доням горячий ток. Один раз,  другой  коснулся  он  пальцами  двух
самых интимных отверстий ее тела, точно полоснул огненной кисточкой.
   - Как хорошо, что ты и писаешь и какаешь. Мне не нужна баба, которая ни
о чем таком и слыхом не слыхала.
   Конни не могла удержаться и прыснула, а он невозмутимо продолжал:
   - Да, ты всамделишная, хотя и немножко сучка. Вот чем ты  писаешь,  вот
чем какаешь; я трогаю и то и другое и очень тебя за это люблю.  Понимаешь,
почему люблю? У тебя  настоящая,  ладная  бабская  попа.  Такой  весь  мир
держится. Ей нечего стыдиться, вот так.
   Он крепче прижал  ладонь  к  ее  секретным  местечкам,  точно  дружески
приветствовал их.
   - Мне очень нравится, - сказал он. - Очень. Если бы я прожил всего пять
минут и все это время гладил тебя вот так, я бы считал, что  прожил  целую
жизнь! К черту весь этот индустриальный бред. Вот она - моя жизнь.
   Она повернулась, забралась к нему на колени, прижалась и шепнула:
   - Поцелуй меня!
   Она знала: их обоих не отпускает мысль, что они  скоро  расстанутся,  и
загрустила.
   Конни сидела у  него  на  коленях,  головой  прижавшись  к  его  груди,
свободно  раскинув  матово-блестящие  ноги;  танцующее   в   очаге   пламя
высвечивало то  ее  руку,  то  его  лицо.  Опустив  голову,  он  любовался
складками ее тела, неровно освещенного огнем, руном ее  мягких  каштановых
волос, темнеющих внизу живота. Он протянул к столу руку, взял  принесенный
ею букетик, с которого на нее посыпались капли дождя.
   - Цветам приходится терпеть любую погоду, - сказал он. - У них ведь нет
дома.
   - Даже хижины, - прошептала она.
   Уверенными  пальцами  он  воткнул  несколько  незабудок  в  треугольник
каштановых волос.
   - Ну вот, - сказал он. - Незабудки на месте.
   Она взглянула на мелкие голубоватые цветочки внизу живота.
   - Какая прелесть, - вырвалось у нее.
   - Как сама жизнь,  -  отозвался  он.  И  воткнул  рядом  розовый  бутон
смолевки. - А это я. Как Моисей в камышах. И ты теперь меня не забудешь.
   - Ты ведь не сердишься, что я уезжаю? - грустно проговорила она,  глядя
ему в лицо.
   Оно было непроницаемо, тяжелые брови  насуплены.  Ничего-то  в  нем  не
прочитаешь.
   - Охота пуще неволи, - сказал он.
   - Я не поеду, если ты не хочешь, - прижалась она к нему.
   Оба  замолчали,  он  протянул  руку  и  бросил  еще  полено  в   огонь.
Вспыхнувшее пламя озарило его хмурое, за семью печатями  лицо.  Она  ждала
его ответа, но он так и не раскрыл рта.
   - Знаешь, я думаю, что это начало разрыва с Клиффордом. Я  правда  хочу
ребенка. И это даст мне возможность, понимаешь... - она запнулась.
   - Навязать им некий обман, - закончил он.
   - Да, помимо всего прочего. А ты хочешь, чтобы они знали правду?
   - Мне все равно, что они будут думать.
   - А мне не все равно! Я не хочу, чтобы они меня мучили  своей  холодной
иронией. Это так ужасно.  Во  всяком  случае,  пока  я  буду  еще  жить  в
Рагби-холле. Когда я совсем уеду, пусть думают что хотят.
   Он опять замолчал.
   - Сэр Клиффорд ожидает, что ты вернешься к нему из Венеции?
   - Да, поэтому я должна вернуться, - сказала она.
   - А рожать ты будешь тоже в Рагби?
   Конни обняла его за шею.
   - Придется, если ты не увезешь меня оттуда, - сказала она.
   - Куда увезу?
   - Куда-нибудь. Куда хочешь. Только подальше от Рагби.
   - Когда?
   - Когда я вернусь.
   - Какой тогда смысл возвращаться? Зачем делать дважды одно и то  же?  -
сказал он.
   - Я должна вернуться. Я обещала. Дала слово.  Да  к  тому  же,  я  ведь
вернусь сюда, к тебе.
   - К егерю твоего мужа?
   - Это для меня не имеет значения.
   - Не имеет? - Он немного подумал. -  А  когда  же  ты  все-таки  решишь
совсем уйти? Когда точно?
   - Пока не знаю. Вот вернусь из Венеции. И вместе решим.
   - Что решим?
   - Я все скажу Клиффорду. Я должна ему сказать.
   - Скажешь?
   И опять он как набрал в рот воды. Конни крепко обняла его.
   - Не осложняй мне все дело, - попросила она.
   - Что не осложнять?
   - Мою поездку в Венецию и все дальнейшее.
   Легкая, чуть насмешливая улыбка скользнула по его лицу.
   - Я ничего не осложняю, - сказал  он.  -  Я  просто  хочу  понять,  что
действительно тобой движет. По-видимому, ты сама  не  понимаешь  себя.  Ты
хотела бы потянуть время, уехать и все еще раз обдумать на стороне.  Я  не
виню тебя. Думаю,  что  ты  поступаешь  мудро.  Возможно,  ты  предпочтешь
остаться хозяйкой Рагби. Нет, я не виню тебя. Мне нечего тебе  предложить.
У меня нет Рагби. Ты знаешь, что я могу тебе дать. Я думаю, ты права! И  я
вовсе не горю желанием навязать тебе свою жизнь. Не хочу быть  у  тебя  на
содержании. Есть ведь еще эта сторона.
   "Он мучает меня, - подумала Конни, - чтобы поквитаться".
   - Но ты ведь любишь меня? - спросила она.
   - А ты?
   - Ты же знаешь, что люблю. Это очевидно.
   - Что верно, то верно. Так когда ты хочешь соединиться со мной?
   - Я же сказала - вернусь, и  мы  все,  все  устроим.  Ну  что  ты  меня
терзаешь! Вот теперь мне надо успокоиться и привести в порядок мысли.
   - Прекрасно! Успокаивайся и приводи что там у тебя в порядок.
   Конни немножко обиделась.
   - Но ты веришь мне? - спросила она.
   - Безусловно!
   Ей послышалась в его голосе явная насмешка.
   - Тогда ответь мне, только честно, - твердо сказала она. - Ты считаешь,
что мне лучше не ездить в Венецию?
   - Я считаю, что тебе надо ехать в Венецию, - ответил он своим холодным,
чуть насмешливым тоном.
   - Ты знаешь, что я еду в тот четверг?
   - Знаю.
   Конни опять задумалась. Потом сказала:
   - Когда я вернусь, нам будут яснее наши отношения, верно?
   - Разумеется.
   И опять непонятное молчание.
   - Я советовался с юристом о разводе, - на этот раз начал он явно  через
силу.
   - Правда? И что он сказал? - встрепенулась Конни.
   - Он сказал, что надо было гораздо  раньше  возбудить  дело.  А  теперь
могут возникнуть трудности. Но поскольку я служил в армии, он думает,  что
я получу развод. Если только, конечно, узнав о начатых шагах, она опять не
свалится мне на голову.
   - А она должна об этом знать?
   - А как же. Ей пошлют официальное уведомление.
   - Какая тоска - все эти формальности! Меня то же ждет с Клиффордом.
   Опять молчание.
   - И конечно, - сказал он, - мне  придется  месяцев  шесть-восемь  вести
высоконравственную жизнь. Пока ты в Венеции, соблазн будет недели  две-три
отсутствовать.
   - А я для тебя соблазн? - сказала она, гладя его лицо. -  Я  так  рада,
что я для тебя соблазн. Давай больше не будем думать о  неприятном.  Когда
ты начинаешь думать, мне становится страшно: ты просто кладешь меня на обе
лопатки. Давай не будем ни о чем думать.  В  разлуке  у  нас  будет  много
времени для думания. В этом смысл моей поездки. Между прочим,  мне  знаешь
что пришло в голову - до отъезда провести с тобой еще одну ночь. У тебя  в
доме. Можно я приду к тебе в четверг вечером?
   - В тот день, когда за тобой приедет сестра?
   - Да. Она сказала, мы должны выехать часов в пять. Ну, мы и выедем. Она
переночует ту ночь в какой-нибудь гостинице, а я с тобой.
   - Тогда придется ей все сказать?
   - Конечно. Да я уже  почти  призналась  ей.  Мне  надо  все  хорошенько
обсудить с Хильдой. Она мне всегда во всем помогала. Она очень умная.
   - Значит, вы выедете из Рагби в Лондон часов в  пять.  Каким  путем  вы
поедете?
   - Через Ноттингем и Грэнтем.
   - Сестра где-нибудь высадит тебя, и ты пойдешь обратно?  Или  подъедешь
на чем-нибудь? Мне кажется, это большой риск.
   - Почему? Хильда и подвезет меня обратно. Мы остановимся в Мэнсфилде, и
вечером она привезет меня сюда. А утром заберет. Все очень просто.
   - А если кто из людей тебя увидит?
   - Я надену темные очки и вуалетку.
   Он опять немного подумал.
   - Ну что ж, - сказал он, - хочешь, как всегда, себя побаловать.
   - Но разве тебе от этого будет плохо?
   - Не будет, конечно, - сказал  он  нахмурившись.  -  Куй  железо,  пока
горячо, как говорится.
   - А знаешь, что я еще придумала? - вдруг выпалила она. -  Меня  осенило
сию минуту. Ты возведен в  рыцарское  достоинство.  И  теперь  ты  "Рыцарь
пламенеющего  пестика"  [название  пьесы  Флетчера,  драматурга  и  поэта,
младшего современника Шекспира].
   - Ха! Ну а ты? Леди пламенеющей ступки.
   - Вот здорово! - воскликнула она.
   - Выходит, Джон Томас теперь сэр Джон. Под стать своей леди Джейн.
   - Ура! Джон Томас посвящен в рыцари. Я вся в цветах, и сэра Джона  тоже
надо осыпать цветами!
   И Конни воткнула две розовые смолевки в облако золотистых  волос  внизу
его живота.
   - Вот! - сказала она. - Очаровательно. Просто очаровательно, сэр  Джон.
Будешь помнить свою леди Джейн.
   Затем украсила незабудками темные волосы над сосками и  поцеловала  его
соски.
   - Ишь, сделала из меня алтарь, - рассмеялся он, и цветы с его груди так
и посыпались.
   - Подожди, - сказал он и  пошел  открыть  дверь.  Флосси,  лежавшая  на
пороге, поднялась и посмотрела на него.
   - Лежи, лежи, это я! - сказал он.
   Дождь перестал. Всюду был  разлит  влажный,  тяжелый,  полный  весенних
ароматов покой. Заметно вечерело.
   Он вышел и двинулся в сторону, противоположную  верховой  тропе.  Конни
провожала взглядом его тонкую белую фигуру, и он показался  ей  призраком,
привидением, уходящим от нее, готовым раствориться в воздухе.
   Вот его фигуру поглотил лес, и сердце у нее екнуло. Она стояла в  двери
сторожки, завернувшись  в  одеяло,  вглядываясь  во  влажную,  неподвижную
тишину.
   А  он  уже  возвращался  легкой  пружинистой  походкой.   Она   немного
побаивалась его, он представлялся ей неким мифическим  существом.  Подойдя
ближе, он взглянул ей прямо в глаза,  но  она  еще  не  умела  читать  его
взгляд.
   Чего  только  он  не  набрал  в   лесу:   водосбор,   смолевки,   пучок
свежескошенной травы, еще  нераспустившуюся  жимолость,  дубовую  ветку  в
нежных листочках. Веткой он убрал ей грудь,  в  волосы  воткнул  несколько
колокольчиков, в пупок розовую смолевку, а темный треугольник под  животом
украсил незабудками и ясменником.
   - Царица во всей своей славе! - рассмеялся он. - Леди  Джейн  празднует
свадьбу с Джоном Томасом.
   И принялся украшать себя. Обвил  вьюнком  свою  мышцу,  сунул  в  пупок
колокольчик гиацинта. Конни,  затаив  дыхание,  следила  за  его  странной
игрой. Но потом и сама включилась в нее, воткнула ему в  усы  смолевку,  и
она смешно закачалась под носом.
   - Джон Томас женится  на  леди  Джейн,  -  сказал  он.  -  А  Оливер  с
Констанцией пусть делают что хотят. Может, все-таки...
   Он сделал торжественный жест и вдруг чихнул, стряхнув цветы из-под носа
и из пупка. И снова чихнул.
   - Может, что? - спросила Конни.
   - Что? - он удивленно взглянул на нее.
   - Может - что? Ну, говори же, что? Что ты хотел сказать?
   - А что я хотел сказать?
   Он начисто забыл конец оборванной фразы. И это осталось для Конни одним
из самых больших разочарований в жизни.
   Над деревьями вспыхнул последний солнечный луч.
   - Солнце! - сказал он. - Помнишь, когда ты пришла? Время, ваша милость,
время! Что без крыльев, а летит - не догонишь? Неуловимое время!
   Он потянулся за своей рубашкой.
   - Скажи до свидания Джону Томасу.
   Он в крепких путах  вьюнков.  Сейчас  его  вряд  ли  назовешь:  "Рыцарь
пламенеющего пестика".
   И он стал натягивать через голову фланелевую рубашку.
   - Самый опасный миг для мужчины, - сказал он, высунув из ворота голову,
- когда он натягивает рубашку. Это все равно, что лезть головой  в  мешок.
Вот почему я люблю американские рубашки. Их надеваешь как пиджак.
   Конни все стояла и смотрела на него. Затем он натянул короткие кальсоны
и застегнул на животе.
   - Поглядите на Джейн! - воскликнул он. - Осыпана цветами! А  кто  будет
осыпать ее цветами через год? Я или кто другой? "Прощай, мой  колокольчик,
и помни обо мне!" Терпеть не могу эту песню. Напоминает мне начало войны.
   Он сел и стал натягивать носки. Конни все еще не  двигалась  места.  Он
положил ладонь ей на бедро.
   - Милая маленькая леди Джейн! -  сказал  он.  -  Может,  в  Венеции  ты
встретишь мужчину, который украсит  тебя  жасмином  и  гранатовым  цветом!
Бедная маленькая леди Джейн.
   - Не говори глупости, - сказала Конни. - Ты говоришь это, чтобы сделать
мне больно.
   Он опустил голову. Потом сказал на своем диалекте:
   - Может, и так... Ну да ладно. Сказано и забыто. А ты давай одевайся  и
ступай в свои хоромы, богатые да  просторные.  Вышел  срок  сэру  Джону  и
маленькой Джейн. Надевайте свой пеньюар, леди Чаттерли! А то ведь поди без
пеньюара-то в одних цветочках не сразу и признают. Вот я сейчас  возьму  и
раздену тебя, бесхвостая трясогузка.
   Он вынул колокольчики из влажных еще волос, поцеловал их, убрал ветки с
грудей и поцеловал груди. Незабудок, однако, не тронул.
   - Пусть они тут и останутся. Вот ты и опять голая, ласонька  моя,  леди
Джейн. А теперь одевайся, тебе пора поспешать отсюда. Не то леди  Чаттерли
опоздает к ужину. И будет ей, моей голубушке, хорошая взбучка.
   Конни всегда терялась, когда он переходил на свой  диалект.  Она  молча
оделась и заспешила домой, чувствуя, что провинилась.
   Он  пошел  проводить  ее  до  верховой  тропы.  По  дороге  заглянул  к
фазанятам: вид у них был довольный, точно никакой грозы не было.  Свернули
на тропу и нос  к  носу  столкнулись  с  побледневшей,  испуганной  миссис
Болтон.
   - О, ваша  милость,  -  запричитала  она,  -  мы  думали,  с  вами  что
приключилось.
   - Что со мной могло приключиться?
   Миссис Болтон посмотрела в лицо мужчины и не узнала его, такой  любовью
оно светилось. Глаза чуть насмешливо улыбались, впрочем, он всегда смеялся
в неловкую минуту, но была в них и явная приветливость.
   - Добрый вечер,  миссис  Болтон!  Я  больше  не  нужен  вашей  милости?
Позвольте мне откланяться. До свидания, ваша милость. До свидания,  миссис
Болтон!
   Егерь козырнул и пошел обратно.



16

   Дома Конни ожидала пытка перекрестного допроса.
   Клиффорд выехал из дому часов в пять, вернулся перед самой  грозой.  Ее
милости дома не было. И никто не знал,  куда  она  делась.  Миссис  Болтон
предположила, что она вышла прогуляться в  лес.  В  лес?  В  такую  грозу?
Клиффорд взвинтил себя почти  до  нервического  припадка.  Вздрагивал  при
каждой вспышке молнии и белел как полотно от  каждого  раската  грома.  Он
глядел в окно на потоки проливного дождя  с  таким  ужасом,  будто  пришел
конец света. Нервы у него расходились все сильнее.
   Миссис Болтон пыталась успокоить его.
   - Ее милость укрылась в сторожке. Не  беспокойтесь,  с  ней  ничего  не
случилось.
   - Я не хочу, чтобы она гуляла по лесу в такую грозу. Я вообще не  хочу,
чтобы она одна уходила в лес! Ее нет уже  больше  двух  часов.  Когда  она
вышла из дома?
   - За несколько минут до вашего возвращения.
   - Но я не встретил ее в парке. Один Бог знает, где она теперь и  что  с
ней случилось.
   - Да ничего с ней не  случилось.  Вот  увидите,  гроза  пройдет  и  она
явится. Не может же она идти домой по такому дождю.
   Но гроза унялась, а ее  милость  не  появилась.  Время  шло,  вспыхнули
последние лучи, а, ее все не было. Наконец солнце село,  сгустились  тени,
ударил первый гонг, зовущий к обеду.
   - Это невыносимо, - бушевал Клиффорд. - Надо послать Филда с Беттсом на
поиски.
   - Не делайте этого! - воскликнула миссис Болтон. - Они еще подумают про
самоубийство. Пойдут всякие разговоры... Я лучше сама пойду посмотрю, не в
сторожке ли она. Я уверена, что найду ее.
   После недолгих уговоров Клиффорд отпустил ее.
   Так вот Конни и встретилась с миссис  Болтон,  бледной,  спотыкающейся,
одиноко бредущей по лесу.
   - Не сердитесь, что я пошла искать вас, ваша милость. Сэр  Клиффорд  на
грани истерики. Он уверил себя, что вас либо поразила молния,  либо  убило
рухнувшее дерево. И решил послать Филда с Беттсом на поиски вашего тела. Я
и подумала, лучше уж мне пойти.  А  то  какой  бы  поднялся  переполох,  -
говорила, волнуясь, миссис Болтон. Она видела и в лице Конни тот же  свет,
ту же отрешенность, которые рождает  только  любовь.  И  чувствовала,  что
Конни недовольна ею, даже раздражена.
   - Хорошо, - сказала Конни, не прибавив больше ни слова.
   Две женщины молча шли  по  умытому  грозой  лесу,  слушая,  как  падают
тяжелые капли, взрываясь хлопушками. Когда вошли в  парк,  Конни  ускорила
шаг, и миссис Болтон, пыхтя, поплелась сзади - она стала заметно тучнеть.
   - Как глупо со стороны Клиффорда поднимать такой шум, - наконец сказала
она в сердцах скорее самой себе, чем миссис Болтон.
   - Вы же знаете, ваша милость, что такое мужчины.  Они  любят  взвинтить
себя. Но как только он увидит вас  в  целости-сохранности,  он  тут  же  и
успокоится.
   Конни очень досадовала, что миссис Болтон разгадала ее тайну. В этом не
было никакого сомнения.
   - Нет, это возмутительно! - Она неожиданно остановилась. -  Послать  за
мной шпионить! - Конни глядела на миссис Болтон пылающими глазами.
   - О, ваша милость! Не говорите так. Он действительно послал бы Филда  с
Беттсом, и они сразу пошли бы в сторожку. А я даже и не знаю  толком,  где
она находится.
   Лицо Конни стало пунцовым - она поняла намек миссис Болтон. Но в  таком
состоянии не могла лгать. Не могла притвориться, что между  ней  и  егерем
ничего нет. Она поглядела на стоящую перед ней женщину -  голова  опущена,
лукавства в глазах не видно. Но, конечно, оно там  есть.  Ладно,  в  таких
делах женщина женщине чаще всего союзник.
   - Так тому и быть, - сказала она.  -  В  конце  концов  меня  это  мало
волнует.
   - Полноте, ваша милость! Ничего страшного не случилось.  Вы  спрятались
от грозы в хижине. Вот и все.
   Вошли в дом. Конни  сразу  устремилась  в  комнату  Клиффорда,  клокоча
яростью;  ее  бесило  все  -  Клиффорд,  его  выпученные  глаза,  бледное,
дергающееся лицо.
   - Я должна сказать, у тебя нет причин посылать слуг на  мои  поиски,  -
выговаривала она ему резко.
   - Боже правый! - возопил он - Где ты была, женщина! Тебя не  было  дома
несколько часов, несколько! Гулять в  такую  грозу!  Какого  дьявола  тебя
понесло в этот чертов лес? Что это тебе взбрело в голову? Гроза уже  давно
прошла, давно. Ты знаешь, сколько сейчас времени? Да от этого можно  сойти
с ума. Где ты была? Что ты, черт возьми, все это время делала?
   - И не подумаю ничего объяснять, - сказала она и, сняв шляпку, тряхнула
волосами.
   Он глядел на нее выкатившимися глазами, белки глаз налились  желтизной.
Ему были вредны приступы такого гнева, миссис Болтон потом мучилась с  ним
несколько дней. И Конни вдруг устыдилась.
   - Ну что это ты, в самом деле, - сказала она мягче, - можно подумать, я
была Бог весть где. Я просто сидела в сторожке, разожгла  в  очаге  огонь;
лил дождь, а я была счастлива.
   Она лгала легко. Зачем еще больше гневить его, какой смысл? Он поглядел
на нее с подозрением.
   - Посмотри на свои волосы! - все еще кипятился он. - Посмотри на себя!
   - Да, - сказала она. - Я бегала нагая под дождем.
   Клиффорд лишился дара речи от изумления.
   - Ты сошла с ума, - наконец вымолвил он.
   - А что такого! Разве плохо принять в лесу дождевой душ?
   - Чем же ты вытиралась?
   - Старым полотенцем. Нашла в сторожке. Волосы посушила над огнем.
   Он все продолжал ошалело глядеть на нее.
   - А если бы кто вошел?
   - Кто мог бы войти?
   - Да кто угодно. Хотя бы и Меллорс. Он, случайно, не заглянул туда?  По
вечерам он бывает в сторожке.
   - Заглянул. Только позже, когда гроза кончилась. Дал фазанятам корму.
   Она говорила с поразительной непринужденностью. Миссис  Болтон  слушала
ее в соседней комнате и  восхищалась.  Подумать  только,  как  естественно
может держать себя женщина в такой ситуации.
   - А если бы он увидел, как ты носишься голая под дождем, точно  сбежала
из сумасшедшего дома? Что бы тогда было?
   - Он до см