,  на  покой  выпросился. Хороший был архирей... В третьем
году  купца  убили.  Это  еще  до  чугунки,  -  теперь  ведь под нас чугунку
подвели.
     Пепко  накинулся  на  старца с какой-то непонятной для меня жадностью и
засыпал  его  вопросами.  Ему  все  было нужно знать, до судьбы моих тетушек
включительно.
     - Хорошо у вас там, на юге, а? - резюмировал он свой допрос.
     - Уж  на  что лучше, Агафон Павлыч... Так хорошо, что помирать не надо.
Я  в  первый раз в Питере, так даже страшно с непривычки. Все куда-то бегут,
торопятся,  точно на пожар... Тесненько живете. Вот бы Василью Иванычу домой
съездить,  стариков проведать. То есть в самый бы раз... Давненько не бывали
в наших палестинах.
     - Конечно,  Васька  поедет,  -  решил  за меня Пепко. - Я ему давно это
говорю... Всего три дня дороги.
     - Вот,  вот...  Отдохнули  бы  у  родителев.  И родителям приятно... Не
чужие люди.
     - Я  тоже  домой  поеду,  к  себе  в Сибирь, - объяснял Пепко. - У меня
мамаша... Славная такая старушенция.
     - Так, так... Родителев завсегда нужно уважать, Агафон Павлыч.
     Появление  старичка нагнало на Пепку целый строй новых мыслей и чувств.
Он просто бредил наяву и не дал мне спать целую ночь.
     - В  самом  деле,  Вася,  поезжай домой. Право, лучше будет... Разве мы
здесь  живем?  Так,  призрак какой-то, кошмар... Там придешь в себя и будешь
работать  по-настоящему.  Столицы  только  берут  все  от  провинции, а сами
ничего  не  дают.  Это  несправедливо...  А  провинция, брат, - все. Помнишь
былину  об Илье Муромце: как упадет на землю, так в нем силы и прибавится. В
этом,  брат,  сказалась глубокая народная мудрость: вся сила из родной земли
прет.  Так-то! - Подумав немного, Пепко неожиданно даже для себя прибавил: -
А что, если бы у этого иконописного старца занять рупь серебра?
     Дня  через два старичок опять пришел. Он был озабочен какими-то делами,
и  Пепко  в  качестве  юриста  дал  ему  несколько  хороших  советов. Это их
сблизило  окончательно. Меня удивляло только одно, что Пепко хлопотал больше
всего  о  моем отъезде. Меня это, наконец, возмущало. Какая ему в самом деле
забота  обо  мне?  Пусть  едет сам, если нравится. С другой стороны, мысль о
поездке  занимала  меня все больше и больше. Потянуло на родину... В течение
последних  трех  лет  я  как-то  редко  думал  на эту тему и все откладывал.
Теперь уже нечего было ждать.
     - В  самом  деле,  Василий  Иваныч,  вот  как  махнем, - соблазнял меня
старичок.  -  В  лучшем виде... А как тятенька с маменькой обрадуются! Курса
вы,  положим, не кончили, а на службу можете поступить. Молодой человек, все
впереди...  А  там  устроитесь  -  и о другом можно подумать. Разыщем этакую
жар-птицу... Хе-хе!.. По человечеству будем думать...
     Еще  накануне отъезда я не знал, уеду или останусь. Вопрос заключался в
Аграфене  Петровне.  Она  уже  знала  через сестру о моем намерении и первая
одобрила этот план.
     - Поезжайте,  голубчик...  -  с твердостью уговаривала она. - Нужно все
это кончить. Скучно будет, а все-таки лучше...
     Что  может  быть  грустнее таких прощальных разговоров? Я, кажется, еще
никогда не чувствовал себя так скверно. Но нужно было решиться.
     - Я  всего  на  две недели, - говорил я, не знаю для чего. - Что я буду
делать там, в провинции?
     - Все-таки поезжайте... с богом.
     Дебаркадер  Николаевского  вокзала.  Паровоз  уже пускает клубы черного
дыма.  Мой  старичок  ужасно  хлопочет, как все непривычные путешественники.
Меня  провожают  Пепко,  Аграфена  Петровна и Фрей. Пепко по случаю проводов
сильно навеселе и коснеющим языком повторяет:
     - Ты,  землячок,  поскорее  к нашим полям возвратись... легче дышать...
поклонись  храмам  селенья  родного.  О,  я и сам уеду... Все к черту! Фрей,
едем вместе в Сибирь... да...
     Второй звонок. Пепко отвел меня в сторону.
     - Вот  что,  Вася...  -  заговорил  он  торопливо. - Помнишь, я тебе из
Белграда  тогда  писал? Кончено, брат... Молодость кончена. Э, плевать... Я,
брат, на себя крест поставил.
     Третий  звонок.  У  меня глаза затуманивает слезой, но я сдерживаюсь. У
Пепки глаза тоже красные. Меня почему-то начинает разбирать злость.
     Обер-кондуктор  дает  свисток.  Я смотрю в окно вагона. Платформа точно
дрогнула и поплыла назад, унося с собой Фрея, Пепку и Аграфену Петровну.
     - Живио! - крикнул Пепко ни к селу ни к городу.
     - Слава  тебе,  господи...  -  вслух  молится  мой старичок, откладывая
кресты. - Донес бы господь живыми...
     Скоро  Петербург  остался  назади,  а  с ним осталась назади и "светлая
юность"...  Я  думал  о  Пепке  и  чувствовал, как его люблю. Его дальнейшую
историю расскажу как-нибудь потом.


ПРИМЕЧАНИЯ

ЧЕРТЫ ИЗ ЖИЗНИ ПЕПКО

                                   Роман

     Впервые  "Черты  из  жизни  Пепко"  были  напечатаны в журнале "Русское
богатство",   1894,   ЭЭ  1-10,  с  подзаголовком:  "Очерки",  за  подписью:
"Д.Мамин-Сибиряк".
     В  журнальной  публикации  главы  имели  заголовки: I-IV - "Веревочка",
V-VIII  -  "Федосьины покровы", IX-XII - "Дела и дни", XIII-XIV - "Мы делаем
сезон",  XV-XVII  - "Дела и дни", XVIII-XXV - "Мы делаем сезон", XXVI-XXXI -
"Первый блин", XXXII-XXXVI - "Обман", XXXVII-XL - "Конец".
     Из  писем  Мамина-Сибиряка  к  Н.К.Михайловскому от 19 апреля и 29 июня
1894  года  (хранятся  в  Институте  русской  литературы АН СССР) видно, что
очерки писались "к каждой очередной книжке" журнала.
     Как  видно  из  черновых  записей, первоначальное название очерков было
"Завоевание  Петербурга",  подзаголовок  предполагался следующий: "Гротески.
Посвящается  молодым  авторам" (Центральный государственный архив литературы
и искусства - ЦГАЛИ).
     В  первом  отдельном  издании  (1895)  писатель опустил названия глав и
изменил  подзаголовок,  -  произведение  названо романом, хотя в самый текст
были внесены лишь незначительные исправления стилистического характера.
     Роман  "Черты  из  жизни  Пепко"  автобиографичен,  на что писатель сам
неоднократно  указывал  (см.  сб.  "Урал", 1913, стр. 59). В повествовании о
Василии  Ивановиче  Попове  Мамин-Сибиряк  воспроизводит  свою  студенческую
жизнь  в Петербурге. Так, например, в эпизоде обращения Попова в "знаменитую
редакцию  самого  влиятельнейшего  журнала" с одной из первых своих повестей
воспроизведен  факт  биографии  писателя,  имевший  место во второй половине
70-х  годов  (см. наст. собр. соч., т. I, стр. 607). Останавливаясь подробно
на  творческих  исканиях  Василия  Попова,  писатель  излагает в романе свои
взгляды   на   литературу  и  искусство,  важные  для  понимания  всего  его
творчества.  Истинный художник, по мнению Мамина-Сибиряка, должен стремиться
к  воспроизведению  правды  жизни.  "Придумывать  жизнь  нельзя,  как нельзя
довольствоваться  фотографиями.  За  внешними  абрисами,  линиями и красками
должны  стоять  живые  люди".  Органическая связь писателя со своим народом,
национальный  характер  художественных  произведений  являются, по убеждению
Мамина-Сибиряка,   важнейшими   условиями   истинного  творчества.  Творения
великих  русских  художников  тем и ценны, что в них "разливалась специально
наша   русская  поэзия,  оригинальная,  мощная,  безграничная  и  без  конца
родная".  Замыкающийся  в своем "я" писатель не может создать ничего истинно
ценного.  Писатель  должен служить высоким общественным идеалам, он не может
ограничиваться   изображением   несовершенства  жизни,  а  обязан  искать  и
положительные  идеалы:  "Несовершенство"  нашей  русской жизни... это только
отрицательная  сторона,  а должна быть и положительная... Где эта жизнь? Где
эти  таинственные  родники,  из  которых  сочилась  многострадальная русская
история?"  "Жить  тысячью жизней, страдать и радоваться тысячью сердец - вот
где настоящая жизнь и настоящее счастье!"
     Эстетические   взгляды  Мамина-Сибиряка  складывались  под  несомненным
влиянием  Чернышевского  и  Добролюбова,  Некрасова  и  Салтыкова-Щедрина, о
которых он всегда отзывался с большим уважением.
     Отрицательное  отношение  к  капиталистическому  городу,  нашедшее свое
выражение  в  романе,  сложилось у писателя еще в 70-е годы. В письме к отцу
от   21   августа  1875  года  он  писал,  что  в  Петербурге  "единственный
двигатель...  деньги, деньги и деньги, и неприхотливое сероватое лоно родной
провинции, пожалуй, в десять раз лучше".
     Писателя  глубоко  волнуют  социальные  контрасты  буржуазного города -
богатство  и роскошь господ, с одной стороны, крайняя нищета людей труда - с
другой.
     В  90-е годы, после переезда Мамина-Сибиряка на постоянное жительство в
Петербург,  в  его  творчестве  видное  место  начинает занимать изображение
тяжелой  жизни  трудящихся больших капиталистических городов (цикл рассказов
"Детские  тени",  "Черты  из  жизни  Пепко"  и  др.);  письма  этого периода
содержат   резкую   критику   буржуазных   нравов  Петербурга  (например,  к
М.В.Эртель  от  9  ноября  и  12 декабря 1894 г. - Всесоюзная библиотека им.
В.И.Ленина - ЛБ).
     Появление  в  печати  романа  "Черты  из  жизни  Пепко"  вызвало  много
откликов.   В   целом   положительно  оценивая  роман,  рецензенты,  однако,
по-разному  трактовали его идейное и художественное значение. Так, например,
видный  представитель  либерального  народничества  Н.К.Михайловский  еще во
время  печатания романа выступил с отзывом ("Русское богатство", 1894, Э 3),
в  котором он рассматривал роман в плане "характеристики нравов и отношений,
существующих в литературной среде".
     Критик  журнала "Русская мысль" (1895, Э 11) видел достоинство романа в
том,  что,  по  его словам, писатель заставляет современного автору читателя
"подумать:  нет  ли  в нас самих и еще более в окружающих нас условиях жизни
элементов,  которые  при  своем развитии могут поставить нас в такое ужасное
положение", в котором оказались Пепко, Попов и многие другие герои романа.
     Рецензент  либеральной  газеты "Русские ведомости" (1894, Э 351) хотя и
признавал,  что  в  романе  нет  "выдержанности  и  законченности",  все  же
отмечал,  что "Черты из жизни Пепко" "написаны с тем же талантом, остроумием
и   наблюдательностью,   которые  отличают  большинство  произведений  этого
автора...  Ни  кричащих  тонов, ни деланности, ни желания уверить читателя в
необходимости  тех  чувств,  которых  недостает  самому  автору,  как это мы
замечаем  у  очень  многих  современных  авторов,  здесь  нет и следа... Как
истинный  художник  автор  не сгущает красок и выставляет пред нами в высшей
степени  реальные  и  говорящие  фигуры".  Вместе  с  тем трагическую судьбу
героев  романа  либеральный  критик  объяснял  личными,  а  не общественными
причинами,  "бесшабашностью  неуспевших  в  жизни...  мечтателей  о  славе и
личном счастье".
     Из  позднейших отзывов о романе заслуживает внимания статья Б.Глинского
в   журнале  "Исторический  вестник"  (1912,  Э  12).  Высоко  оценивая  это
произведение,  он  справедливо отмечал, что читателю с особой ясностью видно
из  романа,  "как  бережно,  благоговейно  наш  писатель  готовился к своему
служению   печатному   слову...   Благоговение   к   писательству,   как   к
целомудренному долгу перед родиной, Мамин сохранил до конца своих дней".
     При   жизни   писателя   отдельное   издание   романа,   каждый  раз  с
незначительными  стилистическими  исправлениями, выходило три раза: в 1895 и
в  1901  годах  -  в  издании  И.Д.Сытина,  и в 1909 году - в издании автора
(типография М.М.Стасюлевича).
     В  настоящем собрании сочинений текст романа печатается по изданию 1909
года, с исправлением опечаток по предшествующим публикациям.

     Стр.  12.  "Я  -  раб,  я - царь, я - червь, я - бог" - у Г.Р.Державина
(1743-1816): "Я царь, - я раб, - я червь, - я бог!" (Ода "Бог", 1784).
     Стр.  16.  Гафиз  (Хафиз)  (1320-1389)  -  поэт,  классик  таджикской и
иранской литературы.
     "Надо   мной   певала  матушка..."  -  из  стихотворения  Н.А.Некрасова
"Калистрат" (1863).
     Стр.  26. Лука Жидята - новгородский епископ (первая половина XI века),
автор  "Поучения  к  братиям",  одного  из самых ранних произведений русской
духовной литературы.
     Стр.  30. "Угрюмый пасынок природы" - у А.С.Пушкина в "Медном всаднике"
(1833): "Печальный пасынок природы".
     Стр. 39. Боа-констриктор - змея из семейства удавов.
     Стр.   54.   "...подозрение  да  не  коснется  жены  цезаря"  -  фраза,
приписываемая римскому императору Юлию Цезарю (100-44 гг. до н.э.).
     Стр.  72.  Патти  Аделина  (1843-1919) - знаменитая итальянская оперная
певица, в 60-х годах прошлого века пела в итальянской опере в Петербурге.
     "Динора"  - комическая опера французского композитора Джакомо Мейербера
(1791-1864).
     Николини - оперный певец, француз по происхождению, муж Аделины Патти.
     Стр. 76. "Царь Кандавл" - балет Ц.Пуни.
     Стр.  91.  Вы  на  чем изволили повихнуться? Ах да, вы испанский король
Фердинанд.  -  У  Гоголя  в  "Записках сумасшедшего" Поприщин воображал себя
испанским королем Фердинандом.
     Стр.  164.  "...От  ликующих,  праздно болтающих..." - из стихотворения
Н.А.Некрасова "Рыцарь на час" (1860).
     Стр.  184.  Фирдуси  (Фирдоуси) (935-1021) - поэт, классик таджикской и
иранской литературы.
     Луишка  Каторз  -  так  в  шутку  Пепко  называет  французского  короля
Людовика XIV (от Louis Quatorze).
     Цинциннат  Луций  Квинкций  (V  в.  до  н.э.) - римский консул, крупный
землевладелец.
     Стр.  186.  Голконда  -  древний  город  в  Индии,  славившийся  своими
богатствами.
     Стр.   194.   Гумбольдт   Александр-Фридрих-Вильгельм   (1769-1859)   -
выдающийся немецкий естествоиспытатель и путешественник.
     Стр.  219.  Мария  Антуанетта  (1755-1793) - французская королева, жена
Людовика XVI.
     Луишка  Сез  -  так Пепко в шутку называет французского короля Людовика
XVI (от Loui Seize).
     Стр.  238.  "Не  говори,  что  молодость сгубила..." - из стихотворения
Н.А.Некрасова "Тяжелый крест достался ей на долю" (1855).
     Стр.  253.  Саади  (ок.  1184  - ок. 1292) - поэт, классик таджикской и
иранской литературы.
                                                                 А.В.Романов