натянутой вер„вке, оставался долгий путь в Друимфиаклах по
ближнему берегу ручья, более двух миль по крутым склонам и раскисшему
торфяному болоту. Поскольку шквалы появляются с юго-востока и дуют как в
трубу с сатанинской свирепостью между Гебридскими островами, то по дороге
вверх ветер дует в спину, а при возвращении - в лицо. Бывали вечера, когда
я шел домой из Друимфиаклаха без фонаря в кромешной тьме, и приходилось
становиться на четвереньки, чтобы меня не смело как лист.
   Есть, конечно, у этой картины и другая сторона: яркий огонь поленьев,
пламя которого отражается на деревянной обшивке стен, тепло и уют
кухни-столовой при постоянном успокаивающем шипенье калильной лампы на
фоне гула моря за стеной, и в былые дни с Джонни, обычно спящем на коврике
перед камином. Но Джонни больше нет, и довольно часто в этой картине, так
сказать, отсутствовали и другие краски. Тогда серенькие деньки были
короткими, запас керосина иссякал, свечей было не достать в округе миль на
сто окрест, и не хватало места, где хранить сухие дрова, чтобы топить дом.
И до тех пор, пока я не установил газовую плиту, готовил только на
примусе, для которого был нужен и метиловый спирт и керосин. А когда в
доме не было ни того, ни другого, приходилось тратить по часу, чтобы
вскипятить чайник над костром из сырых дров. Бывали дни, когда я впадал в
апатию, когда готов был забраться обратно в постель, лишь бы уйти от
реальных трудностей бытия. Когда прибывают припасы, их надо стащить под
гору из Друимфиаклаха на собственном горбу, а дождь со снегом в это время
хлещут по лицу и слепят глаза. И сверх того я помню в прошлом холодную,
негостеприимную будничность мокрой одежды, рядами висящей над едва тлеющим
огоньком, при этом надежды на то, что она высохнет, столько же, сколько на
то, что высохнет само море.
   Иногда ид„т снег, но в самой Камусфеарне его редко бывает много, так
как дом стоит на отметке не более полутора метров над уровнем моря. Но
однажды снегу выпало много, он был глубоким вокруг дома и порывами налетал
со стороны моря в то утро, когда мне надо было уезжать на юг. Я вышел из
дома на заре, чтобы успеть на почтовый "Лэндровер" в Друимфиаклахе, темень
лишь слегка рассеивалась белыми пластами, которые доходили до самых волн.
Мне особенно запомнилось то утро, так как пришлось выполнить самый
кошмарный подъем в Друимфиаклах. Погода была настолько морозной, что в
ручье было мало воды, так как он зам„рз выше по течению на заснеженной
горе, и я подумал было, что с помощью каната сумею преодолеть его в
высоких рыбацких сапогах. Когда же я дош„л до него, то понял свою ошибку,
у меня на плечах было почти полцентнера груза, и я предпоч„л попробовать
перебраться здесь, а не идти кружным пут„м по болоту. В первые же два ярда
я набрал полные сапоги воды, но дом уже был заперт, а времени оставалось
мало, и я пош„л впер„д, вымокнув в конце концов до пояса и повиснув на
канате, а ноги у меня отнесло вниз по течению мощным потоком ледяной воды.
На том берегу ручья я сел и вылил из сапог почти по ведру воды. Я
попытался было выжать брюки, но когда со стучащими как кастаньеты зубами я
снова надел сапоги, то скоро ноги у меня снова оказались в воде, которая
струйками стекала по штанам. Когда я стал подниматься по крутому откосу,
мне показалось, что вес моей ноши удвоился. Я скользил, спотыкался и,
задыхаясь, карабкался по мрачным серовато-зел„ным склонам, утратив
всяческие ориентиры. На первой же террасе меня закружила слепящая метель,
и совсем сбитый с толку, я стал как пьяный выделывать пируэты, потеряв
нужное направление.
   Несмотря на то, что я ходил по этой тропе сотни раз и дн„м и в ночную
пору, в навалившихся на меня белых как подушки сугробах я не узнавал ни
одного знакомого изгиба или поворота, а снег ш„л такой густой, что
заглушал как одеялом даже шум тридцатиметровых водопадов в ущелье. Я
всегда опасался, что какой-нибудь посторонний человек сорв„тся в эту
пропасть в темноте, а теперь я сам так безнад„жно заблудился, что стал
бояться за самого себя, и чтобы не попасть в овраг, стал взбираться вверх
по самому крутому откосу. Я натыкался на сугробы и падал плашмя впер„д,
ноги мои скользили по валунам, предательски скрытым снегом, а груз на
плечах тянул меня назад. Вс„ это время метель кружила меня, швыряя мокрый
снег в глаза и уши, за шиворот, забираясь во все складки одежды. Я вдруг
натолкнулся на оленя, припорошенного снегом под укрытием скалы. Он вскочил
и исчез в вихре снежинок, летевших горизонтально по горному склону, а я на
несколько минут занял его место под выступом скалы, олений запах резко
ударил мне в нос, а я вс„ удивлялся, почему же я до сих пор считал
Камусфеарну сущим раем. В то утро мне понадобилось полтора часа, чтобы
добраться до Друимфиаклаха, и попал я туда практически случайно, а не
целенаправленно. И вс„ же это была лишь прелюдия к часовому путешествию по
морю, а затем ещ„ четыре часа на поезде до Инвернесса, и лишь только тогда
началась настоящая поездка на юг.
   И вс„ же в памяти оста„тся лишь лучшее и худшее, очень редко
запоминается посредственность, которая не привлекает внимания. В конце
подобных странствований меня всегда ожидало тепло и гостеприимство
долготерпеливого дома Мак-Киннонов, овсяные леп„шки и имбирные пряники
Мораг, бесчисленные чашки чаю слаще нектара. Бывали в Камусфеарене и
погожие зимние дни, когда море по летнему спокойно, а солнце сияет на
покрытых снегом вершинах Ская, и тогда я не променял бы свой дом ни на что
другое на свете.
   Но, как я уже упоминал, после смерти Джонни он мне казался
безжизненным, и я стал время от времени подумывать о других животных,
кроме собак, которые могли бы составить мне компанию. В детстве мне
приходилось держать разных зверюшек, от ежей до цапли, у меня был довольно
большой список, из которого можно выбирать, но некоторое время спустя мне
с сожалением пришлось признать, что ни одна из этих знакомых мне тварей не
подходит в тех условиях. Я отбросил саму мысль об этом, и в течение года
больше к ней не возвращался.
   В самом начале 1956 года мы с Уилфредом Тезинджером отправились в
двухмесячное путешествие по южному Ираку для изучения малоизвестного
племени болотных арабов или как их иначе называют маадан. К тому времени
мне пришла на ум мысль о том, что вместо собаки я мог бы держать выдру и
что Камусфеарна, от порога которой до воды рукой подать, как нельзя лучше
подходит для такого опыта. Я как-то вскользь упомянул об этом Уилфреду, и
он также походя ответил, что мне следовало бы обзавестись ею до
возвращения домой, поскольку их здесь ничуть не меньше, чем комаров, и что
арабы очень часто приручают их.
   Большую часть путешествия мы просидели по-турецки на дне тарады,
боевого каноэ, неспешно и беззаботно проплывая меж разбросанных там и сям
тростниковых селений в огромной болотистой дельте как к западу от Тигра,
так и между ним и персидской границей, и к концу поездки я в самом деле
приобр„л дет„ныша выдры.
   Трудно найти слова для описания того, о ч„м уже рассказывал когда-то, и
если в первый раз выложишься, то во второй, когда свежесть образа уже
потускнела, лучше не получится. Эту мысль я привожу здесь в оправдание
повтора того, что писал об этом дет„ныше выдры, Чахале, раньше, вскоре
после описываемых событий, а также потому, что она непременная и
неотъемлемая часть моего повествования.
   Как-то с наступлением темноты мы сидели в мудхифе, доме для гостей
шейха, на илистом острове среди болот, и я с досадой думал о вредном
характере хозяйки дома, властной старой карге, немало рассердившей меня.
   К этой безмозглой женщине с е„ показной деловитостью и усердием я
испытывал безотч„тную ненависть и презрение за то, что даже алчность не
прибавляла ей ума.
   Размышляя обо вс„м этом, я вовсе не прислушивался к тому что говорят
вокруг, как вдруг до меня донеслись слова "кальб майи" (водяная собака -
араб. - Прим.
   переводчика).
   - Что там говорят насч„т выдр? - спросил я Тезинджера.
   - Кажется нам попался дет„ныш выдры, которого тебе так хотелось
заполучить. Вот этот парень из селения, что в полумиле отсюда, говорит,
что дней десять назад поймал одного такого. Совсем крошечный, сос„т молоко
из бутылки. Хочешь?
   Владелец выдры сказал, что принес„т е„ примерно через полчаса. Он
поднялся и вышел, сквозь дверь мудхифа я видел, как его каноэ бесшумно
заскользило по отражающей зв„зды воде.
   Вскоре тот вернулся со звер„нышем, прош„л мимо костра и положил мне его
на колено, так как я сидел скрестив ноги по-турецки. Звер„к посмотрел
вверх на меня и тихонечко заскулил. Величиной он был с кот„нка или белку,
вс„ ещ„ нетв„рдо держался на ногах, у него был тугой конусообразный хвост
длиной с карандаш, и дыхание его пахнуло на меня восхитительным пьянящим
ароматом. Он перевернулся на спину, выставив напоказ круглое пушистое
пузцо и морщинистые ступни всех четыр„х лап.
   - Ну, - спросил Тезинджер, - хочешь такую?
   Я утвердительно кивнул.
   - Сколько ж ты готов отдать за не„?
   - Ну уж конечно больше того, что они запросят.
   - Не следует платить за не„ бешеные деньги - это портит престиж.
Возьм„м, если отдадут за разумную цену, если нет - найд„м другую
где-нибудь ещ„.
   Я сказал: "Давай постараемся заполучить именно эту, время у нас уже на
исходе, и другого такого случая может не оказаться. В конце концов,
престиж не так уж много значит, поскольку у тебя эта поездка в болота -
последняя."
   Я почувствовал, что это очаровательное создание ускользает от меня ради
какого-то грошового престижа, и переговоры показались мне бесконечными. В
конце концов мы купили зверька за пять динаров вместе с резиновой соской и
грязной, но драгоценной бутылкой, из которой она привыкла пить. Бутылки -
большая редкость в болотах.
   Большинство новорожд„нных животных обаятельно, но никогда раньше мне не
доводилось встречать столько очарования у какого-либо другого зверька,
сколько у этого. Даже теперь я не могу писать о ней без боли. Из ремешка
полевого бинокля я вырезал ей ошейник, что было не так-то просто, ибо
голова у не„ была не намного толще шеи, и привязал к нему метра два
беч„вки, чтобы постоянно держать е„ в поле зрения, если как-нибудь она
попыталась бы отлучиться. Затем я сунул е„ за пазуху, и она сразу же
устроилась поудобнее, почувствовав себя в безопасности тепла и темноты,
которых была лишена с тех пор, как е„ отлучили от матери. Я так и носил е„
в течение всей е„ короткой жизни. Когда она бодрствовала, голова е„ обычно
удивл„нно высовывалась из разреза пуловера, как кенгуру выглядывает из
сумки матери. А спала она по обыкновению на спине, и е„ морщинистые лапы
торчали кверху. Бодрствуя, она издавала звуки похожие на щебетанье птиц, а
во сне у не„ иногда вырывался отчаянный писк из тр„х нисходящих нот,
горький и безутешный. Я назвал е„ Чахалой по названию реки, где мы были
накануне, а также потому, что эти звуки больше всего походили на то, что
можно записать в подражание е„ сонному писку.
   В ту ночь я спал беспокойно, казалось, все дворняжки Дибина лают мне
прямо в уши, и я не решался позволить себе спать слишком крепко, чтобы не
раздавить Чахалу, удобно устроившуюся у меня под мышкой. Как и все выдры
она была с самого начала приучена к "туалету", а я облегчал ей эту задачу,
раскладывая спальный мешок у самой стены мудхифа с тем, чтобы она сразу же
могла выйти на земляную площадку между стойками тростника. Она и
проделывала это время от времени в течение ночи, забиваясь в самый дальний
угол, и с выражением безграничной сосредоточенности выделяла палочку
пом„та, похожую на гусеницу. Исследовав его с явным удовлетворением хорошо
выполненного дела, она взбиралась мне на плечо и начинала потихонечку
скулить, требуя свою бутылку. Она предпочитала пить л„жа на спине и держа
бутылку между лапами так, как это делают медвежата, а кончив сосать,
крепко засыпала с соской во рту и блаженным видом на своей детской
мордочке.
   Она стала считать меня своим родителем с того самого момента, как в
первый раз заснула у меня за пазухой, и ни разу не выказала никакого
страха перед кем-либо или чем-нибудь, но именно с этой ролью я и не
справился, поскольку у меня не было ни знаний, ни инстинкта е„ матери, и
погибла она из-за моего невежества.
   Тем временем предстоящая трагедия, небольшая, но такая реальная, не
омрачала е„ короткой жизни, и через несколько дней она стала откликаться
на зов по имени, начала играть совсем как кот„нок и увязывалась за мной,
когда мне удавалось найти сухое место для прогулки, так как она терпеть не
могла мочить ноги.
   Нагулявшись вдоволь, она начинала повизгивать и хвататься лапами мне за
ноги, пока я не присаживался на корточки с тем, чтобы она могла нырнуть в
спасительную темноту моего пуловера, где сразу же заспала в положении
головой вниз, а е„ остренький хвостик торчал при этом из-за пазухи. Арабы
называли е„ моей доченькой и обычно осведомлялись, давно ли я давал ей
пососать.
   Вскоре выяснилось, что она стесняет меня в движениях и в работе.
Находясь по обыкновению у меня за пазухой, она придавала мне вид
беременного человека, и вся деревня собиралась вокруг меня, как только я
выходил из дверей. Кроме того я не мог больше носить, как обычно, на шее
фотоаппарат, по тому что при ходьбе он стукался об не„.
   Как-то вечером мы с Тезинджером говорили о том, как отлучить Чахалу от
соски. Мы оба полагали, что она уже достаточно выросла, чтобы есть более
существенную пищу, а я считал, что е„ хрупкий организм лишь выиграл бы,
если бы она питалась не только буйволиным молоком. Однако я недооценил
силу инстинкта и думал, что она не сможет распознать съедобность мяса и
крови, что е„ нужно приучать к этому постепенно. Я решил, что лучше всего
сделать это, добавив несколько капель крови в молоко, чтобы привить ей
этот вкус. Это предложение оказалось наивным, ибо, пока я держал двух
обезглавленных воробь„в, пытаясь накапать ей крови в бутылку, она вдруг
учуяла запах сырого мяса и хищно бросилась на него. Если бы я не остановил
е„, то она наверное размолола бы их целиком вместе с костями своими
острыми как иглы зубами. Мы сочли это за свидетельство того, что мать уже
знакомила е„ с пищей взрослых. К е„ неописуемой ярости я отобрал у не„
воробь„в, и когда дал ей мелко нарезанные кусочки грудинки, она волком
набросилась на них и стала требовать ещ„.
   - Пора кончать с молоком, - сказал Амара, наш кормчий на каноэ, жестом
подкрепляя свои слова, - кончайте, кончайте, она уже теперь взрослая.
   Так оно казалось и нам, но, увы, мы ошиблись. Неделю спустя мы
застрелили для не„ белую цаплю, и она с жадностью сожрала мелко нарезанное
мясо. С тех пор она больше ничего не ела.
   В ту ночь было очень холодно. Прямо над головой в тростниковой крыше
была прореха, сквозь которую были видны незатуманенные зв„зды, а тихий
ветерок, холодный, как позвякивание сосулек, шуршал тростником у подножья
стены, и спал я неспокойно. Чахала тревожилась и поминутно ворочалась в
спальном мешке, а я не знал, что она умирает, и сердился на не„. Поутру я
отн„с е„ на клочок сухой травы прогуляться и только тогда понял, что она
очень больна. Она не двигалась, а только жалобно смотрела вверх на меня, и
когда я поднял е„, сразу же устремилась в т„плую темноту пуловера за
пазухой.
   Около часу мы плыли по усыпанным цветами протокам среди зел„ных болот и
остановились у одного селения на большом острове. Когда мы высадились, мне
стало ясно, что Чахала умирает. Она была слаба, беспокойна, в доме
забивалась в т„мные углы между тростниковыми стойками и циновками стен.
Она лежала на животе, часто дышала, и, очевидно, ей было очень плохо.
Может быть, что-нибудь в нашей огромной аптечке могло бы спасти е„, но мы
не нашли ничего лучше касторового масла, поскольку вс„, что она съела
накануне, вс„ ещ„ было у не„ в животе.
   Касторка почти совсем не помогла, и, хотя она почти автоматически
сосала из бутылки, признаков жизни почти не подавала. В отчаянье я
просидел рядом с ней около двух часов, когда Тезинджер вернулся с при„ма
больных.
   - Сходи-ка лучше прогуляйся, - сказал он. - Я присмотрю за ней. Тебе и
так тошно сидеть здесь вс„ время, к тому же ты не можешь ей ничем помочь.
Эта болотная деревня у нас - последняя, и тебе, может быть, не довед„тся
увидеть другой.
   Я вышел и вспомнил о тех сюжетах, которые вс„ хотел сфотографировать,
но вс„ время откладывал. Затем оказалось, что затвор в фотоаппарате
сломан, и я вернулся домой.
   Час спустя мы тронулись в путь. Почувствовав тепло Чахалы у себя за
пазухой, я вдруг ощутил надежду, что она будет жить, но она не стала
сидеть там. Она выбралась наружу, приложив при этом изумившую меня силу, и
растянулась, подрагивая, на дне каноэ, а я держал у себя между колен
платок, чтобы е„ маленькое бившееся в лихорадке тельце было в тени. Вдруг
она слабо вскрикнула тем самым отчаянным визгом, как это бывало во сне, а
несколько секунд спустя я увидел, как по телу у не„ пробежала судорога. Я
положил на не„ руку и почувствовал то странное оцепенение, которое
наступает сразу же после смерти, и затем она обмякла у меня под рукой.
   - Померла, - сказал я. Сказал это по-арабски, чтобы ребята перестали
грести.
   Тезинджер спросил: "Ты уверен?"
   А ребята недоверчиво смотрели на меня.
   Я подал е„ Тезинджеру, и е„ тельце повисло у него на руках как
крошечная меховая мантия.
   - Да, - сказал он. - Мертва. - И бросил тело в воду. Оно упало на яркий
ков„р из белых и золотистых цветов и осталось на плаву, с морщинистыми
лапками по сторонам, как она, бывало, спала ещ„ живой.
   - Трогайте, - сказал Тезинджер. - Ру-ху, ру-ху! Но гребцы сидели, не
двигаясь, поглядывая то на меня, то на маленький трупик, и поехали только
тогда, когда Тезинджер рассердился на них. Амара постоянно оглядывался,
пока, наконец, мы не обогнули купину тростника, и она скрылась из виду.
   Солнце сияло на белых цветах, голубые зимородки проносились низко над
нами, а орлы кружили в вышине голубого неба, но вс„ это стало так
нереально со смертью Чахалы. Я говорил себе, что это лишь одна из тысяч
подобных ей в этих болотах, где их гарпунят пятизубой острогой,
отстреливают или подбирают щенками, и они умирают медленной смертью в
гораздо более жестоких условиях. Но она погибла, и я был безутешен.
   Виноват в этом тот, кто, возможно, более миллиона лет тому назад
впервые подобрал дикого щенка, прижавшегося к телу м„ртвой матери. И я
задавался вопросом, неужели в его полудиком мозгу возникали те же мотивы,
которые во мне были сознательны.
   Я очень горевал по Чахале, так как она окончательно убедила меня в том,
что именно выдра нужна мне в качестве питомца в Камусфеарне, я понял, что
у меня была такая возможность, а я упустил е„. И лишь много времени спустя
до меня дошла возможная причина е„ смерти. Болотные арабы морят рыбу
наперстянкой, скрытой в наживке на креветок, и если для человеческого
организма или взрослой цапли эта доза ничтожна, то для такого юного
создания как Чахала она могла оказаться роковой.
   У меня больше не оставалось времени на болота. Мы с Уилфредом должны
были провести несколько дней в Басре, прежде чем отправиться к пастушеским
племенам, где надо было прожить начало лета. И смерть Чахалы, которая
показалась мне концом, на самом дела стала лишь началом.
    
  
 ЧАСТЬ ВТОРАЯ
 ЖИЗНЬ С ВЫДРАМИ
  
  
 Глава 7  
  
 В ту ночь, когда умерла Чахала, мы добрались до Эль-Азаира, гробницы Эзры
на берегу Тигра. Оттуда мы с Уилфредом Тезинджером направлялись в Басру,
чтобы получить почту из Европы и ответить на не„, прежде чем снова ехать
дальше. В Генеральном консульстве в Басре выяснилось, что почта Уилфреда
прибыла, а моя - нет.
   Я послал в Англию телеграмму и, прождав бесполезно три дня, попытался
позвонить.
   Разговор нужно было заказывать за сутки впер„д, получить его можно было
только в течение одного часа, к тому же тогда, когда из-за разницы во
времени вряд ли можно было застат