ный  вечер пани
Басенька  открыла двери  своего  салона, где  у  стен стояли низкие лавки из
оструганных  досок, могучий  стол из толстых  бревен и царил  буковый бар  с
высокими  табуретками.  На  полке бара,  между  большими  глиняными  пивными
кружками, писатель поставил стеклянный жбан,  наполненный розовой жидкостью.
Это был напиток, который писатель назвал "клобуж"  - смесь спирта с томатным
соком и молотым  перцем.  Он  валил  с ног каждого, кто  отваживался  выпить
больше чем один бокал.
 Писатель оделся с элегантной выдумкой. Он стоял за стойкой бара в белом
пиджаке  и белой рубашке, с изящно завязанной  на шее широкой  лентой.  Пани
Басенька была в короткой черной юбочке и облегающей белой блузочке, в черных
лакированных туфельках на босу ногу. Доктор пришел в вельветовом  костюме, а
пан Анджей  - не  будем этого скрывать  - снова  надел свой покрытый пятнами
мундир лесничего.
 Стажер  принял от  писателя бокал, наполненный  розоватой  жидкостью, и
удобно  уселся на лавке у стены. Доктор  занял место  на высоком  табурете у
бара.  Прежде  чем склониться над  рукописью  новой  главы,  подсунутой  ему
писателем, он смочил  губы  жидкостью из  бокала.  Возле доктора,  на втором
высоком табурете, уселась  пани Басенька, а Любиньски хозяйничал за  стойкой
бара, потихоньку грызя соленые палочки.  С  потолка, от нескольких лампочек,
искусно размещенных на корне сосны, разливался по  салону сильный, но мягкий
свет.
 - По-моему, - обратилась к доктору  пани Басенька, - Непомуцен в  своей
прозе впадает в  крайности.  То  он  становится слишком острым  и смелым, то
слишком робким и сдержанным.  А любовь, доктор, это  нормальная человеческая
вещь.
 - Так оно и есть,  - согласился с ней Неглович и уже хотел углубиться в
рукопись, но пани Басенька и дальше развивала свою мысль:
 - Вы помните  книжку,  которую нам давала пани Халинка? Какого-то Пузо,
доктор. Вы  помните  сцену между  одним героем, по имени Сонни,  и  какой-то
девушкой?  Я  эту сцену знаю наизусть: "ее рука охватила  громадный, налитый
кровью кол мышц".  Или: "его обхватили  мощные груды  ее мышц".  Это  была в
самом деле  разбойничья повесть, доктор.  До  сих пор меня  дрожь пробирает,
когда я ее вспоминаю.  У Непомуцена вы не найдете  таких  метких фраз, и это
меня  огорчает. Но интересно,  правда ли, что у вас, у мужчин, иногда бывает
впечатление, что вас  хватают  мощные груды мышц? - Хи-хи-хи, - захихикал на
лавке стажер, пан Анджей. Доктор подтвердил с шутливой серьезностью:
 -  Да,  это случается,  пани  Басенька.  У  некоторых  женщин во  время
сношения судороги  мышц могут быть  очень сильными и не ограничиваются одним
только  влагалищем,  но  захватывают  и  туловище,  таз,  верхние  и  нижние
конечности,  а также наблюдаются  непроизвольные  спазматические  сокращения
целых групп мышц. Например, лица, грудинно-ключично-сосковой мышцы...
 -  Слышишь, Непомуцен? - обратила внимание писателя пани  Басенька. Вот
так  должно  быть  в  твоей  повести.  Спазмы  лица  и мышцы  грудинно...  -
Ключично-сосковой,  -  вежливо  закончил  доктор.  -  Хи-хи-хи, -  засмеялся
стажер. Пани Басенька вздохнула: - Ах, эти разбойничьи повести...
 - Да, - кивнул головой доктор. - В  сущности, повесть Марио  Пузо - это
настоящая разбойничья повесть, потому что там идет речь о делах разбойников,
которых в  Америке  зовут  гангстерами.  А  пан  Непомуцен  пишет  о  Луизе,
учительнице, и лесничем-стажере, людях честных и не преступающих законы.
 - У меня нет ни одного взыскания, ни судебного, ни административного, -
отозвался пан Анджей со своего места на лавке у стены.
 -  Я  знаю об этом, -  согласился  доктор. -"Именно  это  так осложняет
коллеге Любиньскому работу над  его разбойничьей повестью.  Ясно  ведь,  что
лицо,  которое было наказано в судебном и в административном порядке, бывает
способно  так  вести  себя с  женщиной, что писатель  может  отпустить вожжи
фантазии, пробуждать  его поступками дрожь  ужаса  и отвращения у читателей.
Девушка  гангстера в  повести хватает руками громадный,  налитый  кровью кол
мышц, и это никого не удивляет и не поражает. А если  бы то же самое сделала
молодая одинокая  учительница, воспитательница нашей  молодежи? Или если  бы
что-то  подобное сделала благородная матрона, которая  возглавляет  семейный
детский дом? Такое описание противоречило бы общественному пониманию морали.
Какой-нибудь там  люмпен  или бродяга отходит  в  повести в сторонку,  чтобы
посрать,  но  человек,  достойный   уважения,  должен  в  повести   попросту
удовлетворить физиологическую потребность. В этом - суть трудностей, которые
громоздятся перед разбойничьей повестью нашего друга.
 - Что  да,  то  да, - кивнула  головкой пани  Басенька.  - Пан  Анджей,
припомните: может быть,  вы  все же  были наказаны  в  административном  или
судебном порядке?
 - Нет, - уперся стажер.
 - А  может  быть, вы безучастно смотрели, как кто-то  другой ворует или
делает что-то плохое? - почти умоляюще обратился к нему Любиньски.
 - Нет.
 - Не  было  ли у вас  в  детстве глубокого психологического потрясения,
связанного с видом старшей сестры, которая у  вас на глазах совокуплялась со
своим женихом? - продолжил доктор.
 - У меня нет  старшей  сестры.  Но я видел, как это  делали родители, -
сказал стажер.
 Непомуцен Мария Любиньски вздохнул с облегчением.
 - Я  упомяну об этом в подходящем  месте. Это может объяснить поведение
стажера по отношению к прекрасной Луизе в охотничьем домике.
 Доктор Неглович наконец-то спокойно принялся за  чтение рукописи  новой
главы книжки Любиньского. В это время писатель наполнил розоватой  жидкостью
опорожненный стажером бокал, а пани Басенька отпила довольно большой  глоток
и уселась на высоком табуретике так, чтобы пан Анджей, хоть он и пробуждал в
ней отвращение и ужас, мог видеть ее круглые коленки, а в минуты,  когда она
клала ногу на ногу и  слегка  поднимала  подол, заметить стройные бедра. Она
обожала то внезапное беспокойство в глазах и движениях мужчин, обреченных на
такие виды. Но сейчас - как она сама себя в этом убеждала  -  она делала это
исключительно  для  того,  чтобы помочь  мужу.  Может  быть,  в пане  Анджее
пробудится  какая-нибудь  неизвестная  до  сих  пор особенность?  Может,  он
признается, что в прошлом у него не все было таким кристально чистым?
 Писатель нервно  грыз  соленые  палочки,  и по мере  того,  как  доктор
переворачивал страницы рукописи, становился все беспокойнее. Наконец  он  не
смог удержаться  и  выпил до  дна свой  бокал с крепким  напитком.  Неглович
отложил  рукопись  и,  на мгновение  задумавшись, сказал:  - Это  прекрасная
глава,   дорогой  друг  Непомуцен.   При   помощи   отличных  фраз,  которые
складываются как  фразы музыкальные, вы даете глубокое и  волнующее описание
любовной  сцены  между  Луизой  и  стажером.   Читатели  получат  изысканное
удовольствие от чтения этого фрагмента.
 Любиньски  слегка  покраснел  от  комплиментов доктора.  Пани  Басенька
переложил ногу на ногу и выше подняла краешек юбки,  на мгновение задерживая
ее  вверху, чтобы пан Анджей мог  насмотреться на ее бедра. "Ему причитается
за то, что помог мужу", - подумала она.
 -  И  у  вас   действительно  нет  никаких  возражений?  -  допытывался
Любиньски. - Даже самых маленьких?
 - Есть,  - доктор пригубил  розоватой  жидкости  из  бокала. -  Но  это
возражения скорее  профессионального  характера.  Вот,  например,  в момент,
когда молодой стажер, расстегнув блузку  прекрасной  Луизы, добирается до ее
груди, вы  пишете: "А потом он схватил губами скорчившиеся от  желания соски
ее груди". Это не так, друг мой. Скорчиться могут  мышцы влагалища и другие,
о чем я уже упоминал. Что же касается сосков возбужденной женщины, наступает
обратное явление: возбуждение или увеличение. Так, при полной  эрекции соски
могут увеличиваться от 0,5 до  одного сантиметра  вдоль  и  от  0,25  до 0,5
сантиметра в поперечнике у основания. У женщины, которая не  кормила грудью,
а Луиза именно  такая особа,  сосок увеличивается обычно на  одну  пятую или
одну четвертую своего первоначального объема. И значит, надо написать, что у
Луизы были соски "увеличенные от желания", а не "скорчившиеся от желания".
 -  Слышишь, Непомуцен?  - триумфально воскликнула  пани  Басенька.  - Я
много раз  тебе говорила, чтобы ты обращал  внимание  на  то,  что  со  мной
происходит в интимные минуты, а не летал мыслями где-то очень далеко.
 -  Хи-хи-хи, - захихикал пан Анджей. - Первый  раз в  жизни я о  чем-то
таком слышу. От 0,5 до одного сантиметра вдоль и от... сколько там, доктор?
 -  От  0,25  до 0,5  сантиметра в поперечнике  у основания,  -  буркнул
доктор.
 - Страшный вы  похабник, доктор, - заявил стажер,  который говорил  все
неразборчивее. - Никогда я не слышал ничего настолько похабного.
 - Помолчите уж, пане Анджей, - оборвала его пани Басенька. - Все знают,
что вы  можете заблудиться в лесу в трех соснах. Я сомневаюсь, что вы вообще
попадете  на  свидание с  этой  Луизой,  лучше уж  оставьте  при  себе  свои
замечания.
 - Да, - согласился с ней Неглович и добавил с шутливой серьезностью:
 - Тем более что у меня есть еще одно замечание. Вы написали, Непомуцен,
что  поджидающий  Луизу стажер  услышал в  темноте  кашель, который  означал
приближение  Луизы.  Почему она  кашлянула  и что это  был  за  кашель? Ведь
человек, пане Непомуцен, не кашляет без причины.  Имеем ли мы дело с  кашлем
сухим или мокрым? Был ли это кашель функционального происхождения, вызванный
неврозом? Кашель может  быть признаком воспаления верхних дыхательных путей,
опухоли  за  грудиной, хронического бронхита,  трахеита.  Вы не упоминаете в
своей повести, что Луиза  - завзятая  курильщица. Не пишете вы и о том,  что
она  страдала  неврозами.  Так  почему  же  она  кашлянула?  Бронхит, начало
воспаления гортани? Кто знает, не нужно ли в следующей главе уложить Луизу в
постель  на несколько  дней  и пригласить к  ней врача.  Бронхит может  быть
вирусного  и бактериального происхождения. Может быть, наутро после любовной
сцены с Луизой  молодой человек тоже почувствовал себя плохо и тоже пошел  в
постель,  что  на  какое-то время  прекратило  между  ними  контакты  -  как
эротические,  так  и  товарищеские.  Такое событие  способно  усложнить весь
дальнейший ход повести.
 -  Черт с ним, с кашлем,  - заявил Любиньски. - Попросту выброшу  это и
напишу, что он услышал  хруст гравия под  туфлями приближающейся Луизы.  Вас
это устроит, доктор?
 - Вполне,  -  согласился  доктор. -  Но  кое-что  другое  меня  все еще
беспокоит. Вы  написали, что Луиза прильнула щекой к волосатой груди стажера
и услышала биение его сердца сквозь шум дыхания. Меня интересует, как билось
сердце  стажера, а  также  - какого  рода было его дыхание. Вам  надо знать,
дружище,  что  этот  шум  может  иметь  характер  пузырьковый  правильный  и
неправильный,  острый или  жесткий, ослабленный  или прерывистый.  Могли это
быть влажные хрипы, а  могли быть трески  звонкие или переливающиеся. Что же
касается сердцебиения...
 - К черту сердцебиение! К черту шумы дыхания! - рассердился  Любиньски.
- Что, я должен  был написать, что, прильнув  щекой  к груди  стажера, Луиза
услышала звонкие трески или шумы пузырькового правильного характера?
 - Не  знаю, как должен поступить писатель,  -  отпарировал доктор, - но
факт, что вопрос о человеческом дыхании - это проблема необычайно  широкая и
весомая. Каждый из нас дышит, но каждый  по-своему. По-своему дышат женщины,
по-своему - мужчины. Различным бывает и тип шумов  при дыхании, их величина,
обилие, отношение вдоха к выдоху. В какой попало повести герой  может дышать
как попало.  Из его  грудной клетки могут  доноситься неопределенные шумы. А
если писатель хочет  представить нам  героев из  крови  и кости,  а  скорее,
утвердить нас в убеждении, что мы имеем дело с людьми из  крови и кости,  то
мы должны  знать,  как они дышат и  как бьется  их сердце, что они едят, как
едят. Мы ведь будем готовы предположить, что они  питаются травой, у них нет
ни легких, ни сердца. Вы представите нам манекены, а не живых персонажей.
 - Хи-хи-хи, - тихо засмеялся стажер, а потом громко икнул.
 -  К  черту, -  буркнул Любиньски, - скоро  дойдет до того,  что  герой
повести не сможет даже  пернуть, чтобы кто-нибудь не спросил автора:  какого
типа был этот пердеж. Громкий или тихий, преднамеренный или непроизвольный.
 -  Ну  да,  да,  дружище,  -  согласился  с  ним  Неглович  с  шутливой
серьезностью.  - У великих  писателей даже обычный  пердеж имел  огромное  и
влекущее за собой  большие последствия  значение. Это могло указывать на то,
что у героя  трудности с системой пищеварения  или что  он  плохо  воспитан.
Иногда   таким  поступком   он   хотел  продемонстрировать   обществу   свое
пренебрежение, презрение к общепринятым  нормам  поведения. Громкий пердеж в
присутствии короля и королевы мог когда-то даже привести на эшафот.
 - Это правда, Непомуцен, - подтвердила пани Басенька. - Обрати внимание
на пана  Туроня, который приезжает сюда каждый год  в отпуск.  Он так  плохо
ведет  себя  в присутствии своей жены,  хоть он и культурный человек. Он это
делает для того, чтобы показать свое презрение к ней. Ты думаешь, что если б
что-нибудь подобное совершил стажер в охотничьем домике,  прекрасная Луиза с
тем же самым желанием бросилась бы в его объятия?
 У Любиньского в голове все перепуталось.
 -  Да-да, конечно, вы правы,  - терзал  он свою светлую бороду, - но  у
литературы собственные законы! Она в каком-то  смысле находится вне  законов
природы или житейских правил.
 - Но не разбойничья повесть, Непомуцен,  - сказала Басенька. - Впрочем,
ты сам столько  раз  говорил мне, что хочешь представить в  ней правду, а не
литераторскую фантазию.
 Стажер пан Анджей громко храпел на лавке, опершись спиной о стену. Пани
Басенька  уже  не  чувствовала себя  обязанной  демонстрировать ему колени и
бедра и крутанула на табурете свой задик, оборачиваясь лицом к  доктору. Она
с  уважением относилась к его замечаниям, которые  свидетельствовали  о том,
что доктор в  самом деле знал жизнь, а  также  женщин. Он  даже знал, что  у
женщины,  когда  она  возбуждена,  соски  увеличиваются  от  0,5  до  одного
сантиметра вдоль и  от 0,25 до  0,5  сантиметра  в поперечнике  у основания.
Могучими были познания доктора о  теле женщины, и каким  же чудесным  должен
был быть способ, которым он унижает женщину! Как жаль, что Непомуцен никогда
не спросит  доктора  об этом деле, а обрекает ее, Басеньку,  на всевозможные
домыслы, на фантазии, необузданные и страшно возбуждающие.
 И когда она думала так  в эту минуту, она вдруг убедилась, что соски ее
груди,  туго  обтянутой  белой  блузочкой, торчат удивительно  остро и четко
обозначаются сквозь  материю. Она глянула  на  доктора, который это заметил,
застыдилась и локтями оперлась о стойку бара, заслоняя грудь.
 Стажер  проснулся.  Сначала  он  осовело осмотрел салон  доктора, потом
вдруг встал и заявил:
 - Мне нехорошо. Пойду в лесничество.
 И он вышел из дома писателя на неверных ногах.  Во  дворе его несколько
отрезвил  холодный  ветер  ночи. Но, как  всегда, он  перепутал направление.
Вместо того, чтобы  пойти к лесничеству, он пошел  в обратную  сторону  -  к
деревне. Он шел, качаясь, а в голове его  перемешалось все, что он сам видел
и пережил, с  тем, что он пережил как стажер в повести Любиньского. Он видел
себя, когда он расстегивал блузочку на груди прекрасной Луизы, видел коленки
пани  Басеньки и  ее бедра. Как  никогда  до  сих  пор, он  желал женщину  и
переживал то же, что и стажер в охотничьем домике.
 Возле школы он наткнулся на дерево, больно ударился плечом  и на минуту
отрезвел. Сориентировался, что он находится далеко от лесничества Блесы, а в
здании школы горит свет в квартире панны Луизы, учительницы. Он забыл о том,
что это старая одинокая женщина.  В  его мыслях была та прекрасная Луиза  из
охотничьего домика возле старого пруда.  Имена этих двух  женщин  наложились
друг на друга в его воображении, как человек - на свою тень.
 - Луиза, прекрасная Луиза! Выйди ко мне! - крикнул пан Анджей в сторону
освещенного окна.
 Свет в окне тотчас  же погас, а за стеклом показалось белое пятно лица.
Панна Луиза с тревогой вглядывалась в ночную темь, видела на шоссе какого-то
молодого мужчину,  который  метался  там  и  выкрикивал: "Луиза,  прекрасная
Луиза!" А потом он лег на обочине шоссе  на мягкую траву и  замер  в  пьяном
сне. Старая женщина отошла от окна,  разделась, не  зажигая света. Она долго
не могла уснуть. Лежа на кровати, в холодной постели, она раздумывала, зачем
этот человек появился под ее окном и пронзительно кричал: "Луиза, прекрасная
Луиза, выйди ко мне!"  Отозвалось в ней какое-то  очень давнее воспоминание.
Под  веками появились слезы. Но  уже через  секунду  они  высохли, ненависть
сжала  ее губы в  узкую  щелочку. "Он, видимо,  шел на мельницу, где сегодня
ночью все  будут жить друг  с другом как животные,  -  думала она.  - Все со
всеми. Я давно уверена, что у нас  так  делается. Как животные.  Никогда  не
ходила туда  и не  пойду. Не могу  себе позволить, чтобы люди  обо мне плохо
говорили".




 Повесть о потерянном рае


 Священника  мучила  мысль  о  двух  девушках,  убитых   в   лесу  возле
Скиролавок, в разговорах с доктором Негловичем и писателем Любиньским он  не
раз возвращался к этой теме. Так же, как  и они, он чувствовал, что жестокий
убийца снова ищет очередную жертву. Он  соглашался  с мнением Негловича, что
убийца  - это не такой человек, который  может удовлетворить  свои инстинкты
нормальным способом, он  отмечен  странным дефектом, приводящим к  тому, как
это убедительно  показывал пример Ханечки,  что  его  половой  член  не  был
послушным его воле, а отсюда - ненависть  и  садизм по отношению к  жертвам.
Болело сердце священника и от известий, которые приходили к нему отовсюду, в
том   числе  и  во  время   исповеди,  что  стадо  верующих  жило  способом,
оскорбляющим мораль,  в страшном грехе, не исключая грехов смертных: то есть
кровосмешения  и  скотоложства.  Доктор  искал  ответов  на  эти  вопросы  в
медицинских книгах или  у  философов, писатель Любиньски  - в "Семантических
письмах" Готтлоба Фреге, а священник Мизерера обратился  за советом к своему
любимому  блаженному  Августину,  автору  фундаментального  произведения  "О
царствии Божьем".
 Поэтому в воскресенье он произнес проповедь  о потерянном рае, одну  из
лучших, какие когда-либо слышали в этих местах.
 - Я  часто  задумываюсь, - так начал Мизерера  свою проповедь, - почему
это столь многие из  вас теряют милость веры и жаждут обречь  себя страшными
грехами  на  вечное  осуждение.  Почему  это  многие  из   вас  выбирают  не
целомудрие, а  грех,  из-за  чего  теряют  право  после  смерти  войти в тот
потерянный  рай, который  откроет свои  ворота только перед людьми  с чистым
сердцем и с хорошим поведением?
 Повторял  Мизерера свои вопросы все громче  и выразительнее,  и к таким
пришел выводам:
 -  Привлекает  вас  грех,  потому  что  он  кажется  вам  интереснее  и
притягательнее,  чем  потерянный  рай. Потому  что грех  представляется  вам
чем-то прекрасным, а потерянный рай -  наинуднейшим местом  под  солнцем. Вы
видите этот рай как  огромный зеленый  луг, по которому  текут потоки чистой
воды, бьют хрустальные источники, вокруг раздается набожное пение ангелов, а
избранники  Божьи в белых  одеяниях  только  неустанно молятся, прогуливаясь
гуськом,  как в  тюрьме. И ни  кабака в этом раю, где  можно было  бы выпить
стопку  водки,  ни красивой девушки,  которую можно  было бы  облапить. Даже
телевизора  там  нет. Ничего,  одни  люди в  белых одеяниях до  самой земли.
Ничего,  только  игра  на  арфах  и  лютнях  и нюхание  цветов. Ничего, одни
серьезные  разговоры. Ни  шуточки, ни  веселой песни,  ни радостных  танцев,
потому  что  не  пристало  ничего п