ейшим презрением относились к бродившей среди
них публике, надменно наблюдал неподвижный стервятник, величественно
расположившийся на деревянной перекладине небольшого, находящегося в
центре сооружения. Три великолепныеары, свободные, без всяких пут, летали
с дерева на дерево над нами и вокруг нас, волшебное великолепие их
оперения освещалось ярким полуденным солнцем. Мы прошли через живой уголок
и вышли за него на заброшенную территорию, которую Майкл считал подходящим
местом обитания выдр. Как только я увидел его, то сразу же понял, что,
если бы его удалось заполучить, то это был бы рай для выдр. Перед нами
было небольшое оз„рко, густо заросшее водяными лилиями, оно было почти
круглое, размером эдак метров 60 на 45. Мне сказали, что глубина его в
центре метра три с половиной и около полутора метров у берегов. Там,
очевидно, была проточная вода, так как среди лилий я заметил золотого
карпа, и чуть дальше плескалась какая-то мелочь, которую издали было
трудно определить. Мы стояли среди колоннады из деревянных столбов и арок,
изукрашенных в китайском стиле, которая охватывала почти половину
окружности озера. Это была орнаментированная крытая галерея, отдел„нная от
озера несколькими футами поросшего травой берега.
   Эта блистательная причуда официально называлась "китайской молочной
фермой", она была построена в дал„кие славные времена, как особый
бриллиант в венце Бедфорда.
   А прямо позади нас была просторная комната, выходившая одной стороной
на галерею. Это было идеальное местоположение, в котором даже очень
осмотрительный деловой человек, конечно же, посчитал бы деньги
потраченными не зря при этом великолепии, так как выдры были как бы
отдельным экспонатом, за который надо платить особо. К несчаcтью,
несовместимость Эдаль и Теко создавала дополнительные трудности, так как
озеро надо было делить на две части.
   Мы тут же размечтались о том, где разместить искусственные острова и
фонтаны, место для отапливаемого ночлега, хоть это была только разведка,
мы обсудили почти все детали. Майклу нужно было только получить концессию
на эту часть усадьбы, которая в то время не приносила какого-либо
существенного дохода.
   Когда мы дошли до того, что обсуждать уже почти было нечего, Майкл
устроил мне одну из своих экскурсий по громадному парку. Эта огромная и
совершенно неиспорченная сельская местность площадью в 3000 акров была
огорожена высокой каменной стеной длиной не менее 13 миль. Там было десять
видов оленей, которые жили в совершенно диком состоянии в прекрасном
окружении, не говоря уже о европейском и американском бизонах,
кенгуру-валлаби, ламах, альпаках, гуанако, пары размножающихся подобно
страусу нанду и каких-то особенных журавлей.
   Устройство экскурсий на больших полноприводных автомобилях, так что
публика могла видеть вс„ это великолепие вблизи, что очень похоже на то,
как это делается в африканских заповедниках, было одним из первых
предприятий Майкла в Уобурне и стало пользоваться вполне заслуженной
популярностью. Я как будто бы окунулся в предыдущее столетие, столетие до
начала индустриализации, когда большая часть Англии была именно такой:
огромные луговые пространства, где растут благородные дубы и пасутся
олени. Сам Робин Гуд со своими воинами в маскировочных листьях был бы
здесь так же уместен, как и олени. Не говоря уж о любовании животными,
многие из которых позволяли экскурсионным машинам подъезжать к себе всего
лишь на несколько метров, просто то, что эту чудную землю никто не
ковырял, вызывало особое чувство восхищения. Вот это, и тишина; теперь я
хорошо понимаю тех, кто не особо интересуется животными, как они за
полчаса такой экскурсии погружаются в волшебную страну, совершенно не
похожую на испорченную камнем, кирпичом и р„вом механизмов землю, на
которой так многим из нас суждено жить. Побывав на экскурсии в этом
зел„ном парке с мирными и спокойными животными, я почувствовал, что, хоть
это по существу и коммерческое предприятие, оно также и очень необходимая
для общества услуга.
    
  
 Тем временем у меня появилась целая череда любопытных и тревожных
физических недомоганий. Вскоре после возвращения из северной Африки я
сидел за письменным столом, мне нужно было сделать несколько телефонных
звонков. Когда мне ответил первый абонент, я с изумлением обнаружил, что
без каких-либопредварительных симптомов я вдруг потерял голос, не мог даже
шептать. На следующий день я был уже совсем болен, болела голова, меня
тошнило, и были нелады с пищеварением. Я стал принимать антибиотики, но,
когда после пяти дней ледермицин не дал никакого эффекта, я послал за
доктором. Пока он осматривал меня, я заметил, что он особо внимательно
прослушивал мо„ левое л„гкое, а по окончании осмотра сказал:
   - Не сомневаюсь, смена антибиотика вскоре прояснит общее состояние, но
в основании левого л„гкого у вас хрипы, и мне кажется, что у вас начальная
стадия пневмонии. Мне бы хотелось, чтобы вы как можно скорее сделали себе
рентген.
   Я ответил:
   - Думаю, что я классический пример для рака л„гких, у меня подходящий
возраст, и выкуриваю я восемьдесят сигарет в день.
   Он сказал:
   - Я хотел бы связаться с грудной клиникой по телефону прямо сейчас.
   Он так и сделал, но договориться удалось только на пятницу, и только в
следующий вторник ему сообщат результат. Я спросил его, что может
выясниться худшего в результате рентгена, и он ответил:
   - Ну, то, что вы сейчас сами назвали.
   Когда я стал настаивать, как велика вероятность, что это так, он не
стал говорить ничего определ„нного, а когда я спросил, скажет ли он мне
всю правду, когда получит результаты рентгена, он ответил:
   - Да, вы из тех пациентов, с которыми такой путь будет наиболее
правильным.
   От среды до пятницы время тянулось очень медленно, и за эти два дня я
совсем утвердился в мысли, что результат будет положительным. Как я
говорил врачу, я представляю собой просто классический случай, а теперь,
думая об этом, я понял, что у меня много таких симптомов прямо по
учебнику. Миллионы людей до меня бывали в таком неопредел„нном состоянии и
гораздо дольше меня, но я никогда не встречал его субъективного описания,
так что, пожалуй, стоит отметить свою собственную реакцию. Во-первых, мне
казалось невозможным встречаться или разговаривать с кем-либо, кто не
болел раком. Это был как бы частный, замкнутый мир, который сбивает с
толку и пугает тех, кто не принадлежит к нему. Нескольким окружающим, к
которым это могло иметь отношение, я просто сообщил факты, но обсуждать их
с ними я был не в состоянии. Из-за чувства отстран„нности от всего мира я
отложил все встречи до следующей среды, когда мне уже будут известны
подробности диагноза и прогнозы. Совершенно неожиданно наступила полная
отстран„нность, которая вполне могла оказаться временной. Меня уже меньше
беспокоило, что у меня рак (а я уже убедил себя в этом вне всякого
сомнения), аволновала перемена планов и программ, которую придется
проделать. Как будет управляться Камусфеарна до переезда выдр вУобурн, кто
их будет туда перевозить, общее состояние моих дел? Страх и отчаяние,
вероятно, придут позже, но в течениеэтих двух суток у меня не было ни
того, ни другого.
   В пятницу в половине второго пополудни я явился в грудную клинику,
после того, как мне сделали рентген, и я уж собрался уходить, рентгенолог
сказал:
   - Вообще-то вам нужно было бы ждать результатов до следующей недели, и
тогда вы их получите у своего врача. Но тогда вы будете в неведении ещ„
четыре дня, так что если подожд„те, то мы сможем вам сказать кое-что уже
сегодня. Конечно, если хотите.
   Я ответил, что, естественно, подожду, и весьма за это благодарен, что
было ещ„ мягко сказано. Я сидел в при„мной и читал старые номера журнала
"Панч". В большинстве у них были политические шутки, смысл которых я не
совсем понимал, так как за время полугодового пребывания в Северной Африке
не следил за событиями внутри страны. Там была табличка: "Не курить", а
мне вдруг очень захотелось. Я стал убеждать себя в том, что если у меня
рак л„гких, то одна сигарета погоды не сделает, а если его нет, то тем
более. Но пройти к двери на улицу могло значить, что я упущу известие,
когда оно появится, так что я остался сидеть. Размышляя над своим
положением, я приш„л к выводу, что только в случае отрицательного
результата мне здесь что-нибудь скажут; если же результат положительный,
думалось мне, они как-нибудь устроят так, чтобы мне сообщил об этом мой
врач. В таком случае, отсутствие известия будет плохой новостью. Через
полчаса ничего не произошло. В комнате было ещ„ трое пациентов. Глядя на
них, я попробовал определить по их состоянию, так же ли они ждут
исключительно важных для себя вестей, но по лицам ничего не смог выяснить.
Хотелось надеяться, что у меня такая же бесстрастная физиономия.
   Три четверти часа спустя или около того вошла сестра и вопросительно
осмотрелась.
   - Г-н Максвелл?
   Я встал, и она поманила меня за собой в коридор.
   - Доктор велел сказать, что рентгенограмма у вас совершенно
удовлетворительная.
   В этом высказывании прозвучало дельфийское свойство, а я отчаянно
стремился к определ„нности.
   - Он, что, сказал, - осторожно произн„с я, изо всех сил стараясь не
выдать своего волнения, - качество снимка удовлетворительное, или же мо„
состояние удовлетворительно?
   Она просияла под тяж„лыми роговыми очками.
   - Он сказал, что не видит и следов какой-либо патологии. Другими
словами, у вас вс„ в порядке.
   Я еле удержался, чтобы не обнять е„ или не крутнуться на одной ножке
тут же на месте. Я поблагодарил е„ и вышел на улицу, где сияло летнее
солнце, улицы были полны народу, в чью гущу я внезапно снова вернулся.
   Вслед за отменой смертного приговора почти тут же возникла другая
напасть. Хоть я ничего и не подозревал, но из Северной Африки я приехал
нездоровым.
   Я прив„з с собой чрезвычайно редкую болезнь, которой раньше не отмечали
в Марокко, где я пров„л это время. Тем самым мне отплатилось, и с лихвой,
за открытие там колонии розовых цапель, о которых в Северной Африке не
было ничего известно с тех пор, как они исчезли из Алжира много лет тому
назад. Это важное в орнитологии событие произошло как раз в разгар
ближневосточной войны. Арабские газеты почти ничего не писали о других
событиях в то время, и моя находка была опубликована полностью вместе с
рисунком птицы на первой странице местной газеты. Ведь от англичанина во
время всемирного кризиса ничего другого и не ждали. Письмо к губернатору
провинции с просьбой немедленно организовать защиту редкой птицы было
отправлено за подписью более полудюжины влиятельных граждан.
   Перевод разговорного французского на литературный английский уже давно
стал притчей во языцех, и поэтому я добавлю сюда только два предложения из
этого письма: "Они (научные органы) не упустят оказии выдвинуть
правительству Его Величества Короля Хасана II требование о комплекскной
защите этой птицы и места е„ гнездования. К сожалению, ей угрожают орды
коз, кормящихся маисом, которыесвоим блужданьем там ответственны за
растоптанность многих яиц".
   Я полагал, что достаточно поплатился за это научное открытие очень
болезненным укусом змеи на болотах, где водятся розовые цапли, но
оказалось, что это лишь задаток по сч„ту, так как я прив„з с собой в
Англию ещ„ один живой организм, который также не отмечался раньше в
Марокко, исключительно неприятную брюшную бациллу, называемую Coccida
isospora belli. Последнее слово ("военная")
   относится к эпидемии неизвестной тогда болезни среди войск в Галлиополи
во время первой мировой войны. Как бы оправдывая сво„ название, она вновь
возникла в германских войсках в Тунисе и Алжире во время второй мировой
войны. Известного лечения от не„ ещ„ не было. Говорили, что она происходит
сама по себе и длится полтора-два месяца. Симптомы е„: бурный,
изнурительный понос, тошнота, рвота и более-менее острая боль в брюшной
полости. Временами я страдал ото всех сразу же, и результат был весьма
сокрушительный; через полмесяца я потерял килограмм семь весу и так ослаб,
что едва тащился по комнате.
   И вот в таком-то состоянии, хоть я его и тщательно скрывал, я снова
съездил в Уобурн, сделал подробные зарисовки вольеров для выдр с китайским
орнаментом, чтобы они органично вписались в атмосферу китайской молочной
фермы, и, наконец, получил принципиальное "добро" на весь проект.
   Между тем на буйной колонии Coccidae, поселившейся в моих
внутренностях, испытывали одно лекарство за другим. Первый из антибиотиков
они восприняли как бесплатное шампанское, ещ„ больше развеселились и стали
гораздо непринужд„ннее.
   Затем наступил короткий период надежды: после пятидневного лечения мне
сообщили, что их число изрядно поубавилось, и они представились вялыми,
как с крепкого похмелья. И всего лишь три дня спустя, 16 июля, они,
однако, объявились вновь в полную силу, и симптомы не оставляли никакого в
этом сомнения. Так как известных способов лечения не было, а болезнь
настолько редкая, что объектов для эксперимента не так-то легко и найти,
то доктор пробовал на мне одно лекарство за другим, но вс„ без толку. К 28
июля я решил, что при таких обстоятельствах мне можно с таким же успехом
находиться в Шотландии, как и в Лондоне, тем более, что 15 июля (в мой
день рожденья) мы, наконец, продали остров Орнсэй, и оставались кое-какие
вопросы, которые надо было решить на месте.
   Я вс„ ещ„ не мог переехать в Камусфеарну, ибо женщина со своим огромным
зверинцем по-прежнему была там, и совсем неясно было, когда же дом
освободится.
   И последнее лето, которое я предполагал провести в Камусфеарне, быстро
уходило.
   И тогда я поселился неподал„ку от Инвернесса у Ричарда Фрера, который с
продажей острова Орнсэй дов„л почти до конца свои долгие и славные бои в
арьергарде. Я приехал к нему 1 августа, а 4 августа в правом л„гком
почувствовал сильную боль.
   Дышать я мог только очень поверхностно, а смеяться, либо кашлять было
для меня просто агонией. В прошлом у меня были такие же ощущения при
поломанных р„брах и при плеврите. Тут же болело, как при обоих сразу, но
так как я знал, чтор„бра у меня целы, то посчитал, что это плеврит. 8
августа я получил ожидавшееся приглашение приехать на остров Орнсэй, чтобы
обсудить стоимость имущества лично с новым хозяином, и так как нельзя было
рисковать задержкой в оформлении продажи, я поехал через всю Шотландию на
машине, напичканный обезболивающим настолько, лишь бы только не угробить
себя.
   Камусфеарна к тому времени освободилась, там остался жить только Эндрю
Скот, который присматривал за выдрами, моими двумя шотландскими борзыми
Дэрком и Хейзел, и остатками большого кочевого стада, которые та женщина
ещ„ не смогла перевезти на сво„ новое место жительства: один белый римский
гусь, один робкий, но громадный кот, два осла и шесть пуделей.
   Итак, я, наконец, вернулся домой, но уже на следующий день стал обильно
харкать кровью, а ещ„ через день уже лежал в стеклянной камере
туберкул„зной больницы, и Камусфеарна удалилась как бы за тридевять
земель. Казалось, я избежал рака только для того, чтобы заболеть
туберкул„зом.
    
  
 Когда через сутки, совершенно случайно, я узнал, что у меня не
туберкул„з, а кровяной тромб в левом л„гком, который, вероятно, был
прощальным салютом моих Coccidae, я выписался из больницы по собственному
желанию и вернулся к долготерпеливому гостеприимству Ричарда и Джоан
Фреров. Мне нужно было находиться поблизости от больницы, чтобы каждые три
дня делать анализ крови, так что в Камусфеарну я попал только в самом
конце августа. К тому времени там оставался только гусь, кот и четыре
пуделя.
   Я не добился своей цели в срок или по плану, но вс„-таки достиг е„.
    
  
 16
 ВОЗВРАЩЕНИЕ В КАМУСФЕАРНУ
  
  
 Возвращаясь в Камусфеарну после столь долгого отсутствия, я отметил два
явления, хотя по самой своей природе одно из них запечатлелось гораздо
быстрее, чем второе.
   Я довольно быстро понял, что за девятнадцать лет моего пребывания там
мне ещ„ не доводилось видеть дом и его окружение таким обветшалым и
запущенным. Необычайно суровая и влажная зима и наличие огромного
количества животных разрушили почти всю штукатурку в помещениях, которые
мы пристроили к старому дому, обшитому сосновыми досками, и даже
деревянные детали строения были испещрены следами копыт и проворных лап.
Листы сухой штукатурки изобиловали дырами, как будто бы их обстреливали, и
только следы зубов и когтей вокруг этих дыр свидетельствовали о том, что в
результате какого-то непонятного инженерного подвига, их можно отнести к
решимости собак выгрызть их. Потолок ванной провалился под грузом собачьей
конуры, которую временно запихали на чердак над ней, в окнах были разбиты
девять ст„кол и сломаны двенадцать щеколд, даже в ванной и уборной.
   Ковры и дорожки были так изгажены, что их пришлось сжечь. Как будто бы
какая-то всепожирающая туча саранчи пронеслась по дому с заданием вс„
порушить.
   Снаружи положение было не лучше. Морские ветры превратили некогда белые
стены в грязно-серые, поросшие местами зеленоватой плесенью грибка. Белый
штакетниковый забор перед домом был сломан в нескольких местах, а вдоль
дюн между домом и морем валялись груды ржавых банок и бутылок из
разметанных, вероятно, ветром, некогда глубоко вырытых нами мусорных ям.
Давно уж в Камусфеарне не было энергичного мужчины, который мог бы вырыть
глубокую могилу для захоронения несгораемых остатков эры консервированного
продовольствия. Хуже, гораздо хуже был ужас, которому я подвержен больше,
чем многие другие, что я испытал много лет тому назад ещ„ в рыболовецком
хозяйстве на острове Соэй, в тот день, когда мы обнаружили, что
шестнадцать тонн акульей солонины протухли в закрытом солильном баке.
Здесь же, в Камусфеарне, кто-то отключил электричество у самого большого
из наших морозильников, и рыба в н„м стала гнить. В конечном итоге я знаю,
что нужно гораздо более тонкое обоняние, чтобы отличить запах 16 тонн
тухлого мяса акулы от запаха полутонны гнилой трески.
   Заметную лепту в общую картину разрухи внесло наличие и деятельность,
как фекальная, так и "топтальная", около сорока голов крупного скота,
тучных, неуклюжих животных, которые вытоптали все до единой травинки
вокруг дома и превратили вс„ вокруг в склизкое и вязкое месиво из грязи и
навоза. Он разломал хлипкие воротца нашего садика, сжевал и вытоптал
несколько оставшихся гладиолусов, которые ещ„ сохранились среди сорняков
на некогда аккуратных клумбах под окнами дома. Они терлись и чесались обо
что только можно, и вс„ скрипело и шаталось под напором их туш. Они, или
же что-то в равной степени тяж„лое, проломили балки моста через ручей, и
выходили в соседний лесок, так что Эндрю Скоту приходилось значительную
часть своего времени тратить на то, чтобы выгнать скотину оттуда и собрать
на место. Камусфеарна была в упадке, и преобладали всякие виды грязи,
ржавчины и развала.
   Эти удручающие признаки были настолько вездесущи, что только через
несколько дней я стал замечать и другие приметы, противоречащие первым,
которые могли бы составить совсем другую картину. Взяв на работу за тысячи
миль отсюда временного работника, с которым даже не был знаком лично, я
встретил человека, который оказался в состоянии справляться с положением
не только без отвращения, но с уверенностью и даже воодушевлением. Эндрю
Скот, чьи письма мы в течение пяти лет подшивали под рубрикой
"любитель-подросток" (по содержанию они не очень отличались от остальных,
чьи авторы, теперь я тв„рдо знаю, оказались бы совершенно непригодными к
такой работе), стал принимать образ идеального избавителя Камусфеарны от
всех е„ бед. Бурная погода, сырость, ветры, условия жизни, ставшие совсем
примитивными, отсутствие кино и социального общения, исключительно тяж„лая
и часто противная работа практически без выходных, ежедневная ходьба по
крутой тропинке в Друимфиаклах, часто по щик