда она заключила,  что  все потеряно,  то  начала искать виноватого.
Виноваты  были  все:  виноват  был  первый супруг, мужественный и нелюбимый,
который  не  послушал  ее, когда  она  шептала  ему  на ухо,  чтобы  был  он
осторожен;  виноват  был второй  супруг,  немужественный и любимый,  который
уволок ее из Праги в маленький городишко и гонялся за каждой юбкой,  обрекая
ее  на  невылазную  ревность.  Против  обоих  мужей  она   была   бессильна.
Единственный человек, который безраздельно принадлежал ей и не мог увильнуть
от  нее, заложница,  вынужденная  расплачиваться  за  всех  остальных,  была
Тереза.
     Впрочем, возможно, именно она и  вправду  была повинна в судьбе матери.
Она, то есть та абсурдная встреча спермы самого мужественного  с яйцеклеткой
самой красивой. В ту роковую  секунду, имя которой Тереза, стартовала в беге
на длинную дистанцию исковерканная жизнь матери.
     Мать  не  уставая  объясняла Терезе,  что  быть матерью -  значит  всем
жертвовать. Ее слова  звучали убедительно, ибо за  ними  стоял опыт женщины,
утратившей  все ради  своего  ребенка.  Тереза  слушала и верила, что  самая
большая ценность в жизни - материнство и что оно при этом -  великая жертва.
Если  материнство  -  воплощенная  Жертва, тогда удел  дочери - олицетворять
Вину, которую никогда нельзя искупить.

        6

     Тереза,  конечно, не знала  истории ночи, когда мать шептала на ухо  ее
отцу,  чтобы  он  был  осторожен.  Провинность,  которую  она  ощущала, была
неясной, сродни первородному греху. Она делала все, чтобы его искупить. Мать
забрала ее из гимназии, и она с пятнадцати лет пошла в официантки, отдавая в
дом весь свой  заработок. Она была  готова работать  в  поте  лица, лишь  бы
заслужить  материнскую  любовь.   Хлопотала  по  хозяйству,   ухаживала   за
маленькими, все  воскресенья убирала и стирала. Обидно было: в  гимназии она
была самой способной среди одноклассников. Она стремилась куда-то выше, но в
этом маленьком городишке никакого "выше" для  нее не  было.  Тереза  стирала
белье, а  возле ванной всегда  лежала книжка. Она переворачивала страницы, и
на книгу падали капли воды.
     В доме не  существовало  стыда. Мать ходила  по квартире в одном белье,
подчас  без лифчика, а в летнюю пору и  вовсе голая. Отчим  голым не  ходил,
зато всегда лез в ванную, когда там купалась Тереза. Однажды она из-за этого
заперлась  в ванной, и мать закатила скандал: "Ты кого из  себя корчишь?  За
кого ты себя считаешь? Думаешь, он откусит твою красоту?"
     (Такие стычки наглядно показывают,  что ненависть матери  к дочери была
сильнее,  чем  ее ревность к мужу. Вина дочери была  бесконечна и вбирала  в
себя  даже  мужнины   измены.  Стремление  дочери  быть   самостоятельной  и
настаивать на каких-то своих правах - хотя  бы на праве запираться в  ванной
было для  матери более  недопустимым,  чем предположительный  интерес мужа к
ней.)
     Однажды  зимой  мать  расхаживала  голая  при зажженной  лампе.  Тереза
торопливо  бросилась  задергивать  шторы,  чтобы  мать  не  увидели  из дома
напротив. За  спиной она услышала ее  смех. На  другой день к матери  пришли
приятельницы:  соседка,  сослуживица  по магазину, местная учительница и еще
две-три женщины, которые по обыкновению регулярно встречались. Тереза вместе
с шестнадцатилетним сыном  одной из женщин вошла ненадолго к  ним в комнату.
Мать,  воспользовавшись  этим, стала  рассказывать, как  вчера дочь пыталась
сберечь ее благопристойность. Она смеялась, и женщины смеялись вместе с ней.
Затем мать сказала:
     "Тереза  не  хочет  смириться с тем,  что  человеческое  тело писает  и
пукает". Тереза  покрылась  краской, а мать добавила:  "Что  в  этом  такого
плохого?" -  и сама тут же ответила на свой вопрос:  громко выпустила ветры.
Все женщины засмеялись.

        7

     Мать  громко   сморкается,  во  всеуслышание   рассказывает   о   своей
сексуальной жизни, демонстрирует свой зубной протез.  Осклабившись в широкой
улыбке,  она с поразительной ловкостью  умеет  поддеть его  языком  так, что
верхняя  челюсть  падает  на  нижние  зубы  и  ее  лицо  внезапно  принимает
чудовищное выражение.
     Ее поведение не что иное,  как единый ожесточенный  жест,  которым  она
отбрасывает свою  красоту  и  молодость.  В пору, когда  девять  поклонников
стояли на коленях вокруг нее, она тщательно оберегала свою наготу. Словно бы
мерой стыда хотела выразить меру цены, какую  имеет  ее тело. И если  теперь
ничего не стыдится, то делает это  нарочито нагло, словно своим бесстыдством
хочет торжественно подвести под  жизнью черту  и выкрикнуть, что молодость и
красота,  которые  она так  высоко ставила,  на самом деле не стоят ломаного
гроша.
     Мне кажется, что  Тереза и есть продолжение  этого  жеста, которым мать
отбросила далеко назад свою жизнь красавицы.
     (И  если  у  самой Терезы  нервозные движения,  недостаточная плавность
жестов, вряд ли можно тому удивляться: этот  великий материнский жест, дикий
и самоуничтожающий, остался в Терезе, стал Терезой!)

        8

     Мать  требует  к  себе  справедливости  и хочет,  чтобы  виноватый  был
наказан.  Поэтому она настаивает на  том,  чтобы дочь осталась  с ней в мире
бесстыдства, где  молодость  и красота  ничего не стоят, где весь мир не что
иное, как один огромный концентрационный лагерь тел, похожих одно на другое,
а души в них неразличимы.
     Теперь  нам может быть  понятнее  смысл  тайного Терезиного порока,  ее
частых и долгих взглядов, бросаемых на себя в зеркало. Это борьба с матерью.
Это  была  мечта  не  быть телом,  похожим  на  другие тела,  а  увидеть  на
поверхности  собственного лица войско души, вырвавшееся  из трюма на палубу.
Нелегко было: Терезина  душа, печальная,  несмелая, забитая, была спрятана в
глубине ее нутра и стеснялась выйти наружу.
     Так было  именно  в  тот день, когда она впервые  встретила Томаша. Она
пробиралась между выпивохами в своем  ресторане, тело сгибалось под тяжестью
пивных кружек, которые она  несла  на  подносе,  а  душа была где-то в самом
желудке  или  в поджелудочной  железе. И именно тогда Томаш обратился к ней.
Это обращение было многозначительным,  ибо исходило от  того, кто не знал ни
ее матери, ни всех этих выпивох, ежедневно бросавших по ее адресу  затертые,
скабрезные   фразочки.  Положение   человека  заезжего  возвышало  его   над
остальными.
     И еще кое-что возвышало  его: на столе перед ним лежала открытая книга.
В этом  кабаке еще  никто  никогда не открывал книги. Книга  была для Терезы
опознавательным знаком тайного братства. Против окружавшего ее мира грубости
у нее  было  лишь единственное оружие: книги, которые  она брала в городской
библиотеке; особенно романы: она  прочитала  их уйму - от Филдинга до Томаса
Манна.  Они  давали   ей  возможность   иллюзорного  бегства  из  жизни,  не
устраивавшей ее,  а кроме  того,  имели  для нее значение  и некой вещи: она
любила, держа книгу под мышкой, прохаживаться по улице. Книги обрели для нее
то же  значение, что  и  элегантная  трость для денди  минувшего  века.  Они
отличали ее от других.
     (Сравнение книги  с элегантной тростью  денди  не  совсем точно. Трость
денди  не только  отличала  его,  но  и делала  современным,  модным.  Книга
отличала  Терезу, но  делала ее  старомодной.  Она,  конечно,  была  слишком
молода,  чтобы  осознавать  эту свою  старомодность.  Молодые  люди, которые
проходили мимо нее с галдящими транзисторами в руке, казались ей тупыми.  От
нее ускользала их современность.)
     Тот, кто  обратился  к Терезе, был одновременно и посторонним и  членом
общего  тайного  братства.  Он обратился  к ней приветливым голосом,  и  она
почувствовала, как ее душа пробивается на поверхность всеми жилами и порами,
чтобы показаться ему.

        9

     Когда Томаш вернулся из Цюриха,  ему стало не по себе от мысли, что его
встреча с Терезой была порождена шестью неправдоподобными случайностями.
     Но не становится  ли  событие  тем  значительнее  и исключительнее, чем
большее число случайностей приводит к нему?
     Лишь  случайность может предстать  перед нами  как  послание. Все,  что
происходит по необходимости, что  ожидаемо, что повторяется всякий день,  то
немо. Лишь случайность о  чем-то говорит  нам. Мы стремимся прочесть ее, как
читают цыганки по узорам, начертанным кофейной гущей на дне чашки.
     Томаш явился Терезе в ресторане как абсолютная случайность. Он сидел за
столом,  глядя  в открытую  книгу.  Потом  вдруг  поднял  глаза  на  Терезу,
улыбнулся и сказал: "Рюмку коньяка".
     В то  время звучала  по  радио  музыка. Тереза,  подойдя  к  стойке  за
коньяком,  повернула рычажок  приемника, и музыка  зазвучала еще громче. Она
узнала  Бетховена. Она знала  его с тех пор, как в их городе побывал квартет
из Праги.  Тереза  (как  известно,  мечтавшая  о чем-то  "высшем") пошла  на
концерт. Зал пустовал. Кроме  нее, в нем был лишь местный аптекарь с  женой.
На сцене,  выходит,  был  квартет  музыкантов, а  в зале  - трио слушателей,
однако музыканты оказались столь  любезны, что не отменили концерта и играли
весь вечер только для них последние три Бетховенских квартета.
     Затем  аптекарь  пригласил  музыкантов  на ужин,  а  вместе  с  ними  и
незнакомую  слушательницу.  С  тех  пор  Бетховен   стал  для  нее  символом
запредельного мира, мира, о котором она  страстно мечтала. И теперь, неся от
стойки коньяк для Томаша, она  пыталась прозреть в эту случайность: возможно
ли, что именно сейчас, когда она  несет  коньяк незнакомцу, который нравится
ей, звучит музыка Бетховена?
     Да, именно случайность  полна  волшебства,  необходимости оно неведомо.
Ежели любви  суждено стать незабываемой, с первой  же  минуты  к ней  должны
слетаться случайности, как слетались птицы на плечи Франциска Ассизского.

        10

     Он подозвал ее, чтобы расплатиться. Закрыл книгу (опознавательный  знак
тайного братства), и ей захотелось спросить его, что он читает.
     - Вы могли бы вписать это в счет моего номера? - спросил он.
     - Конечно,  - сказала она. - Какой у  вас номер? Он показал  ей ключ, к
которому  была привязана деревянная  дощечка  с нарисованной на  ней красной
шестеркой.
     - Странно, - сказала она, - шестой номер.
     - Что же в этом странного? - спросил он.
     Она вдруг  вспомнила,  что пока жила  в Праге у  все еще не разведенных
родителей, их дом был под номером "шесть". Но вслух сказала она нечто другое
(и мы можем оценить ее лукавство):
     - У вас шестой номер, а у меня работа как раз в шесть кончается.
     -  А у меня в семь отходит  поезд,  - сказал  незнакомец. Не зная,  что
сказать еще, она подала ему счет, чтобы  он расписался на нем, и отнесла его
в  бюро обслуживания. Когда  она кончила работу,  незнакомец уже не сидел за
своим столиком. Понял ли он ее деликатный призыв?  Из ресторана выходила она
взволнованная.
     Напротив гостиницы  был  небольшой  редкий парк,  таким  жалким  бывает
только парк в грязном маленьком городке, но для Терезы он всегда представлял
собою островок красоты: газон, четыре тополя, скамейки, плакучая ива и кусты
форзиции.
     Он сидел  на желтой скамейке, откуда был виден  вход в ресторан. Именно
на этой скамейке  она сидела вчера с книгой на коленях! В ту минуту она  уже
знала  (птицы  случайностей  слетелись  ей на  плечи),  что  этот незнакомец
предназначен ей судьбой. Он окликнул ее, пригласил  присесть  рядом. (Войско
ее души вырвалось на палубу тела.) Затем она проводила его  на вокзал,  и на
прощание он дал ей  свою визитную карточку с номером  телефона. - Если вдруг
когда-нибудь приедете в Прагу...

        11

     Гораздо больше, чем визитная карточка, которую он сунул ей в  последнюю
минуту, значил  для  нее знак случайностей (книга, Бетховен, число  "шесть",
желтая скамейка в парке), придавший ей мужества уйти из дому и изменить свою
судьбу. Возможно,  именно эти несколько случайностей (кстати сказать, совсем
скромных,  серых,  поистине  достойных этого захолустного городка) привели в
движение ее любовь и стали источником энергии, которую  она не исчерпает  до
конца дней.
     Наша  каждодневная  жизнь  подвергается обстрелу  случайностями, точнее
сказать,  случайными встречами  людей и событий,  называемыми  совпадениями.
"Со-впадение" означает, что два  неожиданных события происходят в  одно и то
же время, что они сталкиваются: Томаш появляется в ресторане и в то же время
звучит  музыка  Бетховена.  Огромное  множество таких совпадений человек  не
замечает вовсе. Если бы в ресторане за столом  вместо  Томаша сидел  местный
мясник, Тереза не осознала бы,  что по радио звучит Бетховен  (хотя  встреча
Бетховена  и  мясника  тоже  любопытное совпадение).  Зарождающаяся  любовь,
однако, обострила  в ней  чувство красоты, и этой музыки она уже  никогда не
забудет. Всякий  раз,  когда услышит  ее, она растрогается. Все,  что  будет
происходить в  эту  минуту  вокруг  нее,  озарится  этой  музыкой  и  станет
прекрасным.
     В начале того романа, который Тереза держала под мышкой, когда пришла к
Томашу, Анна  встречается  с Вронским  при странных  обстоятельствах. Она на
перроне, где только что кто-то попал под поезд. В конце романа бросается под
поезд Анна. Эта симметрическая  композиция,  в которой  возникает одинаковый
мотив в начале и  в  конце романа,  может вам показаться слишком "романной".
Да, могу  согласиться, однако  при  условии, что слово "романный" вы  будете
понимать отнюдь не как "выдуманный", "искусственный",  "непохожий на жизнь".
Ибо именно так и компонуются человеческие жизни.
     Они скомпонованы  так  же, как музыкальное  сочинение. Человек, ведомый
чувством красоты, превращает  случайное событие (музыку Бетховена, смерть на
вокзале)  в  мотив, который навсегда  останется в  композиции  его жизни. Он
возвращается  к  нему, повторяет его, изменяет, развивает, как композитор  -
тему своей сонаты. Ведь  могла  же  Анна  покончить  с собой  каким-то  иным
способом!  Но мотив вокзала и смерти, этот  незабвенный  мотив,  связанный с
рождением любви, притягивал ее своей мрачной красотой и  в  минуты отчаяния.
Сам  того не ведая, человек творит свою жизнь по законам красоты даже в пору
самой глубокой безысходности.
     Нельзя,  следовательно,  упрекать  роман,   что  он  заворожен  тайными
встречами  случайностей (подобными встрече Вронского, Анны, вокзала и смерти
или  встрече  Бетховена, Томаша,  Терезы и  коньяка), но  можно  справедливо
упрекать  человека,  что  в  своей  повседневной  жизни   он  слеп  к  таким
случайностям. Его жизнь тем самым утрачивает свое измерение красоты.

        12

     Побуждаемая  птицами  случайностей, что слетались  ей на плечи, она, не
сказав ни слова матери, взяла недельный отпуск и села  в поезд. Раз за разом
выходя в туалет, она смотрелась в зеркало и молила душу в этот решающий день
ее жизни ни на миг  не  покидать  палубу ее тела. В одно из  таких посещений
туалета  она, разглядывая себя в  зеркале,  вдруг испугалась: почувствовала,
что  у  нее першит  в  горле. Неужто в  решающий  день ее  жизни  ей суждено
заболеть?
     Но пути  назад не было.  Она позвонила ему с  вокзала,  и в  ту минуту,
когда он открыл ей  дверь,  у нее страшно заурчало в  животе.  Стало стыдно.
Казалось, что в живот к ней забралась мать и хохочет там, чтобы испортить ей
свидание с Томашем.
     В первое мгновение она подумала, что из-за этих непристойных звуков  он
ее  наверняка выгонит,  но  он обнял  ее. В  благодарность ему,  что  он  не
замечает  урчания  в ее  животе, она целовала его  так  страстно, что  туман
застилал ей глаза. Не прошло и минуты, как они отдались друг другу. В соитии
она кричала. У нее  уже была  температура.  Начинался грипп. Устье трубочки,
проводящей кислород в легкие, было забитым и красным.
     Затем она  приехала во второй раз с тяжелым чемоданом, куда уложила все
свои пожитки, решившись никогда не возвращаться в маленький город. Он позвал
ее к себе только на следующий вечер.  Она провела ночь  в дешевой гостинице,
утром отнесла чемодан в  камеру хранения на вокзале  и целый день бродила по
Праге с  "Анной  Карениной" под  мышкой.  Вечером  она позвонила, он  открыл
дверь,  но она все  еще не выпускала книгу  из рук, словно  это был  входной
билет в мир Томаша. Она сознавала, что кроме этого жалкого входного билета у
нее  нет ничего, и  оттого  ей  хотелось плакать. Но она  не  плакала,  была
болтлива,  говорила громко и смеялась.  И  вскоре он снова  обнял ее,  и они
любили друг друга. Она погрузилась во мглу, в которой  ничего не было видно,
лишь слышен был ее крик.

        13

     Это были не вздохи,  не стоны, это был  поистине крик. Она кричала так,
что Томаш отстранял голову от ее лица.  Ему казалось, что