й, усы его
щекотали мне ноги, а телом он прижимался к изгибу моих колен). Он
просыпался со странной пунктуальностью ровно в двадцать минут девятого
утра. Я пробовал было найти какое-либо подходящее объяснение, и при этом
нельзя сбрасывать со сч„тов ситуацию с "обратной связью", когда именно я
делал первое бессознательное движение, побуждая его к действию. Но как бы
то ни было, время его пробуждения, как тогда, так и до конца его жизни,
будь то лето или зима, всегда оставалось в двадцать минут девятого.
Проснувшись, он подползал к подушке и начинал ласкать мне лицо и шею,
попискивая от удовольствия и любви. Если я не поднимался достаточно скоро,
то он принимал меры, чтобы вытянуть меня из постели. Делал он это
по-деловому, несколько нетерпеливо, с видом нянечки, ухаживающей за
капризным реб„нком. Он в„л эту игру по определ„нным, самому себе
установленным правилам, но никогда не применял, к примеру, зубов для того,
чтобы даже ущипнуть. И при таких оговорках трудно даже вообразить себе,
как мог бы изощряться человеческий мозг в таком же теле, чтобы превзойти
его в изобретательности. Он начинал с того, что забирался под одеяло и
двигался взад и впер„д по кровати, выгибая спину как гусеница до тех пор,
пока ему не удавалось высвободить края одеяла из-под матраса. Добившись
своего, он продолжал делать то же самое с удвоенной энергией в ногах
постели, где простыни и одеяло держались крепче. Когда вс„ было распущено
так, как ему того хотелось, он сплывал с кровати на пол, - за исключением
бега по сухой земле, единственное подходящее слово для определения
передвижения выдры- это "плыть", они, так сказать, плывут в направлении
своей цели, - хватался за край одеяла зубами и резкими рывками стягивал
его на пол. В конце концов, так как я не ношу пижамы, я оказывался
совершенно голым на простыне, судорожно вцепившись в подушку. Но и е„
ждала та же участь, и вот здесь-то проявлялась вся необычайная сила,
скрытая в его маленьком теле. Он забирался под не„ и проделывал несколько
мощных рывков изогнутой спиной, при этом голова и даже плечи у меня
приподымались над постелью. В какой-то миг во время этой процедуры он
неизменно стремился выдернуть подушку, пока я был в подвешенном состоянии.
Вс„ это было очень похоже на действия шутника, который выдергивает стул
из-под того, кто собирается садиться. Оказавшись в таком неудобном
положении, лиш„нный покрывала и достоинства, я оказывался вынужденным
встать и одеться, а Мидж при этом наблюдал за мной с таким выражением, как
бы выговаривая про себя: "Ты знаешь, всего этого делать ведь и не нужно
было". В отличие от собак выдры обычно добиваются своего, и они
сосуществуют с людьми, а не живут при них.
   Следующая его цель- это ловушка на угрей в ручье. Затем, после
завтрака, прогулка по периметру водной стихии, это на три четверти круг,
образуемый ручь„м и морем. Он летел как стрела под водой за форелью в тех
местах, где ручей глубокий и медленно теч„т между деревьев, переворачивал
камни в поисках угрей на широких отмелях с блестящей на солнце слюдой
чешуи, скатывался вниз на высоких осыпающихся песчаных склонах, где
гнездятся ласточки, нырял в волны на песчаном пляже и ловил
камбалу-лиманду. Затем, с трудом отвлеч„нный при помощи всяческих
ухищрений от второго захода, он возвращался домой и, попискивая в экстазе,
зарывался в свои полотенца.
   Такая прелюдия к началу дня, когда у Миджа был полный желудок, а у
меня- пустой, по мере того, как у него появились любимые места ловли,
которые он каждое утро проч„сывал вс„ дольше и дольше, как бы разыскивая
утерянное, стала затягиваться, и полмесяца спустя я не без опаски стал
возвращаться домой один сразу же после того, как он насыщался. Вначале он
возвращался через час-другой, обсушившись, забирался под чехол на диване и
торчал там как круглый дышащий бугор посреди сиденья. Но со временем он
стал задерживаться на ручье вс„ дольше и дольше, и я начинал беспокоиться
только тогда, когда он пропадал на целых полдня.
   В тот год в Камусфеарне было много скота, так как владелец усадьбы
решил поэкспериментировать и стал разводить скот по образцу ранчо
Грейт-Глен.
   Большинство животных было черными и так же, как весной в Монрейте, Мидж
как бы обнаружил в них сходство со знакомыми ему водяными буйволами в
болотах Тигра и начинал плясать вокруг них, возбужд„нно повизгивая, до тех
пор, пока те не уходили прочь. В таком количестве они представляли для
него слишком грозное зрелище, и через неделю-другую он изобрел себе
средство изводить животных и стал при этом непревзойд„нным мастером. С
чрезвычайными предосторожностями он подбирался ползком на брюхе сзади к
огромному телку-однолетку, чей ч„рный с кисточкой хвост заманчиво висел в
пределах его досягаемости, затем, как будто бы сильно и нетерпеливо д„ргая
за вер„вку колокола, он хватал зубами кисточку, изо всей силы дергал за
не„ и тут же отскакивал назад, чтобы не быть сбитым копытами. Вначале я
следил за этим занятием с большой тревогой, ибо из-за строения черепа
относительно л„гкий удар по носу может оказаться смертельным для выдры. Но
Мидж рассчитывал расстояние до дюйма, и ни одно копыто даже не зацепило
его. В результате его бесовского чувства юмора скот стал держаться
подальше от дома, что было очень кстати, так как тем самым уменьшало
количество навоза возле него.
   В те летние месяцы в Камусфеарне мне нужно было писать книгу, и я
частенько лежал на солнышке у водопада, время от времени вдруг из ниоткуда
появлялся Мидж, выбирался на берег из воды и приветствовал меня так, как
будто бы мы не виделись несколько недель.
   У выдр есть святой покровитель, св.Катберт, он же покровитель гаги
обыкновенной.
   Он, очевидно, был человеком весьма щепетильным при проявлении своих
милостей, к тому же есть свидетель его общения с ними.
   "Он большей частью скитался и проповедовал в наших местах, где стоят
удал„нные отовсюду избушки, расположенные на крутых горных склонах, куда
другие и не отваживались ходить, где жили люди, чь„ невежество и беднота
не привечали уч„ных. Частенько в течение целой недели, иногда двух, тр„х
или даже месяца он не возвращался домой, а жил в горах и приобщал простой
народ к святым деяниям, действуя как словом, так и собственным примером..."
   (Более того, он сам легко уверовал в свои проповеди и остался жить в
аббатстве Колдингхэма на ут„се у моря).
   "У него был обычай по ночам, когда остальные отдыхали, выходить на
улицу и молиться, а после долгих бдений до глубокой ночи он возвращался
домой, когда подходило время обычной молитвы. Однажды вечером один из
монахов этого же монастыря увидел, как тот молча вышел вон, и украдкой
последовал за ним, чтобы посмотреть, куда тот ид„т и что будет делать.
Итак, он вышел из монастыря с соглядатаем по пятам, спустился к морю, над
которым был выстроен монастырь, вош„л в воду по горло и плечи, и там
совершал сво„ бдение в темноте читая молитвы в унисон шуму моря. Когда
забрезжил рассвет, он вышел на берег и, став на колени, снова стал
молиться. И пока он молился, прямо из глубин морских вышли два
четвероногих зверя, которых в простонародье называют выдрами. Они
распластались перед ним на песке и стали согревать ему ноги своим
дыханьем, пытаясь обтереть его своим мехом. И когда они свершили это
доброе дело и получили его благословение, они снова скрылись в своих
родных водах. Сам он вернулся домой и пропел положенные гимны вместе со
своими братьями в назначенный час. А монаха, который следил за ним со
скал, вдруг охватил такой страх, что тот еле-еле, спотыкаясь, добрался
домой, рано утром приш„л к нему, упал ему в ноги и со слезами стал просить
прощенья за свою глупую выходку, ничуть не сомневаясь в том, что его
поведение ночью обнаружено и всем известно.
   "Катберт же ему ответил: "Что тебя мучит, брат мой? Что ты такого
сделал? Ты выходил затем, чтобы выяснить правду о моих ночных похождениях?
Я прощаю тебе с одним условием: обещай никому не говорить о том, что
видел, до моей смерти." И получив обещание, он благословил того монаха и
отпустил ему как грех за беспокойство, причин„нное его неразумным
поступком. И монах молчал о том самоотверженном поступке, свидетелем
которого стал, до самой смерти Катберта, и только тогда взял на себя труд
рассказать обо вс„м этом."
   Теперь мне совершенно ясно, что, какими бы другими достоинствами не
обладал св.Катберт, он заслужил канонизации хотя бы только за сво„
долготерпение. Мне известно вс„ о том, как выдры обсушивают людей. Меня
лично обсушивали столько раз, что даже всех и не упомнить. Как и вс„
остальное с выдрами, это происходит, так сказать, шиворот-навыворот. Когда
играешь в мяч со щенком, то ты бросаешь мяч, а щенок приносит его обратно,
и тогда ты снова его кидаешь. Вс„ это относительно не утомительно и в
порядке вещей. Но если играть в мяч с выдрой, то с самого начала вс„ ид„т
кувырком: именно выдра бросает мяч, и на довольно значительное расстояние,
а человек должен его подносить. С тем человеком, который вначале не
подготовлен к такому ходу событий, выдра обходится довольно терпеливо, но
постоянный и упрямый отказ вызывает отместку. Точно такое же ненормальное
положение складывается, когда выдры вас обсушивают. Выдра ураганом
выскакивает из моря, реки или ванны, смотря по обстоятельствам, в е„ меху
при этом находится с полгаллона воды, и с невероятным воодушевлением и
усердием она начинает вас обсушивать. Все закоулочки вашего тела, по
мнению добросовестной выдры, требуют тщательнейшего внимания. В качестве
основного полотенца выдра пользуется спиной, она ложится на не„ и начинает
энергично, как угорь, корячиться. За удивительно короткое время выдра
становится совершенно сухой, за исключением кончика хвоста, а человек при
этом промокает насквозь без всяких исключений. И бесполезно ходить
переодеваться, через несколько минут выдра снова вылетает из воды,
преисполненная желанием обсушивать людей.
   Я почти не сомневаюсь в том, что же в действительности видел тот добрый
монах из колдингхэмского монастыря. Св.Катберт молился у кромки воды, а не
как виделось монаху (следует помнить, что дело было ночью и видно было
плохо), по горло в воде. И именно по состоянию одежды святого, после его
обсушивания выдрами, этот наблюдатель приш„л к выводу о его приверженности
к подводным молениям. И так же очевидно, что именно отпущение грехов, а не
простое благословение, дрожащий и измазанный святой совершал со своими
мучителями. И в свете моего толкования заклинание св. Катберта об обете
молчания очень четко истолковывается, ведь он не мог знать о заблуждении
того монаха, и даже святому не очень-то приятно, если над ним будут
смеяться в таком бедственном положении.
   Хоть у выдр, несомненно, есть особое призвание обсушивать людей, они с
удовольствием обсушивают и другие вещи, в частности постели, забираясь
между простынями от подушки до самых ног постели. Высушенной таким образом
постелью нельзя пользоваться целую неделю, а обсушенный выдрой диван
пригоден только в летний зной. Я понимаю, почему св. Катберту приходилось
прибегать к помощи гаг и их т„плому пуху: неcчастному постоянно угрожало
профессиональное заболевание воспалением л„гких.
   Эта особенность житья с выдрой по существу даже не приходила мне в
голову до тех пор, пока я не прив„з Миджа в Камусфеарну. В Лондоне можно
выпустить воду из ванны, и с помощью большого полотенца вполне обезопасить
выдру перед тем, как она добер„тся до гостиной; а в Монтрейте озеро
находилось далеко от дома и, вернувшись от него, он уже был сухой. А в
Камусфеарне, где до моря рукой подать с одной стороны, а до ручья - с
другой, мне не удалось найти другого удовлетворительного решения, кроме
как закрывать дверь в спальню и поворачиваться, так сказать, спиной к
мокрым диванам и креслам.
   Рукопись, над которой я работал тем летом, была вся смазана и закапана
как слезами. Как я уже говорил, я иногда лежал на траве у ручья и загорал,
а Мидж, постоянно рыская по ручью от водопада до моря и обратно, то и дело
возвращался к тому месту, где я лежал. С восторженным визгом и писком он
проносился по отмели и взлетал по крутому склону берега, чтобы тут же
обрушить весь свой запас воды без разбору на меня и мою рукопись, иногда
усугубляя свои зверские деяния оскорблением пут„м конфискации моей ручки.
   Свои захватывающие дух способности к плаванью Мидж по-настоящему
раскрыл в море.
   До появления в Шотландии он никогда не бывал на большой глубине, так
как оз„ра и лагуны в его родных болотах редко бывают глубже сажени-другой.
Он плавал рядом со мной, пока я гр„б на ялике, и в чистой как стекло воде
залива Камусфеарны, где белый песок из ракушечника перемежается с морскими
зарослями и выступами скал, я наблюдал, как он ныряет вс„ глубже и глубже
сажень за саженью, чтобы исследовать на дне причудливые морские леса с
цветущими полянами, усыпанными раковинами, и изобилующими таинственными
сумрачными пещерами. Он мог, как все выдры и котики, ходить по дну, не
всплывая. Выдра обычно плавает под водой и не ныряет с легкими, полными
воздуха, потребляя кислород, - надо полагать, из-за отсутствия знания, -
благодаря особому устройству венозной системы крови. Самое большое, как я
зас„к, Мидж находился под водой в течение почти шести минут, но у меня
сложилось впечатление, что он никоим образом при этом не перенапрягся и в
чрезвычайных обстоятельствах мог бы значительно перекрыть это время.
Однако, как правило, когда он не был чем-то увлеч„н, он поминутно
выныривал на поверхность, появляясь там всего лишь на секунду, выскакивая
и снова ныряя впер„д, совсем как дельфин. Плавая на поверхности, что он
обычно делал, если хотел уследить за каким-либо плавающим объектом, он не
обладал ни скоростью, ни грациозностью. Он был похож на барахтающуюся
собаку, что резко контрастировало со стремительной элегантностью
подводного плаванья. Он часами плавал рядом с лодкой, появляясь то с
одной, то с другой стороны, иногда шаловливо хватался за весло обеими
лапами и тянул его к себе, время от времени прыгал в лодку, вспоминая
вдруг о сво„м призвании обсушивать людей.
   Только на время рыбалки мне приходилось запирать Миджа в доме, ибо ему
нужно было обязательно вс„ исследовать собственным ртом, и как в кошмарном
сне я представлял его себе с крючком на скумбрию в щеке. Вначале я рыбачил
редко, так как мне не очень нравилась серебристая сайда, которую только и
можно было поймать в начале лета в шхерах вокруг Камусфеарны. А к середине
июня появляются уже все признаки лета: заливистый перезвон птиц, кишащих
на островах и обосновавшихся там на много недель, а в цветах и травах
копошатся пушистые птенцы. И только в июле с появлением скумбрии оживает и
море, ибо вслед за ней устремляются более крупные рыбы, охотящиеся на не„,
а скумбрия в свою очередь выгоняет на поверхность рыб поменьше, которыми
она кормится, мелкую, блестящую, кишащую мелюзгу разных видов, включая
своих собственных. Когда на чистой поверхности моря вдалеке появляются
визгливые стаи чаек, которые бросаются вниз и нападают, то с лету, то
пробегая по поверхности, опускаясь с раскрытыми крыльями, чтобы что-то
схватить и проглотить, то можно догадаться, что где-то под ними находится
большой косяк скумбрии, который вытесняет на поверхность к поджидающим их
чайкам мелкую рыб„шку, в панике удирающую возможно от своих собственных
родителей. Иногда на поверхности местами бывают любопытные стайки мелюзги,
а на закате солнца, когда море действительно гладкое как стекло, -
довольно неудачное сравнение, ибо оно редко бывает таким, - я видел, за
много миль от берега небольшие пляшущие фонтанчики голубой и серебряной
скумбрии, величиной не больше пальца, и не находил никакого хищника под
ней.
   Когда появлялась скумбрия, я рыбачил по нескольку минут прохладными
вечерами, так как Мидж, хоть и не поймал сам ни одной, пылал к ней
ненасытной страстью, как это было до него с Джонни. И мне она тоже
нравилась ещ„ по детским впечатлениям. Когда я был ещ„ реб„нком в
Галлоуэе, мы ловили скумбрию, спуская с рыбацкой лодки один-единственный
крючок с яркой металлической блесной или кусочком мяса с чешу„й с бока
скумбрии (как хорошо я помню свой ужас, когда впервые увидел эту операцию,
проделанную над живой рыбой: сл„зы, утешения среди голубых волн, морской
пены и хлопков холщового паруса). Мы ловили рыбу по одной и каждый раз
обновляли наживку, и если вылавливали двадцать или тридцать рыб, то
обсуждали это потом неделями. Кажется, только перед самой войной на
Западном нагорье широко распространился обычай ловить рыбу на убийственный
перем„т, а в Камусфеарне, где нет других путей сбывать избыток рыбы, кроме
как выбрасывать, время рыбалки сокращается до нескольких минут. Перем„т
состоит из тр„хметрового шнура, на котором прикреплено до двадцати двух
мушек, сделанных из выкрашенных перьев курицы с грузилом весом в два
фунта. Лодка стоит на месте, где глубина от шести до двадцати саженей, и
перем„т с леской отпускают до тех пор, пока грузило не ложится на дно. К
этому времени, как это чаще всего бывает в заливе Камусфеарны, на крючках
уже болтается полдюжины скумбрий. Если же этого не случилось, то надо
просто подтянуть перем„т на пару саженей вверх и снова опустить его. Эту
операцию надо повторять до тех пор, пока либо лодку не отнес„т течением на
отмель, либо косяк рыбы не пройд„т под ней. Иногда скумбрия ходит в мелкой
чистой воде, где видно на несколько саженей вниз вплоть до бледного песка,
т„мных водорослей и шарахающихся косяков аквамариновой рыбы, которая
бросается на яркие перья. Довольно часто сразу же клю„т на все до единой
мушки, и тогда леска сразу же становится тяж„лой, как свинец, она вся
дергается и бь„тся, а в следующий миг вдруг становится л„гкой, как леска
на плаву, когда скумбрия подымается вверх, вынося с собой и грузило.
Управляться с таким перем„том- большое искусство, так как двадцать два
больших крючка, беспорядочно болтающихся у борта небольшой лодки,
цепляются не только за рыбу. Во времена охоты на акул на острове Соэй я не
раз видел, как эти крючки глубоко впиваются в руки и ноги рыбаков.
Вытащить их можно только одним способом, довольно болезненным при этом:
крючок надо протолкнуть насквозь, а не тянуть за него, затем откусить
заусенец кусачками и вынуть крючок обратно.
   На мушки перем„та не всегда клю„т только скумбрия, попадаются
всевозможные редкости вроде морского паука, который настолько вооруж„н
шипами и колючками, что поймать его кому- либо кроме как человеку,
представляется почти невозможным.
   И вс„ же мне приходилось наблюдать с таким ощущением, какое бывает при
виде змеи, заглатывающей быка целиком, как баклан проглотил большого
морского петуха с хвоста, так сказать, против шерсти. Этот чрезвычайный и
несомненно весьма болезненный подвиг занял у баклана несколько более
получаса гротескных конвульсий, и когда фокус, наконец, закончился, птица
совершенно изменила свою форму. Из изящного, элегантного существа с шеей
похожей на ручку эбеновой трости, она превратилась в аморфную кучу без
всякой шеи. Зоб у не„ настолько растянулся, что голова откинулась далеко
на спину, она была неспособна подняться или даже плыть без риска стать
посмешищем.
   Мидж и сам ловил по нескольку рыб во время своих повседневных вылазок,
и с каждой неделей по мере того, как у него возрастало мастерство и
скорость, их величина и разнообразие увеличивались. В ручье он научился
прощупывать угрей под камнями, вытянув впер„д одну лапу и отвернув в
сторону голову, и я, в свою очередь, научился переворачивать для него
камни побольше, а спустя некоторое время он стал останавливаться перед
таким булыжником, который ему был не по силам и начинал скулить, чтобы я
подош„л и перевернул его. Нередко бывало так, что когда я проделывал это,
из-под него выскакивал угорь и устремлялся вглубь, а он как коричневая
торпеда выстреливал вслед за ним в толще воды. У кромки прибоя он
изыскивал глубоко за