ступить с ноги на ногу, готовясь к бегству, и к ужасу
своему обнаружил, что ноги не сгибаются, стоят, как столбы, приклеенные к
цементному полу. Во рту пересохло, не хватало воздуха.
   - Лю-у-уди! Помогите! - пытался закричать он.
   Из темного утла медленно выходили трое...
   От страха помутилось сознание. Луч надежды блеснул, когда в одном из
нападающих он узнал рыжего Тимоху по кличке Пенек.
   - Ты, что ли, Пенек? Так и заикой можно сделать человека. Да еще с
этим, перочинным, в руке. Убери ты его. - Трубиков сделал попытку
отстранить руку с ножом.
   - Закрой поддувало! - грубо цыкнул Пенек, совсем не собираясь убирать
нож. - За нами ничего не пропадает. Вот меточку тебе на память оставлю,
чтобы помнил, как брать взаймы и не отдавать, - подтвердил он угрозу,
неумолимо надвигаясь.
   - Какая метотаа? Какие деньги? - бормотал Трубиков.
   - А сорок два рэ - я тебе что, за красивые глазки подарил? - напомнил
Тимоха и кивнул своим компаньонам: давайте, мол его, голубчика, сюда.
   Двое других, незнакомых Трубикову, исполнили приказание: неторопливо
подошли, взяли его под руки, легко приподняли и понесли к стене. Потом
также молча, по-деловому расстегнули плащ, подняли сорочку и майку.
   Пенек щурился, медленно целясь, финкой в его обнаженный живот. Вот он
отвел для удара руку. Синей змейкой сверкнуло острое лезвие, коснулось
кожи.
   Трубиков рванулся, сделал один шаг, другой, но ноги не слушались его:
хотел идти, силился даже бежать и не мог. Превозмогая боль, ухватился
рукой за липкую стену подвала и стал медленно оседать.
   "Все. Неужели конец?" - подумал он и закричал:
   - Убили! Зарезали! А-а-а!
   За последние дни с ним часто случалось подобное.
   Выручала жена, если это было дома. Последовал чувствительный толчок в
спину, и сверху раздался знакомый голос Нинки:
   - Кого убили, чудо морское? Прекрати орать! Вот ведь до чего дошло...
   - Нинуха, ты? - спросил он, жмурясь и тряся головой, наивно рассчитывая
вытряхнуть остатки похмелья. - Ну и сон! Привидится же такое...
   Жена продолжала стоять, скрестив на груди руки, свысока оглядывая
тщедушное тело своего горе-супруга.
   - Допился, паразит, - брезгливо кривя губы, бросила она. - Случается,
такие под заборами дохнут. А этот жилист, не хочет.
   Нинка зачем-то пнула ногой стул, на котором в беспорядке лежала одежда
муяса. Стул с шумом упал. Штаны, рубаха и кепка оказались на полу, под
руками Трубикова.
   Сегодня Трубиков в гояосе жены почувствовал не злость, а усталость. На
какой-то миг в нем проснулась жалость к этой женщине, матери его сына. Но
тут же все и погасло. Он ухмыльнулся и повеселел. Главное, кончился
кошмарный сон. Поднявшись с тюфяка, для верности задрал майку, осматривая
в зеркале шкафа живот, дотронулся пальцем до места ночной "раны"...
   Натянув измятые брюки, од осторожно приоткрыл дверь в темный коридорчик
- надо незаметно проникнуть в туалет, там, в бачке для воды, должен быть
припрятанный "малыш". Это единственный тайник в доме, пока не обнаруженный
женой. На кухне бренчала посуда, звачит, Нинка занята. Два шага на носках
мимо двери кух* ди - и он юркнул в уборную. Чтобы не привлечь внимание
жены, потянул за цепочку. Вода заворчала шумно и сердито. Он встал на
крышку унитаза, привычно пошарил в дальнем углу бачка. Но "маленькой" там
не нашел.
   Слова прошелся рукой уже по всему бачку. Ничего...
   - Ребенка бы постеснялся, - раздалось из кухни, - мальчик в пятый класс
перешел, от стыда товарищей сторонится. А ему хоть бы что-- жрет эту
заразу.
   После небольшой паузы она повысила голос:
   - Работаешь, работаешь, с одного места бежишь в другое, а его черти
носят целыми днями на рынке. Корми, пои, а он только одну заботу знает - в
стакан заглядывать. Мужик называется... Пришел из колонии на нашу голову,
хоть бы тебя опять туда упекли!
   Трубиков воспользовался паузой и выскочил в коридор. Нина встретила его
в дверях кухни:
   - Ну что, Кащей, ожил?
   Замахнулась мокрой тряпкой, он отпрянул...
   - Ну-ну, ты лучше б пожрать дала.
   - Пожрать?! - взвилась с новой силой Нинка. - А потом опять на свой
рынок, да?
   Он молчал.
   - А прописываться думаешь или нет?
   - Пропишусь, не ори ты...
   - Полтора месяца слышу одно и то же. Когда пойдешь в милицию?
   - Сегодня схожу, чего бесишься? - неожиданно для самого себя повысил
голос и он. -Там у меня знакомые есть. Так что это не вопрос, пропишут.
   Жена додозрительно сузила глаза. С мокрой тряпки на старенький халат
падали мутные капли. Но она этого не замечала. Наконец с издевкой
переспросила:
   - Сегодня, значит? Сколько этих "сегодня" пролетело. А знакомые тут ни
при чем. Самому за себя надо беспокоиться. Ну, чего молчишь?
   Он стоял в растерянности, смотрел на нее. Вспомнились почему-то молодые
годы, первые встречи с этой Нинусей, кино, скверик у общежития, откуда он
посматривал на заветное окно... Было ли это?
   Нина перехватила его взгляд, вяло опустила руку.
   - Так я сгниешь на тюфяке.,. Всю жизнь будешь на ролу валяться, а не
так, как нормальные мужья спят.
   Она поспешно отвернулась, прошла в кухню. Уже у плиты неожиданно
всхлипнула. Трубиков знал, что в такие минуты от него требуются хорошие
слова, немного ласки. Но в голове было другое: похмелиться нечем, хоть бы
рассольчику какого или кефира... И сказать нельзя. Он постоял, пожал
плечами и молча шагнул в комнату. Посмотрел в окно - еще не рассвело. А
голова болит, вот-вот расколется. Ничего не придумав, он посмотрел на
грязный тюфяк и повалился на него в брюках, натягивая до подбородка
старенькое одеяло. Тело бил озноб.
   За стеной, на кухне, установилась тишина.
   "Наверно, ушла на работу", - подумал Трубиков.
   Жена работала уборщицей в двух учреждениях. Толком он не знал, в каких,
так как Нинка строго-настрого запретила ему показываться на работе.
   Утро занималось хмурое. Трубиков лежал и думал о ночном кошмаре:
   "Что бы он значил, тот сон проклятый? Неужели из-за долга могло такое
присниться? А цифру Пенек назвал точную и во сне - сорок два рубля, ни
больше ни меньше. Надоело скрываться. И долг-то небольшой, если поступить
работать, конечно. Как бы сегодня на него не напороться. Какой же сегодня
день? Так, в воскресенье я выпивал с эстонцами в забегаловке, на
понедельник ночевал в будке утильщика, никак согреться не мог. Утром
кто-то угостил красненьким - это все в понедельник.
   А вторник был потрачен на буфетчицу Лизку. Рыжая, дородная. Проторчал
полдня в ее "Соках-водах", все подливала из-под прилавка беленькую.
Молодец баба, знает, чем угощать. Непонятно только, чего ей надо.
   Сегодня среда. В милиции приемный день, Нинка как-то говорила. Только с
утра или после обеда там принимают по поводу прописки - что-то не
припомню. Ладно, пойду с утра, чего тянуть, все равно придется
прописываться. Заставят".
   Сон никак не шел. Поднялся, заглянул на кухню. На полке стояли
перевернутые, вымытые до блеска кастрюли.
   Значит, завтрака нет. Трубиков взглянул на плиту и увидел сковородку.
Поднял крышку и глупо хихикнул: жареная картошка, еще пар идет. Ясно,
оставлено ему, сына-то на каникулы к бабке в деревню отправила.
   Почесал затылок, судорожно сглотнул слюну и тут же начал хватать
картошку руками, стоя у пллты. Когда показалось дно сковородки, сел к
большому кухонному столу, нашел хлеб и вилку. Пережевывая черствые ломти,
посматривал на пакетик, завернутый в газету. Интересно, что там могло
быть? Не доев, потянулся и разверч нул пакет. Замусоленные и новые справки
на прописку, паспорт. Все это было знакомо и неинтересно. И вдруг даже
дыхание перехватило: из паспорта выглядывал светло-зеленый уголок. Ясно,
деньги оставлены на прописку.
   Он повертел в руке находку, сам не веря в подвалившее счастье, пощупал
хрусткую бумажку, причмокнул от удовольствия.
   - Ну, Николай Андреевич, держи хвост пистолетом, - сказал самому себе
Трубиков. - Для начала на маленькую имеется, и на прописку рублевку
сэкономим.
   Трубиков не зря говорил жене о знакомых в милиции.
   В райотделе он знал одного сотрудника, Федорчука. Знакомство, правда,
было своеобразным: два года назад капитан Федорчук вел следствие по делу о
краже спирта из лаборатории завода. А обвиняемым по тому делу был не кто
иной, как сам Трубиков. Вот и запомнился ему капитан милиции.
   Трубиков вышел на улицу, свернул в знакомый переулок, издалека увидел
светлую вывеску отдела милиции.
   У входа в здание постоял, взялся за ручку двери, помедлил. Наконец
вздохнул и решительно потянул ее на себя.
   В коридоре второго этажа, где обычно толпились посетители, никого не
было. На одной из дверей висела табличка - расписание приемных дней и
часов. Трубиков долго и тщательно всматривался в строчку: "Среда - с 15.00
до 18.00". Оглянулся вокруг, будто ожидая, что вот сейчас откроется дверь
и его пригласят войти. Но никто не выходил.
   - Не везет, - пробормотал он и пошел к выходу.


                                     2

   - Ты, Андреич? - по-свойски спросила Лиза, поправляя выбившиеся из-под
белого кокошника крашеные волосы. - Что в такую рань?
   Видно было, что она приятно удивлеиа визитом.
   - Ранняя птица больше корма клюет, - заулыбался Трубиков, посматривая
искоса на разноцветные стеклянные конусы, наполненные соками, и от
нетерпения проглотил слюну. - Пересохло, Лизавета, промочить треба.
   - Рано ведь, меня оштрафовать могут, - не удержалась буфетчица.
   - Для начала дай томатного, что ли, внутри горит.
   Лиза понимающе кивнула, налила сок в стакан, аккуратно размешала
ложечкой соль.
   - Давно надо на сок переходить. От него румяным будешь, полненьким.
Женщинам нравиться будешь. А то вод какой желтый да худущий. - Она
покачала головой и добавила: - Что тот Кащей из сказки...
   - А меня и зовут - Кащеем! - резко перебил он. - Больше вопросов не
будет? - И, чтобы загладить вспышку, вдруг объявил: - Я только что из
милиции.
   - Ой, мамонька, неприятности какие?
   - Прописываться ходил. Надо ведь, а то вытурят из города.
   - И то правда, - согласилась буфетчица. - Но там сегодня после обеда
принимают.
   - Ты-то откуда знаешь?
   - Я все должна про милицию знать, работа моя такая, - загадочно
склонила голову Лиза.
   Трубиков вздохнул.
   - Чего мучаешься, Андреич? С женой, сказывают, не ладишь?
   Он неопределенно махнул рукой:
   - Когда-нибудь расскажу. Не у. дел я пока... Не работаю.
   - Подумаешь! Там-то за два года наработался небось?
   - Не два. Год, восемь месяцев и три дня.
   - Вот видишь! Вкалывал, наверное, как вол.
   - Зазря раньше срока не выпускают.
   Он посмотрел на нее, помолчал.
   - Умная ты баба, Лизавета. Все понимаешь, - уважительно произнес он.
   - Такие, как ты, Николаша, на дороге теперь не валяются, если хочешь
знать...
   - Так уж и не валяются.
   - В твоем возрасте мужчине одному прозябать невозможно. Даже вредно. Ни
пожрать по-человечески, ни вышить, когда захочется.
   Трубиков незаметно сглотнул слюну, что тоже не ускользнуло от внимания
Лизы.
   - Я сейчас, - вполголоса сказала она.
   Лиза вернулась с серой картонкой, на которой корявыми буквами было
написано: "Ушла на базу". Она вышла из-за прилавка, заперла изнутри дверь
и прицепила картонку на стекле.
   - А теперь пойдем в мой кабинет. Что-то и у меия во рту пересохло.
   В подсобном чуланчике она расчистила место для Трубвкова среди ящиков
из-под конфет и папирос, быстро возвела из тех же ящиков сооружение,
похожее на стол, достала с полки заранее припасенную поллитровку.
   - Разливай, Николаша. Ты мужичок, тебе и положено этой приятной
работкой заниматься, - предела она. - Да сбрось сначала плащ свой
иэвоачичий! Будь как дома, не робей!
   - Ты ж хозяйка, - скромничал Трубиков.
   - Нет, нет! Открывать водку обязательно мужчина должен.
   - Будь здоров, Николай Андреевич, - первой произнесла буфетчица, когда
стаканы были налиты.
   Они тихо чокнулись, молча выпили. Но Трубиков не удержался, громко
крякнул от удовольствия. Лиза зашипела, прикладывая к губам палец: потише,
мол, а то с улицы слышно. Ее пухлые, сложенные в трубочку губы, озорно
блестящие глава и таинственное шипение неприятно подействовали на
Трубикова. "Хоронится, будто воровать пришли", - недобро подумал он, но
тут же и успокоился, поглядывая на початую бутылку. Все-таки игра стоила
свеч.
   - Чего-то сразу, в голову ударило, - тихо сказал он.
   - Голодаешь, как собака бездомная, вот и ударило, - категорично
заключила Лиза, отряхивая пепел в пустую папиросную коробку. - Жаль мне
тебя, Андреич.
   Пропащая твоя доля с Нинкой. Какая-то она у тебя неприспособленная к
жизни. Бегает, бегает, а толку мало...
   - Ты ее не трожь, - твердо предупредил Трубиков, - и не лезь в чужую
душу.
   - Господи, - заулыбалась буфетчица, переводя разговор на шутливый тон,
- нужна мне твоя Нинка. Наверное, тебя стесняется, не приходит ко мне
убирать... А то, бывало, дам ей трешку - она и уберет мои залы.
   - Работать не зазорно. Это воровать стыдно...
   - Постой, постой, ты не учить ли меня собираешься?
   - Нет, по-моему ты слишком ученая.
   - Вот-вот, а потому и помолчи.
   - Я и молчу. Только скажу тебе прямо: Нинка запросто здесь за стойкой
- может стоять, а вот попробуй ты на ее место стань.
   - Была нужда, - фыркнула Лиза.
   - Ну-ну, - примирительно заулыбался он, похлопывая Лизу шо мягкому
плечу.
   Выпили еще раз. Трубиков погрузился в долгое раздумье. Уставившись в
стенку, он медленно жевал бутерброд, не замечая присутствия женщины.
   - Скучаешь все, - нарушила молчание Лиза. - А может, заболел?
   Он вдруг глухо сказал:
   - Болит у меня вот здесь. - И постучал кулаком по груди.
   И столько тоски и злости было в этих словах, что Лиза вдруг протянула
руку и погладила его по плечу,
   Он оглянулся на дверь и тихо сказал:
   - Срок-то я не свой отсидел.
   Буфетчица отшатнулась, глядя на него, как на сумасшедшего:
   - Как не свой? Так в жизни не бывает...
   - Не бывает, а вот - было...
   Она молча ждала рассказа.
   - Ты помнишь, работал я на заводе, в литейном? - начал он.
   - Конечно, двух лет ведь еще не прошло.
   - Зарабатывал до двухсот, - продолжал он, - да премии там всякие,
прогрессивки. Ничего набегало.
   Сама понимаешь, в литейный не каждый пойдет, горячо там.
   Он презрительно покосился ва стакан и сказал в сердцах:
   - Употреблять я начал тоже там. Давно это было...
   Теперь я человек конченый, тыщу раз пробовал бросить - не выходит. И
лечили меня... Сдачала вроде помогло, месяцев пять держался. А потом
опять. Что хочешь через нутро прошло. А спирт... Вот из-за него я и
погорел. Бутыль десятилитровую мы из лаборатории украли. Полная была, под
пробку. В ночную смену мы тогда работали. Не утерпели. Выпить хотелось,
как перед смертью. Накрыла нас милиция, до сих пор не знаю, как они
пронюхали.
   - Кого это нас? - перебила Лиза.
   - Трое было. Я, Сыч и один новенький, только поступил к нам. Я его
тогда даже в лицо не успел рассмотреть как следует. Здоровый, два метра
росту. Журавлев фамилия, а звать, как и меля. Они потом, до следствия, ко
мне домой пришли. Уговаривали вину взять на себя, а иначе, мол, групповую
всем нам пришьют, лет на пять посадят. А так - не больше двух дадут.
Пораскинул я мозгами и согласился, все-таки в их совете было что-то
правильное, как мне казалось. Не их, а меня кто-то видел, когда через
забор с бутылью лез. Да и что мне было делать? Ты бы что выбрала - два или
пять сидеть?
   Лиза вздрогнула.
   - А я, - продолжал Трубиков, - теперь бы на пять согласился. Все равно
бы не дали. Это я уж потом сообразил, да поздно было.
   - Почему б не дали?
   - А потому, что продали они меня, Сыч и тот подлюга. На другой день,
после того, как побывали они у меня, милиция с обыском пришла. Знаешь, что
у меня нашли? Костюм лаборантки! Джерсовый, английский...
   Она у нас модница. По три раза в день переодевалась. Ну и держала в
шкафу дополнительный гардероб. Соображаешь?
   - Подбросили, - со страхом выдохнула Лиза.
   - Затем и приходили.
   - А костюм?
   - Не брал я его и не видел, клянусь. - Он стукнул кулаком в тощую
грудь. - Не веришь?! - вдруг заорал, вскакивая.
   Лиза тоже встала, вопросительно посмотрела на дверь.
   - Верю, верю, Коля, сядь... - И тихо добавила: - Не такой ты...
   Он налил себе еще полстакана, сел, жадно выпил, номолчал, успокоился.
   - Уже там, - он сложил клеткой четыре пальца, - я вспомнил: пока мы с
Сычом лазили в потемках по лаборатории, тот верзила, Журавлев, что-то в
шкафу искал, еще спичку зажег, да мы на него зашипели. А какой может быть
в одежном шкафу спирт? Это я потом догадался.
   А когда на следствии Федорчук спрашивал - не раскололся. Допытывался
он, как нес домой костюм. Я отвечал, что не помню. И правда, спирту мы
тогда хватанудх по лошадиной дозе. Ну и все. Спасибо, хоть характеристику
из цеха прислали хорошую. Давно, мол, работает Трубиков и... золотые руки.
В общем, хвалили. А те так и остались чистенькими.
   - Сволочи какие, - посочувствовала Лиза.
   - Я бы им, шкурам, простил, если бы хоть раз приехали, передачу
привезли, поддержали бы добрым словом, как обещали. Нинка с пацаном
ездила...
   - А сейчас-то встречаешь их?
   - Сыча вижу на рынке чуть ли не каждый день.
   Грузчиком работает в овощном отделе. Колхозникам "помогает": кого
обманет, у кого украдет. С ним у меня вроде все в норме. Пили уж не раз и
не два. Помалкивает насчет костюма, будто и знать не знает. А тому, если
встречу, глотку перегрызу.
   Трубиков снова закурил, отчужденно уставился на дверь.
   - Ты закусывай, Николай Андреевич. Вот шпротики свежие открой, с
булочкой... Не умеешь ты пить совсем, - заключила она, глядя в осоловевшие
глаза гостя.
   В ответ Трубиков иронически ухмыльнулся: это он-то не умеет пить! Знала
бы ты, милочка, как он пил когдато, не говорила бы. Теперь хандра напала.
Вс„ неприятности одни...
   Но слова буфетчицы понравились ему, было в них чтото человеческое.
   - Добрая ты, Лизавета... Жалостливая, - признал ои. - Наверное, потому
и рассказал тебе все как на духу.
   Смотри, рот на замке держи.
   Она пододвинулась к нему поближе, положила на плечо мягкую, теплую руку:
   - Не бойся, никому не открою.
   Трубиков повернул к ней лицо и в упор встретился с ее ожидающим
взглядом. Было в глазах Лизы что-то такое, что заставило его отстраниться.
Осторожно освобождая ноги из-под шаткого столика, он встал, потоптался у
стенки.
   - Не пойму я никак...
   - Чего не поймешь, Николай Андреич? - с готовностью переспросила
буфетчица, приподнимаясь.
   - Чем угодил я тебе?
   - Мы б с тобой поладили, - начала Лиза уклончиво. - Да что с тебя
возьмешь, если ты даже мою просьбу забыл.
   Он легко обернулся:
   - Просьбу? Твою?
   - Да, мою. Ну-ка вспомни, что вчера обещал?
   - Кофта тебе нужна, что ли?
   - Больше пока ничего. Белая, бельгийская, самая модная.
   - Постой, постой, - поднял указательный палеп Трубиков. - Ты ведь сама
сказала, что разговор был вчера.
   Время-то сколько прошло? У меня еще хмель не выветрился... Раз обещал,
значит, все будет в порядке.
   Трубиков сощурил левый глаз, прикидывая что-то в уме:
   - Да хоть сегодня могу устроить. Это не вопрос. - Взял с полки кепку,
отряхнул. - Сейчас сбегаю, тут недалеко.
   Он натянул на лоб кепку, помедлил... Потом рывком вытащил правую руку
из кармана.
   - Возьми. За это дело, - кивком головы указал на импровизированный стол
и протянул буфетчице мятую трехрублевку.
   - Ты что это? Спрячь сейчас же, а то обижусь. Ну!
   - Бери, не ломайся.
   Она внимательно посмотрела на Трубикова, сказала в оправдание:
   - Я думала, обмываем кофточку авансом.
   - Потом, потом, Лиза. Да, кофта стоит сорок два рубля.
   - Да я тебе пятьдесят отдам. В деньгах я не стеснена, хоть и без мужика
живу.
   - Меня это не интересует, - сухо ответил Трубиков. - Сказано - сорок
два, и не больше. Я без навару работаю, тем более для т