нет.  Мужчины,  что пользуются для встреч
чужими квартирами и  предпочитают  не заниматься любовью  с одной и  той  же
женщиной более раза, не столь уж редки.)
     Итак,  Тереза  была  счастлива,  она  испытывала  ощущение, что наконец
достигла цели: они  с  Томашем вместе и они  одни. Одни? Я должен выразиться
точнее:  "одни" означало лишь,  что  они  прервали  всякие  связи  со своими
прежними друзьями и знакомыми.  Они  перерезали свою жизнь,  словно это  был
кусок  ленты.  Однако они  чувствовали  себя  достаточно  хорошо в  обществе
сельчан, с  которыми вместе  работали  и  подчас наведывались друг к другу в
гости.
     В тот день, когда в курортном городке с русскими названиями улиц Тереза
узнала председателя здешнего кооператива, она вдруг  обнаружила в себе образ
деревни,  запечатленный в  ней книжными  воспоминаниями или ее предками. Это
был  мир соборности, в  котором  все - одна великая  семья, связанная общими
интересами  и привычками: ежевоскресное богослужение  в церкви, трактир, где
сходятся мужики без женщин, и зал в том же трактире, где  по субботам играет
оркестрик и вся деревня танцует.
     Но  при коммунизме  деревня  уже совсем не похожа  на  этот стародавний
образ.  Церковь была  в  соседнем  селе,  и никто  туда  не  ходил, трактиры
превратились в  конторы, мужикам негде было собираться и  пить пиво, молодым
негде танцевать. Отмечать церковные  праздники воспрещалось, государственные
- никого не занимали.  Кинотеатр был  в городе  в двадцати километрах. И вот
после рабочего дня,  наполненного в минуту  отдыха веселым перекрикиванием и
болтовней,   люди   запирались  в  четырех  стенах   домишек,   обставленных
современной мебелью, от которой несло безвкусием как сквозняком, и глядели в
светящийся экран телевизора. Они уже не приглашали друг друга в гости, разве
что, бывало, заскакивали на два-три слова к соседу перед ужином. Все мечтали
лишь об  одном:  уехать в город.  Деревня не предлагала  ничего  такого, что
походило бы на мало-мальски привлекательную жизнь.
     И,  пожалуй,  именно  потому,  что  в  деревне  никто  не хотел  осесть
навсегда,  государство утратило над нею  власть. Земледелец, которому уже не
принадлежит  земля  и он  лишь рабочий,  возделывающий поле,  не  дорожит ни
родным краем, ни своей работой, ему нечего терять, не за что бояться. Однако
благодаря  этому  равнодушию деревня сохранила заметную  самостоятельность и
свободу. Председателя  здешнего  кооператива не  назначили  со стороны  (как
назначаются директора в городах). Он был избран крестьянами, он был одним из
них.
     Поскольку  все хотели  покинуть деревню,  Тереза  и  Томаш оказались  в
исключительном  положении:  они  приехали  сюда  по  доброй  воле.   И  если
деревенские  использовали любую возможность, чтобы  хоть на день выбраться в
какой-нибудь окрестный город, Тереза и Томаш мечтали  только об  одном: быть
там, где они были, и потому за короткое время узнали сельчан лучше, чем те -
друг друга.
     Особенно подружились они с председателем кооператива. У него была жена,
четверо детей  и свинья,  которую он  муштровал, точно собаку. Свинью  звали
Мефисто, и была она гордостью и забавой всей деревни.
     Чистенькая и розовая, она выполняла команды  хозяина и  ходила на своих
копытцах, словно толстозадая женщина на высоких каблуках.
     Увидев  Мефисто впервые, Каренин  взбудоражился, долго  вертелся вокруг
нес и  обнюхивал. Но вскоре подружился  с ней и предпочитал  ее  деревенским
псам,  которые ничего,  кроме его презрения,  не заслуживали:  привязанные у
своих будок,  они лаяли глупо, непрестанно и без всякого повода.  Каренин по
достоинству оценил такое  редкостное  существо,  и я не ошибусь, если скажу,
что своей дружбой со свиньей весьма дорожил.
     Председатель  кооператива  был  рад, что  сумел  помочь  своему бывшему
хирургу, хотя и огорчался при  этом, что не в силах сделать для него больше.
Томаш  стал водителем пикапа, на  котором развозил  на  поля земледельцев  и
сельскохозяйственный инвентарь.
     У кооператива было четыре больших  коровника и небольшой  хлев с сорока
телками.  Терезе было поручено  обихаживать их  и дважды в день  выгонять на
пастбище.  Поскольку  ближние  и  легкодоступные  луга  предназначались  под
косьбу, Терезе  приходилось  ходить  со стадом  на  окрестные  холмы.  Телки
постепенно объедали  траву на все  более дальних пастбищах,  и  Тереза таким
образом обошла с  ними  за  год всю округу. И как когда-то в своем маленьком
городе, она всегда брала с собой какую-нибудь книгу, на лугах открывала ее-и
читала.
     Каренин неизменно сопровождал ее. Он научился лаять на молодых коровок,
когда  они, не в  меру  развеселившись, норовили отбиться от стада. Он делал
это с очевидной радостью, и из них  троих был явно самым счастливым. Никогда
прежде его должность "стража курантов" не была столь почитаема, как здесь. В
деревне  ни  для  какой  импровизации не  оставалось  возможности:  время, в
котором жили теперь Тереза и Томаш, приближалось к регулярности его времени.
     Однажды после обеда  (когда у Терезы и  Томаша выдавался час свободного
времени) они втроем пошли прогуляться по косогору позади своего дома.
     - Не нравится мне, как он бегает, - сказала Тереза. Каренин припадал на
заднюю  ногу.  Томаш нагнулся  к нему и,  ощупав лапу,  обнаружил  на  ляжке
небольшой желвак.
     На следующий день  он  посадил его рядом  с собой  на  сиденье пикапа и
отправился  в соседнюю деревню к  ветеринару.  Неделю спустя снова заехал  к
нему и вернулся домой с известием, что у Каренина рак.
     Тремя днями  позже Томаш в присутствии ветеринара  оперировал Каренина.
Когда он привез пса домой, тот еще не  очнулся после наркоза. Он лежал возле
их постели на ковре с открытыми глазами и стонал. На ляжке, выбритой догола,
был виден шов с шестью защипами.
     Наконец   Каренин   попытался   подняться.  Не   смог.  Тереза  страшно
испугалась, что он уже никогда не сможет ходить.
     - Не волнуйся, - сказал Томаш, -  он все еще одурманен наркозом. Тереза
попыталась поднять пса,  но  он цапнул ее.  Такого еще  не бывало,  чтобы он
хотел се укусить!
     - Он не понимает, кто ты, - сказал Томаш, - не узнает тебя. Они подняли
его к себе на постель, где  он быстро уснул. Уснули  и  они. Было  три  часа
ночи, когда  он вдруг разбудил их. Вертел хвостом,  вскарабкивался на  них и
ластился к ним буйно и ненасытно.
     И такого никогда не случалось! Он прежде  никогда не будил их, а всегда
ждал, пока кто-нибудь проснется, и только потом вскакивал на кровать.
     Но на  этот раз, придя  в полное  сознание среди ночи,  не мог сдержать
себя! Кто знает, с какими  призраками  он боролся! И  вдруг увидел,  что  он
дома, узнал своих близких и во что бы то ни стало захотел поделиться с  ними
своей несказанной радостью, радостью возвращения и возрождения.

        2

     В начале книги Бытия сказано, что Бог сотворил человека,  дабы дать ему
власть  над птицами, рыбами и  всякими животными, пресмыкающимися  по земле.
Конечно, Бытие  написал человек, а вовсе не лошадь. Нет никакой уверенности,
что  Бог  действительно дал человеку власть над  другими созданиями. Скорее,
похоже на то, что человек выдумал  Бога, чтобы власть над коровой и лошадью,
узурпированную им,  превратить в дело священное. Да, право убить  оленя  или
корову -  единственное, на  чем  братски сходится  все человечество  даже  в
период самых кровавых войн.
     И право это представляется нам  естественным  лишь по той причине, что,
на вершине иерархии  находимся мы. Но  достаточно было  бы  вступить  в игру
кому-то  третьему, допустим, гостю  с  иной планеты, чей Бог сказал бы:  "Ты
будешь  владычествовать  над   тварями  всех   остальных  планет",  как  вся
бесспорность  "Бытия" стала  бы сразу сомнительной. Человек,  запряженный  в
повозку марсианином или запеченный  на вертеле  существами  с Млечного Пути,
возможно, и вспомнил бы тогда о телячьей отбивной, которую  привык резать на
тарелке, и принес бы корове свои (запоздалые!) извинения.
     Тереза идет за стадом  телок,  гонит их  перед собой и то  и дело какую
приструнивает,  потому  что молодые  коровки резвятся и убегают с  дороги  в
поля.  Каренин  сопровождает  ее. Вот уже два года, как он ежедневно ходит с
ней  на  пастьбу. Его  всегда ужасно  забавляло, что он может быть с телками
строгим, облаивать их  и ругать. (Его Бог доверил ему власть над коровами, и
он  очень гордился этим).  Но сейчас  Каренин  двигался с  огромным  трудом,
прыгая  на  трех  лапах;  на четвертой  у него -  кровоточащая  рана. Тереза
поминутно к нему нагибается и гладит по спине.  Уже две недели  спустя после
операции выяснилось, что опухоль продолжает  расти и  что Каренину будет все
хуже и хуже.
     Дорогой  они  встречают  соседку,  в резиновых  сапогах  поспешающую  в
коровник. Соседка  останавливается:  "Что это  ваш  песик?  Вроде  хромает!"
Тереза говорит: "У него рак. Он обречен"  - и чувствует, как сжимается горло
и  нет  сил говорить. Соседка, видя Терезины  слезы, чуть ли не возмущается:
"Господи,  не  хватает  вам  только  реветь  из-за  пса!"  Говорит  она  это
беззлобно, она добрая женщина, просто хочет по-своему утешить Терезу. Тереза
знает это, впрочем, она  здесь, в деревне, уже довольно давно, чтобы понять:
люби крестьяне каждого кролика так, как она любит Каренина, они ни одного не
смогли бы забить и вскорости  умерли бы с голоду вместе со своими животными.
И все-таки  ей кажется,  слова  соседки звучат недружелюбно. "Я понимаю",  -
говорит  она  покорно,  но быстро  поворачивается  к ней спиной и продолжает
путь. В  своей любви  к  собаке  она  чувствует себя  одинокой.  С печальной
улыбкой  она говорит себе, что  должна скрывать ее  больше, чем скрывала  бы
измену. Любовь к собаке возмущает  людей. Узнай соседка,  что Тереза неверна
Томашу, она в  знак  тайного  согласия  разве  что весело шлепнула бы ее  по
спине.
     Итак, идет Тереза дальше со своими телочками,  что трутся  друг о друга
боками,   и  думает  о   том,  какие   это  премилые   животные.  Спокойные,
бесхитростные,   подчас   ребячливо   веселые,   они   похожи   на   толстых
пятидесятилетних  баб, которые делают вид, что  им четырнадцать. Нет  ничего
трогательнее, чем  коровы,  когда  они  играют.  Тереза  смотрит  на  них  с
симпатией и говорит себе (эта мысль уже в  течение двух лет неотступно к ней
возвращается), что  человечество паразитирует  на  коровах,  как  солитер на
человеке:  оно  присосалось  к их вымени, слово  пиявки.  Человек  - паразит
коровы, так бы определил человека в своем учебнике зоологии нечеловек.
     Конечно,  это определение мы можем считать простой шуткой и принять его
со  снисходительной улыбкой. Но когда Тереза  серьезно задумывается над ним,
почва уходит у нее из-под ног: ее мысли становятся опасными и отдаляют ее от
человечества.  Уже  в  "Бытии" сказано, что  Бог  дал  человеку  власть  над
животными,  но  мы  можем  понять  это  и так, что  Он  лишь  вверил  их его
попечению.   Человек  был  не  собственником  планеты,  а  всего  только  ее
управителем, которому однажды придется отвечать  за  свое управление. Декарт
сделал решительный шаг вперед: он понимает человека как "господина и хозяина
природы".  Но  явно есть некая глубокая  зависимость между  этим шагом и тем
фактом,  что  именно  он  окончательно отказал  животным  в душе: человек  -
господин и хозяин, тогда как  животное, по утверждению Декарта, не более чем
автомат, оживленная машина, "machina animata". Если животное стонет,  это не
стон, а скрип плохо работающего  механизма. Когда колесо телеги скрипит, это
не значит, что телега  страдает, а значит, что она просто не смазана.  Точно
так мы должны воспринимать  и плач животного  и не  огорчаться из-за собаки,
когда в виварии ее заживо потрошат.
     Телочки  пасутся  на лугу, Тереза сидит на пеньке, а  Каренин жмется  к
ней,  положив голову на  ее  колени. И Тереза вспоминает,  как однажды,  лет
десять  назад, она прочла  в газете коротенькое  (в две строчки) сообщение о
том, что в  одном  русском городе  перестреляли  всех собак. Это  сообщение,
неприметное и на вид незначительное, заставило ее впервые содрогнуться перед
этой слишком большой соседней страной.
     Это сообщение было  предвестием всего, что пришло потом.  В первые годы
после  русского вторжения  еще  нельзя было  говорить  о терроре.  Поскольку
практически весь народ противостоял  оккупационному  режиму,  русским должно
было среди  чехов найти какие-то исключения и продвинуть их к власти. Но где
искать таких людей, когда  вера в коммунизм и  любовь к России  были мертвы?
Искали среди тех, кто жаждал за что-то мстить жизни. Их агрессивность  нужно
было взращивать, объединять и удерживать  в  боевой готовности. И поначалу -
направить на цель временную. Такой целью оказались животные.
     Газеты стали тогда  печатать целые циклы статей и организовывать письма
читателей. В них требовали, например, истребить  в городах голубей. И голуби
таки были  истреблены. Но главный удар был направлен против собак.  Люди еще
не пришли  в себя после катастрофы .оккупации, а газеты, радио и телевидение
уже не грубили ни о чем другом, кроме как о собаках: они пакостят тротуары и
парки  и  тем  угрожают здоровью  детей,  проку от них  никакого, а  кормить
изволь...  Такой  начался психоз,  что  Тереза  стала  тревожиться,  как  бы
науськанный  сброд  не  отыгрался па  Каренине. Накопленная  (и на  животных
отточенная) злоба лишь позже ударила по своей истинной цели: по людям. Пошли
увольнения  с работы,  аресты,  судебные  процессы.  Животные наконец смогли
вздохнуть с облегчением.
     Тереза  все  время гладит  Каренина по голове,  тихо покоящейся  на  ее
коленях. И про себя говорит, пожалуй, так: Нет  никакой заслуги в том, чтобы
хорошо  относиться  к  другому  человеку. Тереза  должна  быть порядочной по
отношению к односельчанам, а иначе  она не могла бы и жить в деревне. И даже
к Томашу она  обязана относиться любовно, потому  как  Томаш  ей нужен.  Нам
никогда  не  удастся  установить  с  полной  уверенностью,  насколько   наше
отношение  к  другим  людям  является  результатом  наших  чувств  -  любви,
неприязни,  добросердечности или  злобы  -  и насколько  оно  предопределено
равновесием сил между нами и ими.
     Истинная доброта человека во всей ее чистоте и свободе может проявиться
лишь  по  отношению  к  тому,  кто  не  обладает  никакой  силой.  Подлинное
нравственное испытание  человечества, то наиглавнейшее испытание (спрятанное
так  глубоко,  что  ускользает от  нашего взора) коренится в его отношении к
тем, кто отдан  ему во власть: к животным. И  здесь  человек  терпит  полный
крах, настолько полный, что именно из него вытекают и все остальные.
     Одна из телок  приблизилась к Терезе,  остановилась и долго смотрела на
нее  большими коричневыми  глазами. Тереза  знала  ее и  называла Марке-той.
Тереза  с радостью дала бы  имена всем  своим телкам,  но не  могла. Их было
слишком много. Когда-то давно, а точнее, сорок лет назад у всех коров в этой
деревне были имена.  (А  поскольку  имя  есть знак души, могу сказать,  что,
вопреки  Декарту, душа  у них была.) Но потом деревни  превратили  в большие
кооперативные фабрики,  и коровы проживали уже всю свою жизнь на двух метрах
коровника. С тех пор  у них нет имен, и они  стали "machinae  animatae". Мир
согласился с Декартом.
     У меня все  время  перед  глазами Тереза:  она сидит на  пеньке, гладит
Каренина по голове  и думает о крахе человечества. В эту минуту вспоминается
мне другая картина.  Ницше  выходит из своего отеля в Турине и  видит  перед
собой лошадь и кучера, который бьет ее кнутом. Ницше приближается  к лошади,
на глазах у кучера обнимает ее за шею и плачет.
     Это  произошло  в 1889  году, когда  Ницше тоже  был  уже далек от мира
людей. Иными  словами: как раз тогда проявился его душевный недуг. Но именно
поэтому,  мне  думается, его жест  носит  далеко идущий смысл. Ницше  пришел
попросить у лошади прощения за Декарта. Его помешательство (то есть разлад с
человечеством) началось в ту самую минуту, когда он заплакал над лошадью.
     И это  тот  Ницше, которого  я люблю  так же, как люблю Терезу, па чьих
коленях покоится голова смертельно больного пса. Я вижу их рядом: оба сходят
с  дороги,  по которой  человечество,  "господин и хозяин  природы",  маршем
шествует вперед.

        3

     Каренин родил два рогалика и одну пчелу. Пораженный, он не спускал глаз
со своего  странного потомства. Рогалики вели себя смирно, но пчела шаталась
как пьяная, а потом взлетела и скрылась из виду.
     Это был сон, который снился Терезе. Пробудившись, она тотчас рассказала
его Томашу,  и они оба  старались найти  в нем какое-то утешение;  этот  сон
обратил  Каренинову  болезнь  в  беременность,  а  драму  рождения  в  нечто
одновременно смешное и нежное: в два рогалика и одну пчелу.
     Ее вновь охватила нелогичная надежда.  Она встала, оделась. И здесь,  в
деревне, ее день  начинался с того, что она  шла  в магазин  купить  молока,
хлеба,  рогаликов. Но когда  она  позвала  с собой Каренина,  он едва поднял
голову. Это впервые он отказался участвовать в обряде,  которого  прежде сам
безоговорочно добивался.
     Итак, Тереза  пошла одна.  "А где  ж Каренин?" -  спросила  продавщица,
заранее приготовившая для него  рогалик. На этот  раз  Тереза уносила  его в
своей кошелке сама. Еще  в дверях она  вытащила рогалик и показала Каренину.
Думала, он подойдет и возьмет его. Но Каренин лежал, не двигаясь.
     Томаш  заметил, как расстроена Тереза. Он взял рогалик  в  рот  и встал
против Каренина на четвереньки. Потом медленно начал приближаться к нему.
     Каренин смотрел  на  него, в его  глазах,  казалось,  сверкнул какой-то
проблеск интереса, но он не поднялся. Томаш  вплотную  приблизил лицо  к его
морде. Даже не двинув телом, Каренин взял  в насть конец рогалика, торчавший
изо рта Томаша. Томаш отпустил рогалик, чтобы оп весь достался псу.
     Затем,  все еще на четвереньках, он  попятился, изогнул  спину  и начал
ворчать, делая  вид,  что  собирается бороться за  рогалик.  И  пес  ответил
хозяину  ворчанием. Наконец!  Это было  именно то, чего они ждали!  Каренину
захотелось играть! Каренину еще хочется жить!
     Это ворчание  было  улыбкой Каренина,  и им хотелось, чтобы  эта улыбка
длилась как можно дольше. Поэтому Томаш снова подполз к нему на четвереньках
и схватил зубами кусок рогалика, который торчал из его пасти. Их головы были
теперь совсем  рядом,  Томаш  чувствовал запах  песьего дыхания, и  его лицо
щекотали  длинные шерстинки,  что росли  вокруг морды Каренина. Пес еще  раз
заворчал и дернул пасть. У  каждого в зубах осталось по  половинке рогалика.
Тут  Каренин  допустил  старую  тактическую  ошибку: он  бросил  свой  кусок
рогалика  и  попытался  цапнуть ту  часть,  что была во рту хозяина.  И  как
случалось  всегда, он  забыл,  что Томаш не собака и что у него  есть  руки.
Томаш, не выпуская рогалика изо рта, поднял с полу брошенную половинку.
     - Томаш, - крикнула Тереза, - не отбирай же у него весь рогалик!
     Томаш  бросил  обе половинки  на  пол перед  Карениным, который  быстро
проглотил одну,  а  вторую демонстративно  долго держал в  пасти, похваляясь
перед супругами своей победой.
     Они смотрели на него и снова говорили себе, что Каренин улыбается и что
покуда он улыбается, у него все  еще есть повод жить,  хотя он  и обречен на
смерть.
     Впрочем, па следующий день им показалось, что состояние его улучшилось.
Они  пообедали.  После  обеда у  них  оставался  часок свободного времени, и
обычно они с Карениным отправлялись гулять. Он знал это  и всегда беспокойно
носился вокруг  них. Но на этот  раз, когда Тереза  взяла  в  руку поводок и
ошейник, он лишь долго смотрел на них и не шевелился. Они стояли против него
и  стара