м взглядом и переспросил
с еще большей тревогой в голосе,
   - Так кто же это мог подложить такую свинью?
   - Севастьянов, командир отделения, - спокойно сообщил Федерякин.
   В это время на улице появилась дворничиха. Она без разбора шагала по
лужам, придерживая в правой руке метлу.
   - А-а-а! Ты еще здесь, образина бесстыжая?! - ткнула метлой сторону
Сватухина рассвирепевшая Марьяна и решительно направилась к нему.
   Старшина робко вобрал в плечи мощную шею, отчего голова его стала
похожей на приплюснутый каравай хлеба, и, часто перебирая кривыми ногами,
молча затрусил по улице в сторону отделения милиции.
   - Ату его, ату! - не вытерпел Шумило и залился дробным старческим
смехом.
   - Тряпки свои заберешь потом! Я их в коридор выбросила! - кричала вслед
Марьяна.
   Старшина даже не оглянулся. А Марьяна без стеснения выкрикивала самые
нелестные слова вдогонку убегающему Сватухину. Вскоре его фигура исчезла в
темноте ночи.
   Только после этого дворничиха начала приходить в себя.
   - Это как же ты его сумела одолеть? Он ведь сильный, - поинтересовался
Шумило, когда страсти улеглись.
   - Метлой, - заулыбалась Марьяна. - Прямо сонного и начала метелить.
Очнуться не успол. А я сыплю, а я сыплю... Быстренько, по-военному,
оделся, а то всегда по два часа на работу собирается... Кряхтит, как
квашня.
   Вот я его подстегнула сегодня, надолго запомнит, - не унималась
разгоряченная дворничиха.
   Обычно хмурая, с плавными ленивыми движениями, сейчас она преобразилась
- стала подвижной и поворотливой. Глаза блестели, лицо покрылось румянцем,
оживилось.
   - То-то он выскочил, как из парилки, - хихикая беззубым ртом, заметил
сторож.
   - Дура я была, давно бы ему, мерзавцу, надо было баню устроить...
   Остаток ночи и начало утра прошли без особых происшествий. Буквально за
полчаса до окончания смены к Федерякину подошел элегантно одетый мужчина.
Вид у него был растерянный. Узкий галстук выбился из-под пиджака и плаща,
на брюках капли грязных брызг, в руках - помятая шляпа.
   - Товарищ постовой, у меня сегодня ночью квартиру обворовали, -
печально заявил он.
   "Эх, черт, угораздит же под конец смены", - успел подумать Федерякин,
но вслух коротко переспросил:
   - Как так - обворовали? А где же были вы?
   - Мы с женой были за городом, у знакомых, - начал объяснять гражданин
таким тоном, будто выезд к знакомым строго запрещен и он раскаивается в
содеянном. - Вернулись только что, на первом поезде. Дома оставался сын...
взрослый сын, ему уже девятнадцать лет. Ну, вернулись мы, заходим в
квартиру. Вроде все в порядке:
   замки целы, сын спит в своей комнате. Прошли с жепой к себе. И... что
бы вы думали? Шкаф раскрыт, комод и ящики серванта взломаны... Носильных
вещей - пальто, костюмов, обуви - нет. Все деньги и п,енности украдены.,,
   - А сын что же? - допытывался постовой.
   - Лежит с распухшим носом. Говорит, вечером был на дне рождения у
знакомого студента. Потом его в парке якобы кто-то избил. Потерял ключи от
квартиры. Но ключи пашлись, там же в парке, похоже - обронил. В общем -
кошмар. Я прошу вас срочно прибыть ко мне и зафиксировать все это
безобразие. Подумать только - все состояние...
   - Ваша фамилия - Кольцевой? - спросил вдруг Федерякян.
   - Да. Откуда вам известно? - На лице гражданина выразились страх и
надежда.
   - Ваш сын действительно куролесил всю ночь, - начал постовой. - Но он
ни о какой краже не заявлял.
   - Он и не знал о ней. Говорит, когда нашел в парке ключи, вернулся
домой, прошел в свою комнату, разделся и уснул.
   - А узкого он пьянствовал? - В голосе старшего сержанта появились
металлические нотки. Тут он спохватился, что занимается не своим делом, и
смягчился: - Хорошо. Сейчас я позвоню в отдел и вызову опергруппу. К вам
будет одна просьба: не притрагивайтесь к вещам в квартире. И вообще, лучше
совсем не заходите туда до приезда следователя и оперативных работников.
   - Об этом я сейчас позабочусь, - деловым тоном произнес мужчина и
быстро направился домой.


                                     2

   Когда сын достиг совершеннолетия, у Игоря Андреевича Кольцевого
появились дополнительные заботы. Отец ощущал это ежедневно. Леонид
унаследовал материнский характер и очень рано стал разбираться в моде. Его
не устраивали рубашки, купленные отцом. С пренебрежением он отзывался о
тупоносых туфлях и еще в восьмом классе отказался от обычного школьного
портфеля, потребовав от родителей купить ему импортный из натуральной
желтой кожи с двумя замками.
   Игорь Андреевич, зубной врач, кроме работы в стоматологической
поликлинике обслуживал надежных пациентов у себя дома. Благодаря этому
семья материальных затруднений не испытывала. Но это не помешало врачу
заметить, что сын за последнее время все больше злоупотребляет доверием
родителей и сумма выдаваемых ему карманных денег ежемесячно увеличивается.
   Однажды вечером Леонид пришел домой навеселе. На вопрос отца, в честь
чего позволяются такие вольности, сын, не моргнув глазом, ответил, что был
на дне рождения у одного знакомого мальчика. Кольцевой-старший не страдал
склерозом и хорошо помнил, как, уходя из дому, Леонид сказал, что идет
заниматься в Публичную библиотеку.
   Игорь Андреевич, не будучи подготовленным к такого рода разговору,
оставил на этот раз сына в покое, но своими подозрениями поделился с женой.
   - Что ты этим хочешь сказать, Горя? - осторожно спросила Фаина
Александровна.
   - Только то, что сказал. Леонид неискренен со мной, особенно в
последнее время. И прошу не называть меня так. Мы ведь взрослые люди.
   - И имеем девятнадцатилетнего сына, - продолжила она. - Кстати ты не
вспомнить, о чем мечтал ты в его годы?
   - Да... Но все же... - слабо сопротивлялся Игорь Андреевич.
   - Все талантливые мальчики рано начинают чувствовать себя мужчинами.
Ты, как врач, должен знать об этом лучше меня.
   Хотя мамаша и защищала свое единственное чадо, разговор этот не прошел
для нее бесследно. Фаина Александровна тоже стала наблюдать за сыном.
Однажды, когда Леонид вернулся домой после двенадцати ночи, она незаметно
проверила содержимое карманов его костюма. Придирчиво рассматривая носовой
платок, нашла то, что и предполагала, - следы губной помады. "Значит,
девушка. Я так и знала!" - ничуть не удивилась Фаина Александровна. У нее
отлегло от сердца. Но женское любопытство оставалось неудовлетворенным.
Хотелось если не познакомиться, то хотя бы взглянуть на избранницу сына. С
этой безобидной целью она к концу занятий стала подходить к институту.
Как-то выследила, что Леонид прошел в студенческое общежитие. Можно было
допустить, что сын ушел заниматься с товарищами. Около трех часов она несла
дежурство недалеко от входа. Напрасно. Сын так и не вышел на улицу.
   Заинтригованная, она на следующий день рискнула пойти в общежитие. По
дороге зашла в парикмахерскую, сделала завивку, маникюр. Благоухающая,
подошла к тяжелой дубовой двери и потянула ее на себя, не имея ни
малейшего представления, что будет делать дальше. Она полагалась только на
случай. Но одно было решено твердо: если кто-то спросит, зачем она
пожаловала в общежитие, она назовется своим именем и в свою очередь задаст
вопрос, где может быть сейчас ее сын Леонид Кольцевой.
   Мало ли по каким неотложным семейным делам мать разыскивает сына. А она
знала точно, что сейчас в общежитии Леонида не может быть. Перешагнув
низкий, обитый медным листом порог, она ступила на кафельный пол с таким
чувством, будто входила в запретную зону.
   В вестибюле было спокойно и тихо. Студенты еще не возвратились с
занятий. Справа за барьером сидела пожилая женщина в черном сатиновом
халате. Она не обратила никакого внимания на вошедшую. Ловко орудуя
спицами, старуха вязала шарф. Женщина, по-видимому, исполняла обязанности
и вахтера и гардеробщика. Фаина Александровна с обворожительной улыбкой
направилась к раздевалке. В это время на лестнице послышались чьи-то шаги.
   Пронеслась девушка в синем спортивном костюме. На ходу запихивая в рот
большой ломоть белого хлеба с маслом, она отбросила за плечо толстую русую
косу и всей тяжестью тела навалилась на дверь. Затем шаги ее зачастили по
гранитной площадке подъезда. А дверь на тугой пружине с такой силой
хлопнула, что в окнах задребезжали стекла.
   Это уж сама судьба посылала Фаине Александровне предлог для разговора.
   - О, господи, - сказала она, морщась, как от зубной боли, - что это за
народ такой пошел? Дверь за собой не умеют прикрыть. И чему их только учат
в институтах? В наше время так не было.
   Сказанное не осталось незамеченным. Старуха тут же отложила работу и
приветливо улыбнулась.
   - Что вы, милая, - поддержала она Фаину Александровну с готовностью, -
теперешняя молодежь на все способна. К стуку двери мы давно привыкли, это
в порядке вещей. А бывает, - понизив голос, старуха потянулась к
симпатичной женщине, разделяющей ее взгляды, - пьяные вечерами приходят. И
девицы туда же...
   - Что вы говорите? - артистически вскинула дугообразные брови Кольцевая.
   - Да, да. Пьют, миленькая, да еще как пьют! Ну, а где пьянка, там и все
прочее дозволяется. Недавно одну отчислили за такие дела...
   - Какой кошмар!
   И Фаина Александровна, как опытный полководец, издалека повела
наступление. Она была неплохим психологом и в первую очередь
поинтересовалась заработком гардеробщицы. Посочувствовала, стараясь
придать голосу больше искренности. Осведомилась, что та вяжет и для кого.
Повертела в руках недовязанный шарф, восхищаясь качеством работы. Так,
незаметно продвигаясь к цели, она скоро узнала то, зачем пришла...
   Как же, гардеробщица зпала студента Кольцевого.
   Скромный, культурный молодой человек. Только вот связался он...
   Фаина Александровна даже пожалела, что тайком от сына проникла в его
мир. Теперь она признала, что муж был тысячу раз прав, когда высказал
предположение о неискренности Леонида. И в то же время она даже в мыслях
не хотела взять какую-то часть вийы на себя за неправильное воспитание
сына. В самом деле, при чем здесь она, если мальчик попал в дурное
окружение? Теперь-то она знает, что делать. Пока не поздно, надо бить
тревогу.
   Она пойдет в деканат, в райком, в горком и будет ходатайствовать, чтобы
в институте навели порядок.
   Но, возвращаясь домой, Фаина Александровна, как и всякий практичный
человек, трезво взвесила свои предполагаемые поступки. "Во что это может
вылиться? - подумала она. - Во-первых, на Леонида падет черная тень, когда
откроется его связь с этой распутной женщиной.
   И кто знает, чем все это может кончиться. В деканате сидят не дураки.
Подумают да и отчислят Леонида из института за моральное разложение или
подберут другую, более безобидную формулировочку".
   Дома Фаина Александровна не находила себе места.
   Она дважды звонила мужу на работу, напоминая, что им необходимо с глазу
на глаз переговорить о весьма срочном деле. Именно сейчас, после
возвращения из общежития, она обнаружила, что мебель в их квартире
расставлена без всякого вкуса, пол давно не натирался, а в одном углу
прихожей даже появилась паутина. Собственная квартира выглядела неуютно.
   Чтобы не оставаться наедине со своими тревожпьтаи мыслями, она
переоделась и принялась за уборку квартиры. Какое-то непопятное чувство,
которому она была не в состоянии найти точное название, не давало ей покоя.
   Покончив с уборкой, она присела на мягкую оттоманку, чтобы собраться с
мыслями и наметить ход последующих действий.
   Сидящей на оттоманке в халате, со следами размокшей от пота и слез
косметики на липе застал ее Игорь Андреевич.
   - Что случилось? - участливо спросил он. - на тебе лица нет.
   - Лицо здесь роли не играет, - ответила она и призналась, - ты все-таки
был прав, Игорь.
   - В чем?
   - Что нас может беспокоить, кроме сына?
   - С ним что-нибудь случилось?
   - Да. Он нас опозорил. Связался с распутной женщиной старше себя лет на
восемь.
   Игорь Андреевич недоуменно пожал плечами и уже более спокойно спросил:
   - И это все?
   - А тебе этого мало, да?! Почему ты спихвул на меня воспитание сына, а
сам относился к нему, как к постороннему? Где твои родительские чувства?
На пациентов истратил? А может быть, на пациенток?
   Крик ее вскоре сменился истерическими рыданиями.
   Затем буря начала помаленьку стихать. Фаина Александровна вытерла лицо
полотенцем, приняла валерьяновые капли, молча хлопнула дверью и скрылась в
спальне.
   Игорь Андреевич был голоден, но не осмеливался спросить, где найти
ужин. Он печально посмотрел на приоткрытую дверь кухни, надел полосатую
пижаму и, так и не поужинав, отправился спать.
   В-тот вечер Леонид вернулся домой раньше обычного.
   Ничего не подозревая, он расхаживал по квартире, громко стуча
каблуками. Открыл в ванной кран до отказа и долго мылся, кряхтя и фыркая.
Затем перекочевал на кухню.
   Когда на сковородке зашипели котлеты и приятный запах мяса
распространился по квартире, Игорь Андреевич не вытерпел - вышел из
спальни.
   - Без шуму не можешь? Мать заболела, - зло сказал он сыну.
   - Что с ней? - равнодушно спросил Леонид.
   Вместо ответа отец взял вилку, насадил на нее котлету и принялся есть.
   Утро в семье Кольцевых прошло как всегда. Только Фаина Александровна,
против обыкновения, была молчалива. Леонид не заметил этой перемены.
Звонок телефона прозвучал, когда он с полотенцем через плечо направлялся в
ванную. Он бросился к висевшему на стене старомодному аппарату и снял
трубку.
   - Алло... Да, я, - заговорил он тихо, прикрывая согнутой ладонью
трубку. - Ну и что из этого? Но может быть... Хорошо, значит договорились.
В шесть у "Стерегущего"... Пока, до вечера.
   Разговаривая, он умышленно стоял, повернувшись спиной к кухонной двери,
чтобы мать не могла услышать, о чем идет речь... Такое случалось и раньше.
Однако он не подозревал, что с сегодняшнего дня Фаина Александровна решила
фиксировать по возможности все его поступки.
   Поэтому принятых им мер предосторожности оказалось недостаточно. Мать
прекрасно слышала не только телефонный звонок, но и весь короткий разговор.
   - Мама, - послышался из прихожей голос Леонида, - погладь, пожалуйста,
мне зеленую бобочку.
   - Рубашка поглажена, можешь надевать, - ответила из-за двери Фаина
Александровна.
   В половине шестого Кольцевая уже стояла под деревьями на перекрестке
проспектов Максима Горького и Кировского. Иногда она всматривалась в
проходящих мимо женщин, стараясь определить их возраст. Сегодня она увидит
своими глазами эту бесстыжую разгульную особу и примет самые срочные меры.
Но какие именно следует принять меры, Фаина Александровна пока и сама не
знала. Вспоминалось растерянное лицо соседки Марии Леонтьевны, когда та
спрашивала, каким образом вырвать из дурной компании ее Витеньку. Это было
совсем недавно.
   Там было все просто и понятно. Она и сама дала несколько, как ей
казалось, ценных советов. А вот как же всетаки поступить сейчас?
   Из-за памятника вышла молодая женщина. На вид ей можно было дать лет
двадцать пять, не более. Она окинула коротким, но внимательным взглядом
близлежащую трамвайную остановку, резко поднесла к глазам левую руку -
посмотрела на часы.
   "Она. Однако первая пришла. Заботится, чтобы не опоздать. Еще бы!
Совратить такого глупого мальчишку", - подумала Фаина Александровна.
   Невысокая женщина с подчеркнутой независимостью стояла около памятника.
Поношенное шелковое платье, смуглое лицо с чуть приплюснутым носом,
небрежно зачесанные волосы.
   "Видимо, метиска какая-то", - успела подумать Кольцевая и увидела
Леонида. Он вышел из аллеи парка.
   Стройный, высокий, в тонкой зеленой бобочке, которую она с такой
тщательностью гладила утром. Пышная шевелюра, крупный, похожий на
отцовский, нос. Тонкие руки и лицо, которого еще не касалось лезвие бритвы.
   У него все еще впереди.
   А женщина, довольно улыбаясь, уже смело шла навстречу Леониду. Он взял
ее руки в свои и принялся что-то горячо объяснять.
   Фаина Александровна шагнула вперед, видя перед собой только их. Скрежет
затормозившего трамвая и чья-то сильная рука вернули ее к действительности.
   - Куда-а?! - рыдающим голосом закричала Кольцевая, пытаясь освободиться
от цепкой руки и перебежать на противоположную сторону проспекта. Но ее
продолжали держать. Длинные вагоны трамвая медленно потянулись вправо
перед ее глазами. Из окон с любопытством смотрели пассажиры. Фаина
Александровна отчетливо услышала сказанную кем-то фразу: "Женщина хотела
броситься под трамвай" - и сообразила, что это относится к ней.
   - Оставьте меня, - уже осмысленно обратилась она к человеку, державшему
ее за плечо. - Это... это со мной иногда бывает... Сейчас пройдет.
   Когда ее усадили наконец на скамейку, ни Леонида, ни его спутницы у
памятника не было.


                                     3

   Знакомство студента Кольцевого с Раисой произошло неожиданно и просто.
Андрей Козловчиков, чья фамилия в списках второго курса всегда
соседствовала с фамилией Леонида, решил отметить свой день рождения. Из
большой комнаты общежития убрали несколько коек, позаимствовали у соседей
два стола и стулья. В углу на тумбочке установили радиоприемник с
проигрывателем.
   - Скромно, но свободно, - заявил Андрей, посматривая на расставленные
по столам бутылки, тарелки с винегретом и другими недорогими закусками.
   В компании выделялся красивый студент в белой нейлоновой рубашке.
Кольцевой не помнил его фамилии, но знал, что он учится на третьем курсе
их института. В майские праздники он выступал на вечере: в сопровождении
гитары неплохо исполнял старинные романсы. Хлопали ему больше всех. Второй
раз он встретил гитариста на кафедре органической химии: вместе
пересдавали экзамен.
   Сейчас парень был занят разговором с девушкой с коротко остриженными
светлыми волосами.
   Уже сидя за столом, Кольцевой сделал открытие - рядом с каждым
студентом сидела девушка, и только он был один. "Подумаешь, женихи какие
выискались", - осуждал он в душе товарищей без всякой зависти. Одиночество
его ничуть не тяготило. Он пил вино, слушал тосты и был беззаботно весел.
   Подошло время, когда начали убирать столы. Андрей поколдовал в уголке
над приемником, поставил пластинку.
   Протяжные звуки арабского танго разлились по просторной комнате. Леонид
танцевал неважно. Будь это настоящий институтский вечер, он бы ни за что
не рискнул пригласить девушку. А сейчас решился. Пока студент в белой
рубашке вынимал из футляра гитару, Кольцевой осторожно подошел к его
девушке и, как будто собираясь сказать что-то недозволенное, с
таинственным видом произнес:
   - Вам не скучно? Может, станцуем?
   Девушка молча приблизилась к нему, положила руку иа плечо. Они успели
пройти лишь половину круга, как музыка кончилась.
   - Вот видите, как плохо быть несмелым. Пока раздумывали... - весело
упрекнула девушка, покидая его.
   Реплика блондинки ободрила Леонида. Как только пластинка была заменена,
он снова пригласил ее. Она танцевала легко и свободно.
   Но вот в центре круга появился рыжий Олег Зыбкин и, помахивая в воздухе
длинными руками, потребовал внимания. Когда установилась относительная
тишипа, он принял артистическую позу и громко объявил:
   - Леди и джентльмены! Среди нас, грешных, присутствует талант, который
в будущем заменит сразу две знаменитости - Сергея Сорокина и Николая
Сличенко. Эдуард Желанный исполнит старинный романс "Очи черные"!
   Гитарист невозмутимо восседал на стуле. Только теперь Леонид вспомнил,
что фамилия этого студента Желобков, а не Желанный, как объявил
"конферансье".
   Студент закрыл глаза и картинно тронул струны.

   Очи черные,
   Очи жгучие,
   Очи страстные
   И прекрасные...

   Романс исполнялся манерно, с искажениями, но никто не хотел замечать
этого. Эдуарда наградили "бурными аплодисментами". Тот же Олег Зыбкин
поспешил вручить ему "ценный подарок" - дешевую куклу с бумажным цветком в
руке. Желобков-Желанный принял в